ххх
Гермиона чувствует, что она как будто говорит со стеной. Стеной, сделанной из стали, укрепленной слоями невежества, пренебрежения и снисходительности. Темно-синие стены кабинета Шеклболта давят полными книжными полками, забитой мебелью и нервирующими воспоминаниями о том дне, когда она снова увидела слизеринцев впервые за много лет. В тот день, когда она увидела его снова. А теперь ей приходится разбираться с непреклонным недовольством и неодобрением Аберфилда ее новых идей. Идей, которые она считает чрезвычайно благоприятными для помощи слизеринцам. Почему Аберфилд так поглощен своим первоначальными планами о программе, так не желает менять подход, который явно не работает так, как они думали, для Гермионы — загадка. Во всяком случае, она пытается. Она умоляет Аберфилда и Шеклболта выслушать и рассмотреть альтернативные предложения. — Куинси, пожалуйста. Я действительно считаю, что нам надо пересмотреть подход к этой программе. — Нет…мы на правильном пути. Поверь мне, Гермиона, — настаивает Аберфилд, качая головой, отвергая просьбу Гермионы. Гермионе трудно поверить, что они на «правильном пути», когда все, что принесла эта программа, — это беспорядок и значительный уровень обиды. — Я не могу помочь, но чувствую, что первоначальная цель программы теперь бесполезна. Она не имеет никакого смысла. И, возможно, никогда не имела! — спорит Гермиона, обхватывая руками спинку одного из кресел Шеклболта перед его столом и наклоняясь вперед, чтобы перенести свой вес на стул. — О чем вы говорите, мисс Грейнджер? — спрашивает Шеклболт, постукивая пальцами по позолоченному столу и тоже наклоняясь вперед. Гермиона прочищает горло. — Появились новые обстоятельства, и я чувствую, что они берут начало на лекциях об истории Волдеморта и глупых темах, которые больше не имеют значения. Они не заботятся о таких вещах. Мы должны пересмотреть наш подход, чтобы помочь им в их реальной борьбе. — Мисс Грейнджер, — пытается вмешаться Кингсли. Но Гермиона в вираже медленно ломает стену всеми способами. Она ударяет по креплениям фактами и наблюдениями и чувствует себя все ближе и ближе к другой стороне, к свету, который неизбежно приведет к лучшей программе для слизеринцев. — Они одиноки. И они обратились к небезопасным способам преодоления одиночества. Нетрудно заметить, что это умственно и физически истощает их — разрушает их. Мы должны привлечь целителей, чтобы оценить тяжесть урона. Профессионалов, которые знают, как бороться с этим. В маггловском мире есть даже терапевты и программы, к которым мы можем обратиться… — Ни за что. Это проект Министерства. Он также очень деликатный по отношению к волшебному миру, — объясняет Аберфилд, — ты знаешь, что я положительно отношусь к коллаборации магглов и волшебников, но иногда эти вещи нужно держать отдельно ради… — Ради чего? Им нужна помощь, Куинси! Медицинская и психологическая помощь! Целители творят чудеса в этом мире. Я просто не понимаю, почему мы продолжаем тратить наше время на такие глупые вещи, как «история Волдеморта», когда вся программа была создана, чтобы помочь им. Мы бы помогли им, если бы решили их проблему с наркотиками. Аберфилд вздрагивает, явно почувствовав себя неловко из-за откровенного признания Гермионой их зависимости. Тем не менее она продолжает, не обращая внимания на его неудобство. Серьезность ситуации берет верх, по сравнению с комфортом Аберфилда и отрицанием реальной проблемы. — Ты забыл о Грэхэме? Он страдал. Вероятно, умоляя кого-нибудь просто выслушать его, помочь ему пройти через то, что происходит в его голове. И держу пари, что все они — Дафна, Блейз, Тео, Пэнси, Эдриан и Драко — чувствуют то же самое. Аберфилд вздыхает. — Я понимаю твои опасения, Гермиона. Правда. Но это неотъемлемая часть их реабилитации. Узнав историю их выбора, о причине, по которой они были вовлечены в это. Если ты не забыла, я также помогал реабилитировать их родителей. Я помог реабилитировать самого Грэхэма. Я вытащил их всех из Азкабана сотней различных апелляций, содержащих тот же посыл, что и эта программа. И они спокойно живут в своих домах, размышляя о прошлых ошибках. Они не гниют в тюрьме. Я сделал это. И именно с помощью этой программы. — Насколько была комфортной жизнь Грэхэма, Куинси? Он покончил с собой! Искромсал себе вены и истекал кровью, пока боль не ушла со всем остальным живым внутри него! — закричала Гермиона, чувствуя как в ней нарастает огромное раздражение, — и только потому, что это, вероятно, сработало на их родителях, не означает, что сработает и для этой группы. Кроме того, я искренне сомневаюсь, что у их родителей был доступ к тем же наркотикам и веществам, что и у них… — Гермиона, пожалуйста, перестань говорить о наркотиках. Она ошеломлена. Поражена осознанным игнорированием Аберфилдом истинной сути дела. — Почему? Этим нельзя пренебрегать! Это очень важно! Вероятно, в этом причина их подавленности и недовольства! Вы не можете продолжать игнорировать проблему и обвинять в этом их выбор в прошлом. Программа должна адаптироваться к этой реальности, иначе они никогда не получат помощи, в которой действительно нуждаются. Аберфилд и Шеклболт обмениваются быстрыми взглядами, и именно в этот момент Гермиона чувствует, что сможет победить. Она сможет склонить Аберфилда увидеть вещи так, как это видит она сама. Но ее предполагаемая победа недолгая. Нет, даже не недолгая. Она раздавлена еще до того, как успела сделать свой первый вдох. Она неверно истолковывает их обмен взглядами, наивно полагая, что это признак ее успеха, когда, на самом деле, это начало ее поражения. — Гермиона, я ценю все, что ты сделала. Ты очень полезная ассистентка. Я бы не справился без тебя. Ассистентка? Вот кто она для Аберфилда? Его ассистентка? — Но мы уже подготовились к этому. Мы потратили несколько часов на тщательную разработку уроков и тем для обсуждения. И я неделями консультировал их родителей. Я полностью осознаю, что работает, а что нет. — Тогда ты должен знать, что их обстоятельства совершенно отличаются от обстоятельств их родителей! Почему вы игнорируете этот факт… Аберфилд поднимает руку, заставляя Гермиону замолчать. — Ладно. Давай пойдем на компромисс. Я подумаю о том, чтобы нанять нескольких целителей, чтобы поговорить с ними об их…проблемах… — И об их психическом здоровье… — Да и это тоже. А пока мы можем предложить им ежедневные дозы Умиротворяющего бальзама, чтобы помочь успокоить их тревогу. Не идеально, но хоть что-то. — Спасибо, — уступает Гермиона, позволяя плечам расслабиться, а напряжению в груди немного спасть. — Но есть еще важный принцип. Их нужно усмирить. И, с разрешения Кингсли, конечно, у меня есть идея для этого. Гермиона наблюдает, как Аберфилд вытягивает руку вперед, сжимает ее в кулак, поворачивает вверх и раскрывает ладонь. Через несколько секунд появляется светло-голубой туман, который парит над его ладонью. Туман маленький, кружится и вьется вокруг себя. В центре него — маленькие белые искорки, которые прорастают из центра и тянутся к краям тумана, как паутина. Гермиона приближается на пару сантиметров к этому феномену в руке Аберфилда, гадая, что именно он ей показывает. Это выглядит почти как Патронус, если бы чары были простым плодом электричества и облаков. В противном случае, она совершенно сбита с толку представленной перед ней магией. — Это то, с чем я возился последние несколько недель, — объясняет Аберфилд, улыбаясь лучу света, который парит прямо над его рукой, — я называю это Локационный Луч. — И что именно он делает? — спрашивает Гермиона, нахмурив брови. Аберфилд вздыхает и откашливается, как будто знает, что его слова, несомненно, заставят вздрогнуть и шокировать. — Это…по сути…маячок. Однако процесс не является агрессивным. Я введу его под кожу их предплечий. Как только луч осядет внутри их тел, небольшая часть отделится и удалится, чтобы вновь появиться из их тела в уменьшенной версии того, что ты видишь здесь. Я помещу эту часть луча в маленький флакон, и всякий раз, когда нам нужно определить, где они были или что они делали, мы сможем обратиться к лучам во флаконах. Есть простое заклинание, которое запускает воспроизведение действий: revela locum. Луч расширится и покажет каждую сцену, каждое действие, каждый вдох, который они сделали с момента имплантации. Просеивание воспоминаний и действий требует времени, но я думаю, что это…. — Прости, что? — закипает Гермиона. Она не может поверить своим ушам. Она убеждена, что они играют с ней злую шутку, потому что это кажется совершенно непростительным, — ты…ты хочешь вживить в их тела устройство слежки? Этого нельзя допустить! Это…это кажется совершенно неразумным, нарушающим личные границы и… — Мисс Грейнджер, пожалуйста, дай Куинси закончить, — перебивает ее Шеклболт, но Гермиона быстро возражает. — Кингсли, пожалуйста. Ты не можешь даже раздумывать над этим. Шеклболт вздыхает, поднимается и кладет руки на стол. — Может, это к лучшему. — Куинси, — продолжает Гермиона, — ты действительно думаешь, что это заставит их слушаться? Уважать кого-то из вас? Это только оттолкнет их еще больше. Пожалуйста… Это плохая идея. — Они сами виноваты в этом, Гермиона, — настаивает Аберфилд, — все могло бы быть иначе, если бы они с самого начала были более склонны к нашей инициативе. Гермиона усмехается. — Я умоляю тебя передумать, Куинси. Мы не знали всего об их обстоятельствах, когда создавали эту программу. Все это было основано на том, чтобы заново познакомить их с волшебным миром. Теперь…все совсем по-другому. Мы можем принести им пользу, но совершенно точно не таким способом. Аберфилд вздыхает. — Гермиона, постарайся не быть такой наивной. Они сделали этот выбор. Мы действуем в их интересах. Конец дискуссии. — Я не наивна! Я предлагаю дать им реальную помощь! Эта программа делает недостаточно. Почему…почему ты не слушаешь меня, Куинси? Аберфилд качает головой. Гермиона пребывает в гневном неверии от его явного возражения против ее предложений. Это совсем не похоже на то, как он вел себя, когда они только создавали эту программу, и она не может понять, что сейчас так изменилось. Она поворачивается к Шеклболту. — И тебя это устраивает Кингсли? Ты даешь разрешение на это? — Я думаю, что да, — признается Шеклболт. — Пожалуйста, — Гермиона делает последнюю попытку убедить их, — как человек, который знает их почти десять лет, я прошу вас не делать этого. Если вы думаете, что они хорошо отреагирует на это, вы ошибаетесь. Они примут это хуже, чем все остальное. Давайте пригласим целителей, воспользуемся Умиротворяющим бальзамом, пересмотрим программу в соответствии с их реальными потребностями. Пожалуйста. Аберфилд и Шеклболт смотрят друг на друга, и у Гермионы перехватывает дыхание. По их взгляду она понимает, что они не поддались ее увещеваниям. Они настроены на иной подход. Гермиона не может не думать о том, насколько необратимым будет ущерб от этого действия. Словно они сделали десять шагов назад в своей программе. Все, что Гермиона может предпринять, это держаться за последний клочок надежды, который у нее остался. Тот, который продолжает умолять ее оказать им помощь любым возможным способом. Потому что независимо от того, насколько плохими они себя видят, Гермиона верит, что в них скрыты действительно достойные качества.ххх
— Ты, блять, сошел с ума? Что ты хочешь нам имплантировать? Драко кипит. Из его ушей валит пар, в глотке клокочет огонь. Он клянется, что мог бы задушить Аберфилда прямо сейчас. Его кулаки горячие, пальцы покалывают и дрожат от гнева, и смутное ощущение кокаина начинает биться в нем, порабощать его, делать его пленником своих намерений. Он чувствует, как каждая часть его тела напрягается и вибрирует. Его эмоции рассеяны, но все же при нем; его тело ломит от кокаина и от последней новости. Они гноятся вместе, порождая бурю внутри него. Шторм, который он не видит смысла пытаться контролировать. Остальные чувствуют то же самое. Они стоят в пространстве, между дверью и кругом стульев, образующих их маленький «круг чувств», и тупо смотрят на Аберфилда, узнав о его предложении. Аберфилд заикается, явно боясь того, на что способен Драко, когда необузданный гнев в нем берет верх. — Мистер Малфой, пожалуйста, успокойте…. — Ты серьезно рассматриваешь возможность внедрения в наши тела маячок? В чем, блять, твоя проблема… — Мистер Малфой… — Это не может быть законно! Не может быть! — продолжает кричать он, размахивая руками от досады. — Это законно. Я согласовал протокол с Министром Шеклболтом, и он дал свое разрешение на эту процедуру. Позвольте мне напомнить вам, что все это в ваших же интересах… — В наших интересах? — насмехается Драко, хмуря брови и шагая к Аберфилду, который заметно сжимается от того, как возвышающееся тело Драко на целый метр приближается к нему, — ты понятия не имеешь, что в наших интересах, — рычит он. Волосы Гермионы встают дыбом при звуке рычания Драко. Она, словно под наваждением, следит за каждым его движением, которые вызывают в ней одновременно и неприятие, и восхищение. То, как он заставляет Аберфилда сжиматься от страха, завораживает ее. — Независимо от того, что вы думаете, эта мера была одобрена Министром Магии. И вы все вынуждены принять это. Гермиона наблюдает за реакцией. Она замечает, как их лица меняют выражения с безмятежного на презренное неверие. Она видит, как жизнь уходит из их глаз, когда они узнают о своей судьбе. И когда Драко поворачивается к ней лицом, Гермиона чувствует острую боль в животе. Она рассеивается по ее телу, приводя ее в состояние полного страха. Она могла бы их спасти. Она могла бы сказать больше. Но она не смогла. — Ты, — Драко презрительно усмехается Гермионе, и она клянется, что все ее тело холодеет от того, как он обращается к ней. То, как он заставляет ее кожу покрываться холодным потом от страха, не может не тревожить, и она боится, что его власть над ней никогда не померкнет, — ты считаешь, что это правильный вариант для нас, Грейнджер? Ты думаешь, что засунуть в нас маячки — это способ, который заставит нас подчиниться? Гермиона хочет сказать «нет». Она хочет сказать им, что лихорадочно настаивала на других вариантах. Что мысль о маячке коробит и ее. Что все, чего она хочет, — это лучшее для них. Для него. Однако она боится, что они назовут ее Спасительницей-только-на-словах. Может быть, поэтому, когда она открывает рот, чтобы объясниться, оттуда абсолютно ничего не выходит. Вместо этого она выдыхает воздух, который сталкивается со спокойствием, пустотой и подчинением воле Министерства. Ее молчание выдает ее мысли, окутывает их завесой влияния и власти Аберфилда и Шеклболта. Ассистентка. Очевидно, она всего лишь ассистентка. Драко раздражается от ее молчания, качает головой и скрещивает руки на груди. Вот они снова — его татуировки. Блуждающий взгляд Гермионы падает на чернила, покрывающие его тело. Что-то в хаосе замыслов заворожило Гермиону, за гранью ее понимания. Все дело в том, как они растянулись по его телу, представляя его в таком интригующем и темном свете, что Гермиона не может задаться вопросом, сколько боли он, должно быть, испытал, пока татуировщик опечатывал чернила в его фарфоровую кожу. Они, как мозаика, покрывающая его руки и грудь смесью узоров. Гермиона хочет разгадать этот паззл. Хочет собрать воедино каждую татуировку, которую он когда-либо делал на своей коже. Шестеренки в ее голове не перестанут вращаться, пока она этого не сделает. Слизеринцы молчат, но атмосфера в комнате говорит о многом. Гермиона съеживается от собственной слабости, снова превращаясь в пузырь стыда, когда глаза слизеринцев мечутся между ней и Аберфилдом. Каждый из них глазами умоляет ее прекратить это. Сказать что-нибудь. Действительно помочь им. Но она пыталась. И Аберфилд не слушал ее. И она не знала почему. Почему он не слушал ее? Аберфилд игнорирует замечание Драко, точно так же, как проигнорировал предложения Гермионы. Он отчетливо декларирует: — Процесс неинвазивный, просто нужно немного магии. И это не подлежит обсуждению. — Ты не можешь сделать этого, Аберфилд, — говорит Эдриан, качая головой. Гермиона клянется, что видит мокрые глаза Эдриана, жмурящиеся от безысходности. Что-то внутри нее разрывается, когда она смотрит на других слизеринцев, на мрачных лицах которых ясно читается обида. И ее взгляд падает на Тео. Он фиксирует свои глаза на ней. — Грейнджер, давай…— умоляет Тео, — помоги нам. — Вы не оставили нам выбора, — перебивает Аберфилд, сцепив руки за спиной и расправив плечи и грудь так, чтобы показать свою власть и безразличие к их безуспешной мольбе, — с беспорядком, который вы инициировали на прошлой неделе, мы не можем больше рисковать. Если это означает подавление вашего взаимодействия с такой…незаконной деятельностью…тогда пусть будет так. — Должен же быть какой-то закон против этого…— начинает Блейз. — Его нет. Как я уже сказал, это одобрено Министерством, — Аберфилд вздыхает, и Драко замечает, что вздох неискренен, а замаскирован каким-то скрытым смыслом, — мы просто хотим помочь. — Ты не хочешь помочь нам, — злится Драко, — ты хочешь контролировать нас. — Если вы хотите, чтобы вам стало лучше, мы должны проявить над вами какую-никакую, но власть. В противном случае, вы останетесь в плену своих привычек. По крайне мере, таким образом, мы сможем противостоять…— он давится, проглатывая слово, которое собирался произнести. — Блять, ты такое ссыкло, — замечает Пэнси себе под нос, и в посреди действительно напряженного момента Тео издает смешок и сжимает руку Пэнси. Она проводит языком по внутренней стороне щеки и ухмыляется, ее губы кривятся от удовольствия. — Как я уже сказал, — продолжает Драко, — все, что ты хочешь, это контролировать нас. — Ваши другие варианты гораздо суровее, мистер Малфой. — Другие варианты? — спрашивает Дафна. — Есть вариант куда более увертливой и крайне неприятной форма восстановления, — объясняет Аберфилд угрожающим тоном, спровоцированный нехваткой терпения. — Более неприятная, чем это дерьмо, которое вы называете реабилитацией? — замечает Драко. — Можно и так сказать, мистер Малфой. Если вы хотите, чтобы вас засунули в печально известный четвертый этаж Святого Мунго, где с вами будут обращаться так, как будто в вас не осталось ни капли сознания, тогда, вероятно, вы сможете отказаться от внедрения маячка. Но имейте в виду, что та программа гораздо более агрессивная, чем эта. Вы даже не будете чувствовать себя человеком. Они привяжут вас к кровати, будут постоянно следить за вами, и ваш "синдром отмены" будет таким же невыносимым, как и сейчас. По крайне мере, здесь мы можем постепенно отказаться от ваших привычек и перенаправить вас на благосклонную трезвость. Обещаю вам вот что: в Святом Мунго ваши шансы на выздоровление и выживание невелики. Там вы сойдете с ума. Если когда-либо и был более напряженный и накалённый момент молчания, то этот момент превзошел все прошлые. Угроза Аберфилда звенит в их ушах, словно пронзительная сирена, и частота ее дребезжания была такой высокой, что даже рой летучих мышей не был в состоянии услышать это. Но слизеринцы слышали. Очень ясно. Она эхом отдалась в их мозгу, оставаясь непрерывной в своем грозном послании. Ей удалось нейтрализовать кокаин, введенный в их кровь за несколько минут до встречи. Это как если бы действие порошка было обращено вспять под действием очевидной угрозы принудительной госпитализации. Аберфилд громко вздыхает, доставая палочку. — Пожалуйста, постройтесь в линию. Я постараюсь сделать это как можно быстрее. Есть нерешительность, но слизеринцы, в конце концов, сдаются и выстраиваются в прямую линию, зная, что у них, на самом деле, нет особого выбора здесь. Выбор. Драко смеется про себя. Это слово преследует его. Аберфилд делает шаг вперед и начинает процесс, и все, что Гермиона может сделать, — это смотреть. Наблюдать, как Аберфилд прикладывает свою палочку к их рукам, прямо над их Темными Метками, вводя в них синий свет, лишая их независимости, которая у них когда-то была. Тихое шипение, похожее на звук прикладываемой горячей тарелки о кожу, наполняет воздух каждый раз, когда луч опускается под оболочку их рук. А затем, через несколько секунд, небольшая часть света просачивается наружу. Аберфилд ловит оставшийся шар света в маленькие флакончики, которые он предварительно достал из своей сумки. Каждый флакончик был подписан инициалами слизеринцев. Аберфилд шагает вдоль линии, один за другим, имплантируя в них маячок. А Гермиона просто…наблюдает. Ее тело дрожит. Эта картина потрясает до невероятности. И когда Аберфилд кладет кончик своей палочки на предплечье Драко, прямо над его скрытой Темной Меткой, Драко встречается взглядом с Гермионой. Смотрит на нее в течение всего процесса, медленно дыша, вовлекая ее душу в свою. Гермиона не может отвести взгляд. То, как его ледяные глаза завладевают ее вниманием, полностью унося ее в состояние напряженного предчувствия, делая невозможным для нее разорвать их зрительный контакт. Она практически слышит его мысли. Почему ты позволяешь этому случиться, Грейнджер? Она не знает. Она хотела бы остановить это. Она хотела бы, блять, помочь им. Гермиона задумывается, в какой же момент все пошло не так. И насколько дальше будет хуже.