***
Шевеления под боком усиливаются, и Дан рефлекторно открывает глаза, поправляя упавшие на них же кудри. Видит рядом с собой полураскрытую Тину, тянется за краем одеяла и накрывает её почти по самый нос. Девушка переворачивается, стягивая ткань ниже. — Мм, — несогласно мычит, всё ещё пытаясь избавиться от одеяла, — жарко. Дан, ещё не до конца проснувшись, рассматривает, словно недовольного ребёнка, протестующую Тину. Ей всё-таки удаётся полностью скинуть с себя одеяло, но она практически сразу же сворачивается в позу эмбриона и ищет мужское тело. Сводит брови к переносице, морщится, когда смех Дана разливается приятными нотами над головой. Мужчина кладёт руку на лоб, проверяя температуру, и встречает сонный взгляд, направленный на него. — Ну и напугала ты меня ночью, — голос хрипит. — Как ты себя чувствуешь? — Уже хорошо, — улыбается. — Точно? — целует в лоб и отстраняется. — Я так не думаю, — с прищуром смотрит на неё, стараясь выведать состояние. — Мне уже правда лучше, — сильнее обхватывает мужскую руку и трётся об неё носом. — Кушать не хочешь? — всматривается во всё ещё сонные глаза, которые отливают бесконечным счастьем. — Хочу, — улыбается, получая утреннюю ласку от солнца, лучи которого бегают то по волосам, то по телу, — но давай ещё немножко полежим? — Ползи ближе, моя солнечная девочка, — приподнимает руку, и Тина укладывается ему на грудную клетку. Её сразу обволакивает чрезмерная теплота слегка заболевшего тела. Дан хмурится, притягивает к себе Тину как можно ближе и зацеловывает её затылок. Вдыхает полной грудью, успокаивается и позволяет себе закрыть глаза. Ему нужно немного отдохнуть. — Больше я на твои провокации не ведусь, Тин, так и знай. И вообще, где твои носки, которые я с трудом на тебя натянул ночью? — Носки? — она поднимает свою голову, нарушая покой Дана. — Я не знаю. Мужчина аккуратно встаёт, наклоняется к другому краю кровати и громко смеётся. Поднимает с пола пару тёплых вязаных носков и принимает сидячее положение. — Давай ногу, — Тина шевелит пальчиками и вытягивает стопу навстречу раскрытой ладони. Дан ловит ее пальцами, крепко обхватывая лодыжку. Проходит указательным по пяточке, и девочка заливается смехом. Поправив носок на второй ноге, он задумывается о чем-то своём, пока не отвлекается на протянутую ладошку. Возвращается на своё законное место, вновь обнимая Тину.***
Она поднимает ногу на стул, обнимает колено и быстро, едва касаясь посуды, перемешивает ложечкой молоко. Рассматривает, как оно смешивается с тёмной жидкостью, устанавливая свой баланс между чёрным и белым. Растворяется. — Они к бабушке поехали, только к вечеру вернутся, — Дан разворачивается с тарелкой в руках, на которой лежали приготовленные тосты. Замечает летающую в облаках Тину и останавливается у стола. — Я тебя, наверное, уже утомил своими рассказами, да? — Что? — поднимает голову вверх. — Прости, пожалуйста, я задумалась. — Температура не поднялась? — оставляет тарелку и подходит к ней. Одной рукой упирается в спинку стула, а вторую прикладывает ко лбу, куда затем опускаются и губы, чтобы убедиться в том, что его предположения неверны. — Тебя беспокоит что-то? — Нет, Дан, все хорошо, — его пальцы приподнимают подбородок, и растерянный взгляд поднимается выше. — Я всего лишь задумалась, — она обвивает руками его талию и прижимается щекой к его животу. Растирает кожу на пояснице, поглаживая её своей маленькой рукой. Слышит тяжёлый выдох Дана и понимает, что он ей не особо-то верит. Но пока она окончательно не разберется со своими тараканами в одиночестве, звать его на помощь не будет. — Завтракать будешь, или мне тебя покормить? Выпускает Дана из своих объятий, вновь заглядывает ему в глаза и растягивает уголки губ. Дарит свою самую искреннюю улыбку, рассеивая напряжение, и следит за тем, как он садится напротив и начинает есть свои тосты. Он протягивает один ей, они оба хрустят и наполняют большую кухню звуками смеха. — Пошли погуляем, раз уж мы здесь вдвоём остались, — останавливается у плиты, помогает ему убирать продукты в холодильник. — Не будем же мы тут в заточении сидеть. — Ага, чтобы я тебя опять полночи откачивал? Я бы не отказался от тихого часа, между прочим, — показательно трёт перед ней переносицу и зевает. — Не так я себе бессонные ночи с Тиной Кароль представлял. — Всем вам только секс подавай, — устремляет свой взгляд в окно, погружаясь в свои воспоминания. Дан замечает, как былой огонёк потухает и девочка едва ли не плачет. — Кто такие «все»? — аккуратно интересуется, но ответа так и не услышал. Подходит к ней, обнимая за плечи, и шепчет на ухо: — Только если тепло оденешься. Она поворачивается сама, смотрит на него долго, а затем становится на носочки и нежно целует. Одними губами высказывает всю свою благодарность, не имея желания ни разрывать поцелуй, ни углублять. Дан наклоняется чуть ниже, придерживает её рукой за талию, пока Тина отважилась на такой поступок. Выходя на улицу, она держит его за руку, захватывая пальцы в замок. Молчит, вслушиваясь в его историю из детства и то, как вообще появились эти качели в их дворе. Опускает взгляд на их переплетённые руки, а затем тянет рукав своей толстовки ниже, накрывая тонкие пальцы. Она улыбается, но так ничего и не говорит. Лишь сильнее прячется под слоем теплой мужской толстовки, наспех накинутой на себя. Раскачивается, болтает ножками в воздухе, пока Дан пытается разгадать причину такой резкой смены настроения. Садится перед ней на корточки и упирается ладошкой в сиденье между ног. — Не убегай от меня, — произносит тихонько, глядя на неё снизу вверх. — Что случилось? — Я так невозможно сильно тебя люблю, — запускает руку в его волосы, спускаясь ниже, поглаживает за ухом. — Что тебя тревожит, милая? — Твоя забота, — выдаёт на одном дыхании и замолкает на некоторое время. Дан молча ждёт, не торопит её, но хочет узнать ответ как можно скорее. — В последний раз… Я звала домой… Я влюбилась, как маленькая девочка, верила во все обещания, но надежды оказались ложью. Каждый раз старалась окутать нежностью, спокойствием, хотела быть домом, в который хочется всегда возвращаться… Тянется к её ладошкам, накрывает сверху своими. Видит, что она хочет сказать что-то ещё, но теряется, боится быть отвергнутой. — Помнишь, когда зимой ты приехал в больницу и рассказывал мне сказку вместо Паши, который застрял где-то в пробках из-за метели? — Дан кивнул, вспоминая тот момент, как она старалась не уснуть, слушая его рассказ. — Я тогда тебя выгнала, испугалась. Ты был в тот момент таким настоящим, а я… а что я? Я боялась, что больше никогда не полюблю, хоть и желала этого каждую свободную минутку. А потом ты приехал играть в снежки, — смеётся, — представляешь, как я обрадовалась? Не думала, что ты вырваться сможешь. И с того дня «забота» стала синонимом твоего имени. А я не привыкла, чтобы кто-то оберегал меня. Это так страшно. Она смотрит на него сквозь пелену в глазах. Её беспокоит мысль о том, что однажды, если не сейчас, ему надоест бороться с её тараканами, вечными страхами, которые отпускают её ненадолго погулять и ждут новой встречи. — Я каждый раз играла с огнём, рисковала, делала необдуманные и неоправданные поступки. Но меня так тянуло к этому свету, что я не боялась превратиться в пепел. Я всё о них знала, хоть он и пытался это скрыть. Не задавала вопросов, молча ждала, хотела быть лучше неё. Но каждый раз, прижимаясь к его груди ночами и заглядывая в глаза, я видела там её. Я знала, что физически он в этот момент со мной, но мысленно… — И после всего этого ты моя? — он испуганно шепчет, ещё крепче пряча маленькие кулачки в своих ладонях. Её хватает лишь на кивок. И на скатившуюся по щеке слезу. Сейчас перед ним сидит девочка, которая когда-то обожглась и закрыла себя от любви на множество замков. Она была рождена для любви, и сейчас ему хочется одарить её этим чувством сполна. — Дан, — каждая клеточка внутри неё дрожит. Голос срывается, а вторая слеза уже торопится догнать предыдущую. — Да, родная, — одной рукой тянется к ее лицу, нежно вытирая тыльной стороной влагу на коже. — Я понимаю, что это прозвучит смешно и глупо, — всхлипывает, — но, пожалуйста, пообещай мне, что ты… — Обещаю, — всё ещё гладит её по розовеющей щеке, напитывая девочку безграничной любовью. Он понимает её без слов. Читает по глазам. — Никогда? — Никогда-никогда.***
— Я так понимаю, ты ему не всё сказала, — Орлов останавливается на перекрёстке, пропуская пешеходов. — Решила, что имена здесь ни к чему. Как думаешь, ему сильно надоели мои приветы из прошлого? — поворачивает голову влево, встречаясь с недовольным взглядом. — Тин, ну что ты такое говоришь? — смотрит на время и постукивает нервно по рулю. Они едва не опаздывают из-за киевских пробок. — Он ведь любит тебя, и ты это знаешь. — Знаю, но это не отменяет тот факт, что ему эти разговоры могут быть неприятны, — от волнения поправляет края кардигана, запахивает ещё больше и прячется за свисающими у лица прядями волос. — Ему досталась самая ужасная женщина на этой планете. — Вы стоите друг друга, — Паша успевал шутить на излюбленную тему. — Он очень прямолинейный человек, и, если бы ему что-то не нравилось, сказал бы тебе напрямую. Не переживай по пустякам. Ты едешь к нему на студию дописывать дуэтную песню после отдыха у его родителей и считаешь, что что-то не так? Кароль, признавайся, сколько раз пела «Горіла сосна палала» под молдавское с мамой Людой? — Да ничего мы не пели, — давит смешок, но старается держаться уверенно. — Не неси чушь. — А врать ты так и не научилась, подруга, — Паша смеётся на всю машину, поглядывая на стесняющуюся Тину. — Ну хорошо, — поворачивается боком, — было один раз. Только никому не говори, ладно? — Ну ты странная. Даже если и расскажу, мне никто не поверит. Людмила, наверное, без ума от тебя. — У него чудесная семья, — окунается в тёплые воспоминания, совсем позабыв о Паше. Он привозит её на студию звукозаписи, здоровается с Даном, уточняет некоторые детали с ним и оставляет их, уезжая по делам. От волнения и посторонних глаз она путается в словах, забывает вовремя вступить. Смотрит растерянно на Дана, который старался как-то её успокоить. Он отпускает команду на небольшой перерыв, а сам подходит к ней со спины, утыкаясь носом в макушку. Тина расслабляется в его объятиях, упирается головой в плечо и впервые свободно выдыхает в его присутствии. — Ты чего такая напряжённая? — спускается пальцами к ребрам и легонько пробегается, вызывая щекотку и тихий смех. — Тяжело и страшно делить тебя, песню, нас при ком-то чужом, — признаётся ему честно, зная наверняка, что он поддержит. — Под апрельским светом, — Дан раскачивает её из стороны в сторону, не спеша напевая строчку из песни. — Я ищу ответа, — Тина закрывает глаза, поддаётся его чарам и, наконец, отпускает тревоги. Поёт вместе с ним, разделяя этот момент единения близких душ. Не закрыться, не убежать, как в самом начале пути, не думать только о себе… Ей сложно, ведь она привыкла всегда рассчитывать только на себя, ну и на Пашу, в редких случаях. Довериться и расправить крылья — вот чего она хочет. А с ним ни летать, ни падать не страшно. Они вместе спели почти всю песню и после прихода ребят записали идеальный дубль. С благодарностью смотрела на него, отмечая в голове, что раньше песни о своих чувствах пела в одиночку. Быть рядом с ним, петь о том, что исходит из души и сердца, становится проще, несмотря на волнение. Он держит её за руку, обсуждает перенос эфиров и предстоящий дуэт. Дарит надежду на завтра, будучи неуверенным в сегодняшнем дне. Сам не понимает, чего ожидать от пандемии, но поддаться этому перед ней не может. Он должен быть спокойным за себя, за неё, за них. — Напиши мне, когда будешь дома. И не смей переживать, мы со всем справимся, никакой вирус нас не победит, — двумя пальцами поднимает подбородок и вглядывается в грустные глаза. — Мы выглядим красивой победой, — несмело потягивает уголки губ вверх. — Именно так, малышка, именно так, — прижимает к груди и зацеловывает висок. С усилием воли отходит от неё, открывает дверь машины и прощается с Пашей: — Всё, увози её от меня, иначе придётся вещать на финале из одной спальни.***
Парень что-то увлечённо рассказывает в экране ноутбука, пока взгляд падает на чёрное кресло в углу. Подпирает голову кулаком, закусывает губу и вспоминает фразу «иначе придётся вещать на финале из одной спальни». Спальня, конечно, стала бы слишком откровенным местом, а вот… — Тина, — парень смотрит на неё, лукаво улыбаясь. — Да, Ромчик, извини, — быстро моргает, выгоняя образ высокого брюнета в своей домашней студии. Всю репетицию гоняет одну и ту же мысль по кругу, боясь представить то, как на её безумную идею отреагирует Дан. Это ведь какая-то глупость. Звонит Паше, чуть ли не шёпотом рассказывает, что ей пришло в голову, и ждёт какого-то совета от друга. — Завадюк будет только рад: очередной пиар на вашей кенгуруш-паре точно мимо него не пройдет, — запинается ненадолго, подбирая слова. — Но ты ведь понимаешь, на что обрекаешь вас, когда фанаты найдут старое интервью у Осадчей и поймут, что вы находитесь в одном доме? — Понимаю, Паш, но мне так нужно сейчас быть рядом с ним, — опускает глаза вниз, не выдерживая слишком длительного зрительного контакта. — Видимо, он нашёл какие-то кнопки Тины Кароль, раз мои струны в его присутствии играют совсем иначе, — обречённо выдыхает. — Я рад видеть тебя такой, правда. Но быть с тобой постоянно он тоже не сможет, тебе стоит это понимать. В конце концов, ты не домохозяйка, а он не жена декабриста. Пойми меня правильно, пожалуйста. — Как думаешь, он согласится? — Он весь мир к твоим ногам бросит, — усмехается, — если ты это ещё не поняла. Читает его сообщения, пока съёмочная команда тащит новые провода к камерам. Её дом с роду не видел такого огромного количества людей, но среди них всех она вылавливает только до боли родные уставшие глаза. Он работал последние несколько суток на износ. В последний момент позвонить и сказать, что такой вариант песни для финала не подходит, под силу только Вове. Сидя перед камерой, она дрожит, как осиновый листик, переживает за Рому и Дана. Второй сегодня немногословен, с опущенной головой на экране. Старается оторвать его от рабочих вопросов в минуты перерыва, не перестает писать, поддерживать. Получает заботу от него в ещё большем размере, улыбается от мысли, что сейчас, когда ему тяжело и морально, и физически, он старается её успокоить, говорит, что с ним всё в порядке и главное — это её победа. Он узнал об этом заранее, когда продюсер позвонил ему с новостями об изменении песни. Говорил что-то о том, что пятая победа Тины — это красиво. На талант Индиры и количество голосов ему было всё равно. Сценарий всё-таки существует. Он долго пытался вразумить Завадюка, топил за правду и искренность в проекте, но так ничего и не исправил. Дан был всегда борцом за справедливость, однако здесь он был бессилен. Смотрит в монитор и видит искрящиеся голубые, которые за столько лет так и не поняли, что всё в этом проекте — сплошной сценарий. Понимает, что Рома — достойный соперник. Проиграть его наставнику не так уж и обидно. Он готовил Индиру к этому несколько дней, обещал ей сотрудничество и свою помощь вне шоу. — Поздравляю тебя, — обнимает крепко, целуя в плечо, — вы заслужили. — Ты все съёмки говорил о моей победе, — поглаживает подушечками пальцев его руки. — Ты точно волшебник. Мой маленький принц с другой планеты. Как ты это делаешь? — Я просто знаю, — решает подарить ей это ощущение сказки. Не хочет обрушивать на неё правду, лишая возможности радоваться, как ребенок. Смотрит на абсолютно счастливую девочку, усыпает её уставшее за день тело поцелуями и закрывает руками от весеннего ветра, который пробегает по оголенным участкам кожи вместе с мурашками. Верит, что этот ветер направит их паруса в сторону любви и гармонии. Закрывает глаза, запоминая этот вечер как преодоление очередного этапа. Хочет, чтобы время остановилось, дало им ещё несколько мгновений насладиться друг другом и никуда не спешить. Она поворачивается в его руках, обвивает ладошками шею и встаёт на носочки, нежно касаясь губ. Вкладывает весь трепет, лечит ещё не до конца зажившие раны, обещает быть путеводной звёздочкой на тёмном ночном небе и верным другом. Ощущает себя беззащитной девочкой в надёжных и крепких объятьях. Смотрит пронзительно, излучая тепло, гладит пальцем щёку. — Ты говорил, что твои качели видели всего две пары глаз, — обнимает его крепче, глядя в глаза. — Мне очень сильно хотелось сделать ответный жест, поэтому я тебя к себе и позвала. Спасибо, что был сегодня со мной. — Я же обещал быть рядом, — целует в лоб, как впервые на «Голосе». Тина смеётся, тянет за руку к скамейке во дворе, падает головой на мужское плечо и трётся об него щекой. — Я тут подумала, может, пока этот дурацкий карантин не закончится, ты останешься здесь со мной? — он слышал, как в один момент её голосок предательски дрогнул, выдавая волнение. Улыбнулся чему-то своему, взял одну её ладошку в свою и переплёл пальцы. — Остаться с тобой? — переспрашивает, словно плохо слышал её вопрос. — Ну, да. — Пока не закончится карантин? — продолжает издеваться над ней, уже не сдерживая улыбку на лице. — А подольше можно? — Только если на всю жизнь, — поднимается и целует его, зная точно, что сердце не ошибается. Тянется ближе, пересаживаясь к нему на колени. Отрывается от губ, улыбается, рисует что-то на любимом лице, пока он смотрит в небо и загадывает одно-единственное желание. — На всю жизнь, родная, и чуточку больше.