Happy Pills/Таблетки счастья

       О, блять, Дафну сейчас стошнит. Она может блевануть в любую гребаную секунду.       Драко видит это. Как под истощенной и костлявой фигурой Дафны образуется рвотная масса, которая собирается вырваться прямо из ее потрескавшихся вишневых губ. Дафна вжимает свои обломанные ногти в ладонь, отчаянно пытаясь скрыть сильное волнение, которое трепещет в животе. Её белоснежная, бледная кожа с каждой секундой теряет свой розовый оттенок, и, Мерлин, эти секунды проходят с такой вялой скоростью.       Драко не уверен, идет ли время так из-за туманных последствий его ежедневного отходняка и похмелья или потому, что Аберфилд умопомрачительно скучнейший человек, которого ему когда-либо приходилось слушать.       Несмотря на это, он, несомненно, знает одно: Дафну сейчас вырвет.       Прямо здесь, в центр ковра, во время этого дурацкого долбанного семинара.       Драко усмехается про себя, представляя, как могла бы развернуться эта сцена. Он представляет себе хаос, беспорядок и паническое выражение лица Аберфилда, когда его скучная лекция прерывается рвотой из-за катастрофического отходняка Дафны — если подумать об этом, это все было бы весьма увлекательное и захватывающее зрелище.       Наиболее убедительным было неизбежное скривленное выражение лица Грейнджер. Он уже видел это: ее изогнутые брови, поджатые губы, рука, взметнувшаяся вверх, прикрывающая рот и нос, чтобы не чувствовать запах. Может быть, ее ладони обхватят нижнюю часть стула, когда она овладеет собой, пальцы беспокойно скрючатся при виде несвоевременного и отвратительного представления. Может быть, она не сможет справиться с этим и ей самой придется метнуться к двери.       И Драко мог просто сидеть и смотреть, как это происходит, сохраняя ухмылку на лице все это время.       Медленно приближаясь к кульминации, Дафна слегка раскачивается на стуле. К счастью Грейнджер, это сиденье не издает ни звука, иначе Драко бы наслаждался двумя вещами. Губы Дафны дрожат, полностью готовые раскрыться в любой момент и насильственно опустошить желудок.       А Аберфилд продолжает бубнить и бубнить о… какой бы чертовски скучной темой он ни решил помучить слизеринцев сегодня, все, на чем Драко может сосредоточиться — это Дафна, готовая взорваться в любой момент.       Пальцы Блейза в знак утешения круговыми движениями гладят Дафну по спине. Его пальцы таят в себе особую силу, посылая искры через нижнюю часть спины Дафны, в надежде противостоять непреклонному отходняку. Руки целителя — так их называют друзья — попали в нескончаемый круговорот наркомании и неприятия обществом. Если бы он мог по-настоящему использовать свои природные способности, Блейз бы стал действительно сильным целителем в волшебном мире.       Но он сидит в этой комнате, подвергнутый этой программой реабилитации, имея лишь далекое представление о том, какой могла бы быть его жизнь.       В любом случае, кто бы захотел целителя с поблекшей Темной Меткой?       Пока встревоженные глаза Блейза мечутся между слизеринцами, прося кого-нибудь что-то сказать, Драко глубже откидывается на спинку стула, прищелкивая языком по нёбу в ожидании великолепного момента предстоящего хаоса. В его скучной жизни он наслаждается своей ролью инициатора хаоса, провокатора анархии. Это почти так же волнующе, как и другие его любимые кайфы — наркотики и, конечно, взволнованное лицо Грейнджер, когда он делает что-то, что заставляет ее нервничать.       Слизеринцы продолжают нервно переглядываться, осознавая, что сейчас произойдет, и гадая, кто скажет первым, кто сообщит Аберфилду, что его урок настолько мучительно скучный, что Дафну сейчас стошнит.       Сидя слева от него, Гермиона на долю секунды ловит взгляд Блейза.       Он устанавливает с ней зрительный контакт, смотря отчаянным взглядом, практически умоляя ее своими радужками использовать силу, чтобы прервать Аберфилда.       Гермиона ясно читает выражение его лица. Она ерзает на стуле, открывает рот, чтобы предупредить Аберфилда о неважном состоянии Дафны. Ей срочно нужен антидот, вода — все, что угодно, чтобы помочь противостоять ее отходняку. Но Дафна сидит прямо слева от него, скрытая от его глаз, поэтому Аберфилд не имеет никакого представления о том, что происходит с ней.       Что еще хуже, он полностью погружен в сегодняшнюю тему обсуждения: как Волдеморт пришел к власти.       — Видите ли, идея Волдеморта привлекла множество людей разного толка. Он очаровал выдающиеся семьи волшебников, которые были довольны тем, что магический мир отделен от магглов и наказывали любого, кто мешался с магглами; великаны, оборотни, любые темные существа, которые чувствовали себя бесправными и игнорировались Министерством, также были сильно тронуты его идеей. Список можно продолжать.       Черт возьми, размышляет Драко, он когда-нибудь, блять, перестанет говорить?       Гермиона снова открывает рот, чтобы что-то сказать, но Аберфилд так глубоко погрузился в свой собственный голос, что безжалостно продолжает свою лекцию:       — Ведьмы и волшебники привязались к Волдеморту и его идее, продвигая свою идеологию по всей Британии и даже на международном уровне. Но — и это действительно захватывающий аспект, который очаровал ведьм и волшебников в этой недавней историей — что самое поразительное в поддерживающей политике Волдеморта — это не просто люди, которые присоединились к нему, но и то, какой властью он над ними обладал, с легкостью заставляя их смотреть на мир с его точки зрения. Он говорил с ними, даже не обращаясь к ним физически. Он был демагогом и говорил все, что угодно, лишь бы заставить волшебников согласиться с ним. И они это сделали! Люди откликнулись на его идею. Это было просто поразительно, как Волдеморт смог…       — Аберфилд, — наконец вмешивается Тео, облокотившись на колени и указывая сцепленными пальцами на Дафну, — я не знаю, как Вы можете быть таким невнимательным, но Даф буквально блеванет в любую гребанную секунду.       Как по команде, желудок Дафны сжимается; она давится кислотой во рту.       Без единой мысли в голове, но с острым предчувствием, Гермиона быстро выхватывает палочку из глубокого кармана своего серого клетчатого пиджака, направляя ее на маленькую мусорную корзину, которая стоит в углу комнаты.       — Акцио,  — выкрикивает она.       Ведро взмывает в воздух и попадает прямо в руки Гермионы; одним плавным движением она бросается к Дафне и пихает ведро прямо под ее наполненный рот. Дафна обхватывает дрожащими руками край корзины и опускает голову в отверстие. Ее тошнит прямо в него.       Плечи Гермионы напрягаются от соседства к жертве жуткой рвоты, но она остается на месте, поддерживая ведро своими дрожащими руками. Блейз быстро собирает в левую руку спутанные волосы Дафны, а правой продолжает гладить ее спину. Он тихо шепчет ей:       — Все хорошо, Даф. Ты будешь в порядке.       Глядя на сцену прямо перед собой, Драко ухмыляется тому, как напрягаются плечи Гермионы и как ее тело вздрагивает, неосознанно реагируя на порывы Дафны.       Но ухмыляется особенно тому, что именно он собирается принести еще больше хаоса в эту комнату.       — Блять, Даф, — стонет Драко, — не могла быстро пробормотать «resigno», чтобы сдержать позыв? Теперь, блять, здесь дышать нечем.       — Заткнись, Малфой, — шипит Блейз, его глаза покраснели от раздражения, а кожа вспыхнула от гнева.       — Ну, разве я не прав? — парирует Драко, — она единственная из нас, кто не может контролировать себя по утрам.       Пока Драко ворчит, он получает напряженный разворот плечом Блейза, а также взгляд, который мог нанести больше вреда, чем любое Непростительное.       — Блейз, все окей. Он не это имел в виду, — холодно говорит Эдриан, наклоняясь вперед и протягивая одну руку к Блейзу, а другую к Драко, который сидит справа от него, пытаясь разрядить ситуацию, прежде чем она обострится.       — Знаешь что? Меня тошнит от его поведения, — говорит Блейз, поворачиваясь лицом к Драко, который сидит прямо напротив него в кругу, — ты думаешь, Малфой, кто-нибудь из нас жалуется, когда ты слоняешься по квартире в самом уебищном состоянии? Когда ты разбрасываешь все вещи по квартире во время одной из своих наркотических истерик? А? Имей хоть какое-нибудь гребанное сочувствие, херов засранец.       Лицо Драко покраснело.       Гермиона наблюдает, как маска Драко рушится прямо у нее на глазах, обнажая истинное лицо в нервном, но стремительном темпе. Его челюсти сжаты, а скулы так остры, что могут практически разрезать камень. Что-то в том, что сказал Блейз, воспламенило его разум, словно Адский огонь.       И как бы подтверждая свое имя, Драко открывает рот и выплескивает сметающее все на своем пути, испепеляющее пламя:       — Отъебись, Забини. Это происходит постоянно, блять. И это очень утомительно. Даф, держи себя в руках, черт возьми.       — Драко, просто расслабься, — говорит Пэнси, протягивая руку вправо, чтобы коснуться руки Драко, успокоить его и гнев, растущий внутри него. Драко тут же отдергивает руку и насмехается над попыткой Пэнси.       — Так, хорошо... успокойтесь. Все просто сделайте глубокий вдох…— запинается Аберфилд, медленно осознавая, что теряет контроль на тем, что постепенно превращается из сонной группы в стаю непокладистых, темпераментных волков.       — В чем дело, Драко? — Пэнси хмурится и качает головой, — почему ты сейчас ведешь себя как придурок?       Драко усмехается.       — Заткнись нахрен и отвали от меня, Паркинсон, ладно?       — Что ты только что сказал, Малфой? — спрашивает Тео, наклоняясь и поворачивая голову влево, чтобы посмотреть на Драко, который сидел через два места рядом с Пэнси.       Драко складывает руки на груди, и то, как он усмехается, звучит как желание умереть.       — Я сказал ей, чтобы она заткнулась нахр…       Тео тут же вскакивает со стула и бросается на Драко.       — Эй, воу! Нотт! — вскрикивает Эдриан, прыгая за ним и обхватывая своими массивными руками туловище Тео, толкая его спиной к своей стороне круга. Пэнси одновременно с ним вскакивает, помогая Эдриану заставить Тео вернуться к краю круга. Драко встает, протягивает руки вперед и дразнит его манящими пальцами.       —Ну же, Нотт! Хочешь ударить меня? Ты хочешь вырубить меня? Так давай! — издевается Драко.       — Пошел нахуй! Никогда больше так с ней не разговаривай, понял? — кричит Тео.       — О, пошел нахуй ты, Нотт! — вопит Драко, вскидывая руки в воздух.       — Ладно, хватит! — кричит Аберфилд.       Это хаос. Полный беспорядок. Эдриан и Пэнси отчаянно пытаются удержать Тео от избиения Драко до кровавой лепешки, Гермиона и Блейз успокаивают дрожащее тело Дафны, пока она продолжает блевать в мусорное ведро, Драко упорно провоцирует каждого человека в комнате своими колкостями и насмешками, а Аберфилд отчаянно пытается восстановить власть в комнате, полной разъяренных волшебников.       — Дафна, с тобой все в порядке? — спрашивает Гермиона, пока звуки беспорядка разворачиваются прямо за ними.       Дафна кивает и Гермиона замечает, как ее глаза наполняются слезами. Дафна крепко сжимает их, ее веки скрывают ту сцену, которой она стала причиной. Пока Блейз продолжает успокаивать ее своими словами, из его рта вырывается измученный вздох, подтверждая подозрения Гермионы — такое происходит часто.       По правде, Гермиона не понимает, откуда взялся этот беспорядок. Как будто повод для спора был притянут просто так — совершенно неестественный, кажущийся искусственным, ненастоящим. Или, может быть, Гермиона считает, что хаос глубоко закрепился в их бурных отношениях, настолько укоренился в них, что, когда он выходит наружу, то взрывается и порождает волну гнева внутри каждого слизеринца, который, кажется, был подавлен слишком долго. Может быть, это полностью отражает то, как сильно конфликтна, сломлена и измотанна группа друзей на самом деле.       Устав от безудержной анархии, Аберфилд выхватывает палочку и выкрикивает заклинание:       — Силенцио!       Внезапно в комнате воцаряется полная тишина. Нарушив неконтролируемый хаос, все, включая Гермиону, понимают, что их губы плотно сомкнуты заклинанием. Физические препирательства прекращаются, когда жертвы чар Аберфилда начинают беспокоятся о том, чтобы осмотреть и потрогать свои зашитые губы. Все поворачиваются к Аберфилду; в связи с тем, что доступ ко рту на данный момент ограничен, шок появляется в их глазах.       — Сейчас, если вы не возража…       Неожиданно Дафна начинает издавать булькающие звуки, так как рвота скапливается в ее горле и ей некуда идти. Ее лицо краснеет, а затем багровеет, щеки и глаза выпучиваются от давления.       Гермиона отчаянно указывает на Дафну, ее глаза умоляют Аберфилда о том, что ее рот не может сказать: Она задохнется от собственной рвоты! Освободи ее!       Осознав свою ошибку, Аберфилд быстро отменяет действие заклинание у Дафны и та немедленно избавляется от накопившийся желчи прямо в мусорное ведро. Звуки тошноты заполняют непривычно затихшую комнату; все съеживаются, даже Аберфилд.       — Мерлин, прости меня, Дафна, — Аберфилд смотрит на остальных притихших ведьм и волшебников, — что касается остальных, то вы ни в коем случае не должны допускать подобных вспышек! Держите себя в руках, иначе я буду вынужден применить другое наказание!       Одновременно Драко и Тео показывают средние пальцы Аберфилду.       Аберфилд сокрушенно вздыхает.       — Спасибо вам за это. Рад видеть, что вы двое можете хоть в чем-то договориться. А теперь, если вам так хочется, я могу оставить вас так до конца собрания. Это именно то, чего вы хотите?       Им требуется всего секунда, чтобы прийти к единому мнению: все отрицательно качают головами.       — Так я и думал. А теперь я собираюсь снять заклинание. Но, поверьте, если кто-то из вас снова откроет рот в неуважительной манере, будут последствия. Понятно?       Пока все кивают, Гермиона следит за выражением лица Драко. С зашитым ртом доступ к эмоциям через глаза — это единственный возможный способ понять. Она видит, что под его бушующими глазами скрывается что-то смешанное с гневом — может быть, чувство вины?       Нет. Она ошибается. Нет никаких угрызений совести. Есть только гнев. Неподдельный и чистый гнев.       —Фините.       Освободившись от заклинания, все выдыхают и переводят дыхание.       — А теперь, пожалуйста, присаживайтесь…       Драко не ждет. Решительными шагами он прорывается через линию круга и устремляется к двери.       — Мистер Малфой! — нетерпеливо окликает его Аберфилд.       Это не похоже ни на что, что Гермиона когда-либо видела в Аберфилде. Обычно он собран и невозмутим, но сцена Драко словно щелкнула выключателем, обнажив внутри Аберфилда части, наполненные нетерпимостью и раздражением.       Аберфилд использовал магию против них.       Драко останавливается на пороге двери между коридором и комнатой; он поворачивается, снова поднимая средний палец, глядя Аберфилду прямо в глаза, демонстрируя свой непрерывный гнев.       Через мгновение дверь с силой захлопывается за Драко.       Эдриан вздыхает и делает шаг вперед, похлопывая Аберфилда по плечу.       — Я пойду проверю его.       Аберфилд кивает с раздраженным вздохом, и когда Эдриан тащится к двери, его глаза встречаются с глазами Гермионы. Эдриан игриво закатывает глаза; именно это беззаботное действие после бурного волнения заставляет сковывающее напряжение в теле Гермионы немного спасть.       Тео задыхается от злости, а Пэнси обнимает его за талию, умоляя расслабиться.       — Ненавижу, когда он так делает. Я, блять, ненавижу это, — бормочет Тео, меняя свою позу возле Пэнси и обнимая ее за талию. Она гладит его вздымающуюся грудь успокаивающими прикосновениями, растирая его напряженные легкие, чтобы избавиться от кислорода, растирая его плечи, чтобы рассеять их скрытое напряжение, и его стиснутые челюсти, чтобы дать зубам передышку.       Гермиона прочищает горло, чувствуя неведомые силы внутри себя, который заставляют ее тело следовать за Драко. И ее желание подгоняется озорным взглядом Эдриана, который он бросил на нее несколько минут назад.       — Думаю, я тоже должна пойти, — говорит она Аберфилду.       Смирившись с последствиями бардака и рухнув на стул, Аберфилд кивает и жестом указывает на дверь. Гермиона поворачивается к Дафне и похлопывает ее по колену:       — С тобой все будет в порядке?       — Ага. Я в порядке, Грейнджер, — тихо отвечает она. И когда Гермиона встает, чтобы уйти, она чувствует, как хрупкая рука Дафны обхватывает ее, — спасибо, — шепчет Дафна. В то время как одна ее рука крепко сжимает руку Гермионы, другая продолжает сжимать мусорное ведро с содержимым ее желудка, словно она потеряет себя в отходняке, как только отпустит оба якоря.       Гермиона сжимает руку Дафны, затем отпускает и шагает к двери.       Когда Гермиона выходит в коридор, она чувствует, как по ее спине пробегает волна тревоги. Она боится еще одного столкновения, еще одного бессмысленного разговора, еще одной пустой попытки утешить своего сверстника.       Ее глаза мечутся по сторонам в поисках Эдриана и Драко. Поиск заканчивается быстро; с высоким ростом Эдриана и платиновыми волосами Драко в сочетании с рукавами татуировок на его руках, Гермиона легко замечает двух парней, которые расположились в конце коридора справа от нее, в промежутке стыка с другим коридором. Позади нее десятки сотрудников министерства суетятся в проходе, время от времени бросая на Эдриана и Драко недоуменные и растерянные взгляды.       Акулы, выброшенные из воды на берег.       Эдриан стоит напротив Драко, от которого чуть ли не валит дым в стороны. Лицо у него красное, и он яростно чешет подбородок. Эдриан говорит с ним серьезно, положив руку ему на плечо, пытаясь успокоить. Когда зуд Драко становится беспорядочным, Эдриан тянется вперед, хватает его дрожащую руку и опускает ее вниз.       Боковым зрением Драко замечает, что Гермиона остановилась, наблюдая за его движениями. Он делает два глубоких вдоха и стонет, запрокидывая голову к потолку с широко раскрытым ртом, изображая полное раздражение.       Гермиона стискивает зубы, чувствуя, как нарастающее чувство дискомфорта проносится по ее телу.       Ты делаешь это для них. Ты делаешь это для него.       — Черт возьми, Грейнджер, ты просто не можешь оставить меня в покое на две чертовы минуты, да? — восклицает Драко, ударяя свободной рукой по стене коридора и прислоняясь к плитке. Эдриан оборачивается, отпуская руку Драко, глядя на застывшее тело Гермионы.       Гермиона ищет в себе глубоко скрытую уверенность и отчаянно тащит на поверхность. Она приближается к Эдриану и Драко.       — Я просто хотела…       — Убедиться, что я в порядке? — перебивает ее Драко, — Да. Я слышал это раньше. Хочешь сделать это ежедневным ритуалом?       — Только если ты продолжишь давать повод.        Они смотрят друг на друга, воздух между ними кипит от отголосков их острот.       — Верно. Ну, как я уже говорил тебе в прошлый раз, я в порядке. Мне не нужно, чтобы кто-то вроде тебя беспокоился обо мне, — говорит он, скрещивая руки на груди. Глаза Гермионы невольно скользят вниз, чтобы рассмотреть татуировки на его руках, нарисованные на бледной коже, как перекрашенный, но полностью изголодавшийся холст, который отчаянно нуждается в большем количестве чернил, чтобы утолить свой голод.       Татуировки хаотичны, как будто внешне они отражают внутреннее состояние — полный беспорядок и разгром. Она пытается разглядеть любую татуировку, какую только может, но все они сливаются в беспорядочный шедевр на его руках, расширяясь и распространяясь на его грудь, которая выглядывает из его слегка расстегнутой белой дорогой рубашки.       — Драко, пожалуйста. Я просто хочу помочь…       Драко усмехается и закатывает глаза, прежде чем она успевает закончить, уходит обратно тем же путем, которым они пришли, мимо комнаты, где остались все остальные, в уборную, расположенную в паре шагов.       Она не знает, какое именно слово она сказала, что спровоцировало его больше всего: «помочь» или «Драко».       Эдриан прочищает горло и фыркает.       — Отлично, Грейнджер. У тебя действительно талант вызывать в нем непомерное количество позитивных эмоций.       — Он просто… — выдыхает она, пытаясь успокоить гнев, который бурлит в ее крови, — слушай, я… Я понимаю, что это вероятно, неловко для всех вас, но…       — О, все ты замечаешь, дорогая.       — Я просто пытаюсь помочь вам, Эдриан, — Гермиона хмурит брови.       Эдриан выдыхает, проводя худыми пальцами по блестящим шоколадным волосам.       — Мы знаем, Грейнджер, — искренне отвечает он, — в глубине души, мы знаем. Просто некоторые люди хотят помощи больше, чем другие.       — Такие, как ты? — с надеждой спрашивает Гермиона.       Эдриан хихикает и скрещивает руки на широкой груди.       — Скорее, такие, как Блейз. Я думаю, он устал от всего этого, от того, что видит Дафну в таком ужасном состоянии. Тошно смотреть, как она проходит через это.       — Его также достали и ваши… ночные ритуалы?       Эдриан приподнимает одну бровь и смеется над ее комментарием.       — Блять, Грейнджер, ты так говоришь, будто мы состоим в какой-то секте.       Она хихикает, понимая, как нелепо это звучит.       — Прости…ваши… ночные инициативы?       Эдриан снова смеется, и мелодичный звук разгоняет напряжение в воздухе, как будто его никогда и не было.       — Интересный выбор слова, хотя полагаю, ты всегда была хороша в этом.       — Хороша в чем?       Эдриан пожимает плечами и поднимает брови.       — В построении предложений с использованием… — он делает паузу, а на его лице появляется выражение проницательности, — чрезмерной хвастливой терминологии.       Улыбка, которая расползается по лицу Гермионы, появилась против ее воли; и снова ее напряжение смягчается приятным и игривым отношением Эдриана.       — Да, конечно.       Наступает пауза, и Гермиона использует это время, чтобы изучить черты лица Эдриана. Она никогда не принимала во внимание присущую ему красоту. Впадины его щек и разрез челюсти как будто были высечены из мрамора известнейшими скульпторами всех времен. Его глаза, как изумрудное стекло, но они будто пустые камеры; она предполагает, что причина этому вред, который причиняется наркотиками. И все же, несмотря на то, что у него глубокие синяки под глазами, а сами глаза излучают пустоту, они совершенно захватывают дух, гипнотизируют, они способны раскрыть историю, которую она умирает от желания узнать, ту, которой она никогда по-настоящему не интересовалась, пока они были вместе в Хогвартсе.       В какой-то момент, она замечает, как в его глазах вспыхивает искорка и внезапно они снова становятся наполненными.       И она задается вопросом, почему он вообще захотел сделать их такими пустыми.       — Значит ты… ты не хочешь останавливаться?       — Останавливаться… в чём? Принимать маггловские наркотики? — спрашивает Эдриан.       Гермиона кивает, но у нее есть интуитивное опасение, что Эдриан упрекнет ее, как и Драко, когда она задала ему этот вопрос в уборной несколько недель назад.       — Конечно, нет. Зачем останавливать веселье? — отвечает он с ухмылкой, — это все, что у меня есть, в любом случае.       Она испускает короткий вздох облегчения, радуясь, что Эдриан не ругает ее, но одновременно отвлекается на его неопределенный ответ.       — Все, что у тебя есть?       Эдриан вдруг осознал, что сказал, поджимая губы, чтобы не сказать что-нибудь еще, о чем он может пожалеть.       — А…неважно.       — Эдриан, ты можешь поговорить со мной. Правда. Я имею в виду… так вот почему ты так возмущен этой программой? Из-за того, что она называется «реабилитацией»? — продолжает Гермиона.       Эдриан заметно напрягается при этом слове.       Понимая, как ее напористость влияет на него, Гермиона отступает и качает головой, жалея, что не остановила свой явно чрезмерный допрос раньше.       — Прости, я не хотела лезть в чужие дела, но я просто…       — Все нормально, Грейнджер, — Эдриан смотрит на свои ботинки и откашливается, — я думаю, что эта программа влияет на каждого из нас по-разному. Я имею в виду, ты же видела как Малфой к этому относится. Мы все просто хотим оставить метки в прошлом. Он, между прочим, больше всех. Он просто не хочет в этом признаваться.       Драко хочет оставить метку в прошлом.       — Если это так, то почему он не позволяет нам помочь ему. У Аберфилда есть несколько действительно замечательных идей…       — Когда это Малфой просил о помощи? — спрашивает Эдриан, — он никогда не попросит об этом, Грейнджер. Никогда.       — Ну, а ты? Ты когда-нибудь попросишь о помощи?       Эдриан замирает, закусив губу.       — Я не уверен.       Гермиона прочищает свое горло, осторожно подбирая следующую фразу.       — Ну, я здесь для тебя. Если тебе…ну… что-нибудь понадобится.       Эдриан слегка улыбается, изгиб его пухлых губ посылает Гермионе знак расслабиться.       — Сомневаюсь, что смогу. Единственный способ пережить что-то подобное — это наркотики.       На мгновение воцаряется тишина, пока Гермиона размышляет о серьезности этого заявления.       Все они зависят от этих веществ. Гермиона гадает, удастся ли им когда-нибудь вырваться из плена наркотиков. Смогут ли они когда-нибудь положиться на другие источники удовольствия и поддержки?       — Ты когда-нибудь вовлекалась в…ох, как же ты назвала это, ночные инициативы?       — Что? Маггловские наркотики? — уточняет Гермиона.       — Да, Грейнджер. Маггловские наркотики. Я имею в виду, ради Салазара, ты выглядишь так, будто тебе бы не помешало снять напряжение.       Она фыркает и качает головой.       — Нет, я не занималась этим.       Он смеется.       — Ладно. Как насчет пари? В тот момент, когда ты попросишь у меня наркотики, я приму твой «совет» по поводу моей ситуации. Как тебе такое, Грейнджер? Справедливый компромисс?       Гермиона прикусывает щеку изнутри. Она сомневается, что когда-нибудь наступит момент, когда она будет участвовать в столь незаконной деятельности. Но укол здравомыслия куда-то в нижнюю часть живота говорит ей обратное... говорит, что ей не нужно быть такой наивной.       С противоречивыми чувствами она соглашается.       — Хорошо, Эдриан. Звучит здорово. Я обязательно приму это заманчивое предложение.       Его улыбка обнажает верхний ряд зубов, безупречные жемчужины, которые резко контрастируют с его вишневыми губами.       Гермиона слышит, как за ее спиной распахивается дверь. Остальные слизеринцы, спотыкаясь, выходят из комнаты. Дафна дрожит между Блейзом и Аберфилдом, ее трясущиеся конечности крепко держатся за собственное тело, как будто они сломаются от еще большего давления. Тео и Пэнси следуют за ними. Рука Тео лежит на спине Пэнси, когда он ведет ее по коридору к Эдриану и Гермионе, его глаза широко открыты. Аберфилд выглядит испуганным.       Группа приближается к парочке в коридоре, и Аберфилд обращается к ним.       — Я решил отправить всех домой пораньше для… восстановления сил. Завтра мы снова соберемся, — он поворачивается к Дафне, отпуская ее руку и похлопывая по ладони, — отдохните немного, Дафна. И подумайте над тем, что я Вам сказал.       — Спасибо, — шепчет она Аберфилду, — еще раз прошу прощения за все, — Аберфилд поднимает руку, чтобы остановить ее извинения, и тепло улыбается. Блейз уводит ее, и она кивает Гермионе.       Словно почувствовав их присутствие, Драко, наконец, выходит из уборной, вытирая нос пальцем и подавленно хмурится. Когда он идет к группе, Гермиона узнает искажения в его глазах; без сомнений, он провел последние несколько минут в туалете, играя со своей заначкой наркотиков.       Глаза, налитые кровью, смотрят на нее с расстояния нескольких метров, и это все, что ей нужно, чтобы подтвердить свои подозрения.       — Ладно, нам пора, — говорит Эдриан, когда Драко проносится мимо него, — увидимся завтра, Грейнджер. Надеюсь следующий семинар будет не таким…— он обдумывает свой следующий выбор слов.       — Буйным? — со смешком предлагает Гермиона.       — Я бы сказал бойким. Шумным. Но ты была близка.       Он подмигивает ей и уходит, догоняя Драко и остальных, когда они сворачивают за угол и исчезают в запутанных коридорах Министерства.       — Я беспокоюсь о них, Гермиона, — комментирует Аберфилд, когда они скрываются из вида, — и мне интересно, нужно ли принимать дополнительные меры, чтобы помочь им.       — Дополнительные меры? — уточняет Гермиона, глядя на усталое лицо Аберфилда.       Аберфилд вздыхает.       — Я думал о некоторых новых мерах, способных удержать их от такой незаконной деятельности, но нам понадобится разрешение Кингсли.       — Не знаю, — отвечает Гермиона, — думаю, им просто нужно время. Время и компания.       — Возможно, — говорит Аберфилд, — но меня беспокоит, не слишком ли наивный такой подход.       Грудь Гермионы сжимается. Она знает, что наивно думать, что слизеринцев можно реабилитировать обещаниями солнечных лучей и радуги, ожидающих их впереди. Пустые обещания иллюзорных реальностей не помогут вывести из упадка. Истинное счастье существует именно в этой реальности, все, что ей нужно сделать, — это копать глубже и направлять их туда.       — У тебя действительно чистое сердце, Гермиона. Обещай мне, что останешься такой навсегда? Даже когда все покажется невозможным и трудным? — просит Аберфилд.       Гермиона улыбается. Она кивает, тайно обещая сделать все, что в ее силах, чтобы принести хоть каплю счастья в их жизнь.       Во все их жизни.       — Я обещаю.

ххх

      Гермиона, свернувшись калачиком на диване с чашкой чая на коленях, листала потрепанные страницы «Илиады», когда к ней неожиданно пришел посетитель.       Приглушенный свет в ее квартире создавал мрачную атмосферу, но она нивелировалась теплом, исходящим от потрескивающего огня в кирпичном камине; шерстяным одеялом, которое лежал на ее коленях, желтоватым светом настольной лампы и ароматом дубовой свечи, которая стояла зажженная на том же столе, что и лампа рядом с ее бархатным диваном цвета индиго. В сочетание с типичной Лондонской осенней погодой, издающей за окном звуки легкого ветерка и медленного падения оранжевых листьев, слетавших с их привычного места — с веток деревьев, — Гермиона позволяет красоте предстоявшего вечера успокоить ее переутомленное тело.       Из ниоткуда перед ней появляется прекрасный, сияющий олень, его копыта парят прямо над ковром, который лежит на темном деревянном полу ее дома.       Она чуть не разливает чай от внезапного вспышки света, который заполняет ее обычно тусклую квартиру. Но когда она приходит в себя, узнавая своего гостя, то чувствует, как уголки ее губ изгибаются в широкой улыбке.       Гарри       Патронус в виде оленя передает сообщение настолько чудесное, что она чуть ли не плачет:        Гермиона. Я просто хотел проверить и узнать, как у тебя дела. Надеюсь, в Министерстве все в порядке. Я слышал, что ты возглавляешь новую Программу Реабилитации Бывших Пожирателей Смерти. Словами не описать, как я горжусь тобой. Твой жизнерадостный дух так вдохновляет; я не могу понять, как ты хранишь такое терпение и доброту в своем сердце, хотя если кто-то и может сделать это, то это, конечно, ты. Я так поражаюсь тобой и тем, как ты относишься к этой инициативе.       Я очень надеюсь на дальнейшее общение в будущем. Я знаю, что Рон и Джинни чувствуют то же самое. Мне жаль, что мы не поддерживали связь в течение последних нескольких месяцев, но я хотел бы получить от тебя весточку в ближайшее время. Может быть, как-нибудь заглянешь в Хогсмид на выходных, поболтаем, выпьем сливочного пива?       Ты делаешь замечательное дело, ты храбрее и бесстрашнее всех, кого я знаю. Надеюсь, ты останешься такой навсегда, Миона.       Ну, ты знаешь, как работают эти Патронусы. Нужно, чтобы сообщение было коротким и ясным.       С любовью, Гарри.       Слезы наворачиваются на глазах Гермионы, когда изящный олень взмахивает копытами и исчезает в воздухе. Эхо голоса Гарри создает в ее сознании источник комфорта и сил на возрождение, подтверждение того, как Гарри всегда заставлял Гермиону чувствовать себя в его окружение: бесконечно уважаемой и отчаянно ценимой.       Когда она возвращается к своей книге, ее взгляд скользит по строчкам стихов, написанных чернилами на грубом пергаменте, но ее мысли о программе, о слизеринцах, о дополнительных мерах, упомянутых Аберфилдом, в целях контроля.       Контроль. Дело не в этом. Речь идет о реабилитации, восстановлении, возрождении. Зарождение новых идеалов и верований, утверждающих, что в каждом человеке есть нечто хорошее.       Никто не рождается демоном. Гермиона твердо верит утверждению Руссо. Это, несомненно, относится и к слизеринцами.        Потому что независимо от того, насколько плохими они себя видят, Гермиона видит в них заблудшие души, достойные спасения.       Сообщение Гарри — это именно то, что ей нужно, чтобы успокоить свое беспокойное сердце. Подтверждение от кого-то вроде него говорит о многом в ее мыслях. И когда она читает следующую строчку классического шедевра, она чувствует, как послание проникает глубже в ее тело:             — Ты должна выстоять и не остаться с разбитым сердцем.