Владыка Тягучей реки

Ветхую лодку раскачивало из стороны в сторону. Сильный дождь хлестал по лицу, соленые волны выбили одно весло, море бушевало чернотой. Лаврентий греб из последних сил. Руки немели от усталости. Темное небо плевалось молниями, ничего дальше аршина не было видно. Крики брата были тихим шепотом по сравнению с шумом чужой воды. Ни одного корабля поблизости. Ни одного бьющегося сердца. Лаврентий еще несколько ночей назад подобрал плывущего мертвеца в нерусской форме. Примерил на себя и даже немного согрелся, только рукава пришлось закатать в несколько раз, а штаны едва держались на поясной сумке. Что-то громыхнуло вдалеке, но Лаврентий даже не дрогнул. Когда засветило солнце и они с братом укрылись под плотной тканью плаща, в бедную лодочку чуть не угодило ядро, и ледяная вода обрызгала их с ног до головы. Больше Лаврентий уже не боялся резких звуков: прилетит пуля, так пусть хотя бы в лоб, чтобы уже не мучиться. Они уже давно сбились с курса, потеряли счет времени и не надеялись на спасение. Лаврентий выбросил оставшееся весло в хищные воды, когда нос лодки ударился обо что-то твердое. Сквозь стену из ливня он смог разглядеть корабль. И тот даже не тонул, а вполне себе хорошо держался на воде. Сделав усилие, Лаврентий принялся кричать гласные и махать руками. Сверху переговаривались мужские голоса. Еще через несколько мгновений к ним спустились двое шведов. Мужики охали и, вероятно, что-то причитали. Вот только Лаврентий ни слова, ни буковки понять не мог. — Клятра уп! * — возмущенно балякал матрос. Лаврентий замер, задержав дыхание. Он лупал глазами на высокого шведа, не понимая, чего от него хотят. То ли утопить, то ли что… Лаврентий сглотнул так, что в горле что-то щелкнуло. Не придумав ничего лучше, он похлопал себя по ушам грязными ладонями. Еще немного подумав, он изобразил, как к их лодке прилетает ядро, а там и всплески волн и больная голова и прочее. И вампир даже почти не соврал. Мужики что-то обсуждали, на этот раз качая головами, вроде бы сочувствуя. «Батька, если ты меня слышишь, попроси высшие силы, чтобы они не прикончили нас с братом». Один из шведов толкнул вампира к краю, всовывая в руки веревочную лестницу, а второй подхватил Ромку, и они взобрались на корабль. — Тву ар хал! Дет беродэ дэн руска щаанам, сэгэр дэ! Пойкен хёршель вар кроссад, дэн андра анадестк кнапп! * Лаврентий бездумно кивал на каждое слово. Главное — никого не злить и со всем соглашаться. А еще главное — случайно не согласиться с тем, что ты предатель Родины или еще кто-нибудь. Но никого хуже предателя Родины Лаврентий не припомнил. Потупив немного, он все-таки нашел в своих воспоминаниях человека (его трудно было таковым назвать, но он ходил на двух ногах и говорил ртом, так что понятие «животное» для него не подходило), который был хуже всего на свете. Убийца их с Ромкой батьки, поджигатель, вор и еще кто-нибудь. Лаврентий знал, что убийство главы семейства — это еще не самое худшее, что делал Савин в своей жизни. Хотя в селе говорили, что тот сдох. А он не сдох, собака. Лаврентия лихорадило, и последнее, что он помнил, как их с Ромкой положили на койку. Сколько он так провалялся без сознания и с высокой температурой — неизвестно, но очнулся, когда к губам поднесли ложку с горячей и красной жидкостью. Лаврентий жадно впился ртом, даже слегка обслюнявил местного лекаря. Как его по-шведски звали, не знал. — Эн вампур! — рассмеялся швед в странной шляпе. Они, на удивление, вообще вампиров не боялись, а наоборот. «Это точно про меня балякают. Наверное, мужик капитан, — подумал Лаврентий, когда тот зашел внутрь. — Высокий, в форме, в шляпе, весь такой из себя. Но глаза у него добрые какие-то, не злые совсем. Не то что у этого Савина… — опять он про него вспомнил. — Страхолюдина черномазая, уже на край света от него сбежал, а все равно в голове ужас этот крутится. Хуже бабайки. И как его земля на ногах носит? — корабль слегка качнуло, и Лаврентий оторвался от мыслей, переключившись на рыдающего Ромку. — Интересно, куда путь держим? Хоть бы не в Африку какую… Батька говорил, там…». Ромка схватился за руку брата и опять принялся кричать. Они остались в каюте вдвоем. В маленькое окошко было видно, как бесновала погода. «Жалко, что я не помню, чего за Бог водой покровительствует, так бы помолился. Хотя батька говорил, что вампирам нельзя молиться. С другой стороны, я же не у церкви! Можно и помолиться… Главное, чтоб люд не видел, что упырь молитву молвит, а так… Уважаемый Бог большой воды! Перестань шатать наше судно, а то мой брат уж больно громко орет, сил нет. Спасибо». Закончив и без того недолгую молитву, Лаврентий свернулся калачиком на койке. Как же погано с ним распорядилась Судьба-матушка! Чего им с братом теперь делать-то? Куда идти? К кому? Но на все эти вопросы быстро нашлись ответы, как только корабль уткнулся в сушу. Держа на руках Ромку, Лаврентий спустился на каменный пирс вместе с остальными шведами. Он-то и так с рождения жил, не выходя из избы, но этот континент ощущался совершенно по-другому. Другие одежи, другие дома, даже птицы другие. Морские. Белые, с большими крыльями и перепончатыми лапами. «Батька же тоже в большую крылатую зверину превращался. С кожаными крыльями, длинными клыками… Матушка вот в голове лазила, читала мысли всякие. Интересно, передастся ли этот дар дальше в роду или так же и сгорел вместе с ней?» Вампиров проводили в местный кабак, где шведы что-то на своем стали разговаривать с женщинами. Женщинам не нравилось, они указывали на Лаврентия с Ромкой пальцем, наверное, ругались. Потом шведы потащили в соседний дом. Капитан уже был строже, настойчиво объяснял тетке, повторял это свое «эн вампуре». Через некоторое время тетка сдалась, и на ночь они остались у нее. Повсюду валялись лоскуты ткани, нитки, дюжина безголовых манекенов и огромная швейная машинка. Сама шведка выглядела лет на двадцать, может, чуть старше. И если лицо у нее было практически молодое, с красивыми и густыми темными волосами, то руки полностью выдавали ее настоящий возраст. Сморщенные пальцы, мозоли, вздувшиеся венки, выступающие костяшки. А еще у нее было много синяков на ногах. Две большие линзы очков закрывали почти все маленькое лицо. Она много говорила, пыталась понять, правда ли Лаврентий глухой или капитан ее обманул. Он всегда в такие моменты вспоминал батькину фразу: «Я с этими французами как собака: все понимаю, но сказать ничего не могу». За все пребывание у тетки-портнихи Лаврентий постепенно понял, что значат некоторые фразы и слова, но общались они все равно исключительно жестами. Ромку она с удовольствием обучала местному алфавиту. Буквы там были больно сложные и квадратные. По тому, как к шведке обращались заказчики, вампир понял, что звали ее Марта и была она какой-то родственницей того самого капитана. «У нас так целый месяц зовут, а тут одна маленькая женщина!» И если на исторической родине грамотность была роскошью, то тут уже вовсю все владели пером и листом. Избежать стремительного обучения Лаврентию тоже не удалось. Марта приказывала выводить эти чужестранные закорючки. Тогда он понял, что звуками они не так сильно отличаются от русского языка. Спустя два года совместного проживания, Лаврентий и Марта, наконец, познакомились. Выговаривать «Лаврентий» было весьма сложно для Марты, поэтому она умело исковеркала его до «Лавренце». Именно под этим именем он вскоре занял второй стол со швейной машинкой, помогая отшивать изделия для заказчиков разных сословий. Ромка же за один вечер стал «Рихард», потому что Лаврентий вспомнил одного тартыгу с таким именем, который валялся у них на улице. Годы шли с невероятной скоростью, Марта с каждым новым днем превращалась из веселой тетки в уставшую старуху. Ее мастерство шитья ослабло, зрение упало… И Лаврентий принял очень серьезное решение: нарушить закон, чтобы не потерять свою семью любой ценой. Обращение людей в вампиров было строго запрещено на фоне бушующих болезней, которые до сих пор приписывали упырям. По мнению медиков, носителем становился любой кровопийца, не важно, рожденный он или обращенный. Да и к тому же, недавно в печать вышла книга этого проклятого Савина «Упыри и прочие гады нашенской земли», где этот божевольный оклеветал вампиров по всяко-разному, так еще и приписал себе какие-то истребления. Тираж в две тысячи экземпляров разошелся по всему миру слишком быстро, и книгу отправили на допечатку, перевели на несколько иностранных языков, в том числе и шведский. Но Лаврентия это не останавливало. Они с Мартой очень долго рассуждали на эту тему, потратили ни один вечер и в один момент все-таки пришли к решению. Ему придется убить Марту, испить ее крови. Хорошо, что батька этого не увидит, ведь людская кровь была в их семье под большим запретом. Лаврентий долго не мог переступить порог ее комнаты: огромный камень в груди тянул его вниз, ноги стали тонкими ветками, которые вот-вот готовы были сломаться под тяжестью веса. Сердце колотилось намного быстрее обычного, пальцы дрожали, хватаясь за дверь. Марта ждала его там. Она лежала на своей койке, скрестив руки на груди. Не переживала, что у Лаврентия не получится, она уже была готова к похоронам. Черное длинное платье обтянуло костлявое тело Марты. Громко выдохнув, вампир шагнул ближе и присел на край кровати. — Если ты готов, то и я тоже, — тихо пробормотала Марта. Лаврентий очень боялся видеть ее такой болезненной. Будто она сейчас закроет глаза и уснет навсегда. Решался кусать он так же долго, сколько стоял на пороге. Шею перетянула удавка Лаврентий всхлипнул, и слеза все равно потекла по его румяной щеке. Вскрикнув, он шлепнул себя по лицу. Марта приоткрыла один глаз. Сейчас. Острые клыки впились в нежную женскую кожу, выпуская наружу алую жидкость. Марта даже не пошевелилась. И тут Лаврентий понял, что не может остановиться. Ноги в экстазе ерзали по простыне, скомкивая одеяло, руки невпопад сжимали тонкое горло. Стрелка часов щелкнула, и Лаврентий с силой оттащил себя от тела Марты. Он ее чуть не сожрал, чуть не добил. Марту. Их с Ромой приемную маму. Марту. Ужас сгущался вокруг аляпистыми кругами, сердце колошматило в ушах, по подбородку на колени капала кровь. Пора. Не медля, Лаврентий полоснул себе по руке, и когда рана стала чуточку шире, поднес ее к уже похолодевшим губам Марты. Лаврентий возил окровавленной ладонью по ее лицу, но она не глотала живительный эликсир, лежала молча, не издавая ни звука. В голове раздался такой оглушительный звон, что Лаврентий повалился на пол и, барахтаясь в собственных конечностях, пытался подняться, отползти дальше. Изо рта вырвался слабый стон. Лаврентий резко подорвался с места, смотря на безжизненное тело Марты. За стенкой захныкал Ромка, и тогда действительно стало невозможно оставаться в этой комнате. Будто посторонняя сила вытолкнула его в коридорчик, а сквозняк захлопнул дверь. Лаврентий прижал руки к груди, пытаясь успокоить бешеный ритм, но внутри стучало еще сильнее. Он слышал мертвого человека. Именно слышал. Прежнего звучания сердца уже не было, не было вздохов и охов. Была только тишина. Долгожданный крик разрезал мирную тишину старого домика и даже перекрыл собой недовольного чем-то Ромку. Лаврентий бил себя кулаками и рвал горловину на рубахе. Они опять одни. Они снова осиротели. И снова по его вине. Глупый мальчишка! Если бы он тогда сумел защитить отца от Савина и не открыл дверь, то, может, и не подставил бы невинных людей. Жажда тянула Лаврентия к мертвому телу, и когда вампир со всей силы стукнул по стене, она затрещала, а на месте удара зияла огромная дыра. Сердце забилось быстрее. Тут еще и Ромка прибежал на шум. Лаврентий осатанел от человеческой крови. Она растекалась по всему телу, приятно пекла внизу живота. Он вскакивал, словно заводная обезьянка, ходил из стороны в сторону, пытаясь усмирить накативший адреналин, но становилось еще хуже. Ромка не сообразил, что произошло, но догадался обездвижить брата. Он долго обнимал Лаврентия, шепча на шведском колыбель. Но Лаврентий не то что шведский, он и русский забыл. В голове слова отлетали комками, собираясь в неизвестный набор букв. Ночь прошла в беспамятстве и жаре. Температура повысилась настолько, что на ртутном градуснике не хватило делений. Ромка переживал, что Лаврентий умрет. К утру мир Лаврентия рухнул и выстроился заново — в столовую спустилась Марта. Он готов был целовать ее до завтрашнего вечера, кланяться в ноги и пять лет подряд выносить помойное ведро. Теперь вампиров было трое. Кошмары про Савина отошли на второй план, вся голова была забита бытовухой и решением мелких проблем. В конце недели Лаврентий всегда мотался на колонку за водой, а чтобы не скучать по дороге, брал с собой Ромку. — Знаешь, Рихард, — волоча за собой тачанку с бидонами, обращался Лаврентий к Ромке на шведском, — жизнь хорошо стать. — Матушка говорит, что у нас труба засорилась! — отвечал ему брат. Не зная, кому молиться, по ночам Лаврентий благодарил весь пантеон богов, судьбу и тетю Зилию, за то, что они спаслись, и брат не помнил всех ужасов. Но, как и всегда, рано было говорить о счастье. Через три года, в город, где поселились два осиротевших вампира, пришла чума. Или, как ее называли на родине, — Вапырь. Еще в начале лета беженцы привезли с собой на корабле бубоны, но местные лекари и даже «Коллегиум Медикум»* говорили, что это не чума, хотя на телах всех умерших виднелись характерные волдыри. К осени в Стокгольме началась самая настоящая эпидемия. Умирали женщины, дети и старики. Страшная зараза никого не щадила. Марта приняла отчаянное решение уплыть в соседнюю страну, про которую Лаврентий знал только то, что где-то в тех краях родилась тетушка Зилия. Город полностью закрыли, не разрешали выезжать и въезжать. Но, естественно, везде были свои лазейки и свои люди. Договорившись с владельцем судна (и отвалив ему достаточно золотых), Марта чудом смогла вывезти детей из страшного бедствия. В Польском Царстве было неплохо. Даже лучше, чем у шведов. Очень многие жители говорили на русском, и теперь уже Марту пришлось обучать русской речи. Только-только они устроились в небольшой хижине, как началось восстание. В январе люди с ружьями напали на русские гарнизоны, а потом и вовсе стала полная неразбериха. — Они хотят опять в Речь Посполитую объединиться, — констатировал Лаврентий. Он устроился в местный кабак на барную стойку и на работе не только разливал пиво по кружкам, но и слушал последние сплетни и переживания горожан. — Чего только не придумают! — возмущалась Марта, довязывая длинный носок. С едой в тот год стало совсем худо, приходилось перебиваться крысами и мышами. С оплатой аренды тоже. Хозяин дома, в котором они поселились, умер при перестрелке, и вампиры остались на улице. Но и там Марта не дала им помереть: устроила ночлег под мостом, Ромку приткнула раздавать газеты с последними новостями, а Лаврентий поехал на границу, помогать разгребать завалы и оттаскивать трупы. Душа тянула его на Родину. Сотни родных голосов, сотни родных лиц, родной запах, который, конечно же, не отличался от того, что был у моста. Восстание подавили, когда Лаврентию уже стукнуло сто девятнадцать. Газеты писали, что это ускорило отмену крепостного права в Польше, еще внезапно начали развивать школы для крестьян, а мужчинам и вовсе запретили удаляться с места жительства более чем на тридцать верст, мало ли, опять стрелять будут. Вот так и связались два несвязных события. А Лаврентий все больше понимал, как хочет обратно, уже в Российскую Империю. Поведать тетушку Зилю, по-человечески похоронить батьку, наведаться в старое село. Интересно было, как там Кручино поживает без них, что вообще изменилось, кто там живет… Долго отпрашивался он у Марты съездить на год в Россию, клялся, что вернется быстро, та даже моргнуть не успеет. И она его отпустила. В горле застрял ком, когда спустя долгую и мучительную дорогу по волокушкам и поездам, он увидел на месте своего родного села кучу недостроенных новых домов и целую уйму крестов. Ни корчмы со Степанычем, ни Зилии. Ни-ко-го.