Огромный и толстый светящийся меч опустился перед лицом Мити.
«Отпусти меня, Дмитрий. Я клянусь тебе, что буду служить верой и правдой, только отпусти», — голос Чернобога звучал тихо, будто это комар пищал где-то над ухом.
Длинный шелковый плащ развивался без всякого ветра. Подперев руку мечом, Чернобог склонился перед Митей, покорно опуская голову.
— Ага, еще чего! Размечтался! — Митя, неожиданно для самого себя, наконец-то смог сказать хоть что-то. Голос вернулся к нему. Наверное, это Чернобог и подсобил. — Может, еще тебе оладушков напечь? Монеты с рожей твоей черной чеканить?
Митю кололо иголками и щекотало. Что-то ерзало и рвалось наружу. Пальцы на руках и ногах слабо шевелились, отдавая острой болью в голову. Обзор стал другим. Будто спереди глазам не мешала больше длинная чешуйчатая носопырка.
И вправду. Носа не было.
«Я даровал тебе силу, о которой мог мечтать любой! Я дал тебе власть, которую хотели все! Смилуйся и высвободи меня!»
— Да подожди ты, тут вообще песня… — собрав силы, Митя шлепнул себя ладью по щеке. Щучья рожа исчезла. А неподъемное тело рвало неприятное жжение в груди. Внутри него находился зажатый отсутствием кислорода вакуум. Раздутые кривые пальцы дернулись вниз, торс не слушался. Ноги отказали.
В полной темноте, наедине с Чернобогом. Ничего хуже и быть не может! Митя пытался двинуться, но только упирался в невидимую стену, нависавшую над ним.
«Я исполню любое твое желание! Я позволю тебе снова бродить по земле! Только отпусти меня!»
— Чернобожа, ты что, волшебная щука? Нет, вот и закрой свой рот и не булькай тут! У меня проблем и без тебя воз и маленькая тележка, а ты ноешь со своей властью, силой. Да кому они нужны? Самое главное — это золото! Но ты не кощей — у тебя из золотого только зуб. И то один. А без золота у тебя не будет ни власти, ни силы. Понял? Еще учить тебя надо! — острые когти пробили черную материю на полу. По ключицам тонким шлейфом пополз холодок.
Митя дернул плечами. Он с трудом подвинул руку к шее и ощупал кожу. На месте обгорелого шрама ощущались глубокие раны… Даже не раны. Разогнувшийся палец протиснулся в склизкое и узкое отверстие.
Такого неприятного чувства Митя еще не испытывал: внутрь него словно сунули что-то инородное, маленькое, скользящее по стенкам легких. Именно их. Не дышал он уже достаточно давно, но смутно помнил, каково это.
«Прошу… Любое желание!»
— Хватит выть мне на ухо! Хочу себе оранжевый жюстокор! Но ты же мне его сейчас не достанешь! — Митя и сам не заметил, как начал задыхаться. Голова в попытках подняться все время билась обо что-то очень твердое. — Я тут, вообще-то, умер! И может быть насовсем! А Теплов меня так и не выпорол!
«Я освобожу тебя! А ты освободишь меня! Все будет честно! Добуду для тебя твоего Теплова, чтобы он тебя порол!»
— Не надо. Теплов просто так пороть не будет, а вот ты мне еще понадобишься, — между острых клыков на обнаженное тело потекла темная жидкость. Митя чувствовал себя как таракан в известной кружке: у которой дна не было и верх запаян.
Все воспоминания превращались в тень, выдумки, растворяясь среди грязи, которую натворил Митя. Он заточен в собственной могиле — пленник собственных отрицательных мыслей и грехов.
Обещание, данное Теплову, пропадало вместе с надеждой выбраться из этого места. Неужели, действительно, пришло его время? Неужели именно так и выглядит настоящая Смерть, которая бегала за Митей несколько веков?
Видно, она сильно устала наматывать круги. Будет смешно, если она попросила кого-нибудь помочь уже прикончить этого урода, потому что сама не справлялась. Какой-то семнадцатилетний мальчишка обхитрил не только Чернобога, но и Смерть.
Каким бы он стал, если бы все-таки не умер? Чем бы занимался? Собирал высохших на солнце бабочек под рамку, обязательно пошел бы по стопам матушки и стал лекарем. Женился бы, наверное, или до конца своих дней остался одиночкой, написывая какие-нибудь научные книжки. У него была бы нормальная жизнь обычного смертного человека. И одна его сторона очень жалела, что он поддался власти Чернобога…
Густая темнота сдавливала его посеревшее и без того переломанное тело. Ощущение глубины никак не покидало разболевшуюся по странным обстоятельствам голову. Все было зря? Теперь его участь — кормить червей? Митя не сомневался — он похоронен, а сверху на него давит вовсе не невидимая стена совести и мук прошлого, а настоящая крышка гроба.
— Маракуша* эта… Даже не смогла меня похоронить нормально!
Он вспомнил свою первую поездку на поезде, удивление от фонографа и фотоаппарата. Вспомнил, как гонял чаи с Тепловым, что пусть и не весело, зато спокойно ему было в гостях у вампира. Теплов даже разрешил фамилию и отчество свое взять, почти как сын, значится.
А как его самого звали? Митя уже не мог вспомнить. Он судорожно перебирал имена, надеясь, что на какое-то откликнется. Но он не понимал. Его родная изба, образ и лицо матери больше не приходили в голову.
Фосфорный свет белых глаз огромными фонарями осветил большую часть пространства, обрамил Чернобога светлой каймой. Бывший Повелитель закрылся рукой. От его темных доспехов отскакивали яркие лучики.
Тело охватила судорога. Для каждого движения Митя напрягался так, будто тащил огромный валун в гору. Во рту начал ощущаться привкус табака. Щелкнуло несколько суставов: Митя поджал под себя ноги. Но выглядел совершенно не так, как он себе представлял.
Вместо позы «готового к прыжку», он был больше как упавший со сковороды недожаренный блин, который приклеился к полу, смялся и собрал на себя всю грязь.
В отражающемся эхе были слышны его собственные всхлипы. Как девчонка. Неестественно дергаясь, Митя уцепился когтями и подтянулся к железным сапогам Чернобога. Тот же только крепко сжал кулак, и место, где у Мити должно было быть сердце, — защипало и стянулось.
«Отпусти меня, по-хорошему тебя прошу!»
Митя пытался ответить, но слышал только неприятный скрип собственных клыков.
— Помоги мне встать… И я отпущу тебя… — сдавленным и тонким голосом умолял Митя.
Чернобог подал свою широкую ладонь и потянул наверх. Митя цеплялся за его черные одежды ослабевшими руками, ударялся пальцами о доспехи. Он взбирался по высокому и крепкому Чернобогу, представляя его широким дубом.
Митя прижался к груди своего Повелителя. В отражении меча мельком увидел себя. Ничего страшнее не придумаешь. Он дернуться с испугу — очередная тварь вылезла наружу и стояла позади него.
Осознание, что это тварь и есть он, пришло быстро. Кто еще тут может так близко стоять? Зилия вновь превратила его во что-то неясное. Да и к тому же, хуже него и Зилии тварей на белом свете уже не осталось.
Чернобог по-отцовски похлопал его по плечу.
— Мне так страшно… Я запутался… — сцепив руки в замок на пояснице Чернобога, Митя повис на нем, нервно подергиваясь.
«Ты запутался и не знаешь, что делать! Я помогу!»
Митя обнял его еще крепче, вдавливаясь сломанными ребрами в тяжелые латы.
— Нет, уж это я знаю, — шершавый голос тонким лезвием разрезал воцарившуюся тишину.
Крючковатые когти впились в незакрытую доспехом часть спины. Из Чернобога вырвался отчаянный вскрик, он выгнулся назад, вскидывая голову. Упругое внутри тело начало распадаться на отдельные куски. Он был всего лишь паразитом в голове Мити.
Извилистая светлая тропинка потянулась из оставленной дыры.
— Зилия дура! Она думала, что ты находишься внутри меня. Расселся на ребрах и дергаешь за нитки! Ха-ха-ха! — Митю рвало темной жижей. Полулежа он наблюдал за мучениями Чернобога. — А ты сидишь прямо у меня в башке! Я все никак не мог понять, как добраться до тебя, гнида. И тут ты сам. Сам! Вывел меня на нужный путь!
С лихорадочной скоростью Чернобог разваливался на отдельные и бесформенные комки. Митя знал, куда бить. Даже у собственных видений была Ахиллесова пята*. Он принял решение выбраться из этой могилы, перестать быть рабом своей слабости и безвольности.
«Ты… Мерзкий мальчишка…»
— Удивительно, да? — Митя замер. Тяжелая челюсть отвисла. — Не козленок я! А волк!
Музыка приглушенно лилась сверху, обвязывая изувеченное тело невидимыми нитями. Открытые переломы перестали зудеть, безумные глаза прикрылись от наслаждения, и помятая голова начала медленно и болезненно покачиваться в такт.
«Они… Ты… Не сможешь выйти. Твоя сила запечатана вместе со мной!»
— Я знаю. Знаю… — шептал Митя. Он хотел утонуть в мелодии, хотел, чтобы она забрала его наверх. Зилия на радостях устроила бал? И без него? Музыка какая-то невеселая, будто похоронная.
«Чтобы вы-выбраться… Без магии ты не выберешься!»
Скрипка играла все быстрее и сильнее. Звуки просачивались сквозь крышку гроба. Митя слегка дотронулся до торчащей из руки кости. Слишком слабая и трухлявая — не пойдет. Он посмотрел на остатки Чернобога. Когда он соберется обратно в единое существо, было неясно. И что он сотворит с частичками памяти Мити, если так и останется рядом?
Ноги на суставах выкручивались, подобно деревянной руке Гордея. Держать равновесие на них было практически невозможно.
Могила не была бесконечной и бездонной. Она должна иметь границы. И сейчас Митя тратил последние силы на то, чтобы хоть кончиком пальца найти одну из четырех стен. Его плечо неожиданно уперлось в рыхлую поверхность. Прорыв дальше, Митя уперся во что-то твердое.
С каждым шагом, каждым рывком туман тонул, тьма оказывала большое сопротивление, то и дело опуская Митю все ниже. Крючковатые когти вонзились в землю. Он подтянулся к стенке вплотную. От нее исходил запах гнили и сырости. Он чувствовал, как между пальцев сновали опарыши.
Ухватившись и второй рукой, Митя привстал. Хуже куклы на веревочках. Тут даже дергать было не за что. Он взбирался потихоньку, замирая и восстанавливая силы. Беспомощный. Мерзкий. Страшный. Злобный. Что им двигало сейчас? Неужели жажда мести была настолько сильной, что Митя переборол себя и свои возможности?
— Удавлю эту старую суку, за то, что устроила бал без меня! — Митя от боли готов был рыдать, но его глаза даже не могли выдавить и слезинки. Почему она так внезапно на него накатила? Никогда не было так больно и вот опять. — А какой танец под нее можно поставить? Какие наряды сейчас надевают на балы?
Воздух в этой могиле был полон болезненного сожаления и тоски.
— Мне. Нужно. На. Бал.
Звериный рык смешался с кучей других голосов. Митя карабкался вверх, не теряя из виду размытый кусочек света. Задние лапы то и дело соскальзывали, и Митя несколько раз падал туда, откуда начинал.
Усилие за усилием. Толчок за толчком. Блеск солнечных лучей, прикосновение свежего ветра и возбуждающий звук. Костлявый палец высунулся из-под тяжелой плиты.
Чернобог больше не препятствовал. Он был занят, восстанавливая себя по маленьким кусочкам. Это не так уж легко и просто, как казалось на первый взгляд: перепутал одну деталь, и вот уже рука на бедре, а ступня вместо уха. Собирать конструкторы Чернобог не умел, и похвастаться знанием игры «тетрис» тоже. Потому что ее еще не придумали.
***
Зилия лежала на своей кровати. Ее смуглая кожа потеряла краску, расслабленное лицо онемело и застыло в одном положении, а веки не могли сомкнуться. Она мертвенно смотрела тусклыми глазами в потолок, не в силах и пошевелиться.
Гордей в тот же день собрал музыкантов из ближайшей деревни, а скрипача пришлось вести по ночи из Великого Новгорода. Они все играли очень веселую похоронную мелодию. И их даже не убьют — Зилия напоследок должна послушать хорошую музыку.
Лаврентий прятал выступающие слезы за манишкой, а Гордей вздыхал ровно каждые пять минут. И делал это так виртуозно, что любая плакальщица позавидовала бы этому мастерству.
— Похороним и поедем в Петербург, — шепнул Лаврентий.
— Там сейчас очень неспокойно. Нечисть бунтует, радуется февральской революции. У солдат с Восточного фронта забрали ружья, палят по гражданским, — Гордей привстал, чтобы объяснить другу. Не переставая плакать, Лаврентий качнул головой.
— Что они хотят построить с нашей страны?
— Республику на западный тип. Они все обещают, мол, сейчас старое снесем, и будет лучше.
— Ага, каждое столетие кто-то так обещает, а с каждым разом на нашей русской земле все хуже становится! — Лаврентий покосился на тетушку. — Тогда в Польшу.
— Наверное, да. Как раз денег хватит, чтобы домик взять. В Польше и трава зеленее, и воздух чище. Я тебе буду помогать с шитьем, а потом и сам научусь. Хвостов ты же как-то обучил, ах-ах-ах. Денег, которые награбила Зилия нам хватит лет на сто! А замок будем сдавать в аренду туристам!
Скрипач сфальшивил, и Гордей отвлекся.
— Я в туалет хочу, — пискнул Лаврентий, когда мелодия заиграла громче.
— Подожди еще минут десять! — худощавый палец на руке Зилии дернулся, и Гордей тут же припал к ее кровати: — Ох! На кого же ты нас остави-и-ишь? Госпожа ты наша-а! Така-ая утра-та!
Пшеничные кудри опустились на живот старухе, и Гордей зарыдал во весь голос. Его узкий сюртук собрал с пола всю грязь, что притащили в комнату Хвосты на своих ботинках.
— Забери уже душу эту грешную, ирод ты черный! Пускай местами и была тетушка плоха и не права, но мучать так долго нельзя, — перед приездом музыкантов Лаврентий от стресса заглотил три граненных стакана настойки, и терпеть столько часов в спокойствии не получалось.
Зилия, будто услышав племянника, — моргнула. Артисты замолчали. Гордей вскочил на ноги.
— К-кровь. Найдите мне крови… — Зилия разговаривала сквозь стиснутые и стертые временем зубы. Бледные губы с трудом разжимались, а тело, казалось, вот-вот забьется в предсмертных конвульсиях. Возможно, это было последнее желание колдуньи.
— Слушаюсь, моя Госпожа! — Гордей упал на пол, кланяясь. Лаврентий сразу же последовал его примеру, и они оба вскоре убежали на улицу. Искать вампира посреди бела дня…
— Что же она не мрет-то? — буркнул Лаврентий.
— Может, упьется и подохнет…
— Скорей бы! Мы же деньги не печатаем! А так хоть поможем ей наследство подписать!
Укутавшись в черные вуали, вампиры бежали вдоль деревьев, стараясь не попадаться в лужи солнечных лучей. Через плотную сетку мало кого было видно издалека.
Голоса. Сердцебиения. Деревня, в которой они так часто бывали, кишела солдатами. Теперь это был привал для большевиков. Остроконечные богатырки* мелькали меж забора, красные повязки на руках рябили в глазах. На гимнастерках были нашиты малиновые нагрудные клапаны — пехота.
Они ржали, жрали и веселились. Видимо, вождя от немчуры уже защищать не надо было. Пробежав под мостом, вампиры принюхались. Повезло. Один из красных — упырь. Небо затянули серые тучи. Скинув вуаль, Гордей присел на корточки, выглядывая из-за опоры. Кто? Мальчишка? Бородатый мужик? Среди смешения запахов было трудно обнаружить сородича.
Мужчина с красной звездой под грудью. Он стоял под навесом кухарской палатки. Увидев его, трудно было представить, что должен совершить достаточно молодой мужчина, чтобы ему дали столь высокое звание. Командир и был упырь. Уставшее в шрамах лицо смотрело на солдат, пересчитывая каждого оставшегося. Знали ли его соратники, кто их предводитель?
Гордей и Лаврентий стояли по ветру, их запах был практически неуловим (особенно, если учитывать тот факт, что Гордей выпрыскивал на себя примерно в два раза больше одеколона, чем другие мужчины того времени). Составлять план нападения было некогда. Ждать было некогда.
Небо затянуло плотными облаками.
Лаврентий сгруппировался, отойдя назад. Сделав глубокий вдох, он согнулся, прижимаясь подбородком к ключице. Сердце бешено застучало. Горячая кровь ударила по ногам. Он стартанул так быстро, что Гордей только успел отпрыгнуть в сторону. Огромное рукокрылое существо взмыло в воздух. Широкие перепончатые крылья расправились на встречном ветру.
Большевики не сразу заметили летучую тварь, а когда обернулись на крик — было уже поздно. Впившись острыми коготками в плечи командиру, Лаврентий оторвал его от земли и, несколько раз чуть не уронив, поволок по тропинке, задевая кусты и камни. Неоднократно Лаврентий пытался подняться, но под весом командира не мог взлететь выше верхушек леса.
Гордей забежал в паникующую толпу с криками:
— Белые натравили вапырей! — он указывал в совершенно противоположную сторону. Солдаты сбились с толку. Несколько рвануло следом за Лаврентием, а остальные побежали «на врага».
Лаврентий петлял меж сосен, то снижаясь, то поднимаясь. Бедняга все пытался не выронить брыкающегося командира. Тот то и дело норовил выскользнуть из звериных лап, кусался, ругался и стучал по костяшкам.
Было большое желание выбросить его, чтобы командир оглох и сдох. Мороки с ним было бы меньше. Но разве батька одобрил бы такое? Лаврентий никогда своих не убивал. Только людей и только по делу. И Савина еще. А кто такой Савин?
Садиться было тяжело: во дворе бегали Хвосты, стояли бочки и гулял скот. Светлая шерсть колыхалась от взмахов огромных кожаных крыльев. Впившись взглядом в образовавшееся пространство около порога, Лаврентий начал посадку. Командира откинуло в сторону, и как только он попытался подняться, его тут же перехватил Гордей.
Весь запыхавшийся, взъерошенный и еще с длинными белыми усами над губой — только что превратился обратно. Бежал в обличии кота, чтобы не отставать от друга.
— Ах! Ну… Ну ты даешь! — Гордей до посинения замотал командира веревкой. — Такой огромный! И чего ты боялся, польская ты башка?
— Не все привыкли такое видеть! Сам знаешь, что… фирикам* только одно место предоставлено! — Лаврентий повернулся в сторону кладбища. — А это самое натуральное фрик. И использовать этот дар так же, как и ты свой, я не могу.
Командира затащили в специальную комнату по узкому коридорчику. До сей поры Лаврентий даже краем глаза ее не видел. А теперь собственным ботинкам ступил на порченный пол. Кости, запах гнили и крови. Неужели тетушка наврала ему? Неужели она убивала вампиров, а он сам вел их на верную гибель?
Руки задрожали, и Лаврентий прижался лопатками к металлической стене. Потолок опускался, пытаясь расплющить. Легкие сдавило от нехватки воздуха, четкая картинка рассыпалась.
— Нет… Убийца… Я — убийца…
Он ведь сам обещал каждому заточенному вампиру, что скоро они обретут свободу, что это все ненадолго…
— Ты чего? Что случилось? — Гордей потряс друга за плечо.
— Вы — убийцы! И я с вами! — Лаврентий оттолкнул его с такой неожиданной силой, что Гордей рухнул на пол плашмя. — Зачем ты сказал мне, что вы делаете это только в малых количествах? Почему?!
Гордей лежал молча. Он смотрел прямо в глаза Лаврентию. Он видел, как краснело в рыданьях лицо Лаврентий, как потрясывало от испуга. И молчал! Ничего не говорил! Тишина разрывала на мелкие кусочки, ужас, которым сковало обоих вампиров, никак не отпускал… Из дрожащих губ Гордея вырвался лишь тихий всхлип, который не был похож ни на извинение, ни на объяснение.
По комнатушке прошлось эхо. Со всей своей высоты на пол повалился Лаврентий. Злоба перешла в рыдания. Но он не расплакался, зажал это чувство в груди и не выпускал. Он мог догадаться. Мог подумать хотя бы немного! Лаврентий был так очарован добротой Гордея, что мимо него пронеслись все тайны, которые лежали на поверхности.
Каждая новая минута молчания Гордея била ударами по сердцу и вискам. А ведь Лаврентий никогда не жаловался на здоровье. Зилия сумасшедшая, и верить в то, что она ласково обращалась с вампирами — тоже удел сумасшедшего.
— Да как ты мог… Своих братьев, гнетеных обществом… Всеми… И ты еще… — Лаврентий посмотрел на друга так страшно, что Гордей сжал пальцы в кулак. Этот жест нельзя было распознать иначе — Гордей приготовился драться. Думал, что Лаврентий ударит его всерьез?
Они вдруг стали незнакомцами. Лаврентий понял, что на самом деле ничего не знал про Гордея. И то, что ему говорили могло быть ложью.
— Чем ты лучше Савина?
У Гордея как всегда не было объяснений! Ведь сородичей своих он никогда не относил к числу тех, кого нельзя трогать! Лживая кучерявая морда молчала!
— Отвечай! — собственные крики не давали Лаврентию провалиться в омут из мыслей.
Жажда крови очень сильна и опасна. И он мог бы понять и простить Зилию, если бы она всегда отпускала вампиров, как врал Гордей!
— Ты думаешь, он тебе ответит? — командир смотрел на них с другого угла. — Он — предатель рода. Предатель вашего товарищества или… Семьи? Я бы убил такого брата!
— Я не хотел. Не надо меня прощать, я уже говорил, — Гордей откинулся на спину, подставляя живот на распорку своему другу. Он закрыл глаза и замер. На светлых ресницах появились прозрачные капли. — Просто…
— Все понятно. Слава, известность. Можешь даже не пытаться.
Лаврентий хотел услышать совсем не это.
— Развяжите меня, а сами тут порешайте. Может, чего дельного выясните! — командир перебил его, поворачиваясь набок.
Лаврентий подполз ближе, достал из кармана маленький раскладной ножик. Он занес его прямо над горлом Гордея. На шее друга вздулись от напряжения вены. Воздух вокруг разрядился, кислый вкус чужой и невинной крови ощущался на кончике языка. Грудная клетка разрывалась от частоты сердцебиения. Холодный пот стекал по горячему лбу.
Удар. Крик.
Обломанное о камень лезвие ножа отскочило в сторону, задев ногу уже встающего командира. Лаврентий ухватился за Гордея двумя руками, оттаскивая его к себе.
— Поэтому ты предложил сбежать?! Следующим был бы я?! — Лаврентия перебили.
Плотная металлическая дверь начала медленно закрываться. Вампиры сгрудились. Даже командир замолчал.
— К-кто включил лампы? — Лаврентий приник к Гордею, наблюдая, как из приоткрывшегося черного входа сверкали два белых фонаря.
— Лаверна, там у нас нет ламп… — Гордей проговорил это на одном дыхании, практически не шевелясь. Его слова охладили вскипевшие мозги Лаврентия.
