Владыка Тягучей реки

Уже смеркалось, когда Зилия натянула поводья, останавливая коня. Митя нехотя осмотрел мерцающие при лунном свете зеленые купола, маленькие окошки, несколько стрелков около главного входа, двое шинор, Ловцы. Все по высшему классу. Как они тут умещались? — Слушайте внимательно! — от такого тона Зилии черти вновь стали чертями и, вывернув наизнанку картузы, шмыгали пяточками. — Мы с Митей сейчас попросимся во дворец, а вы трое — останетесь на стреме! Гадостей не творить! — Не шибко и хотелось! — протянул один из чертей. — У тебя творец гадостей под рукой, — усмехнулся второй. Закатив глаза, Зилия выдохнула, пытаясь обуздать буйство злости. Либо сейчас — либо никогда. Она подтолкнула Митю вперед, и они вышли в круг фонарного света. Шиноры сразу обернулись, а стрелки, выставив ружья, напряглись. Убедить их с помощью гипноза не выйдет — у Ловцов защитные амулеты, а им надо было запудрить головы в первую очередь. Стукнув Митю по хребту, Зилия толкнула его вперед, чтобы тот согнулся в унизительном поклоне. — Люди добрые! Помогите нам! Мы остались без дому! Без денег! Дайте нам работу! — Зилия не поднимала головы, зажмурилась и не могла из-за онемения даже пошевелиться. — Дворецкого зовите! — крикнул один из шинор, постучав костяшкой пальца по высоким резным дверям. Еще некогда мирно сопящий дворец окутала суета. Но к общему удивлению, из дворца вышел сам царь Петр, закутавшись в розовый халат с кружевами. Чтобы смотреть на царя, приходилось задирать башку так, что затылок касался лопаток. Зилия, тяжело сглотнув, упала царю в ноги. Редкие усы согнулись в дуге, прохладный ветерок растрепал непослушные рыжие волосы и Петр хмыкнул. — Он же уехал… — Зилия не помнила, как говорила эти слова, и говорила ли вообще. Они вырвались у нее сами. Царь. Настоящий царь стоял пред ними. Митя выпучил свои большие зенки и от этого колени еще пуще затряслись. Ежели Митя испугался, то Зилия тем более. — Откуда вы? — вопрос царя повис в воздухе кислой ягодой. Зилию всю перекособочило и колдунья излилась в рыданиях. Слезы шли пузырями через нос. — Я — сын дьяка! — Митя вдруг встал с колен, выпрямляя спину. По сравнению с ним Петр казался великаном. — Андрей! А это наша крепостная Тэнэг*. Она по-русски молвит хорошо, но понимает плохо. Наш дом вампиры растащили, нехристи. Батьку с мамкой изничтожил, обескровил! А мы сбегли от них. Я никуда без обслуги не хожу. Вцепившись обеими руками в мурмолку, Митя присел в легком реверансе. — А чего же это ты царь, не у Европе? Вроде бы вся страна трубила, что уже весной как того. Отчалил. Петр наклонился, запахивая халат. Он выгнул брови то ли строго, то ли с упоением. Зилия думу раздумывала, как бы сейчас царь не вынул из-за пояса шпагу да не обезглавил наглецов. — Я прибыл обратно по делам. Вас это не касается, — как-то совсем по-доброму сказал царь, оглядывая и Митю, и Зилию. — Разреши нам работать у себя, Царь-Батюшка! — Зилия встала рядом с возлюбленным. — Да куда вас девать-то? Тут же не «Теремок», а царские палаты! — шикнул на него подоспевший дворецкий. — А прислуги нам хватает! — Это почему это? — нахмурился Петр. — У нас не хватает поломойки да писаря! Монголку в писари, а дворянского сына поломойщиком! — Бабу в писари? — засмеялась стража, хватаясь за животы. — Да где это видано? Где слыхано? — Она же по-русски не понимает! Как она писать будет?! Петр прекратил гоготание своих подчиненных и холодно сказал: — Получше вас всех вместе взятых. Лишней не будет. Правда ведь, что русской грамоте обучена? — Правда, правда, Царь-Батюшка! Чистая правда! — Зилия едва ли сдерживала крик. Когда Петр говорил, его верхняя губа слегка приподнималась, и колдунья разглядела два остреньких клыка. — Раз так — пускай, — услышав заверение Петра, слуги переглянулись, в презрительном удивлении осматривая ночных гостей, — проводите их в служебную комнату, а завтра выдайте одежи! Дворецкий, слабо поклонившись, дождался, пока Петр отправится в свои покои, и схватил Зилию за грудки, поднимая с земли. — Если ты, немчура, надумала чего — я с тебя с первой шкуру спущу! — сквозь зубы рычал мужчина, скалясь. — Я в этом доме властвую! — А ты не слышал, чего царь сказал? — огрызнулась Зилия. — Судя по всему, не такая уж и сильная у тебя власть. А если Петру Алексеевичу удумается, он и с тебя семь шкур спустит. И с меня. Вот только мне шкура не дорога, а ты за нее вон как трясешься. Встряхнув волосами, Митя прошел следом, пока стража придерживала двери. Но как только Зилия ступила на деревянный порожек, путь перегородили два ружья. — Вход для баб с другой стороны! — пояснил шинора, который все время ошивался где-то позади, чуть ли не дыша ей в затылок. Зилия с Митей обменялись взглядами, и тот, коротко кивнув, прошел за дворецким, который показывал комнаты прислуги. Едва заметно чертыхнувшись, Зилия обошла дом, опасливо озираясь по сторонам, но стражники, во главе с этим вездесущим шинорой не отставали ни на шаг, подсвечивая ей дорогу фонарями. Они прошли сквозь арку, и взору открылся дворик, около которого все было засажено фруктовыми деревьями. Шинора указал рукой на лестницу, ведущую в палаты женщин. Когда-то тут властвовала Наталья Кирилловна, мать царя Петра, но, к сожалению, она уже давно покинула этот мир. Сглотнув, Зилия зашагала по темным коридорам. — Что за несуразица? Женщине через мужской вход входить нельзя, а мужчине в женский вход можно?! — возмущалась она тихонько, боковым зрением наблюдая за шинорой, который тащился следом, как гончая за лисой. Только следы за ней не вынюхивал разве что. И не лаял. — А ты, случаем, не ведьма? — Зилия ждала этого вопроса, и даже вздохнула с облегчением, когда тот наконец-то родился в мозгу у мужчины. — Нет, что ты! Я не знать русский колдовства, только буквы русский знать! — улыбнувшись во весь рот, Зилия поклонилась и скользнула в маленькую дверку. Еще она ему будет рассказывать, чем живет и как колдует! Она же до конца своих дней будет этому упырю пятки мять… Упырю… Как только Зилия сразу не поняла! То он там, то тут! И волосы! Зилия поняла, для чего Петру были волосы! Зилия не дура — читала и слышала, что царь уродился с чернявыми волосами. Как у Митеньки, только в восемь раз хуже, а тут к ним он вышел рыжий. Только вот… Обращался видать царь в какую-нибудь летучую тварь, раз умудрялся и там, и тут быть практически одновременно. Внутри клети было две лавки и четыре кровати, на которых уже разлеглись кухарки, царская постельничая и пара горничных. Естественно, выбора у Зилии не было и, подобрав низ юбки, она уместилась на лавке калачиком. Женщины обменялись кроткими пожеланиями добрых снов, и когда Зилия замолкла, шепотом начали перетирать косточки всем во дворце. Работы было много, а с появлением этого Лефорта, который постоянно крутился около царя, — еще навалилось. Принеси да подай. Этого обслужи, того обслужи. Когда кухарка задула последнюю свечу — Зилии начала казаться всякая чертовщина. Будто разные кривые силуэты людей с ружьями выходили из теней, из-под лавок тянулись их корявые руки в перчатках, а прямо перед ее лицом возникали чудища, коих еще свет не видывал — Ловцы. Зилия зажмурилась. — Сонюшки-дремушки, подите все сюда, ревунюшки-плакунюшки, подите прочь от нас! — зашептала ведьма, сжимаясь в один большой колючий комок. Ей казалось, что еще немного, и ее кто-нибудь схватит, утащит в темную нору. И что? И съест? Там, где-то во дворце, лежит Митя. Митя ее спасет, как сегодня перед дворецким. И когда руку ей подал в Трегубово. Скомкав платок в кулачке, Зилия попросила у Чернобога хорошего и спокойного отдыха. Без волков и кошмаров.

***

Приемные покои в «мужской» части зала были оформлены в богатом стиле, и у него было даже какое-то заумное название. Дворецкий объяснил его Мите в одно ухо, но не заметил, как оно вылетело через другое. Величавый трон, который был подарен еще Михаилу Федоровичу Романову персидским шахом, красовался в самом центре, а по бокам были аккуратно расставлены резные стулья, обтянутые какой-то тканью. Неужто тут и постелют? Да Митя готов был в засос целовать этого дворецкого! Митя замечтался, как дождется, покуда все свалят, и сядет на царское место. Конечно, сейчас оно уже давно не царское, но вдруг оно впитало в себя царский дух и передаст его Мите? Но Митю быстро выдернули из сладких мечтаний, затаскивая в коморку для прислуги. В отличие от женской, уютной, эта была похожа на свинарник, к чему Митя ну вообще не привык. Несколько вонючих мужиков разлеглись на лавках, громко храпя, а еще трое рубились в карточную игру при тусклом свете. От смешения запахов подташнивало, и Митя почувствовал, как Чернобог, всей своей тягучей массой, подступает к глотке, словно вчерашний кисель. Кашлянув себе в кулак, Митя аккуратно, с графской манерностью, уселся возле входа. Несколько мужиков посмотрели на него, как на дурачка ряженного. — Какую воблу нам привезли! — Дай другим поспать, оставь пацана в покое! — Куда же ты такой щуплый работать пойдешь? Во двор не пустят — сразу кони двинешь! Митя прислонился спиной к холодной стене. — Взяли меня горничной… Горничным, — поправил он сам себя, неловко замолкая. Вытянув лицо, один из мужиков понимающе кивнул, продолжая играть: — Рожа у тебя смазливая, вот и взяли! Смотри, кабы царь тебя случайно не выеб! — Завидно тебе? — вновь повысил голос третий, и они, продолжая играть, больше не обращали внимания на Митю. Протерев лицо руками, он громко выдохнул, кладя голову на мешок. Пускай мужики верят, что он живой. «Мне нужна жертвочка. Найди мне молодую кровушку! И не вздумай ослушаться на сей раз, Митенька!» Словно по команде откуда-то сбоку высунулась светлая мальчишеская голова, будто сама судьба говорила, кого надо будет принести в жертву. — Меня Алекшей звать, а тебя? — звонко спросил мальчишка, прыгая на мешок рядом с Митей. — У меня тут мать работает, — сразу объяснил он, — а мне больше не разрешают с девками в одной комнате! Наигранно оскалившись, Митя прикрыл глаза и отвернулся. — Мне шесть годов, вчера выпал зуб, а потом я украл у горничной крендель. В конце седмицы я нашел два яблока, а потом еще и землянику, только поесть не дали. Очень красивая скатерть у нас — моя мать ткала! Но она кухарка, но еще вяжет. А… — Алекша, ты чего не спишь? — Митя махнул головой в сторону сопящих мужиков. — Время позднее! Завтра с петухами поднимут — работы во дворе непочатый край! Я сам видел, когда сюда шел. — Знаю, — обиженно проговорил Алекша, сворачиваясь калачиком. — Морозно мне! И скучно! Мужики со мной не играют и не говорят. Зато они говорят, что я надоедливый и без мамани хнычу! А я не хнычу. Сплю сам. А ты когда начал сам засыпать? Тебе мать тоже сказки перед сном рассказывала? Мне — да! «Его! Убей его, Митенька! Сейчас!» — На вот, укройся, — Митя развязал и вытряс сено из мешка, протягивая его мальчугану. — А ты? — озадачено спросил Алекша. — А я не мерзну, — успокоил его Митя, вновь поворачиваясь к стене. Он уже представил, как будет разделывать эту маленькую и невинную тушку, как потечет алая кровь, как Чернобог одарит Митю заветным теплом в груди. Осмотрев всю комнатушку, Митя уперся затылком в лавку, на которой спал мальчик. Мужики тоже успокоились и разлеглись по своим местам: кто на лавку дополз, кто под столом заснул, а кто прям так, сидя. Дмитрий, возрадовавшись тишине, закрыл глаза. — А тебя как зовут? — тихий детский шепот отогнал всю сонливость, которой и не должно было быть. — Черт бы тебя побрал! Андрей меня звать. Ты чего не спишь? — А расскажи сказку какую-нибудь! — шептал Алекша, шмыгая носом. — Не знаю я никаких сказок! — огрызнулся Митя, отмахиваясь от мальчишки, словно от мухи. — Я злой, я не знаю добрых сказок! — Знаешь, не можешь ты не знать! Мать говорит, что все знают! — Я злой, тебе говорю! — прикрикнув на Алекшу, Митя ударил рукой по полу так, что один из мужиков прекратил храпеть. — Так сказку расскажешь, нет? — настойчиво попросил Алекша. Митя расфокусировал взгляд и уставился в темную деревянную стену. Он мог бы в этот момент перебирать во всех своих темных закоулках самые отборные проклятья, заговоры на несварение или даже на смерть. Но он вспоминал сказку. Митя понял, что те сказки, которые ему рассказывала в детстве матушка, Алекша наверняка уже знает, а повторяться не очень-то и хотелось. — Жила была коза, — Митя покосился на мальчишку, ожидая реакции, и, увидев слабую улыбку, продолжил. — Она никуда не ходила, и все время сидела дома, уча науки разные. Хозяйка ей велела — всегда оставаться дома и никогда не ходить за ворота. Но однажды ночью, коза все-таки вышла со двора. Хозяйскую полосу миновала, в соседскую попала — там встретила старого барана, который ей сказал: — Не ходи, коза, в лес темный, там серый волк страшный сидит, зубами щелкает! А коза ему и говорит: — Не боюсь я волков, я волков люблю! Они меня не тронут! И не удержал ее даже старый рогатый, поперлась… Поплелась коза в лес, прямо к волку в логово! Но волк был старый и немощный, поэтому спал крепко, не заметил козу. А вот сынок его, волчок, сразу на добычу позарился. Оскалил зубки свои крохотные, выпустил когти свои острые… Погоди, а волки вообще когти выпускают? — Не знаю, — сонно пробормотал Алекша, — я как-то не присматривался. — Ладно. Волчонок, в общем, злой. Действительно злой. И не потому, что он волк, а потому что по-другому не умеет. И учили его разному, и в любви и счастье рос волчок, но вот… Не надо козам с волками водиться. И бежит коза прямо к нему, радуется, кричит: — Волчок! Я тебя люблю, даже несмотря на то, что ты всю семью мою загрыз! — Что, прям так и сказала? — в удивлении подняв брови, Алекша выглянул из-под воротника. — Нет, конечно, не так, — Митя прочистил горло, — и бежит коза, радуется, в любви ему признается, лобызаться лезет. А он отворачивается от нее, говорит, мол, не люблю я тебя! Я волк! А она ему все одно и то же талдычит: — Значит, я сделаю из тебя не волка, а пса какого-нибудь, чтобы ты добрым был и коз не ел! И будем мы вместе жить поживать, да добра наживать! А волк нахмурился, говорит ей: — Беги от меня коза, пока силы есть! И коза его опять не послушала! Волк держался-держался и съел козу! — Как это, съел? — Алекша закутался в одеяло, как в кокон. — А вот так! — сложив руки, Митя хлопнул прямо возле носа мальчика, отчего тот едва слышно засмеялся, чтобы не разбудить остальных. — Спи! — Сплю!