Следы уходят в сумерки

      — Вам нельзя здесь оставаться, — говорит Эрик, уяснив все нюансы «ухода со спецэффектами». — Самое меньшее — через несколько часов сюда и в квартиру мистера Шарпа нагрянет полиция.       — Мистер Монро абсолютно прав, — серьезно кивает детектив Лагади, и Эрику в который раз хочется встряхнуть головой, чтоб развидеть, как этот лощеный, холеный, рафинированный даже красавец превращается то в псину из мрака и искр, то в ебипецкого божка.       Но на предложение изменить ему память Эрик долго и со вкусом материт предложившего, замечая, как после каждой тирады становится шире белоснежная клыкастая усмешка.       — Мистер Монро, помедленнее, я записываю, — доносится из глубин дивана, где лежит завернутая в плед «гусеница» имени Реймонда Шарпа.       Эрик осекается и слегка передергивает плечами, что с его фигурой смотрится так, словно он разминает мышцы перед дракой.       — В самом деле, не кипешуй, Эрик, — говорит босс и улыбается, мягко поглаживая одеяльный кокон. — Нет так нет.       — Я должен помнить, что случилось. И должен знать, что вообще за ху...дожества творятся вокруг вас, босс.       Мужчина тяжело вздыхает и усаживается поудобнее, притягивая к себе одновременно и жениха (все так же в одеяле), и ничуть не сопротивляющегося детектива.       — История эта началась, пожалуй, лет тридцать пять назад, когда Беатриче, дочка «нефтяного короля» Паулитца, встретила в каком-то пафосном клубе эффектного красавца, начинающую «акулу» агропромышленного сектора. У Рональда Джонсона тогда была только одна, хоть и довольно большая мельница, ну, или ферма — с элеватором, с веялками-крупорушками, конечно, и на закупку передового оборудования он угрохал весь капитал, унаследованный от погибших в авиакатастрофе родителей. Но, в отличие от денег, амбиций Ронни-бою было не занимать, а хватка у него уже и в двадцать пять была — куда там бульдогам. Беатриче было пятнадцать, но это его не остановило. Вскружить голову Рональд ей смог без труда, в молодости он был действительно красив, мне до него далеко.       Из-под пледа отчетливо и очень по-кошачьи фыркают. Босс усмехается и запускает под ткань руку.       — Не шучу, Райм. Он был похож на актера того, старого Голливуда, времен «Унесенных ветром». А у людей того времени были очень фактурные лица. Ну и харизма — у него она плескала через край. Рональд два с половиной года умудрялся поддерживать влюбленность Беатриче, не допуская ни одного прокола. А в день ее восемнадцатилетия соблазнил и трахнул. Красиво, надо признать, с полной джакузи романтики, лепестками роз и ароматными свечами... И без презерватива, конечно. Результат не заставил себя долго ждать. Родители Беатриче рвали и метали, но девочка была влюблена до умопомрачения и с животом носилась, как молодая несушка с первым яичком. Рональд получил все, что хотел: он ее гнул, как теплый воск, а юная наследница «нефтяного короля» вила из папочки веревки. Так что бабла Джонсон отхватил достаточно, чтобы скупить всю землю в округе и начать строить свою империю.       Дальше Эрику в принципе нет нужды слышать эту душещипательную историю. Он догадывается, что там будет. Но не перебивает, слушает и мотает на ус.       — Идиллия длилась до рождения Кевина. Ричард был безоговорочным наследником, и второго сына Рональд в принципе заводить не планировал. А тут еще и кризис грянул... Я не оправдываю его, ничуть. Теперь — не могу. А вот до одиннадцати — оправдывал, считал, что папа хороший на самом деле, и скоро они с мамой помирятся. Если мама попросит у него прощения. Потом как-то резко открылись глаза, и я увидел, какой он на самом деле. А... Даже не сами по себе открылись — в школе меня увлекли занятия риторикой, а наш учитель, мистер Ховард, очень доходчиво разжевывал нам, кто что говорит, и что при этом подразумевает. Очень полезные оказались уроки. И я начал смотреть и слушать. Начал видеть, как Кевина потихоньку продавливают в подчиненную позицию, прогибают, как бамбук по форме болванки. Его транспортная компания на самом деле — часть агрохолдинга отца. Ему не давали свободы ни в пятнадцать, ни в двадцать один, ни сейчас. Ошейник затянут намертво, периметр обозначен направляющими цепи. Все. Когда умерли сперва бабушка Сандрин, а потом и дедушка Вирджил, это мамины родители, начался прессинг мамы. Но к тому времени она уже смогла сбросить розовые очки, вернее, они сами разбились — стеклами внутрь. Она все-таки у меня очень сильная и умная, мама. И отстоять свое наследство, а потом и меня она смогла. Сейчас она только формально числится супругой сенатора и очень редко, на публику, где-то появляется с ним. Мое образование, моя компания — это почти все ее заслуга. И моя свобода — без «почти», ведь меня собирались превратить в такую же послушную собачку на цепи.       Босс прерывается, чтобы глотнуть принесенного детективом кофе, и Эрик морщится: не стоило бы оставлять в этом доме следы, но ничего не поделать. Надежда только на то, что Лагади знает свое дело и особо не наследит.       — Когда мама забрала меня и переехала в дом своих родителей, они с отцом договорились, что никакой огласки не будет. Мама могла бы заявить о домашнем насилии и попытках газлайтинга. У нее было множество задокументированных доказательств, говорю же — у меня очень сильная и умная мама. В общем, стоило ей сделать заявление, и на политической карьере отца можно было ставить жирный крест. Безвозмездно выделенные для меня деньги были его откупными. И обязательство не вмешиваться в мое обучение и выбор работы.       Под пледом снова слышится сердитое пыхтение, и босс осторожно гладит жениха по плечу, кажется — Эрик не может понять, в какой рогалик свернулся кото-человек под толстой тканью.       — Да, я знаю о шпионах, Райм. Было не трудно догадаться, что просто так меня в покое не оставят. Отец из тех психов, что помешаны на контроле. И — прости меня, я сглупил. Не нужно было торопить события и показывать всем, что мы — пара. Мое единственное оправдание — я был не в себе после первой встречи с ангелом.       Пыхтение становится громче, кошак, кажется, чем-то возмущен? Эрик очень старается не показывать, что все происходящее начинает казаться ему... забавным? Впервые с момента, как увидел то превращение детектива. Словно внутри потихоньку отпускает туго-натуго натянувшуюся пружину. Он ловит себя на мысли, что и хуй бы с ней, нечеловеческой природой этих двух, если босс совершенно явно не против и даже счастлив рядом с ними. Кто-то, вон, любит черных, кто-то — азиатов, а его босс — мохнато-хвостатых нелюдей. Видно, не зря в фольклоре всех народов мира фигурируют подобные создания. Просто не показываются на глаза обычным людям. Хм, выходит, босс — не обычный? О себе самом Эрик привычно не думает, хотя и стоило бы задуматься — а как вышло так, что и он может видеть этих невероятных созданий? Ответы на незаданные вопросы он получит, таков уж Эрик Монро, привыкший докапываться до истины в любом случае. Но будет это уже гораздо позже.       — Вернемся к проблеме. Здесь и у Райма оставаться нельзя. Эрик, молчи, ты сам понимаешь, что в твою холостяцкую берлогу так же могут наведаться.       — Не вижу проблемы, — подавляя зевок, говорит детектив — или кто уж он там на самом деле есть. — Первое время мы можем пожить у меня. Но есть два вопроса.       — М?       — Вернуться в явь самими собой вы уже не сможете.       Эрик смотрит на Алекса, пока еще не понимая, что же теперь делать:       — Босс?       — Отца вряд ли остановит моя мнимая смерть. Скорей уж, он попытается что-то из этого выиграть, ну, или хотя бы вернуть свои деньги. И отсюда следует твое задание, Эрик. Берешь жопу в горсть, своих лучших парней — и обеспечиваешь безопасность моей матери. Распоряжение задним числом я сейчас напишу, корпоративную кредитку выдам. С ее головы не должен упасть ни единый волосок.       — Да, босс, — говорит Эрик, сознательно запрещая себе переваривать прямо сейчас это распоряжение. Удивляться он все еще не может, и это, пожалуй, хорошо — время на бесполезные эмоции не тратится.       — Минк, я вижу, что ты устал, но...       Детектив усмехается и встает с дивана.       — Пиши бумаги, и я отправлю мистера Монро в твой офис.       Через десять минут все готово, и Эрик прячет сложенные в конверт распоряжения, кредитки и кое-какие документы еще во внутренний карман, проверяет, не осталось ли на одежде следов ночного приключения и протягивает детективу руку.       — Хотел бы я знать, как вы это делаете.       От острой усмешки этого ебипецкого божка его продирает мгновенной дрожью.       — О, мистер Монро, вы это узнаете. Хотя и не так скоро, как вам бы хотелось.       

***

      Райм понимает, что все проблемы начались с его косяка, отнюдь не с Алексова. Потому что это ему, старому и опытному Хранителю, следовало быть внимательнее. Хотя, если пораскинуть мозгами (и хвала Высшим, что это можно сделать не буквально), то что бы он мог сделать? Мог узнать заранее о том, что сенатора опекает пернатая тварь? Хм, мог. Еще один минус. Мог заранее обезопасить человека? Вот это вряд ли, он Хранитель, но свободу воли Хозяина он задевать права не имеет, а влияние на разум — это и есть нарушение этого самого свободного волеизъявления человека. Вообще, по сути, Хранитель — это не внешняя линия обороны. Это, скорее, телохранитель, который готов прикрыть собой, если понадобится. И, если рассудить здраво, то идеальным для пары «Хранитель — Хозяин» будет именно триада с кем-то посильнее и с большим радиусом поражающей уебубли.       — Никогда не поверю, что я — первый или единственный, кто догадался об этом, — говорит Райм, зная, что и Алекс, и Минкамун сейчас слышали все его слегка путаные из-за не до конца еще ушедшей слабости рассуждения.       Мягкий смех Гончей только подтверждает его мысли.       — Тримурти, котик, воплощенный Абсолют. Созидание — человек, потому что, как ни крути, а именно человеку даны силы демиурга. Сохранение. Тут можно и не пояснять, думаю?       Оба — и Райм, и внимательнейше слушающий, несмотря на отчаянное желание спать, Алекс — кивают.       — Разрушение. Здесь у вас были варианты...       — Думаю, что их не было, — неожиданно остро смотрит на него Алекс, и — вот удивительно! — Гончая опускает взгляд и улыбается. — Я помню черную визитку с золотыми буквами в маминых документах.       Минкамун кивает.       — Но занимался я ее делом только как человек, и тогда у тебя еще не было Хранителя. Я не мог знать, что именно ты впоследствии станешь одной из граней моего трискелиона. Просто заинтересовался запахом души и вспомнил его сразу же, когда снова почуял от заступившего мне путь Хранителя.       Несколько минут в комнате висит молчание, и на лице Хозяина Райм видит напряженную работу мысли. Наконец, Алекс приходит к каким-то выводам, которые и озвучивает, глядя прямо в глаза Гончей:       — Та провокация в машине... Ты проверял меня? Или... Райма?       — Обоих, — усмехается Гончая. — И — нет, он ничем и никак не повлиял на твое решение. Отказал мне ты по собственной воле. Человек изначально был создан со свободной волей.       Снова повисает молчание, и теперь его не нарушает никто. Райм понимает, что Алексу нужно все обдумать, но сперва — отдохнуть, собственно, как и им обоим. Отдых просто жизненно необходим. Его раны все еще не закрылись до конца, и потому он не меняет боевой модус, в котором сейчас напоминает себе и окружающим свеженькую мумию, настолько плотно обмотан бинтами. Минкамуну тоже нужно залечить несколько неприятных ранений, полученных и в бою с ангелом, и до него. И если они уже через несколько часов будут в полном порядке, то раны Алекса — четыре очень глубоких пореза от ангельских перьев — которые пришлось зашить, будут заживать так, как обычно. Ускорить его регенерацию не могут ни Гончая, ни Хранитель. Все, что было возможно, Минкамун уже сделал.       Первым засыпает все-таки Алекс. Вот еще секунду назад смотрел в потолок чужой спальни — и в следующую уже тихо сопит, мгновенно проваливаясь в сон без сновидений. Следующим вырубается Гончая, обмякает, расслабляется, уткнувшись влажным черным носом в плечо человека. Райм еще немного смотрит на них, пользуясь тем, что полулежит на высоких подушках. Что-то необычное в облике Хозяина привлекает его внимание, но осмыслить, что это, он уже не может — глаза закрываются, и сон, как темные воды, смыкается над ним.