Впереди съемки Голоса, и Тина уже точно уверена, что это будет ее последний сезон. Даже опуская факт того, в какой цирк превратили некогда прекрасное и самое рейтинговое шоу страны, красное кресло больше не вызывало прежних эмоций и интереса. А чтобы Кароль делала что-то совершенно без интереса, нужно очень сильно постараться.
Съемки проходили во вполне штатном режиме, а спокойные дружеские отношения Кароль и Балана вводили всех в лёгкий шок и ступор. Потап то и дело отпускал в их сторону язвительные шуточки на разную тематику, а Дима Монатик не уставал стрелять в них хитрые взгляды.
— Устала? — раздаётся где-то над головой мужской голос, а на плечи опускается тёплый халат. Вздрагивает и слегка поворачивает голову в сторону.
— Немножко, — зевает в кулачок и сонно потягивает в ответ во время перерыва.
Паша замечает рядом стоящего Балана и невольно улыбается, зная наперёд все его дальнейшие действия. Выучил не только все его действия, но и интонации. Каждый вздох, нервные постукивания пальцами о поверхность, любимый кофе. Тот подходит, как по сценарию, что смешит Орлова ещё сильнее, но делает он это исключительно внутри. Снаружи — кремень.
— Ну как ты? — интересуется Дан, осторожно улыбаясь.
— Нормально, все хорошо, спасибо, — перебирает вслух слова в попытке подобрать наиболее подходящее.
И такими короткими диалогами они обмениваются каждый перерыв, затем удаляясь каждый по своим делам.
Несмотря на растущее нежелание сидеть в этом зале, участники помогали ей держаться на плаву. И обеспокоенный, несущий свет и заботу взгляд Дана, который он украдкой кидал при любом удобном случае, тоже заставлял тихонько сидеть, выжидая новый перерыв. Но даже этот факт не может остановить вновь стремительно скатывающуюся лавину. Обрушивается на голову, задевая всех вокруг. Косвенно, так или иначе, были причастны все.
— Никто не понимает: каково быть сильной женщиной, — уже не сдерживает слёзы.
Потап сразу же начинает окутывать деланным спокойствием, переводит всё в шутку, но выходит, откровенно говоря, не очень. Тина никогда не позволяет себе таких эмоций на публике, но сейчас что-то внутри с треском ломается. Ищет поддержку, мужское сильное плечо. Практически перестаёт всхлипывать, когда начинает ощущать его терпкий аромат, а на глаза попадаются тёмные кудри.
Завадюк начинает что-то шептать в микрофон, но Кароль его умело игнорирует, иногда пропуская обзывательства и угрозы. Льнёт к мужской груди, незаметно хватаясь за края чёрной рубашки. Периодически срывается, мажет слезами по тёмной ткани, всё ещё вихрем крутя в голове нелепую ассоциацию с растением. Колючим растением.
— Пашу позвать? — продолжает гладить спину, растирая не только мурашки, но и тревожность.
— Можно я ещё так постою? — трётся щекой о его грудную клетку. — Рядышком.
Его тело тотчас сковывает, а затем разбивает на мириады частиц от её тихого «рядышком». Вдыхает аромат ее волос, утыкаясь носом в светлую макушку, и что-то безостановочно шепчет. Тина давно не плачет, изредка только проводит пальцем по коже, скрытой под слоем рубашки. Проводит линию, вычерчивая для обоих границу дозволенного. Но этих лёгких, слегка дрожащих касаний хватает, чтобы мурашки разбежались по всей спине.
— Тин, ты сможешь?..
— Не нужно, — поднимает голову вверх и кладёт свой указательный палец поперек его губ, — я справлюсь. Я же сильная женщина, верно?
— Ты же знаешь…
— Тс-с-с, — снова не даёт ему договорить. — Поговорим об этом позже, ладно?
Дан кивает, отмечая у себя в голове тот факт, что они всё-таки вернутся к этому разговору.
Наблюдает за ней, изучает каждое движение. Как он мог не видеть в ней столько любви? Она повсюду. Она абсолютна и прямолинейна. Без намёков, без подмигиваний. Без полумер. Эта бескорыстная любовь ко всему живому и неживому, кажется, тоже.
Эта девочка соткана из любви.
Зовёт ее шёпотом, пока музыканты настраиваются на следующего участника. Тина поворачивает голову вбок и одаривает его одной из самых тёплых улыбок. Одной из самых настоящих. Искренних.
Если дело идёт о любви, то это всегда всепрощение.
А она любит всё, до чего прикасается её рука. И на парня зла не держала. Он ведь не виноват. Но несмотря на это, там, глубоко в душе, всё ещё болит. Как будто кто-то ножиком старательно пытается отодрать еле заметную пленочку.
Она знает, что быть «кактусом» не так уж и сложно. Нужно всего навсего несколько лет все роли брать на себя, перестать доверять людям и существовать в собственном мире, который ограждён колючей проволокой. И каждый раз что-то отдавать, ну, или же, кого-то.
Крутишься, крутишься, крутишься. И выход только один: либо продолжать идти на плохо слушающихся ногах, либо падать на колени. Падать тоже нужно уметь. Так, чтобы потом всё-таки встать. Никто тебе не поможет. Никто не протянет руку.
В этом мире мы всегда чуточку одиноки.
И это нормально.
Это всё легко и привычно, когда в твоей голове сформирован чёткий план действий.
А здесь резко появляется он, и она не знает, впускать ли его к себе. Словно медведь в сказке «Теремок»: либо всё разрушит, либо поможет построить новое.
И разрушит, и поможет построить.
В нужном порядком и своевременно.
Разрушил.
Сломал к чертям всю жизнь, перечеркнул монотонные годы на графике красной ручкой. Внёс свои коррективы, о которых никто не просил.
Поможет.
А поможет ли?
Он ведь хочет. Старается.
А она… Тоже хочет, но панически боится.
Как можно быть вновь в чем-то уверенной, как можно доверять?
Она боится, а медведь всё стучит и стучит в старые двери. Мирно ждёт приговора. Сказка ведь не на этом заканчивается?
— Можно к тебе? — совсем неуверенно и немного боязливо. В её гримёрке он нечастый гость. Был здесь всего лишь пару раз.
— Проходи, — продолжает печатать что-то в телефоне, практически не обращая на него никакого внимания.
— Брось ты уже свой телефон, — слегка повышает голос, чем провоцирует приподнятую бровь у Кароль.
Она смотрит ещё несколько секунд прямо в его глаза, но её коронный жест терпит поражение. Он не поддаётся на эти уловки. Внутри снова что-то надламывается. Опускает глаза в пол и чувствует, как краснеют даже кончики ушей. Снимает по очереди туфли и шагает к нему босыми ногами.
— Он прав. Он чертовски прав, — выдвигает свою теорию вероятности. Нет, аксиому. Доказательства здесь ни к чему.
— Послушай, — поворачивается к ней лицом, заостряя внимание на бледных губах. Замечает растёртое красное пятнышко у уголка губ и позволяет себе совсем необдуманное действие. Тянется подушечкой большого пальца, касается невесомо, почти неощутимо. Тина тут же реагирует, обхватывая его запястье своей рукой. Тянет вниз, показывая, что всё ещё не готова, — ты можешь быть любой. И выбор этот зависит только от тебя. Обстоятельства всегда вгоняют нас в какие-то рамки, выдуманные только нашим сознанием.
— Я не выбирала быть такой, — взгляд падает вместе с руками вниз. Вторая мужская ладонь ложится сверху, накрывая полностью. Ей чуточку спокойнее. — Я не знаю, как иначе, какой «другой» я могу быть. Помнишь розу из «Маленького принца»? Она же ведь тоже его любила. По-своему, но любила. Хотела поломать свои шипы и колючки о его сильные руки. Хотела отдать всю себя. Стать другой. А что в итоге? Изранила. Разбила. Покалечила.
— Ты же не сможешь жить так вечно, Кенгуруш, — возвращает свою ладонь на её подбородок, приподнимая так, чтобы встретиться с её глазами. В этом омуте болезненных многоточий наконец-то появляются какие-то запятые, дающие ему надежду на продолжение.
— Не смогу, — проговаривает на выдохе. — Точно также, как и ты не сможешь вечно обнимать кактус, — одинокая слеза катится по щеке, но Дан уверенным движением стирает её. Убирает ладонь на прежнее место, поглаживая похолодевшие пальцы. Девочка глубоко дышит, раскрывает губы, чтобы что-то сказать, перекатывает это раз за разом, но в итоге просто жмурится, прикрывая на время глаза.
— Ну, почему же? — женская ладошка мягким покрывалом ложится сверху, поглаживая выступающие косточки. Держатся друг за друга обеими руками, не отпускают. — Будь моим пластырем, когда на душе рана.
— Скорее, уличным подорожником, — давит смешок и распахивает свои невозможные глаза. — С ним заморочек больше, как и со мной.
Высматривает в его очертаниях что-то, за что можно зацепиться взглядом. Руки согреваются, но оттепель в сердце так и не наступает.
— Боюсь, — сжимает обеими ладошками его сжатые руки, — так сильно хочу, но боюсь. Я чувствую это, когда ты рядом. Вот так вот, совсем близко. А когда одна… я вновь и вновь прокручиваю эту плёнку, но её словно зажевало, и картинка дальше не транслируется.
Дан вспоминает, как она прижималась к нему на съёмочной площадке. И как десятки раз выискивала в его взгляде одобрение перед тем, как нажать на кнопку. Он и подумать не мог, что для нее это настолько важно.
Образ ледяной королевы с 9 сезона окончательно рушится. Перед ним маленький напуганный ребенок.
— Никакой ты не подорожник, — девочка в его руках возвращает свой взгляд, — и даже не роза, — она теряется в отголосках, паралельно переступая порог другой Вселенной. Несколько раз моргает, не давая слезам скатиться вниз. — Маленький красивый василёк.
— Почему? — спрашивает с большим энтузиазмом. Но, наверное, послушать его ещё немного ей хочется всё-таки больше. Просто слушать, особо не вникая в слова.
— Столько простых истин собирает в себе только он, — вновь цепляется взглядом за не до конца стёртую губную помаду. Тянется, рискуя быть выгнанным из помещения, но не встречает в её потеплевшем взгляде ни капли сомнения, наоборот, только искорки. Доверяет. Окончательно вытирает помаду вместе с болезненным отпечатком сегодняшнего дня. — Но это не значит, что он какой-то обычный. Он не растёт на каждом шагу, не старается, чтобы его заметили. Но если кто-то встречает его, то он окутывает своей неповторимой магией с ног до головы. Он чистый, добрый, нежный. С древних времён олицетворял честь и достоинство.
Его рука продолжает лежать на щеке, равномерными касаниями поглаживая кожу. Тина смущается, но не находит сил в себе это скрыть. Да и желания, честно говоря, тоже. Нежится, смакуя минуты тишины.
— Я тебе верю, мой маленький принц, — прячет улыбку в его ладони, трётся носиком, — но это совсем… совсем ничего не значит, — разрывает тактильный и зрительный контакт против своего желания. — Прости, меня ждут.
— Конечно, до встречи, — проводит по плечам и встречается с благодарными океанами.
***
— Дан, что-то серьезное? — Орлов закрывает за собой дверь и впервые за последний час снимает очки.
— Ты занят? — слышит в ответ короткое мычание и продолжает: — Извини, что отвлекаю, ещё и так поздно, но не мог бы ты мне сказать номер водителя Тины? Виталик, кажется.
— Балан, что ты задумал? — давит нервный смешок. — Ты же знаешь, что Тина не любит сюрпризы?
— Я, кажется, тебя от чего-то отвлекал, — Дан резко становится серьезным, что не ускользает от занятого Орлова.
— Хорошо, я скину тебе смс-кой. Но, всё-таки, зачем тебе он?
— Решил похитить твою подругу, — смеётся так открыто, что эту беспечность перенимает и Паша. — Спасибо, самый важный и вечно решающий какие-то проблемы, человек.
— У неё интервью для журнала после обеда. Верни её хотя бы к утру, ладно? Знаем мы такие «похищения»
— Господи, Орлов, угомони свою фантазию, — желают друг другу удачи и возвращаются к своим делам.
***
Тина старается не уснуть прямо в машине. Время позднее, день тяжёлый. Отряд тараканов начинает медленно перекладывать детали сегодняшнего разговора в гримёрке с полки на полку. Она правда хочет вникнуть в каждое его слово, вспомнить все касания, его успокаивающий и завораживающий голос, но глаза предательски закрываются.
— Здравствуйте, это кто? — слышит звонкий голос водителя и нехотя выбирается из сладкого плена. — Да, узнал.
Пытается отвлечься, цепляется за отголоски фраз, но Морфей оказывается сильнее. В следующий раз открывает глаза, когда гладкий асфальт сменяется на какую-то щебёнку. Поднимает голову выше, разглядывая незнакомую местность.
Смотрит в одну точку и гоняет мысли по кругу до тех пор, пока машина не останавливается на обочине. Отлипает от стекла и смотрит с непониманием, пока дверь не открывается и не впускает прохладный ветер.
— Дан? — смотрит удивлённо, совсем не ожидая его здесь увидеть.
— Ты чего застыла, малышка? — протягивает ей ладонь. — Забирай свой рюкзачок и пошли.
— Куда? — пытается рассмотреть пространство за его спиной, но видит только расплывающиеся в темноте кромки деревьев.
— Слишком много вопросов, Кароль. Пойдем уже.
Тина поворачивает голову вбок, замечает улыбающегося Виталика и понимает, что он явно был в курсе событий. Послушно семенит за мужской фигурой к машине.
— Дан, что происходит? — тянет его руку на себя перед самым автомобилем. — Куда ты меня…
— Тише, подожди, — обхватывает её плечи руками и улыбается такому потоку вопросов, — я тебя напугал?
— Я не люблю такие сюрпризы, — опускает голову вниз, как провинившийся ребенок.
«Стоило воспринять слова Паши всерьёз».
— Зато пиццу с лишними калориями любишь, — тихонько протягивает, пытаясь сгладить углы.
— Пиццу? — смотрит на него совсем как девочка. Глаза сияют, уголки губ постепенно ползут вверх.
— Её родимую, с большим количеством сыра, — щёлкает по кончику носа и заливается смехом от того, как она морщится. — При таком раскладе мне удастся тебя украсть на несколько часов? Или отвезти тебя домой?
— Это незаконно… — начинает возмущаться и тянется к дверной ручке.
— Хочу показать тебе одно место, — разворачивается вполоборота, наблюдая за тем, как она развязывает свои ботинки. — Сильно устала?
— Ну такое… Не то, чтобы… Ну, вообще, да, — притягивает к себе коленки, обнимая их как можно крепче.
— Может лучше домой?
— Ну уж нет, ты меня отвезти куда-то хотел, вот и вези, — показывает ему язык и отворачивается.
Дан включает подборку старых песен, которые были хорошо известны и ему, и Тине. Вместе подпевают, обсуждают артистов. Общаются так, словно знакомы тысячу лет.
— Как тут красиво, — прикрывает рот ладошкой, рассматривая покрывшееся льдом озеро. Света фар едва хватало для того, чтобы его рассмотреть, но Тине это вовсе не мешало. Рассматривает его через лобовое стекло, а затем резко поворачивается и спрашивает:
— И где обещанная пицца?
Дан достаёт с заднего сидения коробку и замечает, как Тина выглядывает из-за его плеча. Смеётся, совсем не скрывая этого. Понимает, что готов приносить ей эту дурацкую пиццу в обмен на одну из самых её счастливых улыбок. Кладёт коробку прям ей в руки и наблюдает за тем, как она мечется от кусочка к кусочку. Резко закрывает содержимое, отодвигает от себя и жалобно произносит:
— Я не могу. У меня диета.
— Ну хотя бы кусочек, — забирает коробку к себе на колени, — пока никто не видит.
Азарт вперемешку с желанием накрывают Тину с головой. Она видит, как Дан приподнимает один кусочек пиццы, и сама тянется к нему навстречу. Откусывает и чуть-чуть отстраняется, ловя пальцами расплавленный сыр.
— М-м-м, Дан, это очень… — пытается выговорить с набитым ртом, облизывая по пути губы и подушечки пальцев.
— Прожуй сначала, никуда она от тебя не денется, — не успевает договорить, как Тина тянется за второй порцией. — Тебя хоть кормили после съёмок?
Наблюдает за тем, как она совершенно доверчиво ест из его рук. Уже и на озеро не обращает никакого внимания, вытягивая губы в трубочку и захватывая свисающий сыр. Дурачится. Смеётся. Дан и сам поддается тому, как аппетитно поедает этот запретный плод напротив сидящая девчонка. Понимает, чему она так обрадовалась. Пицца действительно была вкусной.
— На Жемуку похож, — смеётся при виде его счастливого выражения лица. — Ой, у тебя тут кусочек сыра, — показывает на уголок своей улыбки.
Дан облизывает губы, а затем интересуется:
— А сейчас? — смотрит ей в глаза.
— Всё ещё есть, — тянется ближе к нему, упираясь одной рукой в кожаный чехол сидения. Кончиком языка проводит влажную дорожку вдоль губ, а затем целует верхнюю.
Начинает задыхаться, когда Дан отвечает на её несмелый поцелуй. Не смеет его углублять, наоборот, касается губ аккуратно и нежно, боясь напугать очередным движением.
А она, в свою очередь, никогда не признается, что никакого сыра там вообще не было. По крайней мере точно не сейчас.
Дан отстраняется первым, боясь, что если не сделает это сейчас, то это действие повлечет за собой несколько шагов назад. А ему бы этого совсем не хотелось. Смотрит на нее и видит только пунцовые щёки. Тянется к ней пальцами, поглаживает нежную кожу.
— Не смущайся, — произносит совсем тихо. — Даже если это всё ещё ничего не значит.
— Проблема в том, что когда я рядом с тобой, — трётся щёчкой о его ладонь. Вызывает у него улыбку, и сама поддаётся бурлящим внутри эмоциям, — то смысл сразу же находится. Но когда тебя нет… я не знаю. Это как вода подо льдом, — показывает пальчиком на лобовое стекло. — Мы же знаем, что она там, хоть и не видим. Но знать иногда недостаточно, понимаешь?
— Понимаю, — конечно, он всё понимает, даже без слов, в одном лишь взгляде. — Но то, что ты знаешь, что она под кромкой льда, тебе даёт какую-то уверенность?
— Возможно, частично, — задумывается, кусая указательный палец. Продолжает смотреть на блестящее озеро, выпадая из реальности.
Он решает оставить её наедине со своими мыслями. Мешать ей сейчас совершенно некстати. Смотрит на время, а затем на уставшее девочкино лицо. Упирается локтем в сидение и тянется в ее сторону, хватая пальцами ремень безопасности. Пристегивает её, а затем встречает такой красноречивый благодарный взгляд. Кивает ей, отвечая на все невысказанные вопросы.
Едут в абсолютной тишине, изредка поглядывая друг на друга. Тина поворачивается на одну сторону, кладёт голову на ладошки, подпирающие щеку, и запоминает каждую родинку на его лице.
«Я желаю вам любви, в которой вы будете знать каждую родинку и сможете создать звездное небо из этих знаков».
Пропевает про себя «Космічні почуття». Словно так и надо. Ночь. Пустая трасса. Она, полусонная и совершенно не знающая, что делать дальше. Он, невозмутимый и чуткий, мастерски скрывающий трепет внутри. И множество звёзд вокруг.
Стоят десять минут около дома, не имея никакого желания заканчивать этот бесконечный день.
— Независимо от того, что ты решишь, — прокашливается после затяжного молчания, чтобы звучать как можно тише и мягче.
— Мы, — ищет его руку и, как только находит, сразу же делает замок. — Мы что-нибудь придумаем… наверное.
— Наверное, — неуверенно повторяет. Берёт обе её руки и подносит к губам, оставляя сначала тёплое дыхание, а после несколько коротких поцелуев. — Только без меня не решай. Мы ведь вернётся ещё к этому? Вместе.
— Вернёмся, — высвобождает большой палец и пробегает им по нижней губе. Долго решается, но желание коснуться его не только пальцами берет верх. Звонко чмокает в центр губ и сразу же отстраняется. — Спасибо тебе… Доброй ночи.
Выходит из машины и машет ручкой. Улыбается куда-то в темноту, чувствует себя почти счастливой, поднимает голову вверх и шепчет тихое и единственное «Спасибо».
