Самый родной

Две недели спустя...       Утро Соколовой началось с посещения врача. Мужчина осмотрел её, проверил результаты всех последних анализов и, по-доброму улыбнувшись, сказал:       – Ну что, голубушка, – Григорий Васильевич закрыл медицинскую карту. - Поводов держать вас здесь я больше не вижу. Вы вполне можете закончить лечение на стационаре. Сейчас я выпишу лекарства, их нужно будет пропить ещё месяц, после на приём к участковому терапевту. Если всё будет хорошо, а так и будет, то сможете приступать к работе.       Юля мало слушала врача,а уж тем более не вникала в его слова. Новость о скорой выписке вовсе не радовала её, а скорее, наоборот, пугала, ведь ей придет я вернуться в квартиру, в которой она жила с Костей.       От одного лишь воспоминания о нём Соколова прикрыла горячие веки и, чтобы сдержать слёзы, глубоко вздохнула.       – А вам, Юля, я советую побольше спать и правильно питаться, – продолжил доктор, - а то вы у меня как-то не горите желанием выздоравливать.       Женщина лишь опустила взгляд. Не хотела она видеть это сочувствующее лицо, а уж тем более слышать нотации про важность заботы о себе. Она и так это понимала, только вот смысла теперь не видела.       – Я понимаю, – мужчина тяжело вздохнул. – Смерть родных всегда больно бьёт. Но мы ещё живы. И надо жить дальше, как бы больно не было. Поверьте, он бы не хотел, чтобы вы себя так изводили.       – Вы ещё скажите, что он всё видит, всегда рядом, всегда будет жить в моём сердце, – Соколова горько усмехнулась. Она чувствовала, что слёзы уже вырываются наружу. Женщина вытерла их тыльной стороной ладони.       – Возможно, я этого не отрицаю.       – А вы сами теряли близких людей?       – Мне семьдесят лет, – врач печально улыбнулся. – За свой век и не раз.       Юля понимала, что вопрос был достаточно неуместным. Такое не спрашивают у незнакомых, когда ничего не знают об их жизни. Просто от его слов, как важно взять себя в руки, у неё уже кружилась голова. Она меньше всего сейчас хотела, чтобы ей напоминали о смерти Кости, а тут он со своими советами.       – Я потерял своего сына, единственного сына.       – Простите, я не знала, - женщина подняла на мужчину виноватый взгляд.       – Ничего. Знаете, а следом за сыном жена ушла. Сердце не выдержало, – врач стёр слезы.       – И как же вы пережили такое?       – Сначала жить не хотел, но потом вспомнил кто я. Я врач. Хирург. Моё дело спасать людям жизни. Я много раз спрашивал, зачем мне жить.       – И зачем же?       – Чтобы помогать людям, спасать их близких. У вас же есть родители, братья или сёстры, да и те, кто вас любят? - в ответ Юля кивнула. - Только вот жить нужно ради живых, а о мёртвых помнить и тёплым словом вспоминать. Каждому свой час, голубушка.       – Да я, если честно, не представляю, как дальше жить-то.       – Вы каждый день ловите преступников, тех кто отнимает чужие жизни. Вы тоже спасает людей. Может быть, стоит ради них жить и ради родных.       – Вы правы, Григорий Васильевич. Просто сейчас... Сейчас очень сложно       – Сложно, но нужно взять себя в руки. И уж тем более не забывать про здоровье. Вы мне, голубушка, пообещайте, что будете соблюдать режим, правильно питаться и не изводить себя.       – Постараюсь, – женщина слабо улыбнулась.       – Ну вот и славно.       – Слушай, может, случилось что-то? – Майский перевёл взволнованный взгляд на Белую.       Они уже около получаса стояли возле больницы, ожидая выхода Соколовой. О выписке узнали от Рогозиной. Она просила коллег встретить майора и проводить домой. Никто, конечно же, даже не возражал, наоборот, на помощь Юле хотели направиться ещё и Шустов, Субботин, Березин, Тихонов, Амелина, но Галина Николаевна убедила их в том, что Соколовой сейчас не нужно много народу.       –Что могло случиться? Да и сообщили бы нам, – Таня, прикрыв рукой глаза от солнца и прищурившись, постаралась рассмотреть коллегу в окнах первого этажа, которые выходили в фойе больницы.       – Чего она долго так?       – Да что ты никак не угомонишься. Её выписывают. Там ещё кучу бумаг подписать, оформить нужно, – Таня сделала пару шагов к окну и заметила внутри здания майора: она отмечалась в регистратуре. – Идёт.       Не успела майор выйти из больницы, как к ней побежали Белая и Майский.       – Ну, как ты себя чувствуешь? – Таня коснулась плеча коллеги.       – Всё хорошо, ребят. А вы как тут?       – Да вот, тебя решили встретить и домой доставить. Давай сумку, –Майский протянул руку, но Юля увернулась.       – Серёж, она не тяжёлая.       Юля выглядела уставшей и подавленной, под глазами отчётливо красовалась синяки, веки налились красным оттенком, а нос слегка опух. Похоже, женщина недавно плакала, а ночью мало спала.       – Ты только из больницы. В реанимации две недели лежала. Давай не спорь.       Соколова не стала сопротивляться – не было ни желания, ни сил, поэтому покорно отдала сумку с вещами.       – Мы тебя сейчас домой отвезем, – Белая приобняла коллегу за плечи. – Или, может, тебе не надо домой. Поехали ко мне. Вдвоём веселее, – баллистик улыбнулась.       Она понимала, что Юле сейчас будет сложно вернуться в квартиру, в которой она жила с Лисицыным.       – Спасибо за заботу, Танюш, но я лучше домой. Со мной всё будет хорошо, правда. И ребята, вы извините, но я сама доберусь.       – Ну, уж нет, – возразил Майский. – Мы тебя одну не оставим. Делай, что хочешь, но мы доставим тебя до квартиры и это неоспоримо.       – Ладно. – Юля не хотела, чтобы её жалели и опекали. Ей сейчас нужны были лишь покой и одиночество, но сил пререкаться не было. – Только у меня к вам одна просьба... Вы не могли бы отвезти меня на могилу Кости?       – Нет, Юль. Ты ещё очень слабая и вообще только из больницы вышла. Тебе отдых нужен, кровать, покой и всё такое. А там ты только реветь будешь.       Соколова усмехнулась. Майский говорит так, словно на душе у женщины тишь, гладь да благодать.       – Серёж, я бы очень хотела туда съездить, – твёрдо повторила Юля. – Не хотите везти, сама доберусь.       – Конечно, мы тебя отвезем, – Белая укоризненно посмотрела на мужчину.       – Танюш, ты с дуба рухнула?! Ей покой нужен.       – Слушай, она права. Не отвезем мы, сама сбежит. Уж лучше под присмотром будет.       – Ладно, поехали.       До кладбища они добрались достаточно быстро. Во время поездки Юля не разговаривала, а если её спрашивали, то отвечала односложными фразами.       Припарковав машину, Майский повернулся к Соколовой, которая, сидя на заднем сиденье, упорно смотрела в окно.       – Вот мы и на месте. Юль, – с заботой обратился Серёжа. – Может, не пойдешь никуда. Ну чего душу теребить. Из больницы ведь только вышла. Смотри, какая слабая.       В ответ женщина отрицательно покачала головой и вышла из машины. Белая и Майский последовали за ней.       – Юль, нам в ту сторону, – поравнявшись с ней шагом, сказала Таня.       Соколова покорно последовала за Белой.       Сердце женщины невыносимо болело, а руки холоднели с каждым метром, который прибежал к тому, чего она так боялась увидеть, но должна была.       Когда они подошли к ограде, Юля остановилась – не сразу рискнула зайти. На расстоянии нескольких метров она видела его фотографию, прикрепленную к кресту. Он был в полицейской форме, улыбался и с оптимизмом смотрел на мир, будто бы живой. Вот как поверить в то, что недавно с тобой рядом был любимый человек, а какие-то незначительные минуты привели к тому, что вместо него осталась рамка с фотографией на деревянном кресте?       – Юль, – осторожно обратилась к ней Таня, но женщина как будто не слышала её. – Мы тебя в машине подождём, – она одернула Майского за руку.       – Какое в машине?! Белая, ты с ума сошла, – наклонившись к коллеге, прошептал майор. – Ты хочешь оставить её тут одну?       – Серёж, нам лучше уйти, – так же тихо ответила капитан. – Ничего с ней не случится, а мы тут лишние сейчас.       – А если ей плохо станет?! Она же только из больницы.       – Не наводи панику. Если не хочешь, чтобы она сразу же по приезду домой, когда мы уйдём, сбежала сюда, то лучше сейчас оставить её одну.       – Хорошо, – сдался Майский: понимал, что Таня права.–Но если через пятнадцать минут не вернётся, пойду за ней.       В ответ Белая лишь недовольно закатила глаза и потянула майора за собой.       Когда коллеги ушли, Юля открыла дверцу калитки и нерешительно зашла за ограду. Женщина слышала перетекания Тани и Серёжи. Конечно, она была благодарна друзьям за заботу, но больше всего за то, что позволили побыть ей в этом месте одной. Порой лучшая забота – это оставить человека наедине с самим собой.       Соколова присела рядом и провела рукой по насыпи. Костю похоронили меньше месяца назад, земля ещё не успела осесть. Женщина тяжело вздохнула.       – Как же так? Кость. Как же так?– по щекам потекли горячие слёзы. Юля смахнула их. – Ведь так не должно было быть. Неправильно. Когда мы сошлись после моего приезда, я думала, что уже ничего не разлучит нас. Или хотя бы не так скоро, – женщина печально улыбнулась и стерла пыль с рамки. – И как же мне теперь жить-то без тебя? Если честно, то я так боюсь, Кость,боюсь одиночества. Многие бы посмеялись о того, что я чего-то боюсь. Но ведь ты то знаешь, что страхов у меня много. И вот самый худший из них сбылся.       Подул ледяной ветер. Апрель хоть и передавал эстафету теплому и солнечному маю, только вот погода больше напоминала раннюю весну. На кладбище ещё местами лежал снег, в воздухе хоть и ощущались лёгкость и свежесть, но холодные порывы пробирали до мурашек, а солнце никак не желало освобождаться от серых и густых туч.       Юля поежилась и застегнула куртку. Соколова не знала как долго просидела возле могилы, не сводя взгляда с доброй улыбки и ясных глаз, которые, увы, теперь смотрели на неё лишь с фотографии, но больше она не проронила ни слова. Да и кому было говорить? Кресту и фотографии? Он же всё равно не слышит, однако рядом с могилой боль не усиливалась, а, наоборот, немного утихала. Возможно, это из-за того, что подсознание понимает, что дорогой сердцу человек находится буквально в пару метрах, только вот счёт ведется снизу… ***       – Нет, Тань, ты как хочешь, а я пойду посмотрю. Мало ли чего ей в голову с горя взбредёт. Сами же себя потом не простим.       Соколовой не было приблизительно двадцать минут, но за это время Майский уже спел окончательно замучить Белую своими переживаниями. Первые минут десять он держался, а вот потом начал постоянно оглядываться, смотреть на часы, выходить из машины, чтобы лучше рассмотреть, идёт ли Юля.       Таня, конечно, переживала не меньше, но уверенно сдерживала себя. Она понимала, что сейчас паника и излишние переживая Майского ни к чему.       – Да успокойся ты, – одернула его капитан. – Дай ей одной побыть. Сейчас придет.       – Белая, я вообще поражаюсь на тебя. С Юлькой вон что творится, а ты спокойная, как удав.       – Думаешь, я не переживаю?! - с обидой повысила голос девушка и, всмотревшись в даль, добавила: – Всё хорошо, вон она, идёт.       Майский облегчённо вздохнул.       – Как ты? - поинтересовалась Белая и повернула сочувствующий взгляд, когда Соколова села в салон автомобиля.       – Всё хорошо, – спокойно ответила Юля.       – Всё, теперь мы тебя точно домой отвезем.       До дома Соколовой они добрались без приключений, к удивлению не попали ни в одну пробку. Хоть Юля и вовсе не заметила течение времени. Высматривая жизнь за окном, она старалась отвлечься от угнетающих мыслей о Косте. Майор понимала, что сейчас ей придётся вернуться в квартиру, в которой они вместе жили, и что каждый сантиметр будет болезненным напоминанием о Лисицыне.       Женщина готовилась к этому ужасу и боли. Она понимала, что избежать этого нельзя, только пережить. И как бы Соколова не старалась убедить себя в том, что она справиться, что-то внутри говорило об обратном.       – Юль, может тебе, действительно, пока у меня пожить? – Татьяна старалась смотреть на Соколову спокойным взглядом, понимала, что эти сочувствующие взгляды ей сейчас нужны меньше всего.       – Нет, Танюш, – тихо ответила женщина и открыла дверь автомобиля. – Со мной всё будет хорошо. Не переживай. Никаких глупостей я делать не собираюсь.       – Юль, ты это, звони если что, – сказал Серёжа.       – Спасибо, рябят, за всё, – майор слабо улыбнулась и покинула салон.       Поднявшись на нужный этаж и достав ключи, Юля остановилась, не сразу решилась двигаться дальше. Прикрыв глаза и тяжело вздохнув, женщина сделала пару шагов. Руки её покрыл ледяной пот, а сердце словно перестало случать: ей страшно, очень страшно.       – Там ничего такого нет, – сказала самой себе Соколова и неуверенно вставила ключ в дверной замок, а затем медленно повернула его.       Открыв дверь, майор зашла внутрь. В глаза сразу же бросились куртка и обувь Лисицына, словно он был дома.Женщина сняла ботинки и, бросив сумку, прошла внутрь.       За то время, что она провела в больнице, все поверхности в квартире покрылись пылью, она даже витала в воздухе, и её можно было разглядеть на солнечных лучах, которые просачивались сквозь светлые шторы.       Соколова прошла на кухню и открыла холодильник, оттуда сразу же резанул запах испорченное еды, в особенности мяса. Она собиралась его приготовить после того дежурства. Лисицын тогда жаловался ей, что давно уже не ел курочку. Вот она и купила её, приготовить обещала после смены, но не успела.       Майор медленными шагами прошла в комнату – кровать так и осталась разобранной.       –Так и знала, что проспим. Кость, ты где там?– Соколова наскоро застегивала блузку. – Кость!       – Да здесь, я здесь, – в комнате появился Лисицын, мужчина до сих пор не переоделся – бегал по квартире в домашней одежде в поисках вещей.       – Кость, ну ты ещё не готов, – Юля опустила руки. – Нам уже выходить пора.       – Мне одеться две минуты. Ты бы лучше накрасилась.       – Я-то уже давно всё сделала, – надев юбку, Юля суматошно принялась застегивать её, но молния сначала не поддавалась, а потом застежка и вовсе оторвалась. – Нет, ну что за напасть? А ведь как утро встретишь, так его и проведёшь. – снимая юбку, Соколова заметила, что ещё и колготки порвала: видимо, они точно сегодня не с той ноги встали. Чувствовала женщина, что весь день будет насмарку.       – Юль, я-то почти готов, – Лисицын мигом натянул брюки и застегнул рубашку.       – А я теперь нет. Утро в суматохи минут юбка и колготки, – женщина нервно усмехнулась, сняла блузку и достала из шкафа платье. Влезла в него она достаточно быстро. – Кость, помоги молнию застегнуть, – Юля повернулась к Лисицыну спиной. – А то я и без платья останусь.       – Так, всё, пошли. Кровать заправим после смены, – поторопила Соколова Костю, когда тот справился с замком.       – А я вот никогда не понимал, зачем её заправлять, если вечером ложиться спать.       В ответ женщина бросила возлюбленному неодобрительный взгляд.       – Действительно, зачем?– Юля тяжело вздохнула и взяла в руки юбку со сломанным замком – его можно было ещё починить, но Соколова безразлично выбросила вещь в ведро, следом полетели и колготки.       Женщина открыла шкаф, чтобы переодеться в пижаму и заметила, что там висят два кителя, один из которых принадлежал Лисицыну. Странно, людей при звании обычно хоронят в форме. Они должна были проводить Костю в мир иной именно в ней, тем более что доступ к ключам был у его сестры. Она должна была отдать её им.       Юля предположила, что для похорон выдали новую, но потом быстро отогнала эту мысль – они с трудом свою-то получили, когда та была не по размеру, а тут ... бред.       – Кость, ты же помнишь, что завтра день полиции, – Юля зашла в гостиную, где Лисицын, отдыхая после тяжелой смены, в полудреме смотрел телевизор.       – Конечно,помню, – заморгал он, чтобы согнать сон.       – Ты помнишь, что завтра все должны быть при параде, т.е. в форме, – женщина присела на спинку дивана.       – Да помню, Юль, помню.       – И, конечно, же ты форму не приготовил, – в ответ молчание. – Ладно, вижу, ты всё равно не в состоянии. Свою я нагладила, сейчас и твою приведу в божеский вид.       – Не стоит стараться, – Лисицын выключил телевизор и принял положение сидя. – Я буду в штатском костюме.       – Это ещё почему? – Юля удивленно свела брови.       – А ты её видела?       – Ну да, вон в шкафу висит.       – Ага, вот именно. Мне эту форму выдавали, когда нас из милиции в полиции реорганизовали. Как думаешь, мой размер сильно изменился с того времени?       В ответ Соколова пожала плечами.       – А форма, милая моя, знает. И ещё как.       – А чего новую до сих пор не попросил?       – Как же не просил, – усмехнулся Костя. - Уже штук десять служебок написал. А они ни в какую. Ждите. А то ты сама не знаешь, как сложно у нас форму получить. В прошлом году день полиции в командировке встретил, а в позапрошлом в штатском был.       – И позапозапрошлом тоже?       – Нет, тогда она еще кое-как налезала.Китель правда, пришлось расстегнутым оставить.       – Нет, ну это не порядок. А ты через начальство пробовал? Кость, ты же сам знаешь, что служебная форма всегда должна быть готовой. А если тебя повышать или награждать будут. Ты тоже в штатском пойдешь?       – Да чего начальство зря беспокоить? Или ты серьёзно думаешь, что Рогозина будет нашими формами заниматься.       – Ладно, разберёмся. Я тогда тоже в штатском пойду.       – Это ещё зачем? Или на тебе тоже форма не сходится?       – Нет, это чтобы ты не был белой вороной.       Позже Косте всё-таки выдали форму по размеру, но вряд ли выделили новую по случаю похорон, скорей бы попросили старую. Значит его похоронили в костюме. Надо же, даже проводить достойно не могли.       Юля осторожно провела рукой по его кителю и остановилась. Она вдруг вспомнила те моменты, когда он все-таки надевал её, а случались они крайне редко - в офисе в ФЭС все ходят в штатском, а на выезды надевают фирменную одежду.       От воспоминаний, каким он мужественным и статным он становился в полицейском кители, майор улыбнулась. Женщина любила, когда он надевал её.       Через несколько минут Соколова резко оборвала непрерывный порыв воспоминаний. Всё, хватит, Костю уже не вернуть, а сожаления о прошлой жизни отравляют настоящее, не дают ранам зажить. Юля резко закрыла дверцу шкафа и легла на кровать, даже не переодевшись. Если ещё месяц назад она ни за что не позволила бы этого ни себе, ни Косте, то сейчас ей было всё равно.       Усталость от больничной палаты, таблетки, которые она до сих пор принимала, множество эмоций сыграли своё: едва прикрыв глаза, женщина сразу же заснула.