Владыка Тягучей реки

Чернокнижников всегда остерегались даже в обществе ведьм и колдунов. Темная магия всегда шла бок о бок с жертвоприношением, порчами и злой нечистой силой. Частенько к колдунам привязывали чертей, но это была абсолютная брехня. Черти всегда сами по себе и шатаются по миру без хозяина. И только если тот, кто заключит с ними договор, пожелает величать его хозяином, или, прости господи, повелителем, — тогда и станут так обзывать. Митя ничего не знал про чернокнижников. Матушка твердила, что ему и слово такое поганое молвить не надобно, а думать тем более! Рано ему, маленький, а потом и другие отговорки находились. И Митя так и жил в неведении, пока Федька ему не ляпнул про чернокнижника. Даже стыдно стало, что и ответить боровику было нечего. От него Митя узнал, что вообще можно делать и зачем. Но вот только насылать порчи он не спешил — некому было. Киру не проймет, да и она сама его потом через печную трубу пропустит и выкинет, Федьку жалко, а Зилия будто уже заранее была проклята. Чернобог отошел немного от гнева и тоже посоветовал Мите начать порчи насылать и заниматься колдовством поплотнее. Митя вообще ничего не понял. В грамоте чернокнижник жил на отшибе леса сто лет и сто зим, жрал шишки, сушил траву и думал о великом. Это вот этим ему Чернобог предлагал заниматься? Зилия что-то тоже позабыла про вампирских чад и ластилась к Мите, как кошка по весне. Кольцо мышц сжалось, когда колдунья вымученно улыбнулась. Если Чернобог его слышал, то Митя уже дюжину раз попросил его о том, чтобы Зилия не лезла целоваться. Федька, предатель, еще постелил им вдвоем на печи. Окунувшись по очереди, они легли. Неловкость сковала. Митя ждал хоть кого-нибудь, кто сможет разрядить эту обстановку. Кира пришла не сразу, и Зилия даже не спрашивала, куда кикимора девала вампирят. А после пришли и черти. Они вновь сложились в одну кучу и, фыркая, задремали. Когда Митя прикрыл глаза, его вновь ослепила желтоватая вспышка. Он несколько раз дернулся, пытаясь пробудиться и, скинув одеяло, все же вскочил. Никого. Кира спала в углу стоя, как лошадь, Федька ютился на лавке, черти храпели, Чернобог молчал. Он бы предупредил Митю об опасности или постороннем в хижине. До петухов невозможно было сомкнуть веки. Все время чудилось, что огромное солнце заходило в хижину и заполняло все свободное пространство. В том числе и Митю. От солнца становилось так легко и беззаботно, будто и не было никакого копошащегося Чернобога внутри, как камень с плеч. Зилия пробудилась к обеду. Вся растрепанная и помятая. Киры и Федьки внутри уже не было. Наверняка занимались более важными делами, чем Митя сейчас. В его планы входило присматривать за Зилией, и он был уверен, что Зилия думала о том, чтобы присматривать за ним. — Слыш чего? — в форточку засунулся желтый клюв кикиморы. — Я ща бла на рынке, и тама балакали, что наш етот, царь! Петр! Едет на ди-пло-ти-че-скую миссюю! У Европу! Митю аж подкинуло от неожиданности, а Зилия побежала открывать. И они с Кирой начали трепаться: кто помер, кого в монастырь сослали, кто болен. Всех известных обсасывали, и Митя не вытерпел, вышел во двор пинать камни. Как только замахивался для удара — камни лягушками разбегались кто куда. Черти играли с ним, как с кутенком. Скука овладела Митей, и, плюнув через левое плечо прямо черту в лоб, он пошел в сторону Кручино. — Черная магия! Черная магия! Да откуда я знаю, что нужно делать? — ни с того ни с сего вдруг начал Митя, чтобы вывести Чернобога на разговор. «Попробуй сорвать листочек, Митенька!» — Митя уже не мог слышать этот вариант своего имени. Каждый раз представлял Зилию, с карикатурно вытянутыми губами-бантиком и сложенными у сердца ручонками. Гадость, да и только. Но листочек все-таки взял. И начал смотреть. И смотрел. И смотрел. Все глазенки себе высмотрел, но так ничего и не случилось. «Представь, что хочешь увидеть с этим листочком, дурень!» — Хочу, чтобы листок превратился в солнце! — скомандовал Митя и еще раз взглянул на березового страдальца. Вспышка была настолько оглушительная, что Митя приглох на какое-то время. А когда очухался, то только и мог, что дивиться своему мастерству. Поле, на которое он забрел, горело огнем. Полуденница выскочила из-под стога сена как перепуганный фазан, несколько крестьян с криками побежали за водой. Митя стоял посреди огня в полном ступоре. Все село остановилось: птицы перестали щебетать, рабочие не шумели около сараев, скот не мычал. Земля дрогнула, и стены дома Теркина покрылись трещинами, а крыша, словно бумажная, слетела вбок, разбрасывая черепицу. В лицо дунуло жаром, палящим воздухом, гарью. Будто матушка открыла печку, чтобы подкинуть дров. Языки пламени тянулись по всему селу, крепостные неслись к реке. А Митя стоял. Стоял и смотрел. — Хотел солнце, а получилась жертвочка. Это же принимается? — неуверенно спросил он у Чернобога. «Если кто-то умрет из-за огня, то, получается, что принимается…» Черные всполохи начали метаться около его ладоней, и когда Митя взглянул на Кручино еще раз, то новая вспышка огня появилась на крыше одного из домов. — Останови это! «Я не в силах остановить — только ты, Митенька!» — Я не знаю! Не знаю, как это остановить! Горшочек — не вари! — Митю заколотило, и он в панике пытался вытирать ладони о землю, но огня не убывало. Колоски ржи неприятно щекотали уши, и Митя только в этот момент понял, что серьги его больше не предупреждали. С момента, как у него внутри поселился Чернобог, — они молчали. «Думай, Митенька!» — Как тут думать! Там! Там Ловцы! Ловцы пробрались к полю! Матушка мне всегда записки оставляла, где кувшин с молоком стоит, где ложка для каши! Как печку заправлять и когда дрова колоть! А сейчас ее нет! Нет моей матушки! «Митенька, твою мать! Мать твою забрали Ловцы… И тебе сейчас надо им отомстить!» Ловцы зарядили ружья. Загорятся ли они вместе с порохом, которые сыплют внутрь? Их темно-коричневые фигуры плавали в огненном мареве, искажались сквозь языки пламени, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах. — Анальная расправа… — вспомнил Митя, и со всех ног летел к хижине Федьки. Кручино провожало стонами людей и грозным треском огня.

***

— Горит че-то! — Федька забежал с полной корзиной яблок. — В стороне Кручина горит! Расспрашивать Федьку было бесполезно. Зилия подорвалась с места и, зацепившись краем сарафана за торчащий в свежей двери гвоздь, упала ничком подле боровика. Босиком колдунья добежала до самой реки, вспомнила злополучного Теплова, но нырнула в воду. Только ей стоило начать радоваться тому, что все встало на круги своя, — произошло это! На полном ходу Зилия влетела то ли в дерево, то ли в камень. И только потом, отдышавшись, смогла распознать бесчувственного Митю, который распластался на поляне. Руки его были в саже. — Неворотень* ты… Ты чего с Кручино сотворил?! — Зилия резко перешла на шепот, когда Митя шевельнулся. — Обжегся, маленький? Нутро чуяло неладное. Зилия обернулась, смотря на темные полотна дыма, поднимающиеся над ненавистным селом. Глухо слышались хлопки — ружья не выдерживали температуры и лопались. В стопу загналась заноза, а может и не одна. Боль, как и всегда, накинулась на Зилию с опозданием, дождалась, когда она расслабится, и накатила с большей силой. Закусив щеку с внутренней стороны, колдунья села рядом с Митей. — Это не я, Зиля. Оно так и было! — изображать рыдания у Мити выходило скверно, это видела даже Зилия, но виду не подала, а наоборот, прижала испуганного и дрожащего к себе. Пригладив волнистые волосики Митеньки, Зилия поуспокоилась. Они были мягкие и шелковистые, совсем непохожие на ее жесткие и редкие. В какой-то степени Зилия даже завидовала такой пышной гриве. — Хорошо, что тебя не задело, Митя. А если бы попал? Ты представляешь, что было бы со мной? Тебе тут нельзя одному больше гулять, да и мне тоже. Мы с Кирой решили, что нам пора съездить в Москву. — К чему ты клонишь, Зиля? Разве нам тут худо живется? — Митя перехватил воздух, который выпустила изо рта колдунья. — Ты же так грезы ловил про Москву, Митенька! А теперь появилась возможность, и коли тут нас не терпят, и Ловцы по всему селу носятся, нам оставаться негоже! Москва даст нам столько возможностей! В столице и тебе найдется занятие и мне! — тут Зилия не сбрехала, но утаила самое важное — она едет в Москву, чтобы наладить связи с местной нечистью. Они-то точно помогут. — Вещи уже собраны, Мить. Завтра мы поймаем волокушку и поедем. Если тебе надо — можешь попробовать поискать Степаныча и «Око». «Око». Митя, наверное, даже и не понял, о чем говорила Зилия. Степаныч называл так свою корчму, в которой подделывал документы для нечисти. Око следило за всей нечистью округи и с радостью принимало гостей. Око видело тех, кому нужна была помощь, и всегда давало кров и хлеб. Зилия не часто таскала туда Митю. Он не изъявлял большого желания туда шататься, а если и оказывался в стенах пропитанной самогонкой корчмы, то всегда сидел отстраненно, совершенно не вникая в дела «взрослых». Но теперь и он стал взрослым! Зилия могла это подтвердить! Митя вытянулся, почти доставал макушкой ей до носа, плечики его стали шире, и хоть по исхудалому личику не было сильно понятно, но и оно стало другим. Черненькие реснички стали длиньше, а розоватые губки-бантиком будто так и тянулись к Зилии. Теперь Митенька совсем уже юноша. То, что Митенька уже «совсем», видела не только Зилия, но признавать она этого не хотела. Кручино никогда не ассоциировалось у Зилии с чем-то хорошим. Даже смотря на улицу, она всегда замечала отчаяние, бедность и грязь. Не только на дороге, но и в душах людей. Но, если бы не Кручино, она бы никогда не узнала такого чудесного человека — Митеньку. Иногда она даже благодарила Ловцов, что они загнали ее к Елене. Но потом корила себя за гадкие думы. Скомкав себя, как пожухлый лист лопуха, Зилия сглотнула тревогу. — Айда, Митюш, надо идти. Кира не нашла волокушку, которая могла подбирать по дороге путников, поэтому около хижины Федьки их ждал пятиколесный тарантас: две огромные дуги, на которых величаво стояла огромная и кривая корзина для человека, а внутри нее находились такие же кривые и дряблые лавки. Одно спасало — шторки можно было задвинуть и скрыться от лишних любопытных взоров. Только коня такого же не хватало: чтобы пятой ногой тоже по земле ступал. — Сейчас там, это, все под французов косят! И нам надо, Мить. Так что по дороге надо раздобыть одежи, а тебе вот! — Зилия протянула ему помятую и вздувшуюся от влаги книжку. — Это грамоты нерусские! Надо что-то знать. — Так тебе надо, не мне, — Митя отодвинул книжку от себя. — Тебе-тебе! Я без тебя не управлюсь! Митенька, подучи грамоту, авось полегче будет! — Зилия уже грузила тяжелые сумки внутрь, и сухая лавка стала прогибаться от тяжести. — Ага! Он-то ля, рузкий не знаит, а то щас фро-нцу-кский зучит! От ты дала, Зиля! — Кира покачала мордой, скептически сдвигая рыжие брови. — Он тама только глупости изучит! Москва портит людей! — добавил Федька. — Я и глупости — это разные вещи, — холодно отозвался Митя, отряхивая слегка пыльную золотистую рубаху. Взгляд изумрудных глаз упал на трех чертей, которые неумело забирались друг на друга, постепенно принимая единый облик вороного коня. Теперь никакие таможенники до них точно не докопаются. Зилия обернулась на хруст, наблюдая, как кряхтят и стонут черти, пытаясь понять, насколько хорошо у них выходит изображать лошадь. Но все у них шло не как надо: то морда слишком короткая, то уши собачьи, а лапы и вовсе были вывернуты в обратную сторону. — Ма табарнак! * — прошептал Митя случайную фразу из словаря. Зрелище было очень уж позорушное: коня било в конвульсиях, он то ржал, то кудахтал, словно курица, а потом и вовсе заголосил мужицким басом. — Седлай уже! А то карета ваша скоро в тыкву обратится, а кучер в ящера! — отмахнувшись от пчелки, крикнул Федька. Выбора у Мити не было — управляться с лошадьми только он умел, и Федька еще наказал, что не бабское это дело извозчиком быть. Зилия зашла внутрь корзинки аккуратно, протиснулась через сумки и махнула на прощание. — Ждите нас! Мы обязательно явимся! А если нет — о нас узнает весь мир! — кричала Зилия. В голове стоял гул, весь тарантас дребезжал и подбрасывал легкую Зилию, стукая ее о соломенную крышу. Казалось, что еще одна кочка и он развалится на две части, роняя кабинку вместе со всем содержимым в грязь. Схватившись двумя руками за деревянные дуги в попытках удержать конструкцию, Зилия стиснула зубы. Путь будет очень долгий. Но она проведет с Митей наедине целую седмицу! А может быть, и дольше! Первый привал в селе Ушаки, второй — в деревне Трегубово. А там, дальше, как пойдет. Зилия, конечно, не шибко уж и мечтала, но могло и получиться так, что они с Митей осядут в какой-нибудь деревушке, построят там избу, заведут коз… И забудут о скверной жизни в Кручино. Дорога, как и везде в царской России, была не очень. Никто не хотел ровнять камни, убирать поваленные ветром деревья, поэтому Митя спрыгивал с тарантаса и звал Зилию, чтобы она убрала препятствия с пути. — Черте что происходит! — рухнув обратно на кучерскую лавку, Митя сморщил вздернутый нос. — По царской трассе едем! А тут вон оно! — он махнул на огромный камень, который недвижно стоял перед ним. Остановившись, конь не захотел объезжать валун, а, наоборот, уткнулся мордой в него, словно близорукие черти что-то читали. Подобрав хлыст, Митя уже замахнулся, но вдруг, конячье лицо неестественно вывернулось, как совиное, и заговорило человеческим голосом: — Погодь ты хлыстать! Тут написано! — На заборе тоже написано! Ехай уже! — огрызнулся Митя, перетягивая на себя повод. — Налево пойдешь, — Митя, размахнувшись, хлестнул коня по крупу, но взвизгнув, тот продолжил, — смерть встретишь! Направо — богатство, а прямо — любовь! — Я тебе кто, Алеша Попович, чтоб на камнях всякую ересь читать? Поди прочь от камня! И так плетемся, как гусеницы! Вдруг Москва опять сгорит, пока мы ехать будем?! — Что у вас тут за шум-гам? — Зилия все слышала, и уж очень хотела поехать прямо. Щурясь от непривычного яркого света, она тоже вчиталась в надпись. Конь нехотя поплелся по дороге, изредка оглядываясь, ведь ехали они строго по новому маршруту, который вырубили в прошлом году, и никой из сторон камня он не касался. Наискось между смертью и богатством. «Вы тут все едете в приличное общество! — вклинился Чернобог. — Молодой шевалье Эндрю Савин и его камердинер* Зоя. Я на вас надеюсь! Там же будет намного больше вампиров! Не подведите меня!» — А чего сразу не Царь-Батюшка?! — конь фыркнул, поджимая зад, чтобы не получить новый пинок. Тарантас подпрыгнул на очередной яме и, вскрикнув, Зилия схватилась за стенку корзинки. Чернобога тоже укачало, раз он так быстро замолчал и даже крови не просил пить. Хотя в такой тряске не особо и имелось желание. Зилия много думала. Про Митю, про государство, про указ. Вот приедет она в Москву, а если Митя не согласится ей помогать? Изначально она хотела выйти на площадь, но после стрелецкого бунта отмела эту идею. В этот раз Зилия должна быть сильнее своих чувств и постараться сделать все возможное и невозможное, чтобы отменить этот поганый указ, поставить на место знать и показать, что даже обычная колдунья без великой родословной может вершить историю.