***
Лунный свет ляписто падал на раскрасневшееся от слез личико Лаврентия. Он смотрел прямо на Савина и осмелился сделать глоток свежего воздуха, лишь когда враг затих. Изводясь от страха, Лаврентий ступал назад, не сводя взора с бледного, даже слегка посиневшего, Савина. Зажав Ромочке рот, он боялся издать лишний звук. Тишина давила сверху, словно каменная стена, но Лаврентий страшился даже всхлипывать. Беспокойство забралось и внутрь маленького Ромочки. Прикусив брату палец, он заплакал. — Помолчи, помолчи! — шептал Лаврентий, но Ромка и не собирался умолкать. Позади зашуршала трава, и дрожащие ноги Лаврентия будто вросли в землю. Он не хотел поворачиваться, не хотел бежать и представлять, что это там рухнуло вниз. Душа колобком укатилась к пяткам, когда Лаврентий все же удосужился поглядеть. Савин выправлял себе хрящи. Его локти неестественно были подвешены к невидимым ниточкам и телепались по ветру, а колени, подкашиваясь, выгибались в другую сторону. Хрустя костями, он окончательно выровнялся и, смерив вампиров тусклыми, практически черными, словно угли, глазами, по страшному улыбнулся во весь рот. Лаврентий кричал, стоя на месте, не в силах и отпрыгнуть от чудища.***
— Кто это там воет, Кир? — Волкода, поди! — хладнокровно ответила Зилии кикимора, продолжая наматывать нить. — Их же всех перебили, — Зилия небрежно вытерла нос и подбежала к окошку. Распахнув ставни, прислушалась. — А если там мой Митенька? Он, наверное, испужался волкоду, вот и не выходит! — Да как же! Давеча приехала семейка лекарей! Я-то размышлял, чего это они тута забыли! А они волкоды! Теперь вота, воют, бегают, овец таскают! — отмахнулся Федька. — И ты чаво, полезешь на волкоду? За Митьку своего грызцся?! — Кира отложила пряжу, отталкивая колдунью от окна. — Не надобно! Хатает уже! Инако, опак* чево-небуть накликаешь! Чертей привела, Митьку згубила! Пусть леший его ганяет! Не нашенское ето дело, лезть в ихние дела! Федька поправил клубок, и черт, приняв это за приглашение, обратился в кота. Пока все отвлеклись, он гонял пряжу по всей хижине. — Стрижигу, значит, в прошлом году ловили всем аулом, а этого пусть леший гоняет? Митю своего я в обиду не дам! — нацепив Федькины лапти, Зилия выбежала на улицу. — Сравнила жопу с пальцем! Стрижига хоть и быстрый, но его убить легче, чем волкоду! Упыри тут редко являются, они все сидят в своих округах да угодьях! Не вылазят к людям! — поддакнул черт, елозя на лавке. — Одна ты никуда не падешь! — пнув лапой черта, Кира поспешила за Зилией. — Идите-идите! Повелителю потом меньше работы будет! — пробубнил другой черт, за что сразу же получил от Федьки оплеуху. Как же колдунье хотелось верить в то, что ее благоверный, без пяти минут жених, был цел и невредим. Кикимора, дергая длинным клювом, принюхивалась, выискивая либо волкоду, либо лешего. Туман обволакивал кривые и сухие деревья, и только ухудшал обзор, вырисовывая страшные фигуры там, где их быть не должно. При дневном свете лес казался не таким жутким. А теперь же, среди промокших и накренившихся от мороси деревьев, Зилии мерещился сгорбленный силуэт лешего, бесформенные, пробегающие мимо призраки собственного сознания и даже вскинутые вверх пищали Ловцов. Навь выпустила всех своих подопечных, чтобы те ненароком показали Чернобогу новую жертвочку. Кто-то то звал Зилию, то просил убегать. Но она только встряхивала косами в надежде избавиться от недуга.***
— Вы такие крохотули! Маленькие козлятушки! — растягивая гласные, смеялся Чернобог. Он надвигался медленно, запугивая и без того обезумевшего от ужаса Лаврентия. Отмерев, Лаврентий прижал к себе Ромочку и дал деру в противоположную сторону. Оттолкнувшись от камня, Чернобог пустился за детьми. Бежал до выворота суставов, до разрыва мышц, но бежал. Быстрее. Быстрее. Лаврентий убегал через сузем*, и тот будто сжалился над ним с братом: трухлявые стволы откатывались с дороги, трясина твердела под Лаврентием и размягчалась под Чернобогом, а витиеватые корни выскакивали позади, преграждая Чернобогу путь. Лаврентий захромал и замедлился. Чернобог уж подумал, что вот оно! Жертвочка была почти у него! Но вампирам все время удавалось скрыться из виду. Густая тайга пыталась спрятать вампирят. Чернобог не жалел тушку Мити и, словно дикая лань, перепрыгивал через огромные камни, бился о кочки, падал и поднимался, глотая грязь. Прицепившись противоестественно светящимися глазами за цель, он уже выстраивал пунктиром направление до вампирят. И когда почерневшая кисть уже почти зацепилась за воротник испачканной рубахи Лаврентия, перед Чернобогом внезапно вырос дуб. «Маршрут перестроен!» — крикнул Мите в ухо Чернобог, разворачиваясь на полном ходу в противоположную сторону. Кора приняла форму Чернобожьей рожи, и Митя окончательно перестал контролировать и свои мысли, и приказы Чернобога, проваливаясь в непривычно светлый сон. Повсюду разливались лучики желтого света, словно Митя смог долететь до самого солнца. Оно приятно обжигало роговицу и слепило, но не настолько, чтобы не разглядеть среди белизны темный образ. По незнанию, Митя признал в нем божество, которое пришло спасти грешного молодца, но божество смотрело на Митю слишком пренебрежительно. И тут умершее сердце сделало два удара, вселив столько ужаса, сколько он никогда не испытывал. Митя лежал согнутый в поклоне прямо перед Тепловым. Черты вытянутого лица исказились. Теперь оно было измученным, уставшим и все в шрамах. Один, самый большой, пролегал от правой брови до скулы. Кто так успел помять Теплова? Вампир молчал. А Митя вдруг склонился еще ниже, протягивая руки к свету. На что Теплов, или его плохой мираж, только закатил глаза. И ничего не молвил. Тугая тишина скрутила длинные уши в трубочку, и Митя попытался сглотнуть, но ничего не вышло. Сон оборвался, сцепляя Митю в объятия черных теней. Его выкинуло в реальность в тот момент, когда Чернобог вновь настиг Лаврентия с Ромочкой. — Думали, что сможете спрятаться? Но я — всевидящий! От меня не скрыться! Леший вас заложил! Это он меня сюда привел… — голос Чернобога содрогался от наслаждения.***
Кикимора вздыбила рыжую шерсть и уставилась в глубокую пустоту. Оттуда на нее смотрел сам лес. И чуть позже бесшумно выполз и леший. Он приподнял тонкую губу, оголяя гнилые неровные зубы: — Вот ты и попалась, маленькая дрянь! Его осипший голос доносился из каждого куста, из-под каждой палки и травинки. Он был всюду. — Токма подади, сука патлатая! Я тя жлеть не буду — выебу и выкину! — Кира ощетинилась, морща мягкую часть клюва. Она сделала шаг вперед, но леший будто и не помнил их прошлой встречи: стоял и стоял. А вот Зилия уж совсем потеряла точку опоры и просто висела на Кире дополнительной тряпкой, только изредка моргая, и то для приличия. Поняла только, что уже лежит спиной на землице родной, когда раздался пронзительный крик кикиморы. Ни на чей не похожий, словно несколько животных сразу молили о помощи. Встать у колдуньи не выходило — сверху давило могильным камнем, она могла только смотреть и едва ли дышать. Смотреть, как леший швырял Киру от одного угла к другому, как она ответно вцеплялась в него острыми зубками. Растерев подмерзшие руки, Зилия попыталась вызвать магию. Жаждала увидеть хотя бы маленький огонечек света. Хотя бы капельку. Корни близрастущего дерева обвили ее ядовитыми змеями, не выпуская на помощь кикиморе. Зилия расслаблялась, а потом снова сжималась до дрожи в мышцах, чтобы выпутаться, но становилось только хуже. Только крепче. Слабый синеватый всполох вырвался из вспотевшей и побелевшей ладошки колдуньи. Ударившись о черные корни, он будто заморозил их. Они затрещали, начали вывертываться, прямо как живые, а потом и вовсе застыли, постепенно разрушаясь на маленькие частички. Кира впечаталась рогами в живот лешему. Козлиные рожки глубоко и с мерзким чваканьем вошли в его плоть. Но ему было хоть бы хны. Он только кивал и стискивал грязные пальцы на шерстяной шее кикиморы. Подобрав камень, Зилия зашвырнула его в лешего и даже попала. Но леший почему-то уставился куда-то за Зилию, оставив Киру в покое. Мальчонка, лет одиннадцати или чуть побольше, в рваной рубахе, держа совсем маленького ребятенка, наутек бежал от волкоды. Но это было не самое страшное, что можно увидеть в Кручинском лесу. За волкодой гнался Митя.***
Волкода кинулся на Чернобога без разбора и только потом уж пожалел, что не разглядел в миловидном юноше повелителя Нави. Лаврентий ощущал приближение хищника и ждал. Либо его уже добьют, либо случится Божья милость и зверь нападет на Савина. Госпожа судьба была в хорошем расположении духа, и волкода действительно сцепился с Савиным. Воспользовавшись потасовкой, Лаврентий подхватил Ромочку и снова понесся. Ноги каким-то образом опять принесли его к берегу реки. Текла она быстро и беспокойно, прямо, как и он сам. Кусты затрещали. Вампиреныш замер, прислушиваясь. Ромочка захныкал и больно ущипнул брата за подмышку. Сердцебиение в кустах было частое и глухое — это точно не Савин. Кто-то больше, сильнее и выносливее. А главное — живее. Неудобные сапоги натерли пятки, и на стыке с тугой оправой набухла мозоль. Если волкода и угнался вслед, то сил на очередной рывок будет недостаточно. Навстречу вышла страшная собака, ростом практически с хорошего бурого медведя. Что-то в ней было странное. Человеческое, что ли. Брови выразительно поднялись, и их с Лаврентием взгляды пересеклись. Волкода настиг быстрее, чем вампиры успели пересечь Тягучую. Густые слюни крупными каплями висели на меховом подбородке, жесткая темная шерсть острыми иголками торчала на сутулой спине. — Это моя добычка! Мои вампирчики! — одним рывком Савин перебросил волкоду через себя, и они кубарем покатились по склону. Это был настоящий шанс для Лаврентия, который он упустил. Вампиреныш завороженно наблюдал, как низкорослый и с виду щуплый Савин дрался с волкодой один на один, и даже вроде выигрывал. Волкода с воем завизжал и задергался. Мгла ставила ему подножки и делала подсечки, оттаскивала назад, когда собачья пасть щелкала у самого носа Лаврентия. Отец бы растормошил сыновей, заставил убегать, но вид драки шибко тянул к себе старшего вампиреныша. Подпрыгнув, волкода сбросил с себя Савина, и его бледная тушка откатилась к самой реке. Разошедшийся по швам сапог слегка коснулся воды, и Савин отлетел от нее, как ошпаренный. Волкода издал протяжный рык и направил морду в сторону Лаврентия. Савин не успел перехватить его в этот раз. Пыхтящая фигура волкоды приближалась, и Лаврентий очухался от транса. Увернулся криво, но успел закрыть собой Ромочку. Четыре продолговатые полосы разрезали кожу, выпуская наружу алую кровь. Грязь крапивой щипала раны, забиваясь в уголки и размазываясь по одежке. Отец купил ему эту рубаху на ярмарке на именины. Теперь она была запятнана кошмарными воспоминаниями, страхом и тревожностью. А еще кровью, потом и землей, в которой извалялся Лаврентий. Кто-то большой и невидимый подбросил Савина ввысь, выровняв в оборонительную стойку. Бесовщина не закончилась — несколько женщин завизжали совсем рядом так, что перекричали даже волкоду. К Тягучей вышел еще один Савин. Повыше на несколько вершков, с опущенным большим носом, кривыми, торчащими из-под тонкой губы зубами и засаленными черными патлами, которые свисали ему на горящие изумрудом глаза. На плече у него висела рыболовная сеть. Под ней Лаврентий разглядел лохмотья из нескольких рубашек, а вместо сапог на босых ступнях болтались дырявые на больших пальцах левые лапти. И такие же длинные уши, как и у другого Савина. Этот безобразный Савин по-индюшачьи заржал, отшвыривая от себя странный рыжий комок, и, хищно осмотрев Ромочку, двинулся на него. Савин, тот, что в красном, запрокинул подбородок и, с шумом опустив голову, в два прыжка настиг двойника. Безобразный Савин двинул Лаврентию под дых, и тот чуть было не оказался у него в лапах вместе с Ромочкой, когда около них мелькнул позолоченный лацкан. Савины сцепились в клубок, и Лаврентий перестал их различать. Пуговица с украшенного рюшами рукава отразила лунный свет. Потасовка засветилась мигающими зайчиками. Одного Савина подняли над землей, но он лягнул безобразного по лицу, оставив подошву в зубах второго. Клочки одежи летели, как от дерущихся котов шерсть. Баба в белой рубахе нырнула в кольцо дерущихся в попытках разнять, но ее сразу же вышвырнуло оттуда. Ударившись затылком, она больше не поднималась. Кто-то выхватил Ромочку и понес Лаврентия с немыслимой скоростью по лесу. Подальше. Подальше. Ветки хлестали по измотанному от боли и усталости тельцу. Ромочка молчал, и это молчание душило не хуже цепких клешней Савина. Неразбериха маячила малиновым сарафаном впереди, а по влажной земле хлюпали куриные лапы.***
Зилия смутно помнила, что происходило после того, как Митя бросился на лешего, но, ощутив под собой мягкую ткань, дернулась, открывая глаза. Наблюдающие тени мирно расползались по углам и, сощурившись, она смогла разглядеть хижину Федьки. Все было на своих местах, за окном рыжими зайчиками пробивался рассвет. Сглотнув, Зилия протерла глаза. Метка на груди скукожилась и даже уменьшилась, либо это спросонья колдунья еще не различала размеров. Казалось, что все мышцы были разорваны на мелкие кусочки, а потом неумело сшиты между собой. Она хотела было что-то сказать, но изо рта выкарабкался только еле слышный шепот. Совсем рядом, по левую руку, эхом откликалась чья-то возня. — А я тя еще раз спрашиваю! — распылялась Кира. — Де ты чад зял, изверг?! Глухой стук удара об пол пробудил Зилию на мгновение, но усталость тянула ее обратно, в тело и удобство. Голоса чертей вторили неразборчивую чушь невпопад, и, повернувшись, колдунья лишь убедилась в том, что все это прокази Дремы*. В самом центре хижины стояли ее маленькие сестренки: Гражина и Алге. Приятное тепло прошло по лопаткам и задней части, было слышно, как трескались дрова и шуршал огонь. То ли во сне, то ли наяву, Зилия приподнялась, осматривая с высоты печи всех гостей Федькиной хижины. Сон распался на кусочки, когда колдунья зажмурилась и помассировала надбровные дуги. — Зилия… Батька мертв… — Лаврентий дожевывал слова вместе со слезами, которые градом лились в рот.