Следы уходят в сумерки

      Алекс понимает мгновенно, что видит, входя в обычный офисный кабинет.       Столы сдвинуты к стенам, посреди свободного пространства стоит вычурный кованый стул, к которому привязан Райм. Привязан так, что сомнений в том, что с ним хотели сделать, не остается никаких. Из горла Алекса вместо крика вырывается только шипение, и через мгновение в кабинете оказывается Минкамун. Вместе они освобождают Райма от веревок, укладывают на сброшенное на пол пальто Гончей. Хранитель без сознания и горяч, как раскаленный уголь.       — Что это такое? — Алекс не уверен в том, что говорит вслух, но Гончая прекрасно его понимает, наклоняясь над испятнанной синяками и порезами грудью Райма. Алекс даже без использования духовного ока видит там что-то лишнее.       — Печати Света. Не смотри на него пока, не стоит.       Конечно, Алекс не слушает. Сосредоточившись, он закрывает глаза... И снова шипит, хотя это, скорей, похоже на сдавленный рык. Под человечьим модусом он видит боевой — и этот боевой модус Хранителя больше похож на растерзанную бродячими собаками кошку. Рваные раны покрывают все его тело, сочатся темной, словно отравленной кровью. Из некоторых торчат какие-то осколки. Вот только коснуться этого модуса не получается ни у Алекса, ни у Гончей.       — Минк...       — Он умрет, если не убрать Печати. Тварь, целых три!       — Ты знаешь, что делать?       — Да. Возьми его на руки и держи крепко. Это будет очень больно для него.       Алекс не спрашивает, есть ли другой способ. Он знает, что Минкамун не выбрал бы то, что принесет больше боли, если было что-то другое. Он ложится на пол, укладывает Райма себе на грудь и фиксирует его руки и ноги своими. Смотрит, как раскаляется клинок хопеша в руке Гончей, приближаясь к груди Хранителя, входит в нее, не оставляя видимых следов на белой коже, но все тело Райма напрягается, как натянутый лук, а из горла рвется совершенно животный вой.       — Держи, — Минкамун перехватывает рукоять хопеша двумя руками, словно удержать оружие одной ему становится не под силу. По вздувшимся в напряжении мускулам под смуглой кожей змеятся вспухающие вены, стекают капли пота, но движение рук плавное и ровное. Минкамун словно вырезает что-то круглое, сперва из груди Хранителя, а потом из плеча и живота, а после рассекает это надвое, резким рывком трижды поднимая меч. Райм на секунду обмякает и хрипло дышит, а потом начинает биться в судорогах.       — Отпускай. Райм, давай. Райм, ты можешь, постарайся, ну! — шепчет Гончая, стоя на коленях над ним, и с его рук струится что-то, похожее на лунный свет.       Алекс садится рядом, не рискуя сейчас касаться любимого даже кончиком пальца.       — Райм, мой хороший, давай, оборачивайся, — просит он тоже.       — Сли-и-ишком поздно, — звучит за спиной мягкий, похожий на перезвон воды по камням, голос. — Но — ах! — какое трогательное единение!       Алекс в первое мгновение смотрит на Гончую, и потому замечает, как встает дыбом и начинает искрить его шерсть, а клыки в огненной пасти удлиняются и заостряются еще больше. А после переводит взгляд на замершего у панорамного окна ангела, и с трудом сдерживает рвотный позыв.       Тварь Света красива, как творение гениального скульптора. Гениального и абсолютно безумного, потому что довести безупречность до уродства может только безумец. Смотреть на это тем отвратительнее, что светящееся тело не прикрыто даже символическим клочком ткани. А еще разум с какой-то отстраненностью замечает, что ангел — бесполый. Как манекен. Как те ангелы из «Догмы». Похоже, Кевин Смит был Видящим... О чем он думает, твою мать?       — Алекс.       Он переводит взгляд на Минкамуна, и тошнота враз отпускает.       — Ты можешь поддержать жизнь Райма, пока я не закончу с этим. Просто пожелай поделиться с ним своими жизненными силами.       — Хорошо, иди, я справлюсь, — быстро соглашается Алекс и берет в ладони обжигающе-горячую кисть Райма, изо всех сил желая отдать ему свою жизнь, если понадобится — хоть всю.       — Как я вас ненавижу, — звучит от окна.       — Это лечится, — сообщает Гончая, снова материализуя в руке хопеш.       Шаг воплощенной смерти легок и плавен, и явь разрывается вокруг него, повинуясь одному только желанию Гончей. Сумерки слизывают человечий, или какой уж он там у ангела, модус, проявляя боевой. И он же — истинный, в котором нет места благостной маске. Искаженное ненавистью лицо кажется поплывшей восковой отливкой, в нем угадываются одновременно и звериные, и птичьи черты, а множество глаз, хаотично раскрывающихся по всему телу ангела, для какого-нибудь трипофоба стали бы причиной смертельной панической атаки. Алекс к подобному не склонен, потому он смотрит, и, что удивительно, боевой облик ангела — скорее всего, серафима — не вызывает в нем желания проблеваться.       В Сумерках вместо офисного здания — сумасшедшее переплетение живых ветвей гигантских деревьев, и Алекс следит за тем, как шесть острых, словно у чайки, крыльев, задевая эти ветви, режут их в мелкую труху. Он не хочет знать, что будет, если ангел ударит своими махалками по живой плоти Гончей. Пока что Минкамун легко уклоняется от ударов или парирует их хопешем, но и у него еще не получилось достать врага так, чтобы ранить. Все это пока напоминает Алексу какой-то безумный трехмерный танец с саблями. Не особенно торопливый, но таковым он остается только до момента, когда Алекс понимает, что все силы, которые он отдает Райму, вливаются словно в бездонную бочку, а Хранителю все хуже, и если раньше судороги то стихали, то возобновлялись, а теперь длятся и длятся.       — Минк, заканчивай, — он произносит это негромко и больше, наверное, мыслеречью, чем вслух. Все равно Гончая услышит. — Райму хуже. Просто убей тварь — и уходим.       В яви слышится вой сирен, а оставаться в разгромленном здании и давать отцу повод еще туже затянуть на своей шее поводок Алекс категорически не желает.       Бой с тварью Света разом меняет свой рисунок. Теперь его не назовешь танцем, да и отследить выпады и удары у Алекса просто не получается — настолько они стремительны. Ветви заслоняют обзор, бойцы перемещаются то вверх, то вниз, мечутся среди стволов. В какой-то момент, замечая движение сверху, Алекс выбрасывает в сторону и вверх руку, отбивая ангельское крыло, и готов увидеть, как лишится ее... Но крыло оказывается уже отсеченным, хотя острые кромки перьев режут едва не до кости, и лежащего перед Алексом Райма обдает настоящим кровавым дождем. Через минуту тот хрипит и выгибается, с присвистом втягивая в себя воздух, а потом открывает глаза — белки залиты кровью от полопавшихся капилляров, но взгляд почти осмысленный.       — Мой же ты котичек, — несмотря на боль от порезов, улыбается Алекс. — Очнулся, жопа ты шерстяная.       — А... — тихо выдыхает Хранитель.       — Тс-с-с, все хорошо. Сейчас все закончится, и мы отправимся домой.       И все заканчивается.       По Сумеркам проходит три волны, словно кто-то взорвал одну за другой три световые гранаты. Рядом с Раймом и Алексом эти волны словно попадают в неизвестную флюктуацию, их искривляет — и энергия Света втягивается в тело Хранителя. Это помогает — он меняет модус, судорожно скребет когтями по почерневшим краям ран, и Алексу не остается ничего иного, кроме как помочь ему вытащить осколки то ли хитиновых жвал, то ли костяных мечей.       — Вампиры... — хрипит Райм, доверяясь его рукам и стараясь лежать неподвижно.       — Я видел место битвы. Ты просто герой, Райм.       — Я просто дебил, — всхлипывает Хранитель и утыкается сухим от жара носом в колено своего человека.       Спустя один особо глубоко вошедший в плоть шип рядом с дрожащими от напряжения пальцами Алекса оказываются уверенные жесткие пальцы Гончей, и его золотыми когтями гораздо легче извлекать вампирские запчасти. А еще — чистить раны. Райм только вздрагивает и шипит иногда, но покорно терпит. Алексу кажется, что проходит несколько часов, пока они возятся со всем этим. И он не понимает, почему еще ни один полицейский не ворвался сюда.       На самом деле все занимает считанные минуты, а полиции есть чем заняться внизу — например, пятью изрубленными в салат трупами там, в разгромленном холле. Правда, Алекс все равно считает, что им стоит поторопиться.       — Как будем уходить? — тихо спрашивает он, заворачивая Райма в изгвазданное кровью пальто Гончей.       — Со спецэффектами, — улыбается Минкамун и щелкает пальцами.       Нет, у Алекса, конечно, нервы крепкие, но смотреть на самого себя, точнее, труп, очень похожий на Алекса Джонсона, прикованный наручниками к батарее, со следами зверских пыток и избиения, а после — на такой же «натуральный» труп Райма — выше его сил. Алекс отворачивается и сглатывает подкатывающую тошноту.       — Думаешь, это поможет его утопить?       — Скорее, даст толчок. Сенатор Джонсон, несомненно, выкрутится в этот раз, прольет слезы, как истинный Собек*, по своей жертве. Но совсем замять не выйдет.       — Особенно, если в дело вступит мама, — глаза Алекса сверкают непримиримой жаждой мести.       — Ты так и не рассказал, — тихонько бормочет Райм.       Ему все еще плохо, жар мучает его, и для полного выздоровления понадобится много времени, но умирать он уже не собирается явно. Хранители вообще ребята крепкие.       — Дома. Минк, Эрика нужно забрать тоже. Его тут вообще не было — это можно провернуть?       — Невозможного нет, помнишь? — усмехается Гончая.       Алекс внезапно краснеет и слегка встряхивает головой, прогоняя из воображения сцены, которые вот прямо сейчас ну совсем не к месту. Хотя... Не зря же психологи в один голос твердят, что желание секса сильнее всего именно перед лицом смерти?       Гудит лифт. Когда с легким звоном его двери распахиваются, выпуская спецотряд полицейских штурмовиков, живых на этаже уже нет.       

***

      Эрик Монро успевает зажмуриться перед тем, как вспышка яркого света ослепляет его даже сквозь плотно сомкнутые веки. Три вспышки — очень похожие на взрывы световых гранат. Проморгаться до конца не успевает — в проеме того самого кабинета появляется египетский божок, и его когда-то, наверное, белое одеяние-доспех выглядит еще более потрепанным и грязным. Эрик старается не думать, что это за грязь.       — Идем.       Эрик поднимается и берется за протянутую ему руку. Ну, наверное, руку — почти человеческую. Додумать, в чем отличие, он не успевает — в голове внезапно все перемешивается, словно накрывает инфразвуковой волной. Дезориентация проходит почти сразу, вот только Эрик еще пару секунд не верит своим глазам: вместо офисного коридора он оказывается в просторной и очень уютной комнате, которую скоро узнает, несмотря на то, что был здесь всего пару раз — это дом босса. Как он оказался здесь, Эрик спрашивать тоже не будет — но факт ложится в копилку остальных необъяснимых фактов последних часов. Главное, чтоб она не переполнилась — а то башка взорвется.       Он даже успевает додумать эту мысль до конца, когда видит... наверное, Реймонда. По крайней мере, у существа, больше похожего на очеловеченную кошку размером с гепарда, на одном из пальцев поблескивает то самое кольцо, а еще у него подходящая масть — серо-белая, там, где не бурая от запекшейся крови.       — Босс?       — Все вопросы потом. Да, звони своим парням, пусть тебя прикроют — никуда ты со мной не ездил и вообще весь день занимался расследованием похищения мистера Шарпа.       — Да, босс.       А что еще можно ответить?       Удивлялка, кстати, так и не приросла: как отвалилась еще в холле после фееричного бенефиса ебипетского бога ебипетских ебиптян, так и не фурычит. А да и хуй с ней, — думает Эрик, набирая номер зама.       Точка излома пройдена. И что будет дальше — пока не известно.