Через два дня деньги действительно пришли.
«Привет, брат! Пишу тебе с радостной новостью — наконец-то нашел, где перевести русские деньги в кроны! Высылаю все, что у меня есть. Трать их разумно, Ричард! И обдумай свой поступок несколько раз — заключайте брак и переезжайте к нам! Я тебе тут работу найду и жене твоей тоже. Жить где будет. Если вас там шведские вампиры найдут, то тебе точно башку отрубят. Не тяни. Они злые там, как будто сам не знаешь!»
«Ричард, привет! Знаешь, как хорошо у нас тут, в России? Вот у вас там говорят, прогресс какой-то, но у нас тут вес родное! Ты приедешь сюда и сразу все почувствуешь! Жду тебя очень, брат! Тяжело стало переводить деньги».
Последнего валютного обменщика они с Гордеем поделили пополам. Он был невкусный. И вначале восьмидесятых Ричард сдался. Семя сомнения глубоко в нем засело и начало прорастать. С переездом начался ворох проблем: деньги имелись, а вот куда всунуть двух беглых вампиров было непонятно. В газетах объявления не те, что нужны: коммуналки, многоквартирники… — Ох! Зря ты так расстраиваешься, вот, совсем зря… Далеко от замка отстраивается новая деревня, вы, вроде бы с братом из тех краев. Тихонск — коттеджный поселок для мажоров, — Гордей вильнул своим новым алюминиевым протезом, указывая на новостную сводку. — И что ты мне предлагаешь? Там уже все места выкуплены, а в более старых домах давно живут люди! — Всегда можно проявить вампирскую вежливость и попросить их освободить место для благих целей! — радостная и обыденная улыбка переросла в озлобленный оскал. Гордей жаждал крови, он устал пить этих дрянных белок, которых приходилось ловить по лесу. И Лаврентий тоже. Гордей облизнул губы и хищно провел взглядом по другу. — Так дело не пойдет. Зилия узнает, все получим! А если Ловцы погонятся? — упирался Лаврентий, пересаживаясь на кровать. Гордей подлетел к нему все с той же газетой. — Ну, ты только посмотри! Рядом речка, садик, универмаг! Им даже можно будет посасывать людей, и никто этого не заметит! Прошу, Лаверна, присмотрись к этому варианту! — от напряжения в комнате стало душно и тревожно, но Гордей приклеился к Лаврентию, не отходя ни на шаг. В горле сдавило. Ощущения были такие, словно через ноздри в самое сердце пробиралась черная жижа. Как та, что вылетала из Мити. Лаврентий только сейчас стал замечать, что Гордей, да и все остальные, разговаривали с ним как с ребенком, пытаясь объяснить какие-то свои взрослые вещи непутевой пятилетке. — Мы напитаемся, как следует, не нужно будет побираться по деревням и лесам. Холода сковали норы, птицы улетели на юг. Не снег же нам есть… Лаврена… — Гордей извивался змеем вокруг Лаврентия, пытаясь то ли укусить за ухо, то ли яснее донести мысль. Его горячее дыхание обжигало шею, сводило с ума, а нервный умоляющий шепот смешался с внутренними мыслями. — Я не скажу Зилии, она не узнает твой маленький секрет. Это будет наш маленький секрет. Только наш. Оборона упала, победа оказалась в руке у сильнейшего, и в землю воткнулся флаг и с изображением довольного кота. На следующие сутки, потемну, вампиры побежали к коттеджам. Гордей всегда предлагал Лаврентию чай перед выходом. И Лаврентий всегда безотказно пил. Дорогу от замка к Тихонску он, почему-то, никогда не запоминал. Но у него был Гордей. Гордей знал дорогу! Слаще людской крови не было ничего. Она пульсировала в венах, стучала сердцем в голове и ощущалась на языке даже тогда, когда еще находилась внутри человека. Вампиры пили с животной кровожадностью, игнорируя крики и стоны пожилой пары, которая уже готовилась ко сну, когда в их окно влез чудной кот. Лаврентий не мог остановиться. Он хотел отпить и припугнуть, сказать, чтобы они убирались… Но разве тут совладаешь с инстинктом? Он молил и тянул к источнику чудесного запаха, прекрасного вкуса. Клыки сами выдвигались навстречу теплой плоти. Все было в крови. Полы, обои, ковры, и даже кухонный столик, за который хватался бедный мужчина в попытках встать. Выпотрошив людей, чавкая и вытираясь кровавыми руками, вампиры устало легли. Они бы проспали до самого полдника, если бы у хозяина дома не сработал будильник. На работу ходил, порядочный какой. Вернувшись в замок, они оба не могли есть и двигаться трое суток, а на подозрения Зилии отмахивались тем, что вампирский организм, таким образом, излечивает хламидиоз. Хвосты прибежали в дом сразу же после визита вампиров. Начисто вылизали дом с хлоркой, прочистили дымоход, вымели тропинку от снега и притащили невесть откуда горшки с пожухлыми цветами. Все было готово и пригодно для жилья.«Дорогой брат! Спасибо тебе огромное за такую помощь с жильем! Мы с женой быть рады такой помощи и ждем в гости! Ты уже говорил, что не надо тебе о таком писать, но мы наконец то с радостью говорим тебе о беременностью Анабель! Так долго мечтали о ребенке и все никак! А теперь мы ждем малыша. Ты будешь дядей! С праздником!»
Гордей быстро наляпал русские паспорта для двух приезжих вампиров, с такой же скоростью сделал русские справки. А что ему? Пришел в свой московский офис, вильнул хвостом и бедные сотрудники, косясь на масляную картину их создателя, только перекрестятся. На самом деле, у него были доверенные лица, к которым он приходил и делал, что вздумается. Прописка в новом доме, заверенная ГВОМом, паспорта и медицинские книжки. Все было спрятано от любопытных Ловцовых глаз.***
— Гордей! Я же никуда не сбегу! Просто проведаю брата, помогу ему! — Может быть, тебе не стоит носиться с ним, как с пятилетним, Лаврена? — Гордей игрался с мотком ниток, пока Лаврентий пытался шить. — Я ему ничего не скажу, честно! — Не в этом дело… Просто… Просто тебе стоит перестать волноваться. Он под боком. В смысле в стране. Никто его не прикончит. Он под нашей защитой вместе со своей женой и жеребенком. Ха-ха, прости, не смог удержаться! Они так его назвали, будто планируют переехать обратно в Швецию. Не боятся, что его будут дразнить? — Он Теплов — его никто не будет дразнить. Пускай и под другой фамилией, но порода у него наша — Тепловская. Как родится, мы сразу поймем, что это Теплов. Анабель оказалась чудесной, хоть и запуганной вампиршей. Она жалела все живое на свете, и каждый раз кошмарно рыдала, выпивая кровь из лесных грызунов. Ричард же трясся над ней, как над хрустальной статуэткой, которая могла треснуть от любого прикосновения. На счастье вампирам, когда тех в стране стало большее количество, неравнодушные человеки стали самостоятельно, и даже добровольно сдавать малое количество крови для питания упырей. И в этом была своя логика: либо ваш сосед вампир завтра съест вашего сына Васю или кота Костика, либо он пойдет в центр и возьмет по талону себе крови на месяц. Наесться до отвала ей было невозможно, но утолить звериную жажду было вполне реально. Талоны выдавали каждому зарегистрированному вампиру. На каждого вампира приходился литр крови. Если цедить по чуть-чуть и в некоторых случаях разбавлять водой, ее действительно хватало на месяц. Упыри не протестовали, спасибо и на этом. Их выпустили из купола и приняли в рабочие или колхозники. Они могли стать кем угодно: дворником, поваром или слесарем. В общем, не особо разгуляться было. Анабель воткнули в ближайшую столовую, которая помимо всего, торговала готовыми продуктами и мороженным. Вампирша месила вязкую кашу в тесной подсобке, разливала суп по треснувшим тарелкам и нарезала тонким слоем хлеб. Беременность для нее стала адом. Ричард в своих письмах брату писал, что уже и не знает, действительно ли радоваться за долгожданного малыша или нет. Бедная вампирша билась в горячке, рыдала и кричала, не в силах бороться с болью. Врачи Красного Креста только разводили руками, а некоторые смеялись, что она родит дьявола. Вампирская медицина слабо была развита в союзе, поэтому принимать роды у упырей мало кто умел, а знали еще меньше.***
Одним январским вечером в окно швейной каморки постучали. Лаврентий устало сощурился, пытаясь высмотреть в зимней темноте, кого же там принесло ветром. Или, может, это ветка скребется и просится в тепло? Если это ветка, то Лаврентий не будет ее пускать. Откроет форточку, крикнет ей, что и сам бы убежал отсюда, не надо проситься, уходи, ветка, расти в другую сторону… Но это была не ветка, а большой кот с пшеничной мокрой шерстью. Пустив Гордея внутрь, Лаврентий вытащил у него изо рта скомканный конверт. Без адреса и имени отправителя, почерком брата было написано всего одно слово, которое вызвало и страх и радость одновременно:«Родила».
На что Лаврентий сразу подумал: «отмучилась». Так и оставшись с листком в руке, он рухнул спиной на старую кровать. Деревянные доски заскрипели от удара. Гордей прилег рядом, удивленно всматриваясь в очумелое лицо друга: — И что теперь делать? Как ты будешь это решать? От него еще пахло улицей. Ветром, вьюгой и Питерским болотом. Зилия об этом знать не должна. С тех пор, как она заболела, колдунья никого не пускала в свои покои, а выходила в столовую только в шесть утра. — Никак, спрячу их от тетушки и делов, — Лаврентий с силой сжал письмо, разрывая потной ладонью бумагу. — А там вырастет из него что-нибудь, скажу в гости ко мне не приходить. — И долго собираешься от родни скрывать? Тебе не хочется с ними поделиться? — Гордей на что-то намекал. Он грустно смотрел, в надежде поднимал брови, как бы выпрашивая: «брось их, не общайся, забудь». А потом, словно услышав это, сказал: — Ты же уже достаточно помог брату, он больше не нуждается в твоей помощи… — Так нельзя. Он моя кровь. Мы в детстве все время друг за дружку держались, а теперь что? Сказать «гудбай» и пропасть из его жизни? Он же будет переживать, искать меня! — Можно с ним сильно поругаться и тогда он точно не захочет тебя разыскивать… — Хватит! — перед личиком Гордея мелькнул огромный кулак. — Разговор закончен! Лаврентий встал, пнул ногой табуретку и снова сел за машинку. Гордей по-кошачьи поджал руки под себя и все так же печально разглядывал, как быстрая иголка дырявила черную ткань. Хвосты работали преимущество по ночам, поэтому им нужна была темная одежда, которая скроет их от посторонних глаз. Только вот, к вещам они относились небрежно, наплевательски. Совсем не жалели труд Лаврентия, поэтому почти после каждой вылазки приносили ему вместо курток какие-то драные тряпки. И вот сейчас он озлобленно давил на электрическую педаль, прострачивая порванный шмат габардина. Все его достали, никакого уважения и понимания. Все хотели от него другого, что-то требовали… Схватив остатки письма, Лаврентий с силой выбросил их в форточку и захлопнул ее с такой силой, что Гордей подпрыгнул, залупив себе в лоб своей же алюминиевой рукой. Ветер стих, деревья перестали ныть от холода, толстые и огромные снежинки перестали биться о стекло. — Давай вместе сбежим? — машинка остановилась, зажевывая нижними зубчиками ткань. Лаврентий повернулся к другу и повторил еще раз: — Сбежим вместе отсюда? Только ты и я. Забудем об этом ужасе, перестанем братьев своих обрекать на гибель в «арене», оставим все тут. — И тетушку? — Гордей выгнул бровь и усмехнулся. Но ему было совсем не смешно. — Нахер тетушку, — вдруг холодно сказал Лаврентий. — Нахер замок, Зилию, чудище, обязанности, Хвостов, сучью машинку. Мы уедем очень далеко отсюда, туда, где она нас никогда не найдет. В Польшу, как мы и хотели! — Это бред, — закрывшись испуганной улыбкой, Гордей встал. — Она спустит свою собаку-ищейку и он достанет нас хоть из-под земли. От нее невозможно спрятаться, как будто ты не знаешь! — Ты уже предлагал мне сбежать одному! Помнишь? Почему бы нам не сделать это вместе? Или тебе доставляет удовольствие унижаться перед старой сумасшедшей бабкой? — С каких пор она стала вместо тетушки называться сумасшедшей бабкой, ах-ах-ах? — Гордей сел напротив швейной машинки, упираясь руками в стол. — С давних. Я ненавижу ее, ненавижу себя, ненавижу всех тут. Мы превратились в каких-то чудовищ, сами того не замечая. Она же так и одержима перемещением во времени. Что она хочет исправить? Не знакомиться с Савиным? — Именно. Она хочет вернуться в те года, когда только познакомилась с Андреем. Пытается быть хорошей и исправить все, а на деле еще больше сходит с ума. — Так нельзя, Гордей! Разве тебе всегда хотелось жить здесь? Пока остальные дети мечтали стать космонавтами или плотниками, ты грезил о трухлявом замке с сумасшедшей колдуньей? — Лаврентий сорвался с места, и Гордей отошел подальше, кидаясь к подоконнику. — Ты думаешь, я не хотел уйти? Ты думаешь, я рад был ей помогать? Но и пойми ты меня: она меня подобрала из грязи, обмыла и накормила, дала крышу над головой и назвала своим помощником! — А меня она назвала племянником, а потом заперла в комнате и три недели оттуда не выпускала и била ремнем, а потом угрожала пистолетом, если я не напишу письмо Марте. А Савина вообще она назвала своим возлюбленным. И ты посмотри, что она с ним сделала! Он же даже на зверя перестал быть похож! Но при этом гордо носит статус возлюбленного, я — племянника, а ты — камердинера. Савин в клетке, я в плену, ты без руки. И что? Да пусть хоть владыкой болота этого назовет тебя, что… Лаврентий остановился. В груди ребра сами сложились домиком, протыкая острием замершее на мгновение сердце. Челюсти сжались, губы вытянулись в бледную полосу. В небесных глазах Гордея собрались капли слез. — Прости… — быстро и тихо вырвалось откуда-то со стороны, но никак не изо рта Лаврентия. Это был не его голос, не его тело, не его жизнь. И только Гордей был его другом. А он был его. И у них, кроме друг друга, в этом ужасном месте никого не было. Гордей скрестил руки, приобнимая себя, и согнулся в тихом плаче. Он плакал так бесшумно и незаметно, что мог бы спокойно делать это каждый день в толпе Хвостов. И, скорее всего, так и делал. Поэтому Лаврентий никогда не видел его грустным или плачущим, и всегда думал, что ему настолько тут нравится… И этим только обманывал себя. Кому тут понравится? Этим одноклеточным Хвостам? Они тоже жаловались. — Не бери с собой ничего. Гордей кивнул: — Только, ты полетишь поверху, а я понизу побегу, чтобы если что вдруг, подать сигнал, — и сразу же выпрямился, вытянулся и посмотрел на друга снизу вверх совершенно свежими и радостными глазами. Лаврентий согласился. Куртку Хвосты сами себе дошьют, ничего не случится с ними, не подохнут. Расправив плечи, он выпорхнул в открытое настежь окно, задевая широкими кожаными крыльями верхушки сосен и берез. Оглянувшись несколько раз, Гордей спрыгнул следом. Продираясь через порывы начавшегося ветра, Лаврентий лавировал, пытаясь удержаться на потоке. Где-то внизу, по сугробам, мчался кот. Мысли в голове заиграли другими красками, сразу представилась счастливая жизнь, нормальная работа, светлые стены и нормальная еда. В этом захолустье счастья не сколотить. И жизни нормальной нет. Но, как он уже выяснилось, что после смерти люди тоже попадают сюда, а потом годами сидят в цепях и читают стихи Чуковского. Замок — ад, из которого нельзя выбраться просто так. Интересно, куда они переедут? Какие там улицы? Какие там рабочие? Есть ли там… Лаврентий резко взмыл вверх и попытался затормозить, но только чуть не вывихнул себе крыло, зацепившись о ветку. Запаха Гордея рядом не было. Падая камнем с колючих сосновых лап, Лаврентий спустился на снег. Синяя лесная темнота волчком обвивала маленький участок, на котором оказался вампир. Дальше — непроглядная темень. — Гордей! Никто не откликался. По лопаткам спустилась капля пота. Несмотря на холодный ветер, его бросило в жар. Слабогнущиеся ноги сами ступали по глубоким сугробам назад, к замку. Подняв голову, среди белых стен снегопада он увидел удаляющуюся фигуру Гордея. — Стой! — крик вырвался неожиданно, подобно пуле, и с такой же силой ранил. Потому что Гордей остановился. Лаврентий в два больших прыжка сократил расстояние между ними. — Проваливай, — тихое рычание отрезало Лаврентия от реальности. Он застыл в трех метрах от товарища. — Ты не расслышал? Проваливай отсюда! — Повернись… Что… Что случилось? Мы же вместе собрались бежать… — Я сказал. Уходи! — надрывной крик пролетел по лесной чаще, перемешиваясь с воем ветра. — Ты не расслышал? Или не понял? Ах, да, ты же настолько тупой, что тебе всегда все приходится разжевывать! — лицо Гордея исказилось в злобе. — Разворачивайся и уходи! Как ты еще не догадался, что мне плевать на тебя и твои планы! На твою семью и на твои хотелки! Мое место здесь, и я буду строить карьеру тут! А ты беги дальше! Беги! — его голос срывался, скакал с тональности на тональность, по замерзшим щекам рекой лились слезы. — Что с тобой? Ты не прав! Мы же договорились! — Лаврентий подошел ближе, вытянул руку. Гордей одернулся, словно дикий зверь и оскалился, обнажая клыки. — Я всегда прав! Потому что я все понимаю, в отличие от тебя, тугодума! Так долго терпел тебя-идиота, что теперь сам и выгоняю! Пошел вон! Не смей подходить! Истерические крики Гордея стянулись тугой петлей на шее Лаврентия. Он попытался возразить, но начал задыхаться. Глаза тоже были на мокром месте. Только он молчал, впитывая в себя кислоту, которую выливал Гордей. — Ты уже всех достал! Толку от тебя никакого нет! Только все портишь! — наспех собрав в живую руку снега, Гордей запустил его в друга. — Вали отсюда, тварь! Снежок угодил прямо в сердце. Пошатнувшись, Лаврентий сделал несколько шагов назад. — Тебе что, особое приглашение нужно?! — слезы непрекращающимся потоком стекали вниз, некоторые замерзали на ресницах маленькими каплями. Красные глаза, замерзшие, уже фиолетовые щеки… — Я тебя не-на-ви-жу! Гордей резко обернулся, сорвал палку с куста, раня себе ладонь, и замахнулся на Лаврентия. — Я тебя убью, если ты подойдешь! И в этот раз жалеть не буду! Убью, слышишь?! Спасайся! Дыхание участилось, по ногам ударила горячая кровь, и, сжав кулаки, Лаврентий развернулся, убегая прочь. Он бежал, сам не зная куда, не желая взлетать. Он хотел упасть в сугроб и замерзнуть насмерть. По весне его найдут дикие звери и съедят. Впереди показались огоньки неспящего колхоза. Оказывается то, чем он так дорожил, было не таким и дорогим. Что-то случилось. Гордея подменили. Это не его Гордей. Это был чужой вампир.Оловянный солдатик бросился в камин.
В этом году зима разгулялась не на шутку. Лаврентий и сам не понял, как оказался на пороге дома брата.