Стоит завод И звука нет моторов. А у ворот Копы с каретой скорой. Все люди в круг: — А что там происходит? — Смотри, мой друг, Как медленно выходит Лего. Лего из Олега. Робокот, «Лего из Олега».
В ушах стучало колесо швейной машинки. Темнота, поглотившая посиневшее тело впитывала в себя все посторонние звуки: шум на ветхих лестницах, удары кирки о камень, невнятную ругань Хвостов. Чернобог не захотел его вытаскивать. Он отпустил душу Мити, надеясь на покой и тишину. Теперь Митя не перспективный маг, а каша, перемолотая кочергой. Единственного, чего хотел Чернобог: сбежать. Так что он просто лежал внутри Мити. И сил набраться нельзя, чтобы разорвать мальчишку в клочья и выбраться, и Зилию уже не бросишь. А она не бросит Митю. Теперь же, если он не был ее возлюбленным, то точно стал больным и беспомощным родственником, которого убить рука не поднималась. А у того, у кого поднялась бы, этой самой руки и не было. Колдунья сперва перетащила труп Мити к себе в покои, но, вовремя одумавшись, оставила его в прежней темнице. Митя почувствовал разницу в мягкости перины, которая была только в кабинете Зилии. Колдунья заходила каждый день. Зилия покупала в городе книжки и читала ему вслух. И это, можно сказать, стало роковой ошибкой и ключиком к большому и ржавому замку. В те года популярность обрушилась на одного писателя, тиражи его книг разлетались, как горячие пирожки, его даже пытались посадить в тюрьму, но он гордо отвоевал свои тексты. Детские сказки. Истории про говорящих и очеловеченных животных покорили сердца не только детей, но и взрослых. Практически все книжки были написаны в стихах, строчки которых звучали на каждой улице. Они так славно прилипали к языку, что и Зилия сама иногда бубнила себе под нос заевшую сцену. Чуковский Корней Иванович не сначала своей писательской карьеры стал звездой. Его истории прошли долгий путь, прежде чем оказаться на полках магазинов, домов и библиотек. Дебютная книга «Крокодил» веселила Зилию больше всего: чем-то он напоминал ей ее Митеньку. Но Митя знал, что большинство этих сказок были адресованы ему и никому другому. Корней сам лично, еще в Куоккале, поведал нелегкую историю его книг. Митя уже слышал все эти сказки до того, как их напечатало издательство. Тексты прошли редактуру практически без изменений. Это он там был! Он! Зилия уходила спать, а в голове Мити все еще крутились обрывки фраз из книг его очень хорошего знакомого. Он мог бы гордиться тем, что и сам действительно стал эдаким вымышленным героем какой-то странной книжонки, но, к сожалению, не мог и двух слов связать. Даже в собственной башке. Он был зрителем повторяющихся картинок и звуков, которые не прекращались, пока не звучали новые. Через неопределенное количество дней или месяцев прошла перестрелка с Ловцами. Они пробрались через барьер, нашли все-таки лазейку и пытались схватить Зилию. Обвинений, конечно, там была целая тьма! Тонна трупов, оскорбление царской власти, императорской семьи, мятежи, восстания, оппозиция. Самое главное — связь с Савиным. Да и не мудрено: везде они шарахались рядом, не отлипая. Особенно Зилия. Как привяжется… Тушите свет! Громко взорвалось прямо под самым окном. Слышно было плохо, но зато как встряхнуло! Чудом, что полы не обвалились и стены карточным домиком не сложились. Крики, крики. Гордея звали много. А что Лаврентий делал? Сидел с окна смотрел и чай пил? Или бегал с разряженной винтовкой вокруг Зилии и камнями в Ловцов швырял? Закончилось так же быстро, как и началось. Ловцы в плен никого не смогли взять — все полегли около замка. Зилию подбили, а вообще Хвостов умерло мало. Они все в ящеров и кто куда. Попробуй их поймай! Судя по всему, никто и не пробовал. И опять замок весь в перестройке. Шум, гам, тра-та там. А ночью все это обратно в башку лезет, повторяется, мол, на вот, послушай еще, вдруг чего-то плохо или не так расслышал. Через полгода, а может и больше, Зилия оклемалась. Митя сбился со счета: Теплов учил его считать партиями по десять чисел: три раза по десять это месяц. Темница, в которой лежало на холодном полу бездыханное и бесчувственное тело Мити, наполнилась книгами и пластинками. А еще бубнежом всяких лекарей. Один пришел, второй. Какой с них прок? Постояли, руки-ноги осмотрели и все. А там Гордей с Лаврентием. И не выходили на улицу больше эти лекари. И Митя даже пытался посмеяться, когда один из докторов, потерявшись в узких коридорах, спрашивал: «а где у вас выход?» Выхода не было. Работали вампиры хорошо. Вместе или раздельно, не было различий. Лаврентий замечательно справлялся со своей задачей: Гордей вымолил у Зилии, чтобы его «польский заторможенный друг» мог самостоятельно ездить по городам, знакомиться с вампирами и звать в гости. Тем более, что чудодейственный чай уже достаточно вымыл из его мозгов умные мысли. Наверное, там осталась семья и затянувшиеся гости у тетушки Зилии, где нужно всем помогать. Комната вампиров находилась прямо над темницей Мити, и он невольно становился свидетелем разговоров. Судя по звону падающих иголок на верхнем этаже, Лаврентий шил каждый день. Кого он там одевал? Роту солдат? Как оказалось — да. Нечистивые Полицмейстеры разрослись и наплодились по всей Империи. Нужна была персональная форма, выданная государством. Денег у государства снабжать «этих» не было, так что шилась она Лаврентнием. И день, и ночь он нещадно давил педаль газа, крутил колесо вручную, когда тарахтел слишком громко. Но безукоризненно строчил ярко-синие тряпки. Совершенно бесплатно. За спасибо. К проблемам добавились вечно пытающиеся захватить замок Ловцы. И именно тогда у Зилии появилась проклятая корона, история о которой разлетелась по всему миру. Как только колдунья надевала ее — темная и темнейшая сильная сила переполняла косточки и жилки, а Ловцы сразу отлетали во все стороны. Черные колдуны и колдуньи желали получить могущественную корону, дабы овладеть таинственной магией! Лаврентий сварил корону из кладбищенской оградки, а Ловцы мерли, потому что Зилия выводила их драться на болота. Гордей так громко хвастался достижениями своего «польского заторможенного дружка», что Митя готов был ожить вновь, чтобы удавить их обоих. По большей части Ловцы просто вязли в топких водах и тонули вместе с тяжелой амуницией. После нескольких таких выступлений в очень страшной, могучей и, естественно, зловещей короне, Ловцы уже не так сильно пытались найти и поймать Зилию. «Империя разрушена, Дмитрий», — после этой фразы Зилии Митя даже дернулся, но его потуги были незаметны. Даже внимательная Зилия не смогла отличить его дергание от обычного положения «лежа». Без Теплова было очень страшно. Тогда он знал, что сможет вернуться обратно. Знал, что сможет вновь ходить по разным местам, говорить с разными людьми… А тут. Только темнота. Зилия перестала произносить лестные слова, признаваться в любви. Чаще стала молчать, когда приходила в темницу. Прекратили читаться книги, включаться пластинки. Раз в неделю колдунья приходила вытирать пыль, а Митю протирала спиртом. Горький и слегка сладковатый запах едва ли долетал до умершего сознания.***
Свет белых ламп озарял всю комнату. На металлическом и холодном столе лежал труп Мити. Лаврентий и Зилия стояли напротив изуродованного тела. Вампир неудобно держал в руке иголку. Она постоянно выскальзывала из вспотевших пальцев, норовя упасть на пол. Зилия шикала на племянника, потому что Лаврентий нужен был ей в добром здравии, или хотя бы сознании. Огромные ножницы разрезали дряблую серую кожу. Она легко расходилась от наточенных до блеска полотен*. Пришлось натянуть марлевые повязки по самые глаза: как только Зилия разрезала Мите грудь, из нее вышел черный и донельзя смрадный дым. Ничего хуже она не видела. Да и Лаврентий тоже. Вампир еще больше побледнел и совсем уже не держался на ногах. Опустившись на стул, он внимательно следил, как тетушка орудовала острыми предметами где-то в органах Мити. Ее руки по локоть окрасились в черный. На стол то и дело вываливались куски пупырчатых легких. Табачная волна вырвалась наружу, перебивая запах гноя. Бледнеющий ранее Лаврентий начал зеленеть. Он искренне радовался, что его помощь еще не скоро понадобится: Зилия умела резать и рвать, но никак не шить. В ночи ее посетила идея: вырвать Чернобога из Мити и посадить в вазу. Среди раздутых и склизких органов колдунья шерудила своими тонкими пальцами, но Чернобог словно превратился в маленькую каплю и затерялся среди всего остального, не имея возможности даже пискнуть, чтобы обозначить свое присутствие. Зилия не знала, какого он был размера и формы, во что обратился темный Повелитель… Колдунья чикала какие-то трубки, высохшие вены, отрезала все, что мешалось пробираться к середине. Лаврентий незаметно возник рядом. Любопытство было сильнее страха. — Его там нет! Нет его! — отчаянно кричала Зилия, переминая чернющие кишки, словно тесто. — Где Повелитель… Отвечай, чудовище! — она схватила Митю за горло, расплескивая жижу по всему столу. — Молчишь? Ну и молчи дальше! Гнилец поганый! Все загубил! Толкнув плечом вампира, Зилия выбежала из своего кабинета. Лаврентий смотрел на развороченное тело Мити. — И пусть поступаю я плохо, обрекая братьев своих на верную гибель, но зато помогаю я тетушке своей. Она, может, свой последний век доживает. Должен же он в счастье пройти. Гордей, — он посмотрел в дальний угол, — я знаю, что ты давно его похоронить хочешь. Давай заштопаем и зароем? Из тени вышел трехлапый кот. Он подслушивал разговор, прячась за шкафом. Встряхнувшись, Гордей сбросил шерсть и вытянулся, слегка раскручивая деревянный протез. — А не проще ли сжечь его, мой польский друг? — Мне хватает ужасов. Он если в воде не тонет, то и в огне не горит. Надо этого убогого собрать по деталям обратно. Чтобы оно не расползлось, в случае чего. — Ты думаешь, он как червяк будет себя из других конечностей выращивать? — Гордей неправильно понял своего друга, и когда до обоих вампиров дошло, они тихонько рассмеялись. — Ладно, значит, штопаем. Руководите, многоуважаемый врач! Лаврентий заправил иголку и закатал рукава. Человеческую анатомию он знал плохо, некоторые части органов для него вообще стали открытием. Сначала он просто пришивал одно к другому, но потом неожиданно втянулся. — Ты, главное, мозги к желудку ему не приштопай, а то он потом оживет и будет только про еду думать, — хихикал Гордей, придерживая труп Мити протезом. — Не, это надо совсем дураком быть. А тут, видишь, как лоскуты лежат? Это, наверное, были легкие. — Конечно, легкие! Зилия вон их разорвала, а из них чуть ли не комьями табак посыпался! Ах-ах-ах! Куски мертвой ткани мерзко скользили в ладонях Лаврентия. Он собирал все обратно, на предполагаемые места. И как только дело дошло до горла, замер. Стачивать было нечего. Зилия там все в порошок стерла. Плотная трубка трахеи обрывалась, никуда не ведя. — Дай сюда! — Гордей вытащил ножницы из рук Лаврентия. Он хладнокровно чикнул трубку напополам. — Одну сюда, вторую туда. Нечего еще с ним думы думать! — Так куда, сюды-то? — закатив глаза, Лаврентий нахмурился, рассматривая возможные пути. — Да вырежи дырки, вон, видишь, как кожа на ключице побагровела? Это от «зубца» еще. Вот туда и выведи. Пусть плечами дышит. — Не надо ему дышать, — на Гордея опустился такой грозный взгляд зеленых глаз, и он мигом убрал улыбку со своего лица. Но Лаврентий все равно послушался друга. Они шили и отрезали по очереди и наобум, но, к общему удивлению, кое-как уложили внутренности на нужные места. — Как в таком маленьком теле умещается столько всего? — Лаврентий надежно зашивал грудную клетку, заталкивая внутрь то, что не хотело заталкиваться. — Главное, что у нас не осталось лишних деталей! Труп они завернули в половую тряпку. Тащить его оказалось намного легче, чем шить. Вампиры кидали его по ступеням, скидывали в лестничный проем, шибанули о входную дверь и только потом выволокли на улицу. Стояла глубокая ночь. Глаза Гордея в темноте поблескивали, отражая свет луны в сузившихся зрачках. Глаза всегда выдавали вампира среди людей. Но Гордеевы отличались ото всех вампирских — они были красивые и почему-то грустные. Пока Лаврентий рыл яму для Мити, Гордей говорил о важном: соглашаться ли на смену названия или нет? Обещали даже денег дать. С одной стороны, он хоть Лаврентию заплатит за труд, а с другой… Это как менять имя собственному ребенку, которого ты родил, воспитал и вывел в свет. Труп практически беззвучно свалился в неглубокую могилу. Рыхлая земля забилась в приоткрытые веки, ушные раковины и страшную широкую зубастую пасть. — Пройдемся до могилы, там есть одна, с стопудовой плитой, — Гордей качнул в сторону покосившихся кладбищенских крестов. — Положим сверху, да сплющим тварь эту. Пусть ближе к земле будет. — Да, надо придавить его к чертям собачьим! Лаврентий тоже приметил высокую и потрескавшуюся от времени плиту. Она уже поросла мхом, ветки нагнувшегося дерева скрывали грузный орнамент, который почти не сохранил свой изначальный вид. Надпись трудно читалась: выведенные там закорючки сто лет в обед не использовались в обиходе. Они выкорчевывали ее вдвоем. Гордей раскачивал плиту с плеча, сомкнув губы, а Лаврентий по-собачьи рыл землю под самым основанием. Отзвуки позднего барокко на камне трескались, скрипели и елозили по твердой земле. Теперь они будут охранять тело Мити. Корни свисающей ивы плотно обвили надгробие, не желая отдавать свое имущество каким-то вампирам. Белый камень с трудом разъединился с могильником, куда был вбит еще несколько столетий назад. Кладбище молча наблюдало, как Лаврентий, превышая предел своих возможностей, волоком тащил огромное надгробие. — Послушай! Лаверна*! — Гордей быстро сократил имя своего друга до его Римской тезки — Богини воров. — Тебе очень тяжело, я знаю это не по себе! Хочу, чтобы ты слышал, что я рядом и могу тебя поддержать! — Огромное с-спасибо, — от напряжения гудел таз. Обгадиться от тяжести теперь уже не звучало не смешно, а вполне реально. Вампирской силы недоставало: в последние месяцы он пил очень мало крови. Кончики пальцев немели, остальным телом руководил только страх — уронить эту махину себе на ноги. Расплющит ступни так, что Лаврентий сам потом будет с деревяшками вместо конечностей щеголять. Лицо обдало жаром. Раздвинув ноги, Лаврентий отпустил плиту и вовремя отшатнулся назад, чудом оставшись целым. Из-под камня выдуло сухую листву и землю. В замке зажегся свет. — Кто там шарохается? — с окошка второго этажа свесился Хвост. Закинув руки за спину, Гордей шагнул на дорожку лунного света, показываясь дежурному. Луна обрамляла плотные кудри вампира, подсвечивала яркие глаза и приятную одежду. Он, словно невинный ангел, вышедший к смертному в трудную минуту. — Какие-то проблемы? — серьезное лицо улыбчивого вампира напугало ящера, и, молча кивнув, он погасил свет. Авторитет Гордея сыграл им на ру… Лаврентий чуть не лег в соседнюю яму, когда они уложили плиту на взъерошенную почву. Приплюснувшись, надгробие начало медленно опускаться, проминая выступающие комья и камни. — Теперь точно все! — довольный Гордей присел на оградку соседней могилы, перед этим протерев место ладонью. Лаврентий же упал у его ног, так и не найдя силы, чтобы шевелиться. — Ага, — Лаврентий сказал это практически не слышно, на глубоком выдохе, но Гордей все равно уловил и ответил кивком. Ослабленная голова Лаврентия наклонилась вбок и уперлась в скрещенные колени друга. Сейчас еще несколько минут посидят, подышат и можно будет идти спать. — Ты никогда не хотел сбежать отсюда? — Гордей не опускал взгляда, а четко продолжал наблюдать за переливающимися в голубом свету листьями березы, которая скрывала их от любопытных глаз. — Куда? К Марте? Она с Рихардом уже давно в Лондон переехала. Он там поступил в колле́дж, на работу устроился в округе вампирском. Да если я и сбегу то, что с вами со всеми будет? Надо помочь тетушке. Похоронить ее уже, а там на все четыре стороны. — Я так виноват перед тобой. Меня не нужно прощать, но я все равно попрошу прощения, — светлая рубашка вздымалась вместе с грудью Гордея, сердце громко отстукивало быстрый танец в ушах обоих. Гордей не мог и повернуться в сторону Лаврентия. Воздух вокруг него заполнялся тоской. — Не забивай себе голову ерундой. Я сам согласился водить вампиров для тетушки. Она же их потом отпускает. Пускай и обманом, но они приносят пользу. Чернобог не злится, когда она пьет вампирскую кровь. Гордей дернулся и, повалившись на белокаменную плиту, принялся колотить по ней обеими руками. Дерево глухо отскакивало, трещало. Кровь смешалась с пылью. Он ерзал туфлями, отталкивался от оградки, вдавливая надгробие все глубже и глубже. — Будь ты сто раз проклят! Проклят! — дрожащий и срывающийся на тональности голос. Совсем не его. Голос потерянного мальчишки, но никак не взрослого мужчины. — Из-за тебя… — Хватит! Ты чего! Нас услышат! Тогда тетушка точно запрет нас в кладовой на сутки, как было в тот раз! — Лаврентий метнулся к другу, оттаскивая его от захоронения Мити. Он с легкостью подхватил Гордея, и тот сразу расслабился, повиснув тряпичной куклой. Ноги разъехались в разные стороны, и Гордей практически упал, опираясь позвоночником в Лаврентия. Прислонившись грудью к дрожащим плечам, Лаврентий все сильнее прижимал Гордея к себе. Через его спину он чувствовал, как же сильно трепетала душа. Их сердцебиения стучали в такт друг другу. Коричневый пиджак собрался гармошкой, а серые штаны выпачкались в грязи. Лаврентий не узнавал вечно веселого и задорного Гордея. Что-то с ним стало не то. На следующее утро их разбудил страшный и очень-очень быстрый стук в дверь. Не дожидаясь, к ним влетел Хвост: — Госпожа умирает!