Когда Зилия осторожно заглянула в темницу, Митя сгорбленно сидел на своем прежнем месте и ловил длинным носом пробивающиеся через окно лучики солнца. Черные локоны неожиданно аккуратно лежали на плечах и даже поблескивали. Словно Митю окунули в бочку с мылом и повозили по стиральной доске.
Зилия страшилась, не заходила к нему всю неделю, пока Гордей отсутствовал. Боязно ей было одой. Мало ли что. Вдруг кинется, кто ее защищать будет? Лаврентий?
Он уссытся, бедный, и сам в своей луже и утопится, ежели опять увидит чудище. Гордей был смелее и отважнее своего друга.
Гордей прибыл еще вчера ночью, весь какой-то зашуганный, бледный, растрепанный. Успел пожаловаться на весь белый свет, поплакался над одеждой потерянной и рассказал, что поставщика забрали Ловцы. Но доставил аппарат вовремя, чем очень обрадовал Зилию. Нужно было уже применять трезубец на Мите, иначе так и будет она его держать в темнице целую вечность, пока кто-нибудь из них не помрет.
Хотя Зилия думала, может, без гадостей Митя зачахнет уже и кони двинет, а он прям расцвел в последнее время: и песни какие-то свистит четверостишиями, и морду свою страшную сует в окно. Она только ходила и Хвостов гоняла оттуда, чтобы Митя их не жрал.
Они возле форточки этой, как на представлении: то дразнят, то что-то внутрь ему швыряют и гогочут, как полоумные. Ходи да убирай за ними потом всякий мусор. Никакого спокойствия! Руки свои Мите через решетку суют, никак не поймут они, что господина уважать надо, а не смеяться над его серьезным недугом.
Это раньше бы Митю юродивым назвали, а сейчас в больницах лечат! Таблетки дают, мнут спину и относятся куда более снисходительно. В энциклопедии психических отклонений Зилия вычитала диагноз, который очень сильно напоминал ей Митю: отклонения в поведении, трудности в обучении, заторможенность, не владение техникой чтения и письма. Только в книжке это еще все сопровождалось деформацией конечностей, а проверить на Мите Зилия уже не могла — кости поменяли строение.
— И зачем ты так стену исцарапал? — колдунья провела острыми ноготками по облупившейся глине. Зилия подошла к форточке и вгляделась в Хвостов, которые разбирали телефонную трубку.
Стиснув зубы, колдунья заперла Митю и выскочила на улицу.
— Я же сколько раз! — шипела она. — Сколько раз говорила: современные вещи не таскать перед темницей!
— Госпожа, так это прошлый век уже!
— Это для вас, малолеток, это прошлый век! А для нас — долгожителей — современность! Убирайте поскорее! И сами тут не торчите! Не надо, чтобы ваш господин это видел!
В замке зашумели — Гордей все-таки привел музыкантов. По крайней мере, должен был. Следы ботинок мешались с кровью, и чем выше Зилия поднималась, тем больше крови было разлито.
— Вы что с музыкантами сделали, упыри?!
Трупы пяти мужчин рядком лежали на полу Зилиной комнаты. Лаврентий сосал у скрипача, а Гордей у солиста. Вампиры довольно облизывались и тяжело дышали.
— Трудно было потерпеть?! Они бы доиграли сначала! Эй! Хвосты! Тащите сюда швабры! — Зилия щелкнула пальцами, и к ней сразу же подбежали Хвосты с тряпками.
— А вы двое сейчас вместо них играть будете!
Музыка разливалась по ее уставшему телу. Освобождала эмоции, ослабляла тяжелые оковы, которые нацепились на нее еще в молодости… Хвосты играли скверно. Не всегда попадали в ноты, а пели вообще ужасно. А Лаврентий, прости Господи, тоже ни слуха, ни голоса не имел, да и дирижер из него никакущий. И только в тандеме с Гордеем он начинал петь куда лучше.
Зилии приходилось самой брать высокие ноты и тихонечко подпевать, вклиниваясь в невидимый музыкальный поток. Он забирал ее с собой. Все тяготы вмиг забывались. Только она и чудесные звуки.
— Пора уже, — Гордей зажал пальцами смычок скрипки, и Хвост в напряжении остановился с открытым ртом.
Зилия собрала «зубец» в плотную тряпку, вручила Гордею смирительную рубашку, и двинулась было вниз, как весь коридор поглотила вспышка белого света:
— Госпожа! Смотрите, Госпожа! — Хвосты играли в «горячую картошку» фотоаппаратом. Они сорвали его с ножек и думали, что чудо-зверь продолжит рисовать картины на коричневой пленке, но ничего не появлялось. Только ослепляющая вспышка.
— Ах! Ну и за что вы нам такие, дурные? — Гордей скрутил рубашку в толстый жгут и побил им всех зачинщиков. — Оставьте в покое фотоаппарат! Это очень дорогая мне вещица! Или будете до конца дней своих бездарных сторожить Дмитриеву дверь!
Фотографа пригласила еще Зилия, пока Гордей трясся в поезде до Куоккалы. Думала, что портрет развеселит ее, утешит. Но взглянув на свое высохшее старушечье лицо, она со злости заперла фотографа, а по приезде Гордей его и убил. А потом они с Лаврентием полночи щелкались в комнате, не давая никому спать.
— Дмитрий? — Зилия и не надеялась, что он ей ответит. Гордей тут же вырос за ее спиной, внимательно следя за тем, чтобы чудище не производило лишних движений.
Митя не дернулся. Чешуйчатые лапы вяло болтались по швам, а он сам уткнулся мордой в шершавую стену, бездушно рассматривая трещинки на камне. Он уже давно не узнавал ее голос.
— Эх, не понимает тебя твой Митенька, — Гордей зашел первый. Он оттолкнул Митю, и тот безвольно повалился на табуретку. Тяжелая крокодилья рожа упала на колени. Резко вампир содрал с него грязную рубаху. — Где же ты так извалялся, ах-ах-ах? Неужто в мыле? Где же ты был, Ми-тя?
Гордей подозрительно широко улыбнулся и встряхнул Митю.
— Какой же ты, ах-ах-ах! Низенький! Так бы и поместился в чемоданчик? Да, Ми-те-нь-ка? — вампир зажал истекающую черными слюнями Митину пасть.
Зилия продевала Митины ослабевшие лапы в рукава смирительной рубашки. Она трепетно застегивала на нем ремешки и пуговки рубахи. От одного взгляда на… Него. Становилось дурно. Во что он превратился? Ни слова, ни звука… Зилия не сдерживала слез, но и не чувствовала их.
— Так, ну все, вот отвар… Гордей, разомкни ему рот…
Гордей попытался рукой — не вышло, стал совать меж зубов ложку медную, а она согнулась. Зажал, сволочь, пасть, будто понимал!
— Ничего, ничего! Лавруша! Где тебя носит, игольное ты ушко?
Гордей выбежал за другом в коридор, оставив Зилию с Митей наедине. Колдунья опустилась на корточки, сжимая в своих сморщенных руках когтистые лапы. Она медленно положила голову ему на колени, прижимаясь так сильно, как только могла себе позволить.
Холод, который источал Митя, пробирался по ее позвоночнику маленькими жуками. Лучше бы он был до конца мертвым. Теперь же даже Чернобог не мог им руководить.
— Дура я, Дмитрий. Обратно воротить не могу… Ничего не могу… Ничего не получается у меня…
Серые глаза Мити равнодушно смотрели сквозь Зилию. В них не было ничего, кроме пустоты и отчаяния. По крайней мере, так трактовала Зилия. Ей было интересно узнать, думает ли что-то Митя, есть ли что-то еще в его голове? Вспоминал ли он Зилию? Он приятно пах табаком и мылом.
След от поцелуя остался на смирительной рубашке и не спешил высыхать. Зилия гладила тощие чешуйчатые колени и глубоко дышала.
— Опять Хвосты тебе всякую дрянь кидали? А ты и рад… Даже им ничего не скажешь…
Митя и не моргнул. И хвостом не дернул. Конечности совсем иссохли, чешуйчатая кожа плотно обтягивала острые кости
— Дмитрий, ведь меня даже в ад не пустят за то, что я сотворила… И мать твоя меня никогда не простит. Вот не знает она еще, как я над тобою надругалась…
— Хватит унижаться перед ним! — Гордей держал в руке огромные портновские ножницы. Скрип винта, соединяющего два лезвия, отпугнул Зилию, и колдунья прижалась к стене.
— Держи его, — скомандовал Гордей. Лаврентий несколько секунд мялся около порога и только потом отважился зайти. Он отвел взгляд, зацепился за Зилию, даже не разглядывая чудище. Прошлого раза, наверно, хватило.
Вдвоем вампиры кое-как открыли рот Мите. Приговаривая, Зилия влила зелье внутрь зубастой пасти:
— По полям, по долам, по зеленым лугам и по желтым пескам, и по быстрым рекам ходил раб Божий Дмитрий. Как желтые пески пересыпаются, как быстрые реки переливаются, как с зеленой травы вода скатывается, так с Дмитрия исполох скатится с буйной головы, с ретивого сердца, с ясных очей, с кровяных печеней и со всего тела белого.
Глотал Митя с большим трудом, Зилия видела, как жижа поднималась вверх, отвергалась Чернобогом, норовя выплеснуться. Но и тут вампиры преуспели: Лаврентий прихватил с собой несколько ненужных кусков ткани, и они перетянули крокодилью морду.
— Теперь пошли вон все… — Зилии нужно было время. Она не могла сконцентрироваться, пока в маленькой темнице было полно народу. Воздуха не хватало. Легкие закрутились в узлы, выбивая из груди тяжелый выдох. Ледяной пот собирался в старческих морщинках на лбу, стекая вниз.
Колдунья сделала несколько кругов от одного угла к другому. Посмотрела в форточку. Заслышав скрип двери, чуть не зарядила любопытному Лаврентию промеж глаз. Нервы. Нервы. Нервы.
Она готова была оторвать себе обе седых косы, напороться на острую ветку, утопиться в колодце: все, что угодно, кроме этого. Вытерев рукавом платья лоб, Зилия постучала кулаками по вискам.
Аппарат сам включился в трясущихся руках. Либо она это сделает, либо нет.
Тяжелая морда Мити наклонилась вбок, пропуская между резцов темную слюну. Уши торчали в разные стороны, проржавевшие серьги закрывала прядь волос. Зилии даже показалось, что он улыбался. И это убивало. Она отчего-то совсем закоченела: ноги вросли в пол, а ладони были и не ее вовсе.
Зилия не поняла, как щека загорелась сильной болью. Она саданула себя по лицу:
— Что же я делаю, Митя… Митенька. Дмитрий!
Колдунья оставила его без возможности двигаться, заточила в темницу, ограничила в познаниях мира. Два чудовища смотрели друг на друга. Одно сидело на стуле, а второе направляло на него «зубец».
Искры вырвались из страшного аппарата. Они тянулись к телу Мити, хватая его своими яркими и цепкими ниточками. Молнии рассыпались по комнатушке, ударяя по дверям и потолку. Зилия жмурилась, старческая кожа ловила жгучие сияния.
Колдунья подходила медленно, все ближе приставляя к груди Мити «зубец». Серебро уже воспалило сморщенные пальцы. Волдыри лопались, густая кровь выбивалась из образовавшихся ран. Зилия не выпускала аппарат. Она почти вслепую воткнула его в Митю. Теперь-то стало понятно, зачем нужна была смирительная рубашка.
Митю затрясло в судорогах.
По стенам поползли черные… Нет, чернющие полосы, больше напоминающие корни гнилого дерева. Они бежали к потолку, словно пытаясь защититься, забивались в трещины, пытались выпрыгнуть в форточку.
Табуретка заходила ходуном. Со стен осыпалась глина. Звериные звуки утробно закричали со всех сторон, смешиваясь в единый писк. Зилия даже сначала и не распознала среди всего этого шума крик самого Мити. Его пасть открылась так широко, что края губ трескались и рвались. Острые клыки щелкали прямо перед лицом колдуньи.
Трезубец дергался и пытался выскользнуть. Она ухватилась за него двумя руками, а ногами уперлась в соседнюю стенку. Еще немного. Зилия была слабее, старее. Она чувствовала, как ныли от напряжения мышцы, как скрипели оставшиеся зубы.
Изо рта Мити хлынула черная жидкость. Это была вовсе не кровь. Грязь. Она с характерными шлепками выпадала на туфли колдунье. Полы заливало липкой и вязкой жижей. Зилия погрузилась в нее по щиколотку. Она тонула в этом болоте, но держала аппарат ровно.
— Сколько же в тебе дряни!
Митю дергало так, словно его худое тельце сейчас разорвется изнутри. Мертвая кожа расходилась на сгибах рук, хруст костей заглушал его собственный рев. По вздутым венам бегали белые вкрапления. Они собирались вместе, разъединялись и бежали дальше.
Вампиры с ужасом держали дверь с другой стороны. Из щелей вытекала смоляная жидкость. «Зубец» не прекращал тянуть магию из Мити. Ее было так много, что аппарат глох, шуршал и больше не светился. И рыдающая от страха Зилия пыталась завести его снова. И снова.
Юбка утопла в черни по колени.
Зрачки Мити то расширялись, то сужались. Волосы вставали дыбом. Он утопит их обоих в собственном колдовстве, если она не предпримет что-нибудь.
— Гордей! — Зилия не выдержала и крикнула совсем не своим, осипшим голосом. — Неси тазы!
Сквозь полотно слез, она сама и не разбирала, насколько все плохо. Но чувствовала, как ледяная жидкость дошла ей до пояса.
— Сестренка! Что же ты делаешь, сестренка? — посреди темницы, над грязью возвышалась Алге.
— Мне нужно выбить все зло из него! Уходи! Уходи отсюда! — одышка клокотала в старческом сердце.
— Зилия… Остановись, Зилия! — рядом с Алге уже встала и Гражина. Сестры взялись за ручки и смотрели на утопающую Зилию.
— Я не могу… — сорвалось с сухих потрескавшихся губ. Зилия разревелась окончательно и выпустила трезубец. Он быстро пошел ко дну. Грязь обволокла его и утащила в свои недра.
Хлынувшая из открывшейся двери волна чуть не потопила вампиров.
Затянув посильнее фартук, Лаврентий шагнул внутрь, но так и встал, разинув рот. Гордей прорвался к Зилии с двумя ведрами и тоже остановился.
Разорванная в клочья почерневшая смирительная рубашка мешком болталась на жутком существе. Ведро с жестяным грохотом упало на пол.
Единственное, что осталось от крокодильей рожи — широкая зубастая пасть. Остальное же… С первого раза и не сообразить, во что его вновь обратила Зилия.
Сблевав остатки прямо на колдунью, Митя не прекращал трястись. Глазные яблоки полностью налились чернотой и слились со зрачками в одно целое. Он таращился на всех присутствующих с такой страшной яростью, что весь замок содрогался от страха.
Зилия стояла не шевелясь. По впалым щекам колдуньи ручейками текли слезы. Лаврентий с большим усилием сдвинул Зилию с места. Ее тоже колошматило. Тонкие пальцы судорожно впивались в ладошки, совсем не разгибаясь. Она так и застыла в полусогнутом состоянии, подобно статуе. Бережно подхватив колдунью на руки, Лаврентий выволок ее из темницы.
Она бессильно повисла на нем и, не моргая, смотрела за спину вампиру. Обкусанные губы безмолвно разжимались, но колдунья не могла издать и звука. Зилия не заметила, как Лаврентий поднялся и зашел в ее кабинет, как положил на кровать.
— Тетушка! Попейте отвара, очень помогает! — Лаврентий насильно пытался всунуть Зилии чашку с горячим напитком.
— Не-ет! — отпихивалась и хрипела колдунья. — Этот чай только для тебя! У меня на него аллергия! — колдунья почти опрокинула кружку на Лаврентия. Лучше умереть от жажды, чем пить этот психотропный чай, которым они с Гордеем поили Лаврентия уже несколько лет.
С ним он стал спокойнее, позабыл про Савина и думал, что тут он на добровольном курорте. В гостях у тетушки Зилии.
***
— Я так не могу… — Гордей надел второе ведро на голову существу, которое сидело на месте Мити. Оно не шевелилось. Была бы воля Гордея, он бы накидал в комнатушку соломы, да сжег все вместе с этим… Паразитом
Он стал еще уродливее, чем был до этого: крокодилья морда сплюснулась, глаза на фоне этого стали такими огромными, что были размером с куриное яйцо. Слипшиеся от влаги патлы не скрывали чудовищного лица. Острые клыки торчали из-под бледных губ, а место, где должен был быть человеческий нос, гладко блестело. Из ключицы сочилась бурая вода. Она окрасила грязную рубаху с обеих сторон.
Его рожу будто обдали кипятком, а все тело варили на медленном огне. Кожа висела на тонких костях растянутой тканью, а хвост скрюченно накрутился на ножку табурета. Кончик обуглился.
Гордей уже знал, что сегодня ночью ему приснится. Если он все-таки сможет уснуть. На подмогу прибежали Хвосты. Они умело обращались со швабрами и совками. У них-то было по две руки.
Общими усилиями, Митю, прямо с ведром на голове вытащили на улицу. Его напряженное как струна тело, резко обмякло. Он неестественно валялся на земле, и даже хвост не трепыхался.
— А я и понять не могу, сдох ты или нет… — Гордей смотрел на жалкое создание сверху вниз. — Кочергу подайте! — Хвосты не смели ослушаться приказа хозяина, поэтому сразу подали ему кочергу.
Размахнувшись, Гордей вдарил ей по ведру. Гулкий звон пронесся по всему двору. Птицы с кладбища взмыли ввысь, а скот в хлеву затих. Удар следовал за ударом. Ведро смялось, стискивая страшную рожу.
Вампир вошел во вкус. Он видел, как беспомощно дрыгается мертвое тело Мити. Он слышал, как внутри него хлюпали органы. Вот бы он больше никогда не встал, вот бы он так и остался гнить тут, вот бы… Злобная улыбка торжествующе засияла на лице Гордея.
Лапа нервно дрогнула, и Гордей остановился.
— Сука, — светлые брови сдвинулись на переносицу. Он выжидающе замер. Либо это мышцы предсмертно пошевелились, либо сознание пришло к Мите.
***
— Ну что же ты, тетушка, совсем, что ли, потеряла рассудок? — Лаврентий скрутил трясущуюся колдунью. Она была сама не себя не похожа.
— Ты видел? Видел, во что он превратился?! Видел, что сотворил с ним «зубец»?! — она тараторила, буквы терялись среди нахлынувших воспоминаний. Ее выцветшие глаза бегали от стенки к стенке, то ли высматривая кого-то, то ли чудилось ей в бреду всякое.
— Может, прежний вид вернется еще? Крокодилий?
— Это не прежний его вид, а промежуточный… — Зилия не верила, что ее желание исполнилось опять криво и опять через одно место. Когда она хотела сменить ему рептилий лик, то ничего не получалось. А когда решила обезопасить себя и лишить его магии — он превратился во что-то… Во что?
Митя как чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко.
Гадкий, плосколицый и лупоглазый. Да еще и ушастый до кучи. Полный набор. Страх, да и только. Такой рожей можно даже взрослых пугать. Даже крокодилом она могла его полюбить, но эта тварь… Она была настолько страшной, что Зилии больше не хотелось ей помогать. И даже трогать. Теперь это ее обуза и ее проклятие на всю жизнь. Она загубила молодого парня. И не смогла его спасти.
