***
— Стоп! — разворачивается лицом к музыкантам. — Не годится! — Тина Григорьевна, вы же утвердили эту версию два дня назад. Что не так? — Всё не так! — она не может больше контролировать свои эмоции, которые накрыли её мощной волной, забирая в свой плен ещё и несчастную команду. Орлов наблюдал за этой сценой со стороны. За последнее время такие выпады случались всё чаще и чаще. И, в принципе, Паша понимал, откуда растут ноги. Он несколько раз пытался уговорить Тину хотя-бы раз сходить к психологу, но эти попытки не увенчались успехом. — Тин, можно тебя на минутку? — Паша подходит к ней максимально близко и произносит так, чтобы слышала только она. — Ты не видишь, что я занята? — шипит прямо в лицо и сверлит негодованием. Орлов бесцеремонно хватает её под локоть и выводит из кабинета. — Ты делаешь мне больно, отпусти. — Прекращай играть в этот спектакль. Ты вообще видишь, что сделала с ребятами?! Они же боятся слово тебе сказать! На протяжении трёх недель ты только и делаешь, что скандалишь со всеми. Что с тобой, Тина?! — Орлова не на шутку напрягало совершенно несвойственное поведение подруги. — Со мной всё в порядке. Сколько можно задавать один и тот же вопрос? — в глазах переливался огонь. — Хватит учить меня, я не ребёнок. У меня уже вот тут твоя забота, понимаешь? — касается пальчиком груди палача, пока тот с трудом переваривает сказанные ею слова. — Мне надоела твоя постоянная опека. Хватит! Ведёшь себя так, как будто я душевнобольная. — Ты вообще слышишь, что говоришь? Я пытаюсь отсрочить то, что так неизбежно. Ты же не справишься сама, пойми это наконец! Ты думаешь мне легко смотреть на тебя такую, Таня? Ты думаешь мне легко делать вид, что я абсолютно спокоен, когда внутри всё сжимается при виде твоих мешков под глазами и впалых щёк? Ты думаешь мне легко?! Да ты хотя-бы раз подумала обо мне?! Ты думала о Вене, родителях? — он видел, как одна эмоция сменяется другой. Видел, что она с трудом выслушивает всё то, что копилось в его душе последние несколько месяцев. Ему самому становится противно от своих слов, но он не думал тогда, к чему это может привести. Люди вообще редко думают о последствиях. — Позаботься тогда о себе, раз я такое ничтожество и не думаю о своём друге! — не хочет видеть даже его. Просто убегает, не глядя на последок в глаза.***
Запас алкоголя постепенно заканчивался. Изредка отвечал на рабочие вопросы, почти не вдаваясь в подробности и детали. Открывая интервью Тины, он сделал очередную ошибку. По неслучайной случайности наткнулся на первое интервью после смерти Жени. Он просто открыл видео, даже не позаботясь о том, чтобы прочитать название. Уже после первых слов Кати он перематывает видео на самое начало и пытается отчётливо уловить смысл сказанного. Сворачивает интервью и замечает название. Стакан выпадает из рук, рассыпаясь на мелкие осколки прямо под ноги. Пересматривает ещё ни один десяток раз, впитывая, как губка, новые подробности её личной жизни. В голове как будто появляется последний элемент пазла. Картинка ясна и дополненна. Вот о чём ему твердил Паша. Вот о какой трагедии все вокруг говорят. «Ты знала?» — в своей манере отправляет Даше. «О чём?» — девушка явно не понимает, что происходит. «Про Тину… Про мужа.» «Дан, об этом знают все.» Все, кроме него. Как он вообще мог докатиться до такого? Ощущает на своём теле миллионные разряды тока, её горячие слезы в ту злополучную ночь, дрожь в теле и бой молотков в голове. Вновь открывает интервью и смотрит в два бездонных океана. Видит сейчас в них себя, вспоминая каждый раз причины её истерик. Он действительно не имел права так с ней поступать. Он вообще не имел ни на что права по отношению к ней. Чувствует себя ничтожеством, пока в голове набатом бьётся её «Я счастлива за тебя, Дан» на финале Голоса. Даже несмотря на то количество грязи, которое обрушилось на неё с его появлением, она стойко держалась на ногах, как оловянный солдатик. Ни разу не сказала, как ей больно и чего стоит ей постоянная улыбка на лице. Она каждый раз улыбалась ему, глотая внутри ком обиды и непонимания. Она просто хотела быть счастливой. Разве Тина о многом просила? Да она даже не осмелилась попросить. Знала, что будет отвергнута. Знала, что будет ещё больнее. Только сейчас вспоминает, какой страх и ужас таился в её глубочайшем взгляде. Она никогда не оставалась с ним наедине, редко поддерживала диалог, вздрагивала, когда он касался её тела или подходил слишком близко. Она ведь даже просила Завадюка пересадить всех перед боями. Часто пряталась за спиной Монатика или Потапа, и лишь перед самой камерой говорила, что скучала. Она действительно скучала, несмотря на то, сколько бы раз он её не ломал. А он соглашался и целовал в щёку, помогая спуститься со ступенек. Она жила от съёмок до съёмок, от поцелуя до поцелуя. Пусть и вовсе не искреннего, но такого желанного.***
Истерика наступает тебе на пятки, но ты старательно продолжаешь вымещать боль в злость. Дура. Ну и что ты наделала? Снова осталась одна? Молодец. Сбегает, кажется, от самой себя. События тринадцатого года, как кинолента, проносятся в её голове. Машет головой, в надежде выбить эти воспоминания. Надежды рушатся, словно карточный домик. Но даже в том далёком и невозможно близком тринадцатом она была не одна. А что сейчас? А сейчас вновь одиночество. Такой недосягаемый и в тоже время абсолютно легкодоступный пьедестал. Пьедестал — это черта. Потолок. Результат проделанной работы. Но разве о таком финале можно мечтать? Сейчас бы рвануть на старт и пропустить кого-то вперёд, лишь бы быть не первой, лишь бы не быть одной в конце пути. Падает на диван в гостиной и устало закрывает глаза, прикрывая их руками и тяжело выдыхая. Противно. Ужасно противно вспоминать последние события этого дня. Видит собственный игривый взгляд в сторону своего танцора, вспоминает, как ей было все равно на наличие у него второй половинки. Понимает, что повела себя последней стервой. Хотела переключиться, забыться и выкинуть из головы того, кто засел там, кажется, слишком прочно и противозаконно. Наивная, думала, что хоть что-то поможет. Но взамен, к ее моральному состоянию сверху, как вишенка на тортик, падает дикое отвращение к самой себе. Эмоции вырываются наружу и Кароль обнимает коленки, сворачиваясь на диване калачиком. Почему же все так? Вспоминает все слова своего любимого Палача, все советы и поддержку. Даже сейчас чувствует его тёплые руки на своих дрожащих плечах. Понимает, что с ним поступила хуже всего. Он не виноват в том, что она снова заварила какую-то кашу. Он не виноват в том, что она снова и снова вешает на него свои проблемы, не в силах бороться с ними самостоятельно. Он всегда был рядом, он боялся за неё больше, чем за себя. Он оберегал ее жизнь сильнее и ответственнее, чем свою. И Тина не понимает, чем он заслужил хоть одно грубое слово от неё в свой адрес. Противно. Противно. Противно. Дрожащими руками достаёт телефон и пишет всего два слова, что, в принципе, ей совсем не свойственно. Но сейчас она слишком явно чувствуют собственную вину, чтоб игнорировать ее. «Прости меня.» Отправлено. А дальше пусть решает Орлов, но Тина точно знает, что просто не выживет, если ее оставит ещё и он. С того момента, как она переступила порог собственного дома, бушующие волны подхватили маленькую лодочку и стали уносить её как можно дальше от родного берега. Нервно перебирает босыми ногами, измеряя расстояния от дивана в гостиной до ванны. Волны продолжают нести лодочку вдаль, сталкиваясь с новым штормом. Она застывает перед зеркалом, пытается отыскать там былую себя, но не находит там ровным счётом ни-че-го. Выпутывается из слоёв одежды, становясь абсолютно нагой перед беспощадным потоком воды. А её лодочка, кажется, снова освободилась от цепких оков водорослей и продолжает плыть. Плывёт до тех пор, пока не сталкивается с огромной волной, накрывающей её до самого основания. Жёсткой мочалкой снова и снова трёт свою нежную кожу. На ней остаются красные дорожки, но боль едва заметна по сравнению с двенадцатибалльным штормом внутри. Хочет избавиться от этой оболочки, почувствовать себя свободной. Отсутствие результата и ощутимые покалывания вынуждают ослабить хват. Орудие пыток опускается на воду, вместе с полным отчаянием телом. Как и лодочка, вернее, её остатки, хаотично разбросанные по волнам некогда спокойного моря. Беззвучно плачет, сидя в уже остывшей воде и обнимает руками дрожащее тело, пока голову одолевают призраки ее прошлого и настоящего. Внимательно рассматривает бледные коленки, пока мысли разгоняют бурю внутри неё до несуществующих масштабов. Слез не осталось, а тишину разрезают только периодические тихие всхлипы. Тина прикрывает глаза и медленно скользит лопатками по холодным бортам ванной, погружаясь в прохладную воду с головой на мгновение. Перед глазами начинают мелькать образы и лица. Она видит улыбку мужа, который протягивает ей руку, пока она сидит на пятой точке прямо на льду Киевского катка и заливисто смеётся. Она видит, как у неё выключается этот дурацкий микрофон на Новой волне и все тело сначала сковывает дичайшим страхом, а потом обдаёт бешеной порцией адреналина. Она видит фату, белое платье и свой беременный живот с маленьким, но таким желанным и значимым человеком внутри, который она рассматривала перед зеркалом в тот самый день. Воспоминания несутся черно-белой кинопленкой и она не успевает уследить даже за их последовательностью. Слишком много мыслей пытаются сражаться в одной общей борьбе, мешаются и душат друг друга, ещё не зная, что все уже заведом проиграли. Вдруг на неё смотрит Веня и голову пронзает одна единственная мысль: она должна бороться дальше. Она должна. Как минимум, потому что сегодня вечером эта пара бесконечно родных глаз захочет позвонить ей перед сном и просто помолчать. Ощутить ту заботу и любовь, которую ему больше никто не в силах подарить. Она должна быть. Хотя бы ради него. Хотя бы ради себя, ведь она обещала не сдаваться самой себе и привыкла сдерживать обещания. Она не позволит всему за один короткий щелчок разрушиться, словно карточный домик. Она не может себе этого позволить. Что-то щёлкает в сознании, и она с ужасом распахивает глаза, которые тут же начинают жечь от хлорированной воды. Страх сковывает все тело и Тина не в силах пошевелиться. Словно рыба открывает рот и совершает огромную ошибку — судорожный рваный вдох. Вода тут же прорывается в легкие, и все внутри начинает сильно жечь, отчего она совершенно теряет любой контроль. Спасительный воздух так близко — протяни руку и задыши, но для неё он сейчас дальше, чем мог бы быть когда-либо ещё в этой жизни. Смотрит на свет ванной комнаты сквозь слой воды, пока сознание медленно покидает обессиленное и скованное спазмом по ногам и рукам тело. Неужели ее игра должна закончиться так? Неужели она проиграла? Она не готова так быстро сдавать свои позиции, но, кажется, у неё об этом сейчас никто не спрашивает.