В их сече, что длится от начала времен, рождается жизнь, да вращается Коло. Да одержит победу тот, в чьей силе правда.
Запрыгнув в кибитку, Митя задернул шторы, создавая иллюзию таинственной знати. Один черт, по традиции, сел вместо извозчика, остальные два вновь собрали из своих неаккуратных тел лошадь. Она была еще хуже, чем предыдущая. Мите вообще казалось, что с каждой новой лошадью черти забывали, как выглядела настоящая, или попросту дурили его. Кривые зубы торчали из-под губ, глаза, словно яблоки, чуть ли не вываливались наружу, а уши были больше схожи на коровьи, чем на конячьи. — Эх, была не была! — свистнул черт-извозчик, ударяя своих братьев поводом. И лошадь, жутко закукарекав, рванула вперед. Митя уже запутал ноги в разные узлы, а все никак не мог угомониться. Каждый раз, когда они проезжали мимо пролеска, его будто выворачивало, и так хотелось побегать по поляне голышом, что он с большим трудом сдерживал маленького себя от этой большой похоти. А еще, помимо прочего, необходимо было занять голову всякой ерундой, дабы случайно не посвятить Чернобога в свои планы. Ему, как и Зилии, о них знать не обязательно. Дорога была долгой, неровной и утомительной. Черти и сами не знали, куда ехать, а только слушали приказы Мити, которого вдруг стали называть хозяином. Город заканчивался. Величавые дома и дворцы сменились деревянными избами, огородами и садами. Митя никогда не был в этих краях, но точно знал, куда ему надо. Он мог бы назвать это зовом сердца, но такой прелестью, Митя, к сожалению, не обладал. Каждый раз он чувствовал сильную и тревожную энергетику. В том обрывочном видении, когда его прервали черти, Митя все же успел поговорить с Тепловым. Он дал несколько советов, а Митя рассказал ему то, о чем беседовал с чертями на французском. Чернобог не знал о домике у болота, о мертвецах и о Теплове. Колесо наехало на камень, и кибитка остановилась. — Дальше я сам, — Митя вышел так вальяжно, будто роль царя еще не до конца выветрилась из его пустой головы. Притоптав траву, он повел губой, осматривая небольшую деревушку. Пахло цветами, яблоками, и еще чем-то очень приятным. Дети бегали по тропинкам, птицы сновали туда-сюда, прыгая по веткам и чирикая. Наверное, так выглядело умиротворение, которое Митя сейчас и нарушит. Он цеплялся озлобленным взглядом за каждого человека, морозил спины проходящим мимо. Чернобог подослаб, в деревне было настолько все хорошо, что у каждого в доме был красный угол. Наличие икон утомляло. Подобрав с земли толстую палку, Митя оперся о нее, и тихо шагая, продолжил путь. Невооруженным глазом можно было сказать: чернокнижник. Чернющие длинные волосы, спадающие на бледное и худое лицо, угрюмый, почти что хищный, взор и теперь эта трухлявая трость. — Кривда! — крикнул ему вслед мальчишка и сразу спрятался за юбку матери. — Хватит! Пусть идет мил человек, куда ему надобно! — со страхом осадила его женщина. Она стояла на месте, так и застыв с чистым бельем в руках. Дойдя до поляны, Митя заметил несколько девочек чуть постарше того сорванца. Они бегали, смеялись, собирали цветы и играли в салочки. То, что надо. Митя чуть склонился и, навалившись на трость, подозвал девочку, что уже засалили. Но одна она не сунулась — непременно окликнула подруг. — Чего тебе надо? — девочки приветственно кивнули. — Душенька, — прочистил горло Митя, пытаясь избавиться от хрипоты, — не поможешь ли ты мне с одним делом? А я любое желание выполню! — А с каким? — радостно спросила девочка, но другая ее сразу же одернула: — Ты что, окаема! Нельзя с незнакомыми разговаривать! Митя добродушно улыбнулся, заранее предчувствовав, что так и будет. — Посмотрите, какая красота! — он протянул вперед ладонь. Девочки разом охнули: прямо на руке переливались сотни огней, и из ниоткуда повыскакивали разноцветные животные, попадали драгоценные камни. Куча волшебных зайчиков и белочек разбежались по поляне, прыгая около девочек, дразня их зыбкими тельцами. Они растворялись, когда до них дотрагивались, но появлялись вновь совсем рядом. — Все, что захотите, — завораживающе повторил Митя. Жившие в крестьянской нищете дети и подавно такого не видывали. — Хорошо, — оборвала всеобщий восторг девочка, прикрывая Митину ладонь, — чего ты хочешь? Митя поднял брови. Скривив губы, он покосился назад, на поляну, где яркими пятнами раскинулись цветы разных видов и форм. — Мне нужна дюжина венков. — Ого! Как много! — зашептались между собой девочки, сбившись в круг. Пока они готовились, Митя не находил себе места: кружил возле вбитой в землю палки, изредка оборачиваясь. Собрание закончилось, и одно доверенное лицо сразу же продвинулось к нему: — Мы хотим десять кукол из соломы! — гордо вскинув голову, заявила девочка. Митя поперхнулся. — Да-да, десять. Каждой по две, — она показала пальцем на остальных, и те в подтверждение закивали. — И чего вы, совсем меня не боитесь? — усмехнулся Митя ядовито. — Да чего тебя бояться? Ты вон, какой дохлый — палкой стукнул, да дальше пошел! — рассмеялась девочка. — Да! Мы тебя не боимся! А то, что Прохор кричал, что ты Кривда, дак это враки! Он про нас тоже гадости сочиняет! — подтвердила вторая. Отведя глаза в сторону, Митя приосанился. Кончики губ легонько растянулись: — Смотрите не растеряйте пыльцу с цветочков! Она очень, очень важна. У Мити в запасе было множество заклинаний: на создание притворных драгоценностей, украшений, фантомных зверей. Но вот изготовление кукол из соломы никогда не входило в его навыки. Девочкам было примерно столько же, сколько и Алекше. Они смеялись, толкали друг друга, забирая самые лучшие бутоны. Звонкий девичий смех слово рассеял напряженную тьму, которая сгустилась в груди. Чернобог еще не понимал, зачем Митя это делал, и тактично молчал. Наверняка, эти девочки тоже любили слушать сказки. Митя сорвал сухую траву у самой земли и сел. Он думал, все гадал, какую сказку привезти Алекше. Про маленьких фей, которые помогли колдуну уснуть, или про тучу, которая не могла начать дождик? Разместившись на той же поляне, он контролировал процесс плетения венков. На удивление, девочки подошли к просьбе очень ответственно. Митя даже успел запомнить песенку, которую они пели, пока скручивали одуванчики и васильки:«Кто такой? Кто такой? Желтая головка! Нам с тобой теперь светло! Красишь пальцы ловко! Но, а дунь — и ветром унесло! Кто такой? Кто такой? Солнца малый лучик! Крутишь круглой головой, На зеленом стебелечке!»
У Мити все не ладилось, и прутики выскакивали, и нитка не держалась. — И что? Радостно тебе этим заниматься? — под боком возникли черти. — А что? Грустно должно быть? Они мне венки плетут, я им вон… Пытаюсь тоже. Бартет, не слышал такого слова? Обмен! — Митя перевязал кукле голову из лоскута. — «Бартер» — это я тебе сказал такое слово, — напомнил черт с самыми длинными рогами. — Не тебе меня уму разуму учить, — буркнул Митя, заканчивая одну куклу. — Я тут, судя по всему, до вечера, так что делайте, что хотите, пока время есть. — Как скажешь, хозяин. — Чего-то вы в последнее время ко мне шибко милосердны, — Митя поручил чертям клочки соломы, лоскуты и нитки. — Чуем. Тебе сейчас поддержка нужна — мы тебе ее дадим, а ты запомнишь. И потом нам ее дашь, когда сильнее станешь. Вам, колдунам, мало кто помогает, пока вы ничего не умеете, а зато, как становитесь могущественными и известными, — сразу все бегут в ноги кланяться! — И кричат, мол, помнишь меня? Я тебя сгноил, камнями закидал, но все равно ценил! Наколдуй-ка мне! — Тьфу на них! Когда все было готово, на дворе был уже вечер, и девочки, довольно вывалив венки перед Митей, радостно прыгали: — Это дюжина? — А у кого краше? — Скажи! Скажи! Венков оказалось даже больше, чем нужно, но об этом он, конечно же, умолчал. Куклы тоже получились хорошие, или девочки просто сжалились над Митей. Распрощавшись, он разогнал чертей и направился по незнакомой тропинке. Его там не ждут, но и не прогонят. Поваленный тын*, целый огород крапивы. Деревня состояла из домов нового типа, а эта будто застряла во времени. Бревенчатая изба с причелиной* на торце точеной крыши, бычий пузырь вместо стекол и маленькая дверца. Дерево на пороге заскрипело, и в дверях тут же появилась Елена. — Небось уже все высмотрела в своем котелке! Митя метнул зрачками внутрь избы, но Елена перегородила путь рукой. — Я тебя не пущу! Нежить! Что ты сделал с моим сыном? — То, что надо было, то и сделал. Нет больше Митеньки, есть только Андрей Савин — сын дьяка. Мой-то папаша леший, — последнее слово ножом впилось Елене в душу. — Не ходи к реке, Митенька, там опасно! Митенька, иди, молись в углу и лбом отчитывай половицы! И Митенька молился. Непонятно кому и непонятно за что. — Митя… — Митенька твой сдох, — толкнув Елену, Митя вошел в единственную комнату. Печка, лавки, столы и полки. Ничего не изменилось с тех пор, как изба сбежала из Кручино. Он по-хозяйски скинул венки и, хрустнув плечами, увалился на густо набитый мешок с сеном. — Я из-за тебя к Ловцам в логово пошел, — Елена смотрела на своего сына, словно на чужака. — Так сказали, что нет тебя! Убегла! Вот это да! Думал, освобожу тебя из темницы-то, спрошу хоть, про лешего этого! Че-ж это мы с ним так похожи? Отчего рожа у нас одна? А тут, представляешь, матушка, он сам мне все сказал. Что я сын евоный, наследник этой дрянной поляны за Тягучей рекой. Можно даже сказать, владыка. Мать, как неживая, опустилась рядом на пол. — И что же мне теперь? Девок трахать, да табак лизать? Я к лесу подхожу, так у меня ноги чуть ли не в узел заворачиваются! — Прости меня, Митя! За все прости! — рыжая голова Елены отвесила глубокий поклон, а вот тело будто сопротивлялось, желало дотронуться до сына. — Прощаю, куда я денусь. Ты мне дороже всяких леших. Я тут ненадолго, не останусь, не переживай. Есть мне, где жить. Мне нужно, чтобы ты помогла с колдовством. По дороге сюда я видел пасеку. Пчелы нужны. — Все сделаю, Митя! Все! Помогу, чем смогу! Ты же мой единственный сын, как я тебя оставлю! Прости! — Когда надо было — оставила. Ладно, черт с тобой. Избушка дернулась, посильнее вбиваясь в землю, и Елена закричала. Чернобог заскрипел в ушах.***
По всей улице гоготали жуткие голоса, по крышам прыгали кособокие силуэты. — А я понадеялась, что ты станешь героем для всех нас. А ты сбежал, как маленький козлик. Ответ от Степаныча пришел скоро, и опять сова застала Зилию врасплох:«Качаются под топорами даже вековые дубы. Хибару Федькину снесли, отмолили земли, Батюшку приглашали. Пытались Савина дух злой изгнать. Но я-то знаю, что его там нема. Строиться будет деревня с церковью. Таков приказ. Когда только-только начали по землям Кручинским ходить, да место расчищать — мерли, как мухи. Чернели и замертво падали. Ты спроси у Мити, почем он такое проклятие на народ накликал и зачем не отозвал. По ночам народу снится мракота всякая: то бесы пляшут, то утварь хохочет. Чего только не мерещится. Бежать пытались, так Ловцы не дают! Чуть что — сразу в железо куют и к палке. Ходют, как с собачонками. Помещика, говорят, нового дадут. Хер его знает, кто будет. Никто не хочет сюда идти. Боятся. И даже старое имя деревне не оставили! Представляешь. Жил ты в Кручино, а помер уже в Тихошке. Это они ее так обозвали, думают, что от бед спасут. Киру мы так и не нашли, я переезжаю в Новгород. Сейчас в лесу только Федька, он сказал, что помрет, но тебя дождется».
Это письмо Зилия все время держала под грудью: не хотела потерять или замарать. Мите говорить и показывать тоже не хотела. Перемкнет чего, и он опять все спалит. Если бы не эта проклятая стройка, то тогда бы Кира точно помогла ей, точно бы направила помощь. Кровью на белых стенах было вымазано «Савин». Кривые буквы словно плясали и показывали фиги, когда Зилия отворачивалась. — Кто не пойдет — сажать на копья! — кричал один из Ловцов, собирая толпу вокруг одного белокаменного дома. Ветром оттуда выдувало рваные занавески, спертый запах и едва слышимый стон. Взгромоздив пищали, Ловцы готовились стрелять. Они перекрикивались по-матерному, постоянно менялись местами, поправляли высокие шапки и стучали деревянной защитой. — Закройте рты, оглоеды! Зилия задержала дыхание, смотря, как Ловцы один за другим тихо заходили внутрь. Музыка, хохот, топот. Оживший веник вымел их с лестницы, как крошки мусора. Отстреливаться было бесполезно: утварь была бессмертная и пуль совсем не боялась. Главнокомандующий ревел от злости и, вынув ножик, пырнул сквозь ветки, рассекая веник пополам. Он безжизненно свалился на землю, и, вытерев пот со лба, Ловец устало взглянул на дверной проем. Скрестив руки, оттуда на него смотрел какой-то пьяница в картузе. Только приглядевшись, Ловец заметил свиной пяточек. — Заряжайте пушки! Но когда бравая команда подоспела — никого на месте не обнаружила. Черт пропал вместе со странными звуками и тихим ветерком. Закусив внутреннюю сторону щеки, Зилия свернула за угол. Она искала перекресток, где бы мог спрятаться черт. У колодца стояло несколько мужчин и женщин, издалека наблюдающих за охотой Ловцов. Они качали ведрами и смиренно дожидались своей очереди. Вот только один из них все же отличался: он держал руки в карманах и переминал во рту веточку, совершенно беззаботно и отрешенно. Обойдя стороной, Зилия со всей дури ущипнула мужика за задницу, чуть-чуть приспуская ему штаны. Вскрикнув, он обернулся: в руках колдунья держала облезлый темный хвост. — Поди сюда, сволочь! Черт от удивления вытянул лицо. — Оставь мой хвост в покое! Или ты решила его себе на дверь повесить вместо колокольчика?! — Нет у меня больше дома и двери тоже нет! — Зилия не сдерживала себя в криках. Обида и злость сидели на ее плечах тяжелыми кадками. Мити с ними не было. Не могли же его забрать Ловцы! Волна гнева поднялась за спиной Зилии и накрыла их вместе с чертом. Грязные каштановые волосы сальными прядями спадали на ее смуглое и худое лицо. То, что черт узнал ее после долгой и трудной дороги без еды и воды, было настоящим чудом. Вся Москва растворилась, стала незримой и бледной. Осталась только Зилия и черт. — Скотина рогатая! Вы чего устроили?! Что за светопреставление? Откуда новый правитель «Савин» взялся? Кто до этого додумался? Черт не собирался отвечать, за что и получил несколько пощечин подряд. Коричневая шерсть вырвалась и застряла под ногтями колдуньи. — Где Митя?! — Его тут нет! — запнувшись о камень, черт нырнул вниз, пролезая у Зилии между ног. — Хозяйка! Опасности подстерегали нас на каждом шагу! Пули свистели над головой! — А кочерга над головой не свистела? Где мой Митя?! — Митя никогда не принадлежал ей, и это злило. Он ее не слушался, не вникал в то, что она ему пыталась донести. Митя всегда существовал отдельно от нее, хотя должен был не отлипать. Когда Митя еще жил и хлюздил, то Зилия мечтала, как они уедут только вдвоем, как она оторвет его от Елены и научит всему сама. Митины объятия всегда приносили ей счастье и покой, а потом он резко отстранился. Перестал улыбаться по-настоящему и охладел. Его отсутствие сейчас приводило Зилию в такую ярость, что и черт побоялся дерзить. Ноздри маленького носа расширились, и горячее дыхание достало аж до самого запястья. Венки на виске вздулись, губы напряглись. — Дмитрий ушел по своим делам! «Дмитрий». Отчего-то ее так раздражало это слово. Зилия была готова лопнуть на месте и разорваться подобно той бабке, которую растрепал Савин. Как будто это говорили не про ее Митю, а про какого-то другого человека. Даже когда Елена так называла своего сына — становилось не по себе. Дмитрий был не таким, как Митя. Митя был глупым и наивным, неспособным ни на что, кроме слез и капризов. А Дмитрий смотрел по-злому, имел свой голос и ходил чуть сутулясь. Будто что-то тянуло Дмитрия к земле. — Какие у него могут быть дела? Единственное дело, которое он должен был делать, — слушаться меня! И сейчас что? Что сейчас? Москва в ужасе, по всем улицам носится свора Ловцов, каждый второй попадает под подозрение. А лицо моего… Митеньки по всем столбам расклеено! Оно хоть и не совсем похоже, но догадаться не сложно будет! Это как понимать? Вы должны были его остановить! Мой Митенька… Удрал! — она ревела словно убитая горем мать, потерявшая свое дитя. — Как мне теперь его искать? Где? — не жалея ладоней, Зилия подползла к черту по шершавой каменной плитке, падая в его объятия. — Почему ты молчишь?! Не молчи! Черт сглотнул, шевеля пятачком. Пунцовый закат показывался из-за крыш домов, окрашивал светлые стены и флигеля. — Хозяин не удосужился мне рассказать. И никому из нас не сказал. Уехал один куда-то и все! — Так что же не подсказал, как надо? — перебила его Зилия. — Он же ничего не понимает! Сам ничего не умеет, пока не натолкнешь на истину! — Не думаю я так, хозяйка…