Владыка Тягучей реки

— Опять ты стал для меня обузой, — твердила Зилия, усаживая Митю на стул. Он не понимал, сколько раз уже слышал эту фразу, будто кто-то засунул голову в бочку и кричал на него оттуда. Эхо било по ушным перепонкам. Митя был связан. Помнил только, как покурил и лег отдохнуть, а потом все растворилось в каком-то сне. А теперь он посреди бывшей церквушки. Рядом Зилия и этот, с бараньей шерстью вместо волос, — Гордей. Глаза невольно бегали по сторонам, цепляясь за каждый угол, за каждую яркую вещицу. Митя не мог остановиться, не мог прикрыть веки хоть на миг. Ребра начали хрустеть, сквозь тряпки на пол полилась черная жидкость. — Что же мне с тобой делать! — Зилия открывала рот, но голос был вовсе не ее. Ноги колдуньи подкосились, и она схватилась за колени Мити, пытаясь вновь подняться. Чернобог топил ее, сопротивлялся. Метка в виде куриной лапы уже прожгла мышечную ткань, врастая так глубоко, что скоро породнилась бы с легкими. «Предатели! Предатели!» — на этот раз Чернобог связался сразу с двумя. Как он не выжал Зилию, подобно тряпке? Зилия разорвала верхние пуговицы платья, оголяя грудь. Она хлопала холодными ладошками по горящей метке, пытаясь остудить, но любое прикосновение только усиливало боль. Пальцы не слушались, ноги дрыгались в судорогах, со стола соскочила чарка с водой. — Вся Москва о тебе твердила! Вся Москва! И не как о «Савине»! А как о чудище с большими ушами! — дрожащим голосом шептала Зилия, сидя на полу. — Ты… — каждое слово давалось с трудом, воздуха становилось все меньше, она жадно глотала его вместе со слезами. — Мало, что ли, чудищ с большими ушами? — длинная чешуйчатая морда наклонилась и оперлась о спинку стула. Митя устало закатил глаза и расслабился, когда заприметил трубку. Зилия отошла на второй план, и теперь маленькие ноздри пытались втянуть в себя хоть частицу табачного аромата. — Много, что ли, чудищ с большими ушами в шутовских нарядах будут под дудку плясать? — Зилия глотнула крови из фляги и капнула немного на метку. Чернобог поутих. Он тоже продажная душа, хоть и души у него нет никакой. — Я делом занимался. У меня траур. — А у меня? Дмитрий, а что у меня?! Тебя обглодали пчелы, а родная мать хотела похоронить! У меня, по-твоему, не траур?! Посмотри, в кого ты превратился! — Похоронила бы уже. Вон, тебе с этим звездолыбом хорошо. Он чуть ли не трусы перед тобой снимает. Хотя б на мужика посмотрела бы, в твои-то годы! Матушка мне добра хотела, и я ее за все простил! И пчелам отдать себя тоже мое желание! А вот просыпаться в болоте через год и обращаться в щуку — точно не я хотел! Это твои кривые руки со мной сотворили! И теперь тебе это расхлебывать! Внезапная тишина придавила Зилию, и та сжала губы с такой силой, что те потрескались. Нить натянулась, в зобу заухало. За углом стоял Гордей. — Тебе в будке так понравилось? — огрызнулся Митя, поворачиваясь к вампиру. Зилия боялась издать и звук. Сжала маленькие морщинистые кулачки и сама скукожилась. — Ах! Неожиданно же ты повернулся, мой чешуйчатый друг. Как же ты меня увидел? — поинтересовался Гордей, выходя из укрытия. Его больше привлекали женские груди, чем Митя. — У меня глаза на затылке, — рявкнул Митя, и шагнув вперед, закрыл обзор на Зилию. — Ты же понимаешь, что когда ты ей надоешь — она тебя разделает, как порося и сожрет. И не подавится. А я этому с удовольствием поспособствую. Видал бы ты, как я заглотил одну вампиршу! Она так кричала, бедолажка. — Мне выдали тут одну штуковину, — Гордей вынул из-под расшитой позолотой рубашки камень на веревочке, — так что кто тут еще в будку пойдет — большой вопрос. Заговоренные амулеты помогали от разной хвори. В том числе и от воздействия на голову, одурманиванию, а некоторые даже противостояли порчам и наговорам. Но их выдавали строго под запись и только Ловцам и приближенным к дворянской знати. Как он оказался в руках этого упыря, догадаться было не сложно. — О, мой набожный друг сумел убить Ловца? — Митя попытался заговорить с ним на одном гадком языке. — Не знал ее имени, но она сначала долго подо мной извивалась. Ее кровь была вкусная и сладкая! Но не лучше, чем у Зилии. У нее она особенная! — Так твоя же! Дуболом ты кудрявый! Она твою кровь пьет, а ты ее! Как до вас не дойдет! Теплая и маленькая ладошка Зилии прогладила выступающие через шутовскую рубаху позвонки. Митя оголил желтые клыки, но внезапно стены начали ходить ходуном, пол пошел волнами. Морда потяжелела, все лица смешались воедино. Картинка вокруг начала размазываться, словно кто-то неумело водил кистью по холсту. Между бровями закололо. Митя пытался прогнать видения, вдавливая глазные яблоки надутыми пальцами. Ничего не помогало. — Засыпай, Дмитрий, засыпай, — убаюкивала Зилия, но Мите было совсем не до сна. Невидимые вилы проткнули ему уродливую башку и приковали к собственным лапам. Гордей отстраненно стоял около стены. — Нет! — Митя так широко открыл пасть, что туда с легкостью могла поместиться маленькая голова Зилии. — Ой… — и это «ой» от Зилии звучало страшно. Среднее веко нервно моргнуло, на миг закрыв все мутной пеленой. Пошатнувшись, Митя завалился набок. Царапая пол когтями, он резво подорвался, кидаясь на Гордея: — Где зеркало?! Подать! Линия губ Гордея вытянулась. Не поворачиваясь, он поддел пальцем шкафчик. Там лежало маленькое дамское зеркало в золотой оправе и с засохшими каплями крови на ручке. — Извини, другого нет! Так уж повелось, — Гордей направил зеркальце на Митю, — я убиваю только дам. Сквозь трещины Митя видел только черное пятно, которое телепалось из стороны в сторону, словно пуховая перина на ветру. «Урод. Урод. Урод». «Ничтожество». «Ты потерял всю свою красоту, а эта баба делает только хуже». «Что она сделает с тобой в следующий раз?» Были ли это слова Чернобога или его собственные мысли — Митя не различил. Когти впились в окровавленное зеркало. Гордей рассмеялся. Что-то щелкнуло, и Митя со всего маху огрел вампира по голове позолоченной ручкой. Он бил так быстро и неразборчиво, что Гордей не успевал реагировать. Первая кровь пролилась под женские крики и треск стекла. Внезапно стало свободнее. Никто не мешался под ногами и не пытался скинуть Митю. Гордей словно растворился. Оглянувшись, Митя увидел на окне большого светлого кота. Он умывался, вылизывая языком багровое пятно на боку. — Сц-у-к-а, — не своим голосом крикнул Митя. Хвост напрягся, подобно пружине и, отталкиваясь, в несколько мгновений подобрался к коту. Ставни открылись под тяжестью двух тел, и они оба вывалились на улицу. Смяв собой ветхий заборчик, Митя вскочил на четвереньки. Гордей приземлился, как и полагается, на все лапы. — Смеяться будешь перед смертью! — с каждым новым криком голос Мити будто проседал, становился ниже. Догонять по-человечески не имело смысла. Гордей маленький и быстрый. Юркнул на дерево и был таков. — Слезай, сука упырьская! — но коту было все равно. Опять казалось, что он смеется, хотя и губ у него не было. Митя чувствовал, как тот издевался. Как тот лыбился и насмехался над бедным уродливым Митей. Царапая ствол березы острыми когтями, он пытался вскарабкаться, но хвост все время тащил вниз. Подпрыгнув, Митя щелкнул пастью прямо около свисающего хвоста Гордея. Второй прыжок оказался лучше предыдущего: он ухватился рукой за ветку, подтянулся и схватил кота за лапу. Тот кричал, вырывался, но было бесполезно — клыки уже впились в тонкие косточки зверька. Громкий и резкий выстрел раздался сквозь всю суматоху. Пуля проредила зеленые ветви березы и вошла в кору, прямо около морды Мити. Второго выстрела ждать долго не пришлось: прилетело прямо в плечо. Митя вцепился в ствол, не желая отпускать добычу. Не зря говорят: «Бог любит троицу». Третья пуля впилась острым жалом прямо в лоб, и, вскрикнув, Митя отцепился от кота, рухнув наземь. Череда выстрелов продолжилась, гоня Митю в сторону от деревьев. Из мимолетных царапин текла черная жидкость. Опершись ногой о подоконник, Зилия выставила винтовку и палила прямо по своему возлюбленному. Пули были хоть и не серебряные, но очень болючие. Простреленное колено жгло колючими вспышками. Митя решил прорваться сквозь беспорядочную залповую стрельбу исключительно как животное — на своих четверых. Грязь смешалась с черной кровью. Мозолистые ладони не ощущали, как острые камушки впивались в подушечки. Хвост мотался из стороны в сторону, будто бы даже ускоряя. Митя убегал, словно большая ящерица, пытаясь найти бревно, под которое можно было залезть. Несколько мужиков, решивших нажиться на разгромленной церквушке, стояли прямо у ворот. Один из них целенаправленно выливал остатки водки из чарки. После такого представления им пить и воровать вообще больше никогда не захочется. Да и не мудрено! Кто останется в здравом уме, если увидит, как женщина с окна стреляет по ушастой четырехлапой щуке в шутовских нарядах, а та, в свою очередь, гоняет кота? — А ну, хватит цапаться! — пули в винтовке закончились, перезарядить было нечем. Зилия, стиснув зубы, начала спускаться на улицу. Валяясь подле лужи, Митя с любопытством уставился на свое отражение. Наконец-то он себя разглядел: на месте красивой изумрудной радужки ничего не было. Его глаза потеряли цвет, перестали быть уникальными. Перестали быть чем-то, что могло хоть кому-то напоминать драгоценный камень. «Ну и кого ты будешь устрашать? — Чернобог встал на сторону Зилии. Ему не хватало фантазии представить, на что еще способен этот мальчишка. — Ты просто урод, который только и может за коробок табака на ярмарках прыгать. Юродивый. Слушай Зилию и тогда все будет ладно». — Ты… ты прав, — Митя привстал, разводя убогий силуэт на воде. — Бьенту, вотре плес девиендра вакант эт же ла прэндрэ.* «На русском молви, когда с тобой повелитель разговаривает!» — Митю силой прижали к земле. — Я говорю, что мне уже пора к вам прислушиваться, мой Повелитель. Не вели наказывать. — Когда ты уже угомонишься?! — Зилия вела за собой Гордея, но ругала только Митю. — Гордей тебе ничего не сделал! Он просто стоял! — Да, Гордей молодец, а я просто обезумевший уродец. Так? — он весь был в пулях, да так, что через него можно было просеивать муку. Гордей с таким удовлетворением на него глянул сверху, что злость молнией прошла вдоль тела, и Митя зарычал. — Гордею сейчас вообще негоже волноваться! Ему сегодня в полночь надо совершить обряд! — Зилия подхватила Митю под руки, утаскивая в церквушку. — Какой такой обряд? — Митя уже решил, что будет все факты записывать на листок. — Такой! — Зилия кинула его на порог. — Чтобы выглядеть молодо да лик не терять, вампиры пьют кровь дитя невинного в полночь! Гордей был доволен как никогда. Зато теперь Митя понял, как тот попадал к женщинам. Кошка в доме всегда к удаче, так что девки не раздумывая приглашали пушистого зверя к себе. А под покровом ночи тот обращался в гада и там… — Где вы чада-то возьмете? Нарожаете? — хихикнул Митя, сворачивая хвост в калач. Зилия кинула на стол винтовку, показательно выискивая пули. Гордей все-таки успел промыть ей мозги. Прошлая Зилия никогда бы не стреляла в своего возлюбленного! — Будешь дерзить, действительно в будку пойдешь, — бросила Зилия, но гнев ее был не долгий, — Гордей уже нашел нужного ребенка. Не мешайся только. — Будет исполнено, — язвительно отозвался Митя. С наступлением темноты Зилия ушла на второй этаж, забрав его с собой. Он-то явно чем-нибудь, да помешает. Это же «Митенька». Иначе уже никак. Колдунья обняла Митю, но больше не ластилась, а удерживала его. Она сцепила свои ручонки вместе и надеялась, что это ей поможет. Но она все еще человек, а Митя… Митя уже непонятно кто, но спать он все равно не мог. Дождавшись, когда Зилия протяжно захрапит и перевернется на другой бок, он подтолкнул ей под спину скомканное одеяло, а сам, прижавшись к полу, пополз к лестнице. Ступени, как назло, скрипели, но Зилия была так вымотана, что уже не слышала ничего. На первом этаже шуршали, суетились. Присмотревшись, Митя смог разглядеть обрамленный в лунном свете силуэт Гордея, который выжидающе смотрел на циферблат. Кудри поблескивали и переливались в облаке синевы, отстиранные после драки коричневые брюки выглядели совсем как новые, а на лице не было и следа от когтей. Гордей был гадкий. Гадкий и красивый. В его голубых глазах таял глубокий озерный лед, пухлые губы прикрывали ровные и маленькие клычки. У Теплова были больше. Рюши на рукавах белой рубашки свисали вниз, и только тогда Митя заметил кого-то еще. На полу сидела девочка, годов так трех, может, чуть больше. Она вытирала слезы кулачками, но наблюдала молча. — Закончу с тобой, — Гордей наклонился к ребенку. Митя замер до боли в руках. Сухой язык прилепился к небу, волосы тяжело свисали на глаза, не желая закручиваться и вздыбливаться как обычно. Хвост был напряжен до предела. Казалось, что через какое-то время кожа разойдется по сторонам. Та вампирша наверняка точно также жадно смотрела на Алекшу. Наверняка. Вампир сдернул с девочки сорочку, рассматривая нежную кожу. Приоткрыв рот, он замер. Встал еще неудобно — спиной к Мите. В лунном свете блеснули два клыка. Девочка начала брыкаться, но не могла издать и звука. Она случайно повернула голову и столкнулась с двумя белыми фонариками. Гордей даже ничего не заметил.

«Мышку в клетку я поймал И там запер крепко, Ведь без мышки не собрать В огороде репку».

Тихий грубый мужской голос напевал частушку прямо в голове девочки. Гордей впился клыками, и та вскрикнула, по локотку потекла алая кровь, а он только безжалостно слизывал каждую каплю, будто этого могло не хватить. Под общий шум Митя вонзился когтями в дощечки. Моргать не хотелось, он боялся пропустить что-то важное. Тело ребенка постепенно слабело, бледнело. Она угасала на руках вампира. — Хватит с тебя, — Митя не выдержал, выползая из укрытия. Гордей оторвался от добычи. Все его губы, подбородок и светлая рубашка были вымазаны в крови. Ему доставляло это удовольствие. — Ох, а ты, смотрю, хочешь присоединиться? — насмешливо спросил вампир, пихая девочку. — Да. Возможно, обряд поможет не только тебе, но и мне. Ты закончил? — Митя встал на обе ноги, но так и не смог сравняться с Гордеем. — Еще давно. Хватило бы пары чарок, но знаешь, — он гадко облизнулся, — мне очень трудно остановиться. — Лады, я доем ее на кладбище, а завтра посмотрим, сталось со мной колдовство или нет, — ватные лапы поспешили подобрать ребенка с пола. Девочка смотрела на него своими глазками-пуговками без испуга, у нее совсем не осталось сил.