Искатель

      Бой прекратился, но напряжение никуда не ушло, пройдёт ещё хоть минут двадцать, Лука был уверен — никто не уйдёт. Сайрус стоял напротив, всего в паре шагов, и, уже не прикрываемый Рыжиком, новоиспеченный искатель глядел с осуждением. Опираться на колено, чтобы встать, Лука не решался, потому с благодарностью принял руку помощи в лице Кэйи, тот кривился от одной только картины перед ним. Рассечённая водой, оставляя после себя осколки, плитка острыми кусками впилась в кожу, близь коленного сустава. Лука, пусть и висел на Кэйе, всю тяжесть тела отдавая ему, всё равно болезненно кривился, если хоть немного менял своё положение. Почти беззвучно, будто бы одними губами шепчет «спасибо тебе, спасибо за всё». А Кэйе приятно, улыбку сдержать не выходит.       Кряхтя, Лука осмеливается задрать голову и требовать от Сайруса ответа:       — Почему вы остановились?       — А ты не рад победе? — бросает тот через плечо, он лишь едва смотрит на Луку и продолжает, — Я бы посоветовал обратиться к монахиням, всё же им даровано намного больше внимания Барбатоса — любые раны, на которые упадёт цепкий взгляд их, восстановятся, будто и не бывали на теле, но монахини, как и мы, искатели, сейчас переживают не лучшие времена. Думаю, самым разумным решением будет обратиться к Альбедо, так как он до сих пор в ответе за тебя.       Лука морщится — боль отрезвляет, глаза боле не слипаются, а мысли летят с невероятной скоростью, позволяют обдумать всю ситуацию целиком. Сайрус пожалел его — это ясно, как день в Тейвате. А вот то, что заставило его остаться на месте — очень даже интересно. Лука лихорадочно вспоминает последние секунды битвы, пока старика подхватывают под боки двое маленьких судий. Он помнит, как Лиза упоминала их: найти более неловких и лояльных судей среди искателей ещё нужно постараться. Почему выбор Сайруса пал на них?       — Ох, что-что, а так быть не должно, — Кэйа встряхивает его, кивает на ногу, мол, обрати, пожалуйста, внимание на нашу проблемку.       Шумно выдохнув и распрощавшись с лишними мыслями, Лука уцепился за основную. В последние секунды на поле выскочила Рыжик, каким образом она повлияла на старика — вопрос, конечно, хороший, но навряд ли он дойдет до ответа самостоятельно. Лука прикусил губу и, смиряясь с победой — то было обговорено изначально, что Лука отказывается от вступления в Гильдию только в случае победы Сайруса, — проговорил громко и отчётливо:       — Не думаю, что такая она представляет ценность, но знаете, победа, ведь, была всего вторичной целью, верно? Так что насчёт? — смотрит с надеждой.       — Ты в команде, как мы и договаривались, добро пожаловать. А теперь марш зализывать раны! Подходи сегодня вечером к Катерине, там всё и обсудим.       Лука глядит на Кэйю с секунду, усталая, но счастливая улыбка сама собой появляется на лице, а следующие действие ставит самого Кэйю в шоковое состояние. Лука подпрыгивает и бросается ему на шею, смеётся, тараторит слова благодарности и издаёт «ай-ай-ай» звуки, которые теряются в очередной порции смеха, искреннего и светлого.       Раздается хруст сочного яблока, сок стекает по губам, но юркий язык ловит каждую сладкую каплю, красная кожура, начищенная природным воском, поблёскивает на солнце, привлекая внимание, вынуждая откусить ещё и ещё, пока в конечном счёте на маленькой веточке не останутся висеть лишь косточки. Юный бард весело хмыкает, понимая — вдохновение его никак не отпускает.       Многим позже Лука сидел на столе в лаборатории Ордо Фавониус и сверкал своими разбитыми, окровавленными коленками. Может с ним и хотели пообщаться старшие коллеги, но, честно, то выглядело уж слишком натянуто, неловко, уж лучше миг общения с новыми людьми будет оттянут наподольше. Вваливаться и мешать алхимикам с их алхимическими штучками, непонятными простому люду, он разумеется не хотел, просто собирался туда сюда бродить по коридору, пока по счастливым стечением обстоятельств из комнаты хоть кто-то не выйдет, но — всегда же есть эта глупая частица, да? — обстоятельства решили за него. В здание вбежала Кли, ни с кем не обнимаясь, лишь махая ручкой в приветственном жесте, в припрыжку стала подниматься по лестнице. Носком ботинок задела угол ступеньки и неудачно упала, Лука, предчувствуя возможные слёзы да и — что утаивать — сам перепугавшийся не на шутку, прихрамывая ринулся на помощь. Довольная Кли приняла руку помощи, и указала на коленки:       — Гляди, Лука! — произнесла с задором, — Упала на прогулке.       Лука присел на корточки, чтобы лучше разглядеть серьёзность ранения Кли, — коленки окрасились в лёгкий салатовый оттенок, видимо от травы, рядом небольшое покраснение, а так же пара камушков, прицепившихся к коже, их Лука аккуратно стряхнул. Кли тыкнула в его оголённую коленку — Кэйа посчитал, что будет лучше разрезать новую вещь, создавая из неё дизайнерские шорты а-ля Кэйа Альберих.       — Ой, а мы с тобой как близнецы, и у тебя болит, и у меня болит, — она переводила пальчик то в сторону Луки, то указывала на себя, — и оба пришли к Альбедо, да?       — Сильно болит? — Лука зацепился за одну фразу, смотря на чудо ребёнка: и на улице упала, и по дороге к брату навернулась, а всё равно стоит улыбается. Рыжик, будто прочитав его мысли, закатила глаза: «ты ж такой же, два сапога — пара» — читалось в этом действе.       — Совсем нет! Просто Альбедо говорил, если что-то случится: если Джинн будет злиться или поранюсь — сразу со всех ног бежать к нему, главное успеть. Тебе ведь так же говорил?       — Наверное? — Лука попытался перебрать всё, что они успели обсудить, и припомнил: что-то такое да было, но явно в другой формулировке.       — Идём!       В лабораторию ввели насильно, потянув за руку, а сопротивляться, как словесно, так и физически — не было сил. Дверь хлопнула, и баночка в руках Сахарозы дрогнула, выливая жидкость в колбу чуть большим количеством, на которое та рассчитывала, это Лука понял по тому, как колба вмиг оказалась на расстоянии вытянутой руки — подальше от лица. Всё забурлило, из красивого сиреневого оттенка переходя в тёмный, стальной синий. «Какова вероятность того, что сейчас город взлетит на воздух?» — подумалось ему, но сама Сахароза порадовала его расслабленными плечами и облегчённым вздохом.       Альбедо же приходу сестры ничуть не удивился, отложил альбом и уголь, обернулся на дверь, переводя тёплый взгляд с одного гостя на другого. То ли Лука умеет расположить к себе людей, то ли те делают скидку на его беспомощность.       — Прошу вас, ничего не говорите, — встал он в задумчивую позу, раскидывая варианты: что же случилось с Кли, а что с Лукой?       — Хм, Лука проиграл Сайрусу, из-за этого Кли решила подорвать того, и теперь вы вдвоём объявлены в розыск по всему Мондштадту? — предположил громкий алхимик сбоку от входа. Лука, не ожидавший узреть третье лицо, громко чертыхнулся, но тут же попросил прощения за резкость.       — Всё не так было, эа… — говорил тихо и медленно, надеялся, что новый человек — высокий, приятный, но неприметный внешне — назовёт своё имя, ибо, не знать того, кто знает тебя, как считал сам Лука, дикость и невежество. Но в разговор вступила Сахароза — колба из рук была закупорена и отставлена в огромный стеклянный шкаф в тени комнаты.       — Ты выиграл? Мои поздравления, Лука!       Альбедо указал на один из столов, на том не было ничего кроме склянки с небольшими сверкающими существами. Кли будто бы привычно прошла до него и по забавному уселась, барахтая ножками. Альбедо продолжил смотреть на Луку, а на непонимающий взгляд, очередным приглашающим жестом указал на стол.       — Кровью не от неё пахнет. И, Лука, для тебя же будет лучше, если ты не станешь прятать ни одну из ран.       Лука потупил взор и с видом побитого щенка направился к своему нынешнему товарищу по печали. Он по-новому взглянул на колени — за то время, что он бродил по коридору, боль стала ощущаться иначе, боле она не перенимала на себя всё его внимание, от того и мысли о ней ушли на второй авось и вовсе третий план. Небольшое воздействие на колено, и плитка, плотно впившаяся в кожу, проехалась по тканям, разрезая. Тонкая струйка крови побежала по застывшему, грязному пути своей сестры, в панике Лука приложил руки, чтобы не запачкать белые полы и кристально чистый стол. Боль вернулась с новой силой, и теперь от неё хотелось заскулить. Сахароза быстро сориентировалась, приложила какие-то платочки, вмиг впитывающие кровь. Она отвернулась за новой порцией платков, чтобы отчистить руки Луки, а ему самому приходилось отдёргивать те каждый раз при очередном желании упереться ими в стол, чтоб ничегошеньки не запачкать. Альбедо, как и подобало старшему брату, присел сначала рядом с Кли, разглядывая ранки: совсем немного кожу содрала, отсюда и покраснения, с таким чудом разработки, что и раны излечивает, и от ожогов избавляет и даже волосы способны заставить расти, такие травмы — не беда.       После процедуры Кли выдали конфету за терпение и невероятную силу духа, Луке тоже хотелось конфет, но, как сказал Альбедо после их первого совместного обеда — ему сладкое противопоказано. Лука недовольно фырчал всю последнюю неделю, ведь, ёлки, те всего лишь провоцировали сыпь — ничего больше не происходило! Но наказ Альбедо всё же продолжал выполнять.       — А у меня будет стимул терпеть боль? — интересуется, хоть и знает, что ничего вкусного не получит. Альбедо улыбается и отрицательно ведёт головой — что же, это было ожидаемо.       Для вида надувшись, Лука закрывает глаза и готовится к боли. Альбедо шумит металлическим пинцетом, прижимая одну сторону к другой, те, звонко брякают при столкновении вновь и вновь с завидной точностью метронома. Только зачем это было сделано — Лука не понимал. Сначала он почувствовал прохладу на коже, очередное средство на основе крио слайма — предположение образовалось само собой. Очень быстро чувствительность кожи спала, всё, что он ощущал в ноге — небольшое покалывание непонятно от чего. Звяк — и в под кожей началось движение, Лука промычал от неприятного ощущения, будто глубоко под кожу ввели широкую иглу, но проверить ту забыли — изогнутая, она впилась в кожу так, как никто не ожидал, а когда поняли, что лучше бы её достать, резко потянули, а она неожиданно стала рвать и ткани, и нервные окончания, как бы насмехаясь, выводя его на слёзы от резкости и нестерпимой боли. Вот же! И откуда только такие ассоциации?       — Прости, нужно было достать его целиком, не позволив даже маленькому кусочку отколоться и остаться в теле, дальше будет легче, остальные осколки не впали так глубоко, — обнадёживает Альбедо и, чтобы расслабить Луку просит, — расскажешь, чем закончился бой с Сайрусом?       Лука открывает глаза, делает глубокий вздох и пересказывает историю с самого начала, потому что ну мало ли, Альбедо что-то упустил. Говорит про отважную рыжую с восхищением не иначе. А та, до этого следившая пристальным взором за каждым движением алхимика, по ощущениям, коль тот сделает что-то не так с Лукой, — вцепится ему в глотку острыми зубами и не пожалеет; на похвале довольно завиляла пушистым глянцевым хвостом.       К вечеру Лука, как и было «обговорено», ждал у стойки Катерины, правда не решаясь подойти. Шорты а-ля Кэйа Альберих он без сожалений засунул в шкаф, как можно дальше от собственных глаз. А так же было принято решение надеть чуть более свободные штаны, чтобы те лишний раз не натирали бинт. Альбедо обещал, что рана полностью залечится дня за два, максимум за три, если сам Лука чего-нибудь не учудит. Мысленно Лука отметил свою схожесть с Кли. Он точно что-нибудь да учудит.       В руках сжимает гримуар в фиолетовом блоке, расписанном серебряными нитями, формами подобными цветам. Очень красивый, именной. Лиза, когда Лука рассказывал про свои проблемы несколько дней назад, просто взяла и отдала его. Разумеется, он обещал вернуть тот в целости и сохранности, но факт того, что она доверяет что-то столь ценное для неё, грел душу. Успокаивая громко бьющееся от предвкушения сердце, он раз за разом проводил пальцами по корешку. Сейчас подойдёт Сайрус, и его введут в курс дела.       Рыжая, царапая дерево, взобралась на одно из зданий, подставляя мордочку под потоки ветра. Шерсть и длиннющие усы колыхались, будто высокая трава в бескрайнем поле, предоставленная только лишь себе и природе. Умиротворяюще спокойная. Внимательная к тишине, но ни к людям в ней, — к миру, состоящему из неё. Завораживающая, отличная от других кошек, одна на всём белом свете. Утки поднимаются в небо, сменяя свою локацию — они обязательно вернутся сюда, но только тогда, когда сами того захотят. Рыжик же может их только проводить, скача по крышам, но какой тут толк? Не подняться ей боле в небеса, ни вспорхнуть, как пёрышко, удерживаемой навесу сильным, могучим ветром. Ей бы очень хотелось вернуться во времена, когда они посмели думать, что будут счастливы всегда.       — Итак, Лука, — Сайрус появляется из-за спины, массивная ладонь ложится на плечо.        Лука вздрагивает, разжимая пальцы, гримуар, под своей собственной тяжестью, начинает падать, но спустя мгновение исчезает, образуясь за спиной того, ни к чему не прикреплённый, весит лишь по той причине, что того захотел Лука. Лиза быстро объяснила принцип дополнительного пространства, сказав важную вещь: «не нужно думать об этом слишком много, просто хочешь, чтобы что-то материализовалось, и оно, подчиняясь твоей воли, материализуется», а сам Лука очень быстро освоился. И, что забавно, ощущалось это до невозможного правильно, будто тело всё это время изнывало от того, как ему хотелось что-то спрятать в иное, доступное только ему пространство.       Сайрус, не обращая внимание на реакцию Луки, продолжает:       — Сегодня идём в четвером на особое задание. К слову, знакомься, — он насильно разворачивает Луку, заставляя посмотреть на остальных искателей, — это Фишль, — девушка, на которую он указал, демонстративно откинула волосы и покрутилась, Лука помнил её, именно она помогала Беннету судить их с Сайрусом бой, и именно ему посчастливилось узреть её небольшую странность во всей красе. Она будто бы жила в своём собственном, ярком и насыщенном мире. Фишль хотела заговорить, но Сайрус продолжил, громко и чётко, — а это Паллад, — высокий юноша, волосы средней длины, собранные в низкий хвост, из примечательного в нём пожалуй было лишь соблюдение традиционной формы Гильдии искателей — он, как и Сайрус, одет был в яркий зелёный костюм с красными вставками, но на шее болтался незатянутый такой же красный галстук. Лука поморщился, если ему прикажут носить эту форму, он, разумеется — а как иначе? — конечно же, ни за что этого не сделает.       — Вы, вероятно, меня уже знаете, но всё же, меня зовут Лука, буду рад работать с вами, — этим двоим он слегка поклонился, стараясь быть как можно доброжелательнее. Сайрус хмыкнул. С ним уж явно ничего не выйдет.       — Краткий экскурс: мы, искатели приключений, являемся наёмной рабочей силой, иногда нас нанимают гражданские, иногда рыцари, иногда жители других мест. Искатель — это тот человек, который без особых раздумий рванёт на передовую; искатель — это тот, кто нужен всем и всегда; искатель — это тот, кто вступит в бой с любым врагом, будь то погодное условие или огромный дракон. Однако для меня искатель — это семья. Поэтому, Лука, помни всегда, что и ты теперь моя и их, — Сайрус демонстративно обводит взглядом Фишль, Паллада и Катерину, нарочито медленно, стремясь показать важность момента. Лука чувствует невероятный пафос, исходящий от главы Гильдии, и ему это чертовски нравится. — семья. Уж поверь, в обиду никто тебя не даст, но и ты будь готов не дать в обиду другого, стоять на его стороне до конца.       — Господин Сайрус, — обращается Паллад, — мы готовы выступать, но что нам предстоит сделать?       — Рыцари Ордо Фавониус недавно передали нам новое задание: разведчики донесли, что на утёсе Звездолова был разбит лагерь похитителей сокровищ. Место они выбрали своеобразное, люди там бывают нечасто, а товарные аэростаты и то реже. И всё же, за короткий срок они ограбили более двенадцати путников. По предварительным подсчётам их две дюжины, однако кто знает, сколько ещё их спрятано в тени?       — И что же ты предлагаешь?       — Я и Паллад притворимся обычными нелепыми путниками, эти разбойники не глупы, конечно, но лакомый кусочек упустить побоятся. Вы же спуститесь с Пика Звездолова.       — Как мы должны забраться туда, при этом не привлекая к себе внимание? — скептический взгляд и сложенные на груди руки говорили за Луку больше любых из возможных слов.       — Обойдёте и поднимитесь с другого склона, — скептицизм сменился удивлением, — самое время начать развивать свои физические способности, мальчик.       Лука недовольно фыркнул, лишь позже вспоминая, что обещал себе быть чуточку сдержаннее, благо глаза не закатил — и на том спасибо. Казалось, Сайрус проходит некую внутреннюю борьбу, убеждает себя — с новичком нужно быть доброжелательнее, но доля надменности всё же чувствуется.       По сути уж кому как не Луке должно быть плевать, да? Он только преследует свои цели, и по логике ему следует наплевать на то, что о нём думают другие, их чувства, которые он может задеть случайно брошенной фразой — ничто для него не значат. Быть эгоистом. Может именно такой он, настоящий. Почему никто из окружающих его сейчас людей даже не предположил этого факта? Возможно он — одиночка, бешенный волчара, которого следует закрыть в клетке на семь замков, да ключ выкинуть с какой-нибудь скалы, и держать подальше от цивилизованного общества. Но сердце неприятно, ноюще сжимается при одном взгляде на Кли, хочется проводить все свои дни рядом с Лизой, Альбедо и как можно больше надоедать Кэйе, сводить с ума его одним своим присутствием, будто бы рядом с людьми, взаимодействуя с ними, легче дышать, легче жить.       Сказать по правде — на эту тему можно загоняться очень долго, но так ни к чему и не прийти. А неоправданные страдания не несут за собой ничего хорошего, это будто бы та истина, которую он знал всегда.       Сейчас, как кажется Луке, лучше в принципе не думать, выполнять то, что просят, возможно и придёт к чему, и пройденный путь сделан будет не напрасно. Авось повезёт!       — Всё будет сделано на высшем уровне! — обещает, но на особо сильно раненую ногу всё ж коситься.       Сайрус вмиг расцветает: морщинки на лбу пропадают, довольная улыбочка возникает на лице и теперь сверкает солнечными бликами кожа — будто он только и ждал этих слов.       — Вот это вот по нашему, умница, Лука! — перемена его слишком явна, скачет из одного настроения в другое, точно зайчик, но сам Лука позволяет себе списать такое поведение Сайруса на незнание — а как, собственно, к этому самому Луке относиться.       Лука косится на Фишль, а та, отбросив копну светлых волос за спину, эффектно обходит, патрулирующего город, рыцаря, выдвигаясь в путь, за пределы города. Он оборачивается на искателей и, не заметив возражений, спешит за Фишль, догоняя ту уже на мосту.       — Не переживай, мой юный подчиненный, — произносит она вальяжно, — Принцесса осуждения дарует тебе свою уверенность, а так же прикроет спину и в нужный час обсыпет градом стрел правосудия всех твоих врагов! — Лука проглатывает сварливое «я точно выгляжу старше тебя» и обращает внимание на заговорившего фамильяра.       — Миледи хотела сказать, что с радостью поможет вам освоится в новой компании.       — Просто моя свита должна получать лишь лучшее, чтобы в определённый момент выстоять, стоя со мной на равне, плечом к плечу!       — Моя леди пытается сказать «искатели приключений достойны всего мира».       Всё же на свете хватает чудаков — подумалось Луке, и после очередного стука каблуков по плитке взметнулись в небесную высь голуби, а мальчик, как и раньше, в их первую встречу, метнул сердитый взгляд. В отличии от Лизы, Фишль прошла мимо, не обращая внимания на такую мелочь. Рыжик, уже привычным действом, запрыгнула Луке на плечо, сворачиваясь клубочком, голову укладывая то ли на хвост, то ли на ключицу.       — Смотри не засни, — предупредил Лука, вспоминая один из таких случаев, когда рыжая действительно закимарила и свалилась на пол — никто не успел её поймать. В тот день, Лука сидел на коленях, держал её на руках, осматривая на видимые повреждения, а после даже к Альбедо потащил — на всякий случай, мало ли что он мог лично не заметить. В общем, перепугался знатно, а Рыжик просто, размеренная сном, очень медленно соображала.       Рыжик то насмешливо мяукнула, но всю дорогу глаза держала открытыми — исключительно по той причине, что ей самой хотелось наблюдать красоту Мондштадта.       Обойти утёс решили со стороны озера, путь безопасный, и со стороны лагеря проглядываться не должен. Тут уж Лука не удержался и отметил осведомлённость и продуманность Фишль в таких вещах, она ответила как-то странно и очень длинно, но Оз — ворон-фамильяр — бросил более краткое и понятное «Миледи хотела сказать, что ваш комплимент ей приятен», Лука кивнул. Путь продолжили в тишине, Фишль лишь скосила глаза, когда «часть её свиты» обошёл витиеватый ручеек за три метра. И тут решила промолчать. Интересно, его проблема известна всему Монду или весть уже давно ушла за его пределы? Чувства от всего этого какие-то двоякие, то ли радоваться тому, что не придётся каждому встречному поперечному товарищу на одно задание объяснять свои «особенности», то ли грустить, живя с ощущением, что все только и делают, что обсуждают эту новость.       Лука делает тяжёлый протяжный выдох, отдавая вместе с ним ветрам всю тленность бытия, когда созерцает склон, на который им предстоит забраться. Пока что складывается такое впечатление: в гильдии существуют наголову отбитые люди. Потому что только таковым могло прийти подобное в эту самую отбитую голову. Фишль в припрыжку подбегает к склону, подпрыгивает высоко, сразу же хватаясь за небольшой выступ, подтягивается, ищет ногами во что бы такое упереться, Лука же в который раз за неделю смиряется со своей судьбой — повторяет за ней.       В целом, скалолазание ощущается привычно, в определённые моменты он даже делает прыжки, отталкиваясь о небольшой выступ — да, именно этот человек клялся Кли на мизинчиках, что больше не пораниться, хотя бы сегодня. Темп сильно хромает, карабкается то быстро, то медленнее, обдумывая следующий шаг — от этого сбивается дыхание, так что на утёсе он оказывается изрядно запыхавшийся. Но здоровый, ни разу не упавший! И Лука считает, что это можно отметить в дневнике, если бы таковой был, как достижение.       Рыжик недовольно виляет хвостом из стороны в сторону — её можно понять, всё же пришлось забираться по склону самостоятельно, — от этого колышется трава. Рыжая идёт впереди, игнорируя Луку, специально выдерживая дистанцию между ними. В который раз он удивляется её смышлёности, точно та — человек в звериной шкуре.       — Подняться, чтоб спуститься, — ехидничает Лука.       — Жизнь Принцессы осуждения полна путей окружных, со временем и свита привыкнет к тяжести моей судьбы.       — Миледи хотела сказать «я сама считаю это глупым, но у нас нет выбора».       — Оз! — Фишль притопнула ногой, но прикрикнула не от гнева, а от чистого смущения, вызванного постоянными исправлениями.       Удивительно то, как фамильяр исчезал, распадаясь на непонятные частицы, и проявлялся из ничего, материализуясь прямо под носом своей леди. Уже привычным для себя действом Лука раскидал, что даже не у каждого человека с Глазом Бога есть такое прелестное существо, по правде, Фишль вообще была исключительной. В своей исключительной неисключительности он был уверен на все сто, поэтому и не сомневался — уж у него ничего такого быть не может в априори.       — Вот они, — Фишль пригнулась лишь для виду — по скромному мнению Луки, — ибо в их сторону никто даже не глядел: было бы странно, если бы разбойники всё время задирали головы; после же до него дошло, что та впервые сказала что-то незамысловатое, а не то, что в ту же самую секунду никто бы не понял, не существуй Оз в этом мире. Поняла это и Фишль, сразу же исправляя себя, но не суть.       Решив поддержать девочку, Лука присаживается на корточки, кривясь в улыбке из-за неприятных ощущений, но те, к его счастью, быстро проходят. По первому же желанию гримуар ложится в руку, появившись из иного пространства. Хорошо, у него нет фамильяра, но повыделываться хоть чем-то таким он всё же в состоянии. Рыжик фыркнула, явно не оценив мастерство по достоинству. Фишль же одобрительно кивнула, поправила волосы, а после в её руке материализовался лук с настоящим прицелом. Лука присвистнул. Было что-то в этой штуке восхищающее и при этом очень даже родное, стало даже немного грустно, что он не может сейчас пострелять. Наверное ему стоит обратиться к кузнецу, и потратить деньги на какой-нибудь неплохой лук.       Вот так, при полном параде, с оружием на готове, принялись они наблюдать за заказом рыцарей. В подобной друг другу одежде ходило чуть больше дюжины ребят — кто покрепче, а кто совсем маленький на фоне первых, что аж, по-видимому, общепринятая форма весела мешком. Лука позволил себе осуждающе нахмуриться: уж что-что, а их форма должна быть пересмотрена кем-то, кто хоть немного разбирается в данном вопросе.       Своих они замечают сразу же: Лука — потому как узрел людей в неприятной для себя цветовой палитре, Фишль — так как знает каждого в лицо. Сайрус и Паллад перебрасываются с разбойниками парой фраз, которые с расстояния между искателями не получается расслышать, кажется то было чем-то едким, ведь похитители сокровищ моментально напряглись, кто-то, кто до этого сидел, по итогу даже встал. В пальцах некоторых щуплых ребят закрутились дымящиеся колбы.       Лука прикрыл глаза всего на мгновение, собираясь с мыслями, как преподавала Лиза, почувствовал, как по указательному пальцу, искрясь, скачет небольшой поток его собственной элементальной силы. Не увеличивая силу гримуаром, оставив его закрытым, прицелился и щёлкнул пальцами, вытянув руку в направлении одного из тех ребят. Незамысловатый снаряд угодил точно в цель — электричество проскочило внутрь, взаимодействуя с какими-то реагентами, под силой реакции или же элементальной, но колба треснула, разбилась, выплёскивая дымящуюся жидкость разбойникам под ноги. В ту же секунду треснуло ещё одно стекло. Лука улыбнулся, не сговариваясь с Фишль, они сделали по сути одно и тоже с врагами в центре.       Теперь те яростно пытались отодрать примерзшие ноги от земли, но удавалось скверно, другие заозирались по сторонам — откуда бьют? — но зря! Сайрус рванулся в бой, заезжая кулаком в челюсть одному бугаю, от чего тот, по инерции, проскользил назад, а влажная трава под ногами за ним, оставляя только землю. Паллад махал мечом где-то в сторонке, обделённый Глазом Бога, он всё же взял на себя одного, а потом и второго противника. Не скрывая предвкушения, Лука не прекращал щёлкать пальцами, быстро, лаконично, легко попадал по мельтешащим снизу врагам, будто бы был рождён для битв в составе крупной армии, где пред глазами всё только и делает, что мелькает, появляясь и тут же пропадая. Фишль прикрывала главе спину, подолгу выцеливая врагов и спуская на них после, заряженные элементальной силой, стрелы. Рыжик, перенимая озорство своего друга, опёрлась на передние лапки, пригнулась и завиляла хвостом, придирчиво выбирая жертву. Оттолкнувшись лапками от земли, она опустилась точно на голову особо мощному бугаю и выпустила когти в лицо. Ауч — наверняка это даже опаснее и болезнее, чем те удары, что оставляет Паллад.       Бойня, жестокая и кровавая — только так и можно назвать события, развернувшиеся на глазах, их с Фишль местоположение было известно уже всем, этим воспользовались дальники оппонентов. Вместе со стремительно приближающимся свистом примчались и тяжелые болты: один прошёлся в опасной близости от раненого колена, но всё же обошёл его, а вот второй… Луку отшвырнуло по инерции, опустившись, он не смог тут же подняться на ноги. После сегодняшних подвигов тело ныло, в отместку за причиненные страдания забирая у хозяина всю былую манёвренность. Лука встал на колени, кривясь от обильной порции боли: колени пусть и издавали ауру «отстань от нас, дай ты уже отдохнуть», всё же позволяли выполнять необходимые функции, а вот окровавленное плечо пело радостно и звонко слова приветствия.       Его попытались убить. Его почти убили — именно такая сейчас мысль громом молний звучала в голове. Трясущимися пальцами, он обхватил болт, другую руку зажал меж зубов, чтобы облегчить страдания. Три. Два. Не досчитал, не дал себе времени опомнится — рванул болт, и тот с чавкающим звуком вышел из кожи, разрывая ту, благо, что болт не имел крючковатого наконечника, плохо что он в диаметре огромный, а плечо насквозь пробито. И всё же. Резкая боль заставляет согнуться пополам, даже по земле ударить кулаком несколько раз и кричать, кричать, переходя на прекрасно различимые скуления. Сколько руку к ране не прикладывай — а она всё в крови, да вновь влажная. Даже если он сейчас не будет в состоянии сражаться, ему всё равно нужно хоть как то остановить кровь.       Лука смотрит на руку будто бы впервые. Браслет. Единственный браслет, который до сих пор остался на руке верным спутником. Его металлический браслет, который раскалился и даже начал плавится, теряя форму и оставляя ожог — который позже правда был убран при помощи чудо мази на все случаи жизни — когда он выпустил слишком сильный заряд электричества, во время учений с Лизой. Расстегнув тот, он сразу же направил ток на ладонь, из-за его не способности сконцентрироваться, металл сразу же покраснел, оставляя массивный ожог на своей нынешней подставке. Превозмогая боль, но уже в открытую плача, Лука прижимает ладонь и металл на ней к ране. Нужно ведь ещё приложить с другой стороны, — мелькает в голове, а глаза уже не сдерживаются, слёзы из них несуться водопадом, при повторении процедуры.       Янтарь глаз темнеет, когда не на шутку психанувший Лука скапливает потоки электричества по всей руке, не равномерно, наблюдает за ними, поднеся близко к лицу, совершают они скачки, перемещаются с одного пальца на другой. Луке глубоко плевать, что будет дальше, громовые тучи появляются на небе за секунду, рука с накопленной энергией резко обрушается, останавливаясь на уровне пояса. Сверкает молния и сразу же за ней почти оглушительный гром. Молния нашла свои цели, она их поджарила, испепелила.       После, не прошло и пары минут, а ровно дюжина воинов лежала на земле, потеряв сознание, прочим повезло меньше — Сайрус проверил всех, семнадцать мертвы. И тот же Лука сам приложил руку к их гибели. Мог бы он как и в начале битвы лишь пасовать небольшие электрические потоки, а Фишль целится в ноги или руки, чтобы обезвредить врагов, не навредя жизни? Возможно и могли. Сайрус склоняется над телом: глаза открыты широко, почти на выкате, смерть его была неожиданностью, застигла в расплох, не позволила она ему даже почувствовать удивление. Схватила настойчивыми длинными пальцами шею, сдавила, перекрывая кислород, а ногтями с острыми рубцами впилась в кожу, распорола ту, выпуская наружу неприятный запах.       Лука поморщился — у них, пусть они и встали не на тот путь, могла быть своя жизнь, семья, друзья, любимые, вероятно были цели и амбиции, а теперь они мертвы. Потому что преступники. А ведь всё плавно идёт к тому, что именно он намного более опасный для этого мира человек, значит скоро кто-то из знакомых приставит лезвие ножа к горлу?       Сайрус опускает веки погибшего, Фишль говорит, что тот сейчас молится за них, даже за выживших. Луке отчего-то хочется верить, что и за него тоже кто-то да молится. Фишль спускается ко всем. А Лука остаётся на месте, заглядывая куда-то в даль, туда, где небо встречается с землёй, где на созданном природой горизонте, сквозь яркость солнца, блик его, застрявший на глазах, будто бы пойманный в ловушку ресниц, — ничего нет. Потому что то, что находится дальше, как и жизнь чужих ему людей, сейчас не имеет никакого смысла, по той лишь причине, что этот юноша волнуется лишь о себе.       Прийти к таким мыслям и стараться отрицать их — легко; принять — тяжело; он же застрял где-то между, всё ещё надеясь, что он не может быть таким эгоистичным ублюдком.       Фишль кладёт руку Сайрусу на плечо, прося тем самым — отмоли их души и за меня, - Рыжик фыркает, отходит подальше — единственная человеческая жизнь, волнующая её на данный момент это…       На горе грохочет гром, взметается к небу пламя. Всего мгновение — и Луку поднимают над утёсом на всеобщее обозрение, держат за шею сильной рукой, парень, пусть и барахтается, старается выпустить искру, но та, долетев до цели, разбивается о прозрачную оболочку.       — Ты поплатишься, засранец, и все твои дружки тоже, — яростью наполнен низкий голос, гневом окутаны нагревающиеся пальцы.       Лука в ужасе, рефлекторно закрывает глаза — тело само понимает, что сейчас произойдёт. Самое настоящее пламя покрывает руку, что с ненавистью сжимает чужое горло.