***
Прячется в кардиган от всего мира вокруг неё. Выдыхает весь скопившийся воздух и несмело идёт по коридору. Пропевает одну и ту же строчку в голове, чтобы в следующий раз почистить в ней ноты. Сделать ещё лучше. Идеально. Где, как не в музыке, можно добиться максимума? Достаёт телефон и стучит ногтями по экрану. Хмурится, читая сообщения о том, что Орлов скоро подъедет, и ей нужно поторопиться. Ищет карман в кардигане, поворачивая голову вбок и опуская затем себе на ключицы. — Привет, — ищет испуганными глазами знакомый голос, — снова напугал тебя? Извини. — Привет, — искренне рада его видеть, — я просто не заметила тебя. У тебя репетиция сейчас? — заламывает пальцы. — Ты хотела что-то? — не дожидаясь ответа хватает её за руку. — Попросите у Андрея текст, я скоро подойду, — бросает напоследок парням из команды и уводит ее в сторону гримёрки. Не сводит глаз с его озадаченного лица. Хочет коснуться, обнять, поцеловать. В её жизни был не один мужчина. И даже в последние годы она не была обделена мужским вниманием. Но такого трепета она не ощущала уже очень и очень давно. Совсем забыла, каким Дан был раньше. Дойдя до апогея все маски слетели, оставляя оголённые провода его души. — Рассказывай, — обрушивается бархатным шёпотом на её слуховые рецепторы. — Я завтра уеду ненадолго, — присаживается ближе к нему и переплетает их руки, делая замок. Сама. Потому что хочет. Потому что с ним настоящая, — к родителям в Ивано-Франковск. Мне хотелось, чтобы ты знал. — Всё хорошо? — всё ещё с тревогой в голосе. — Я просто устала, — опускает голову на его ключицы и закрывает глаза. Вслушивается в удары сердца, выдыхает и еле слышно добавляет: — Хочу побыть одна, в полной тишине. Если кто-то будет спрашивать о моем местоположении, скажи, что не знаешь. — Если я позвоню, возьмёшь трубку? — отстраняется от неё, чтобы видеть глаза. — Возьму, — тянет, разглядывая его грустным взглядом, — но не нужно, пожалуйста. Я сама напишу, обещаю. Кивает несколько раз, успокаиваясь, а затем встаёт и направляется к её туалетному столику. Находит упаковку влажных салфеток и возращается обратно. Помогает ей сесть на свои колени. Возвращает волосы за ухо и медленно касается губ. Стирает алую помаду с приоткрытых губ, пока Тина сидит в полной растерянности. — Такая ты мне нравишься гораздо больше, — констатирует факт и порывисто целует. Она хватается за его шею, запуская одну руку в его кудри. Проводит ногтями по затылку, а затем тянет на себя. Этот поцелуй совсем не похож на тот, который был в машине. Стирают языками все границы, оставляя в пространстве только свои рвущиеся навстречу друг другу сердца. Дан держит её обеими руками, не давая возможности слететь с орбит. — Невыносимый, — отрывается от его губ и скользит глазами по всему лицу. Раскрасневшаяся Кароль, на мужских коленях, со сбитым дыханием — картина маслом. — Прекращай уже смущаться, — усмехается и тянет девочку снова к себе. Целует так, будто больше никогда не увидит. Теряются во времени. Перестают контролировать собственные тела. И только звонок в кармане кардигана напоминает, что существует ещё что-то в этом мире кроме любимых губ. — Чёрт, это Паша, — мычит, с трудом разрывая поцелуй. Ищет в складках телефон и с испугом принимает звонок. — Ты уже приехал? — Я тебе об этом на протяжении пятнадцати минут пишу, — Орлов явно был недоволен, ведь в его списке дел на сегодня ещё много пунктов, которые скоро придётся переносить из-за того, что босс «немного задержалась». — Я тут… просто… — прогибается в пояснице, чтобы ускользнуть от Дана. Лукаво улыбается, снова краснеет и кладёт ладошку на его губы, которую он тут же начинает целовать, — бегу я, Паш, уже бегу. — Тин, пожалуйста, давай быстрее. Оставляет Орлова без ответа и сбрасывает звонок. Смеётся на всю гримёрку, смотря на то, с каким упоением за ней наблюдают его искрящиеся глаза. Дан пытается пальцами причесать её растрепавшиеся волосы, выбрасывает в мусорное ведро красную от помады салфетку и протягивает ей руку. — Пойдем, сбежавшая принцесса, иначе Паша будет тебя с собаками по всему павильону искать. — Так не хочу открывать эту дверь, — жмётся к его груди. — Без тебя, наверное, уже всю репетицию провели, — снова смеются, вспоминая, сколько времени подарила им Вселенная. — Не думай обо мне так часто, как я о тебе. Целует в щёку, становясь на носочки, и, словно бабочка, вылетает из гримёрки навстречу разъярённому другу.***
— Мам, всё равно прилипает! — жалуется, словно в детстве. — На столе стоит мука, добавь немного, — мама колдует над тарелочкой с изюмом, заранее приготовленным для начинки. — Тебе помочь? Тину больно прошибает током от заданного вопроса. Она всегда знала, что в готовке не сильна. Но, когда так открыто предлагают свою помощь, она начинает теряться. Не любит быть слабой. Закатывает глаза и продолжает раскатывать тесто. — Ты бы когда-нибудь смогла простить измену? — тут же удивляется своему вопросу. Мало того, что такие перескоки с темы на тему ей несвойственны, так ещё и для отвлечения она выбрала тему, которую они практически никогда не обсуждали с мамой. Чтобы быть достаточно близко к родителям, она старалась держаться от них на расстоянии. Странная, но очень работающая схема. Особенно в её случае. Женщина подходит ближе, проходит ладошками с мукой, совсем невзначай, по рукам дочери со всех сторон, а затем, всё ещё крепко держа, поглаживает пальцами по тыльной стороне и тихонечко добавляет: — Если у тебя что-то стряслось, ты можешь со мной поделиться. Наши отношения из-за этого не изменятся. Они продолжают стоять рядом. Каждая боится, что связь со временем между самыми дорогими людьми может хотя бы на йоту стать тоньше, ну, или же, вовсе исчезнуть. Каждая безумно любит свою кровь. Каждая безумно ценит понимание и не лезет туда, куда не просят. Всегда держат дистанцию, но лишь для того, чтобы не ранить ещё больше. — Нет, я… просто… мне бы хотелось знать, и всё, — мнется в присутствии мамы, закусывает изнутри щеку. — Мы уже не в том возрасте с твоим отцом, чтобы идти на такой поступок. У нас вот дети, внуки подрастают. Куда нам? — усмехается, начиная раскатывать тесто. — Возьми ложечку, тебе удобнее будет. На какое-то время на кухне повисло молчание. Тина уже совсем перестала понимать, почему задала такой вопрос. А вот Светлана, наоборот, прокручивала в голове различные исходы событий, пытаясь представь рядом возможную измену. — Я всегда чётко знала, для чего мы друг другу. И папа это знал. Клади немножко больше изюма, не жалей, — обе смеются, а потом она вновь продолжает: — Терять всё то, что у нас было, ради какого-то необдуманного поступка — абсолютно бессмысленно. Я не знаю, доча, почему люди принимают такое решение и обесценивают тем самым любовь, но, мне кажется, что по-настоящему любящий и любимый человек никогда на это не пойдет. — А ты сразу это поняла? — продолжает класть изюм, рассматривая то, как идеально ровно выходит у мамы раскатывать тесто для домашних булочек. — Ой, нет, — поднимает руку вверх, вытирая воображаемые капельки пота на лбу. Выдыхает, снова берет в руки скалку и продолжает: — далеко не сразу. Хотя, наверное, подумала о том, что твой папа «тот самый» ещё в первую встречу. Такие ветренные мы с ним были, страшно вспоминать. — А любить не страшно? — продолжает заваливать маму вопросами, удивляя и её, и себя такой открытостью. — Разве должно быть страшно с тем, кто тебя поддерживает и оберегает? Страшно только в том случае, когда ты отталкиваешь от себя чувство, которое выбивает рёбра и рвётся наружу. Его нужно принять, а ещё, желательно, с кем-то разделить. Больно ли любить? Да. Сложно ли быть в любви? Возможно. Страшно ли любить? Никогда. Тина никогда не обращала внимание на то, сколько смысла, истин и трепета таится в каждом мимолётном объятии и касании родителей. Она не замечала, что та любовь, которую излучает папа, окутывает маму с ног до головы. Им не нужны постоянные признания в чувствах, им достаточно просто улыбнуться друг другу. И понятно становится не только им, но и всем вокруг. А что между ними с Даном? Как и с какой целью они появились на пути у друг друга? К чему это приведёт? Она готова простить ему всё на свете, готова бежать без оглядки даже с закрытыми глазами. Готова абсолютно на все и знает это ещё с того момента, когда… «This is Queen of Ukrainian translation» — нет. «Как любит говорить Таня, ой, Тина» — нет. « — Какой же ты всё-таки змей, а! — Я? Ты посмотри на Тину» — нет. Какая вообще разница, когда… Главное, что увидели гаснущий огонёк, почувствовала то, что пела душа, привлекая к себе абсолютно всех. Но она услышала не только веселые звуки, но и треск сердца, которое, как оказалось, всё-таки умеет любить.***
Он, мягко говоря, совсем ничего не понимает, когда отсчитывает в своём календаре уже энный день ее тотального игнора. И продолжал бы дальше делать это молча, если бы не узнал от Паши, что его пропажа уже вообще-то сутки, как дома. Все было относительно нормально, когда она уезжала, он физически не мог ничего натворить, он не мог даже сказать ей ничего за все это время. Вариант с Тиниными каждодневными самокопаниями он очень хотел отбросить точно так же, как и все остальное, но не мог. На нем и остановился. Но тянуть с проблемой было совершенно нельзя, потому что иначе эта прекрасная женщина пророет в себе дыру, через которую растеряет все, что осталось от ее способности разумно и взвешенно мыслить. Его машина только паркуется возле ее дома, а Тину это уже начало раздражать, как минимум потому, что она знает все его вопросы наизусть, но совершенно не знает на них ни одного ответа. Она неделю провела в размышлениях, неделю пыталась присвоить их отношениям какой-либо статус, но к чему это привело? Правильно. Ни к чему, кроме ее очередных заскоков. Что она чувствует? Что он чувствует? Хочет ли она по-настоящему ещё чего-то? Действительно ли простила? Будет ли ещё больно? Продолжать смысла нет, ведь ответов по-прежнему не находилось. От этого тошно и противно, и, то и дело, накатывают приступы злости. Не успевает прозвучать трель домофона, как она распахивает перед своим «другом» дверь. С чёрного пальто стекают капельки дождя, а на лице эта дурацкая улыбка. (Ее любимая). — Привет, — говорит и по привычке входит вглубь коридора, не замечая молний, что сверкают сейчас в глазах девушки.— Погодка, конечно, так себе. — Мне не очень интересно, если честно. Мог не ехать столько ради того, чтоб мне это сказать, — Дан опешил и тут же остановился, пытаясь понять хоть что-нибудь. — Что? Тин, все хорошо? Что я успел натворить? Я привёз твой любимый салат, заезжал по пути… — старается съехать с темы, но понимает, что ему это точно не удастся. — Я не голодна, — запахивает кардиган и уходит в гостиную, оставляя Балана стоять истуканом в полном непонимании. — Может, ты объяснишь мне хоть что-то? Ты игнорировала меня неделю, а сейчас грубишь ни с чего. Объясни спокойно, — заходит следом, замечая ее, стоящую у окна. Снова мучает свой маникюр, от которого за эти пару минут уже мало что осталось. — А что ты хочешь услышать? — разворачивается, впиваясь своим ледяным взглядом в его. — Это я хочу попросить объяснений. Зачем ты все это делаешь? — Я вообще не понимаю, к чему ты клонишь, — врет, и она об этом прекрасно знает и все видит. — Вот это вот все зачем? Караулить каждый мой шаг, постоянно приезжать, обнимать, целовать... зачем тебе это? Для чего? Я, правда, не понимаю, — засыпает вопросами, которых Дан так боялся, поэтому сейчас впервые он покорённо опускает глаза, мечась в собственных мыслях, не зная, какую из них выбрать, чтоб озвучить. А она продолжает добивать. — Я тебе зачем? Вот такая вот… Истеричная, неуравновешенная и, — «по уши в тебя влюблённая» проносится в голове, но Кароль молчит. — Ты постоянно делаешь шаги навстречу, но избегаешь какой-либо конкретики, а мне она очень нужна, я уже не девочка, — смягчает тон, а глаза начинают наполняться слезами, и она ничего не может с этим сделать, быстро моргая и ругаясь на саму себя. Дан пытается подойти ближе, но ее ладони тут же упираются в мужскую грудь. — Не трогай меня. Сначала ответь. Они оба устали от этой неопределенности во всем. До смерти устали, но с его уст срывается тихое признание: — Я просто тебя люблю, — говорит полушепотом, спокойно. Не пытается ни сократить расстояние, ни увеличить. Тихо. Просто. Честно, — достаточно конкретики? Тина медленно поднимает на него свой взгляд, а ураган внутри набирает обороты все больше и больше. Нет, нет, нет. Злость накрывает с головой, а истерика вот-вот прорвётся наружу, когда она пытается резко убежать от него. Да, в очередной раз бежит. Как можно дальше. Но ведь не от него совсем. От себя. Сильная мужская рука ловит ее, хватая за запястье и притягивает ближе к себе. Дрожит, задыхается. — Зачем ты мне это говоришь, Дан? Зачем? — срывается на плач, уже совсем не в силах себя контролировать. — Потому что я так чувствую, дурочка, — тянет на себя и впивается в губы, терпя частые удары маленьких кулачков по своей спине, пока не затихнут. Растворяются. Он целует ее сейчас так, как никогда никого в этой жизни ещё не целовал. Чувствует соленый привкус на губах и старается стереть едва ли не каждую нотку грусти и боли с ее души. Прижимает изо всех сил к себе за тонкую талию, пока она продолжает рыдать в поцелуй, но ни на секундочку не отстраняется от него, а, наоборот, хватает пальчиками воротник его рубашки с такой силой, будто это последняя соломинка, последний шанс, чтобы просто выжить. Сами не замечают, как оказываются в спальне. Тина первая тянется к пуговичкам его рубашки, робко расстегивая дрожащими пальчиками одну за другой, пока мужчина нависает сверху, изучая взглядом ее раскрасневшееся лицо, а после помогает избавиться от слишком ненужной сейчас одежды. — Ты очень красивая, я уже говорил? — не удерживается от комплимента, осыпая поцелуями каждый миллиметр ее тела, заостряя внимания на родинках. Его любимыми успели стать та, что под рёбрами и на груди. Изучает внимательно, запоминает каждую деталь, будто впервые видит женское тело. — Не помню, — запоздало отвечает, тяжело дыша и путаясь пальчиками в тёмных кудрях. Дан возвращается к ее лицу и резко отстраняется, вглядываясь в бездонные голубые океаны. — Доверься мне, прошу, — шепчет, пока Тина рассматривает его лицо, слегка касаясь ладошкой углубления шрама на правой щеке. — Я сделаю все, чтобы ты об этом никогда не пожалела, слышишь? — заканчивает свою речь, уже зарываясь носом в ее волосы, вызывая табуны мурашек вместе с непрошеными слезами. Обнимает его так крепко, как только может, и роняет горячие слёзы на обнаженные плечи. Все ещё не верит в происходящее и чувствует себя в этот момент будто в сказке. Ты заслужила счастья, девочка, а судьба не только отбирает, но иногда и дарит подарки. Кароль уже находится на пике своего возбуждения, когда Балан продолжает свои сладкие пытки руками и поцелуями. Извивается вся, словно ужик, и практически хнычет от нетерпения, признаваясь сейчас себе в том, что уже очень много лет хотела так сильно физической близости с мужчиной. Движения становятся увереннее и быстрее, а в спальне воздух накаляется до запредельных высот. Она просит, практически умоляет его не останавливаться, а он и не планирует этого делать, лишь сильнее разгоняя между ними страсть. Электризовался, казалось, даже воздух. Тина последний раз выкрикивает его имя, тут же обмякая и прикрывая глаза. Только крепко-крепко сжимает его ладонь у себя над головой. Мокрые и счастливые, лежат с улыбкой на лице, раскинувшись на кровати и крепко держась за руки, пока по телу девушки не начинают бегать мурашки от холода. — Иди ко мне, — тянет к себе, кутая в свои объятия и заодно накидывая сверху тёплое одеяло, что сбилось где-то в ногах, — ты замёрзла. — Дан, — тихо зовёт его, вырисовывая пальчиком какие-то незамысловатые узоры на внутренней поверхности его ладошки под одеялом, — то, что ты сказал сегодня… я… — Я тебя не тороплю, — Дан сжимает ее маленькую ручку в своей и подносит к губам, — просто не отталкивай меня, ладно? Я всегда буду рядом с тобой. Снова эти слёзы, но теперь сквозь улыбку. А он чувствует ее всю, даже не видя лица. — Я очень хочу, чтоб ты больше никогда не плакала, — убирает уже в какой раз соленые дорожки с щёк и притягивает ближе к себе, обнимая ещё крепче. — А сейчас засыпай, уже поздно. Теперь они — это «Мы» и на данный момент Кароль совсем не понимает, что с этим теперь делать, но обещает себе обязательно подумать об этом завтра. Засыпает в тепле таких желанных объятий. Впервые за так много лет.