Давай прыгнем с седьмого этажа?

Сергей Одинцов:       Поздний вечер. У меня разрывается мобильник, а я сползаю на лавку у остановки и не могу собрать силы, чтобы ответить. На экране — Ирина.       «Ты обещал составить мне компанию в ресторане! Почему я жду тебя уже полчаса?!» — прилетело смской, и я закрыл глаза, подставляя лицо мокрому снегу. Он — самое то для моего весьма паскудного состояния. ***       Утро: я помогаю крутому фотографу Андриану Иванницкому щелкать капризных моделек, настраивать камеру, ну и подносить-подавать под истеричные возгласы маэстро, если исполняю не в ту же секунду. Всё за мастер-класс и рекомендацию моих снимков на модную фото-выставку. — Конечно, можно и постарательнее, мальчик, но так и быть, — выдает он, оттопырив длинный тонкий мизинец от чашки экзотического чая. — Зарекомендую тебя. Получишь свои сто тысяч. — Завтра получу? — я, наверное, выгляжу как настоящий детдомовский наивняк. Потому что Иванницкий громко рассмеялся, демонстрируя мне свои сделанные за хренову тучу бабок зубы. — Какой ты шустрый, Сережа! Завтра я только позвоню насчет тебя. — он окинул меня оценивающим взглядом и мне захотелось застегнуть косую молнию на толстовке как можно выше. — Или ты хочешь аванс?       Хочу, чтобы ты, богатый моложавый говнюк, держал свои грязные фантазии при себе.        Телефон издает вибрацию от входящей смс, и я зачем-то бросаю взгляд на экран:       «Как дела, Одинцов? Мы тут твоего пацана после школы пасем…» — иди нахер, Глеб! — А сколько это будет? — Подойди. А там посмотрим.       Можно было просто: отсоси, ага? ***       День. У меня в кармане тридцать тысяч. Я протираю барную стойку и жду старого знакомого Дэна с «важным поручением». — Что, решил взяться за старое? — мне на плечо прилетает широкая ладонь. — А у нас тут слух прошел, что ты себе дойную корову нашел, — меня передергивает, но я стараюсь улыбку держать. — Просто слух, Дэни. Так что там у тебя за дело? — я натираю бокал до блеска, кажется, уже в десятый раз.       Ты дошел до дома, Вить?.. Я не могу этого узнать, и мне остается только надеяться. Но ведь три дня еще не прошло. Я все еще могу вот на тридцать тысяч купить билет и рвануть на другой конец страны… — Ничего особенного. Придет парень с красными волосами, закажет «соленую собаку», а ты ему вот это передашь, — и он кладет в карман моих джинс почти не ощутимый пакетик. — Слушай, это ж… — А, да, ты же в завязе. Тогда можешь просто помыть столы — плачу пятьсот рублей. Еще пятьсот за сортир.       Я грызу собственную щеку и киваю.       Парень с красными волосами действительно пришел. У меня всякий раз жутко морозятся руки, когда я передаю вот эти «крошечные пакетики». Мне было тринадцать, когда я попробовал наркоту впервые.       Глебу и компании казалось это весело — подсаживать щенков и наблюдать за приходами. Но на мелких детдомовцах бабла не сделаешь. Они тупо пробовали на нас всякую сомнительную дрянь, и в четырнадцать меня ломало под капельницей с очень стремными глюками. — Эй, парень, а ну постой, — я как раз упаковываю во внутренний карман еще тридцать штук. Стою на заднем заплеванном дворе у бара, когда рядом образовываются два мужика, и у одного… что это он мне в лицо тыкает? Я щурюсь, и это же — мусорское удостоверение! Полицейское, то есть. — Да-да?.. — Ты бармен в этом заведении? — Я? — выгляжу глупо, но за секунду вспоминаю, как изобразить искреннее удивление. — Нет, что вы! Мне до бармена… я так, столы протираю, туалеты иногда… — Студент что ли?       То есть, если мою сортир, то сразу студент? Да уж, не зря я не пошел на вышку. Хотя, честно-то, у меня и шанса не было. — Эй, Сереж, насчет завтра! Там дельце еще будет… — тут из двери высовывается Дэн, и я… ну да, драпаю. ***       Вечер. Щелк. Только камера не моя. А я напротив объектива. Не люблю так. Я знаю, что всё, что у меня есть, это внешность. За это платят. — Спусти лямку майки, облизни губы.       Щелк. — Жмуришься. Весь кадр испортил! Еще раз!       Мужик в потертой кожанке и с кольцом на толстом мизинце отдает команды, и я выполняю. Мне останется добыть завтра двадцать тысяч. Я что-нибудь придумаю?.. — А это точно на иностранные сайты фотки?.. — Чё, хочешь папочку за бугром найти? — он ржет похабно так, а я чего-то Глеба вспоминаю.       Я хотел не так. Я хотел заниматься фотками и идти к этому не через отсос зажравшимся ублюдкам. Хотел без грязи и наркоты. Но иначе я, похоже, не умею.       Щелк. Слепит глаза. — Свободен! ***       Я сижу на лавке и смотрю на гневное сообщение от Ирины. Она отмазала от тех, кто так легко и классно поставил меня на счетчик. Не хочу ее видеть, но хочу, чтобы всё было хорошо… у нее? Я вру себе. Хочу, чтобы все было хорошо у ее сына. Просто он действительно не должен отвечать за мои косяки.       А у меня вечная проблема с привязанностями. По-хорошему, мне не иметь бы их вообще. Это всегда получается через задницу. Еще с детства, когда мама привела меня за руку и оставила в интернате, чтоб я не мешал ее новой семье, а я ждал ее, как псина. Или с моих тринадцати, когда я повелся на Яшку с его прикольной улыбкой, а он сказал ребятам, что со мной можно всё.       Теперь же я просто порчу жизнь одним своим наличием. Только как-то слишком часто за этот день прокручиваю в голове тот странный подкат посреди ночи, попытку удержать за руку, и то, как Витя замер, стоило мне прикоснуться. Он же не выносит меня, и это логично. Зачем же тогда пришел с таким классным предложением?       Я заплачу Глебу эти долбаные сто тысяч, и уеду, пока не случилось еще чего-нибудь. Да, побег. Мне скоро двадцать, а я так и не научился жить эту жизнь. И сейчас я встаю и иду в новостройку напротив. Окна на седьмом уже многозначительно горят. — Явился, наконец! — Ирина сверлит меня взглядом, пока я пытаюсь собрать лицо во «все отлично». — Прости, фотосессия. Меня немного задержали. — На весь день?! — Ну мало ли: не со всеми стариками чпокнуться успевал, — Витя. Как всегда, с многоэтажным бутербродом наперевес, выходит с кухни и окидывает меня подчеркнуто-недружелюбным взглядом. — А ну прекрати эту мерзость нести! — тут же заявляет Ирина, оборачиваясь на сына, а он усмехается и глаз от моих не отводит.       Провоцирует и бесится сам. Я тоже глаз не отвожу и щурюсь, чтобы разглядеть его лицо. Бледное, пара синяков на скуле и около носа, царапина на подбородке. Он, наверняка, не умеет выражаться как-то иначе, чем вчера ночью. Я усмехаюсь этой мысли, а он — в ту же секунду вижу, что бесится. — Сереж, так мы идем? Или у тебя есть еще какие-то важные дела? — мою руку перехватывают пальцы с длинными красными ногтями, и мне ничего не остается кроме как кивнуть. Витя Ершов:       Вымораживает, мудила! Как же он меня вымораживает! Стоит весь такой на понтах, и ухмыляется мне в харю, пока меня, мать его, изнутри перетряхивает от одного его взгляда! Я теперь знаю, как это: сосаться с парнем. А еще знаю, с каким именно парнем я хочу это делать. И варианта хуже не придумаешь!       Маман вешается на него, поправляя глубокий вырез блузки, и они уходят. По длинному коридору разносится звук захлопнувшейся тяжелой входной двери, и я сам не замечаю, что уже сижу на полу, смотря вслед. Я в гребаном тупике! Москвин мне ничем не помог, наоборот: все стало еще труднее. Я слишком отчетливо осознал, что хочу целовать не какого-то там левака, а… мда, мамкиного сопливого альфонса с заносчивой рожей!       А, может, поступить, ну, как все пацаны поступают? Вздрочнуть на порнуху и отпустит? Как раз дома никого нет. Ведь должно быть от тебя лекарство, гребаный Сер-гей!       Я закидываю бутерброд в рот, поднимаюсь по стенке и иду к себе. В коридоре темно, и в комнате я тоже не включаю свет. Может быть, так можно спрятаться? Ну, хотя бы от своего позора?       Включаю ноутбук, открываю гугл, и мне впервые неловко даже перед собой. Не ну, я смотрел порнуху много раз, конечно. Ну, с бабами. Но я при этом ни о ком не думал так чтобы конкретно. А сейчас не знаю даже, как мне найти такое, чтобы помогло. Тыкаю: «да, мне больше 18».       В общем, как-то оно само получилось, что у меня на экране видосы с парнями, в основном, с брюнетами, лет до двадцати и… это попадос, короче! Пидорское порно я вот смотрю впервые, и это идиотское чувство, когда стыдно перед собой же, но я кончаю, спустя минут там десять максимум.       Лежу на койке и смотрю в потолок. На нем отблески фонарей и проезжающих машин, а мне до опизденения пусто. Он сейчас наливает моей маман какое-нибудь вино, улыбаясь красиво, как он умеет. А я подрочил на каких-то гомо-шлюх, и по-прежнему не могу избавиться от мыслей о нем.       Надо закрыть всё это позорище к херам! Я кое-как сгребаюсь, поспешно тыкая крестики на вкладках. Чего я тут только не наоткрывал! Кажется, после этого я знаю о пидорских потрахушках всё. Только вот, если представить, что я и Сережа… это ж… не! Зад подставлять я точно не буду! Да и вообще не буду! Закрыть!       Я решительно тыкаю последнюю вкладку, а там — «эротические галереи с красивыми мальчиками». Бля, я это открывал что ли?! Нахера мне фот… и тут я спотыкаюсь в своих мыслях: на странице, в «горячих новинках»… ОН.       Я чуть не сворачиваю ноут на пол, глаза тру, в экран вплотную практически уперся! А это… да, без пизды — его рожа! Его голубые глаза с опущенными длинными ресницами, губы с мягким изгибом, влажные и приоткрытые, черные пряди падают на лоб, и смотрит, падла, так, что остается только добавить надпись: «трахни меня!». — Ну тебе кранты, паскуда! — мой голос звучит хрипло, и меня прям затрясло, пока я взгляда от этих охуенно блядских глаз отвести не могу.       Я как на автомате перелистываю снимки. Вот он запускает руку в волосы — я знаю, черт, как он это делает. Вот черная майка сползает с его плеча, а он проводит языком по бутылке шампанского какого-то с золотой этикеткой. Вот поднимает край майки, оголяя живот. И… и у меня, короче, несмотря на бесиво, встало снова. Я прикончу его, как только увижу!..       Моя рука сама опускается к стояку, и я уже почти спортивки спускаю, как… блять! Дверь в мою комнату приоткрылась! Я шустро ладонь убрал, все окна на компе свернул, а это… он, чтоб его! Сер-гей! Только теперь не на шлюшьих фотках, где его там каждый поиметь мог, а такой, как всегда — в толстовке на косой молнии с воротником под горло, смотрит сверху вниз на понтах своих и усмехается. — Ты… — меня голос не слушается. А стояк и не думает уходить. Я подушку к себе подтягиваю. — Какого хера тут забыл?! Ты ж с мамкой в рестике должен б… — Место забыли забронировать. Так что пролет. Мама в ванной. А нам бы с тобой поговорить… — Мне с таким дном, как ты, говорить не о чем! Вали!.. — а он на мою койку присаживается и глаз не отводит. — Вить… то, что вчера было… — губу закусывает на секунду, как будто ему неловко там. Ну да, конечно! Сначала, как блядь, перед камерой какому-то мужику позирует, а потом неловко! — Чё, передумал? Хочешь со мной? — потому что я с тобой, Сереж, хочу до боли в гребаном стояке! Хочу, чтобы ты на меня смотрел так, как на тех блядских фотках! — Нет, Витя. Я не поэтому… — А, ну, тебе по кайфу только там старикам для порнухи предлагаться, ага?       Его лицо выражает типа недоумение, ну и я такой в моменте личного триумфа поворачиваю к нему ноут с его же классными фотками. — Поясни, Сережа, какого хера я тут твою блядскую вижу рожу ?       Он на секунду, походу, теряется. Ну так, прям по-настоящему. Я уже собираюсь сказать ему еще пару ласковых, но он встает и прямо ко мне подходит, наклоняется, и смотрит глаза в глаза. — А ты, Витенька, поясни, — его голос ниже на пару тонов, глубокий такой, что я невольно губу облизываю, и как кролик от сраного удава глаз не могу отвести. — Какого хера ты торчишь на порнушных сайтах для педиков?       Шах и мат. — Это… спам… — Ммм, спам, — он медленно отстраняется, улыбается, как наглый кошак, сожравший килограмм колбасы. А затем его пальцы проходятся по моими волосам, легко так, типа небрежно. — Значит так, спамер. Ты об этом, — он легко указал на ноут и в один клик закрыл вкладку. — Забываешь точно так же, как я забываю об этом, — он, сволочь, не перестает улыбаться, когда кивает на мой прикрытый подушкой стояк. — Это ясно? — Нахуй пошел!.. — Вот и отлично. — разворачивается и уходит.       Да в смысле?! Почему он опять меня сделал?! Почему я теряюсь при нем, как маленький тупой школьник?!