***
— Добро пожаловать обратно. Надеюсь, у вас всех были спокойные выходные, наполненные размышлением и самоанализом после нашей последней встречи. Группа скучающих слизеринцев смотрят на Аберфилда с совершенно пустыми выражениями лиц. Аберфилд прочищает горло, понимая, какое бесконечное напряжение возникает при каждой встрече. — Ладно, — бормочет он, постукивая пальцами по колену, — как вы себя сегодня чувствуете? Они все молчат, продолжая смотреть на него с глубоким унынием. Драко хмуро глядит на него из-под бровей, прикусывая губу и жалея, что не принял утреннюю дозу кокаина, прежде чем подверг себя сегодняшней лекции. — У меня есть кое-что для вас всех, — восклицает Аберфилд, пытаясь сделать мрачную атмосферу комнаты светлее. Но никто не поддерживает его энтузиазм. Они теперь не просто смотрят на него – они сверлят его взглядом, каждый из них будто бросает в него кинжалы своими раздражёнными лицами и сердитыми глазами. — Дай угадаю, — говорит Тео, нарушая зловещую тишину, — ты планируешь ввести нам сегодня что-то ещё? Аберфилд поджимает губы и качает головой. — Как я уже говорил, это было в ваших интересах… — Да, конечно, — шепчет Драко, откидывая голову назад и облокачиваясь на спинку стула. — Я думаю, это поможет справиться с болью и тревогой, которые, как я вижу, вы все испытываете, — объясняет Аберфилд, вставая и неторопливо направляясь к столу, стоящему возле задней стены комнаты. На деревянной поверхности стоит подставка с шестью пузырьками, заполненными до краёв бирюзово-голубой жидкостью. Аберфилд берёт их в руки и начинает описывать значение вещества, — это Умиротворяющий бальзам. Он поможет унять вашу тревогу и беспокойство. Я сам его сварил, и вам будет приятно узнать, что у меня было Превосходно по зельям, когда я учился в Хогвартсе, — говорит он со смешком, — Идеально. — Интересно, какая у этого парня была социальная жизнь в Хогвартсе, — бормочет Тео на ухо Пэнси, после чего нежно целует её макушку. — Я не удивлюсь, если он проводил вечера пятницы в одиночестве, и его единственной компанией была его грёбанная правая рука, — отвечает Пэнси. Тео хихикает, когда Аберфилд подходит к кругу и начинает раздавать зелье каждому слизеринцу. Каждый получает свой флакон и вертит его в руках, изучая чарующий цвет жидкости. Когда Аберфилд доходит до Драко, то колеблется, протягивая зелье. В конце концов, Драко выдергивает его прямо из руки Аберфилда, демонстративно и драматично закатив глаза. — Давайте, примите сейчас, пока оно свежее. Я закончил варить его за несколько минут до встречи, так что оно должно быть готово к употреблению, — сообщает Аберфилд, садясь обратно в кресло и внимательно смотря, как слизеринцы наблюдают за зельями. Гермиона замечает огромную тревогу среди слизеринцев – и действительно, с чего бы им не опасаться этого? Несколько дней назад Аберфилд ввёл в них маячок. Их скептицизм вполне обоснован и оправдан. К удивлению Гермионы, они подчиняются. Первым выпивает своё зелье Блейз; он откручивает пробку флакона и из него вырывается струя серого тумана в сочетании с лёгким шипящим звуком. Держа флакон в воздухе, он делает глубокий вдох, готовясь, и опрокидывает зелье в горло. Дафна следует его примеру, затем Пэнси, Тео, Эдриан и, наконец, Драко. Аберфилд улыбается и поворачивается к Гермионе. — Не соберешь ли ты для меня их флаконы? Конечно же, она ведь всего лишь ассистентка. Гермиона соглашается, встаёт и собирает флаконы у каждого человека, затем проходит через круг и ставит их в стеллаж на столе. Позади себя она слышит, как Аберфилд начинает дискуссию; стоя спиной к группе, Гермиона незаметно подносит пузырек к носу и нюхает зелье. Пахнет нормально. Выглядит нормально. Она раздумывает взять один флакон с собой, чтобы подтвердить его достоверность, но передумывает, опасаясь, что Аберфилд заметит пропажу флакона. Не сегодня. Она отступает только на время. Она медленно возвращается к группе, пока Аберфилд продолжает читать лекцию. Он говорит, и говорит, и говорит. Гермиона даже не старается вслушиваться, потому что, опять же, шестерёнки в её мозгу не перестают вращаться, выплёскивая десятки мыслей, проблем и вопросов о том, какого хрена она вообще здесь делает. Какой вклад она вносит в эту программу. Её мозг обвивается вокруг себя, как будто паутина вопросов и забот поглощает её разум и истощает все другие возможные функции. Она может думать только о своём нынешнем положении – всё остальное исчезает. На короткое мгновение Гермиона выходит из транса; её глаза скользят по лицам группы, внезапно останавливаясь на лице Эдриана, который сидит рядом с Драко и через круг от неё и Аберфилда. Она внимательно изучает выражение его лица. Она никогда раньше не видела его таким напряженным. Именно в этот момент Аберфилд упоминает Непростительные заклятия. Гермиона наблюдает, как Эдриан поджимает губы и неловко хрустит шеей; он вздрагивает, как будто что-то только что забралось ему на спину и зловещим ветром прошлось по затылку. И Гермиона замечает; она видит, как его пальцы сжимаются под стулом, язык скользит по зубам и губам, а грудь вздымается и опускается. Она чувствует то же самое, вынужденная закрыть глаза и сделать глубокий вдох, чтобы пережить неизбежные образы собственных страданий. Они роем возвращаются в её сознание – она лежит под Беллатрисой, умоляя и крича, чтобы та остановилась. Воспоминания захлёстывают её разум волнами, слишком ощутимые; она чувствует мускусный аромат Беллатрисы, чувствует как её зубы и кинжал глубоко вонзаются в кожу, слышит её шипение над самым ухом и видит чистое безумие в её глазах. Она прогоняет эту мысль как можно быстрее, не желая переживать всё снова. А когда она открывает глаза, то видит перед собой нечто неожиданное. Рука Драко лежит на плече Эдриана. Они смотрят друг на друга, обмениваясь мягкими улыбками. Рот Гермионы слегка приоткрывается, когда она осознает, что может означать этот жест. Почему Эдриан тоже неосознанно отшатнулся при упоминании таких проклятий. Насколько она знала, сам Эдриан никогда не попадал под влияние Непростительно. Но с другой стороны, она почти не знает его. Гермиона никогда не обращала на него внимания, потому что он никогда не был серьёзной угрозой. Нет, это были Драко, Пэнси, Маркус, Грэхэм, иногда даже Тео. Но её сведения об Эдриане и его прошлом скудны, так что кто она такая, чтобы предполагать, через что он прошёл? Кто она такая, чтобы вообще хоть что-то предполагать о них? Они все вели жизнь, которую она никогда не могла полностью понять. Она таила в себе свою травму, свои проблемы, свою боль, но и они тоже. Часть неё давным-давно пришла к выводу, что она никогда не сможет искренне понять их несчастья. Она решает никогда не притворяться, что пытается понять, но всегда проявлять сочувствие всякий раз, когда это будет возможно. — Причина, по которой я поднимаю тему о такой темной магии, заключается в том, что я хочу, чтобы мы обсудили то, что заставляет нас использовать такие заклинания. И как такие заклинания демонстрируют отказ от нашей свободной воли. Теперь я хотел бы обсудить, что означает для вас свобода воли и как наш выбор влияет не только на окружающих нас людей, но и на нас самих. — Грёбанные яйца Мерлина, — бормочет Драко, обхватив голову руками, прислонившись к коленям, — ты такой, блять, до боли тупой. Аберфилд вздрагивает от замечания Драко. — Простите, что, мистер Малфой? Гермиона уже чувствует начало новой вспышки. Она видит хаос, пылающий в глазах и пальцах Драко, жаждущий вырваться из его тела. — Ты думаешь, кто-то из нас добровольно применил к кому-то Непростительное? Что наши внутренности просто жаждут мучить людей? Что мы получаем удовольствие, видя боль других людей, потому что мы были Пожирателями Смерти? О, знаете что, позвольте мне перефразировать это – потому что став однажды Пожирателем Смерти, останешься навсегда Пожирателем Смерти? По крайней мере, так говорится в выпуске «Ежедневного Пророка», который был распространен среди всех ведьм и волшебников в Соединённом Королевстве. И, возможно, даже за пределами страны. Чтобы не только создать, но и продвинуть искаженный образ нас, как каких-то от рождения злых личностей… — Ладно, я понимаю ваше недовольство, мистер Малфой… — Нет! Не понимаешь! Ты, блять, не понимаешь! — кричит Драко, поднимаясь со стула и указывая указательным пальцем на Аберфилда, — перестань, блять, притворяться, будто знаешь каково это! Ты не знаешь! Ты никогда не знал и никогда не узнаешь! Гермиона делает вывод, что Умиротворяющий бальзам, очевидно, еще не осел в организме Драко. — Я только пытаюсь помочь… — Как помог Грэхэму? После слов Драко в комнате воцаряется тишина, как будто воздух высосали из комнаты. Это оставляет их в пространстве полной пустоты, слова Драко задерживаются в пустоте как их единственный источник кислорода. Они все вынуждены глотать его, чтобы дышать – все вынуждены смириться с реальностью самоубийства Грэхэма. Даже Аберфилд. Драко усмехается, понимая какую струну задел. — Да, ты действительно сотворил для него грёбанное чудо. Для наших родителей. Ты знаешь, что мы не видели их с тех пор как они вышли из Азкабана? И ты гордишься этой долбанной программой? Ты думаешь, что ваши лекции действительно помогли тогда и помогут сейчас? — Малфой, это того не стоит, — советует Эдриан, поднимаясь и кладя руку перед Драко, пытаясь усадить его и привести в чувство. — Послушайте своего друга, мистер Малфой, — предупреждает Аберфилд, приподнимая бровь. — Или что? — усмехается Драко, — опять заставишь меня замолчать? Собираешься вколоть мне что-то ещё? Влить мне в горло успокоительное, чтобы я заткнулся? — Я могу, если вы продолжите срывать обсуждение, — предостерегает Аберфилд. — Какое, блять, обсуждение? — почти кричит Драко, — всем нам насрать! Никто из нас не говорил! Всё, что ты делаешь - это болтаешь о чём-то, что нам безразлично. Ты просто загоняешь эту чушь нам в глотку и в наши тела. Если бы это действительно было обсуждение, то ты бы тоже нас слушал. Гермиона ничего не может с собой поделать. По выражению лица Эдриана и по тому, как Драко реагирует, она знает, что ей нужно встать и успокоить его вспышку, прежде чем что-то непредсказуемое случится. Она резко встает, и все взгляды устремляются в её сторону. — Куинси, пожалуйста. Малфой…прав. Давайте сделаем перерыв. Может, мы соберемся завтра снова? Я… — Нет, Гермиона. Мы не будем. Стены возвращаются, снова запирая Гермиону в коробку. Коробку, где её идеи и предложения отскакивают от стен и возвращаются обратно в её мозг, не в силах пробиться сквозь преграду, которую Аберфилд построил вокруг неё. Но на этот раз она не отступит без должной борьбы. Не показав им, что ей действительно не всё равно. Терпение Аберфилда к Драко иссякает. Он встаёт и вынимает палочку из кармана пиджака, вертя её в руках как предостережение. — Мистер Малфой, у вас есть пять секунд, чтобы сесть. Драко усмехается, не обращая внимания на предостережение Аберфилда. Сердце Гермионы начинает бешено колотиться. — Куинси, в этом нет необходимости. — Просто отпусти его прогуляться, — просит Эдриан, хмуря брови и моля Аберфилда о снисхождении. — Он просто расстроен, — вмешивается Пэнси, поднимаясь на ноги вместе с остальными. Аберфилд поднимает палочку и направляет её на Драко, который отказывается садиться. Гермиона чувствует, как у неё напрягается каждый мускул. Она пристально смотрит на Драко, мысленно умоляя его просто сесть. Чтобы ещё немного потерпел болезненную встречу. — Драко, пожалуйста, сядь, — упрашивает Пэнси, отчаяние отражается в её угрюмых глазах. — Нет, — голос Драко непоколебим и решителен. Гермиона ещё раз пытается уговорить его. — Малфой… Её фразу прерывает белая искра, вылетевшая из палочки Аберфилда и ударившая Драко прямо в грудь. Драко отклоняется назад, резко падая на стул. Остальные ребята вскакивают со своих стульев. — Эй… какого хрена! — вопит Эдриан, в отчаянии размахивая руками. С выражением необузданного гнева Аберфилд снова взмахивает палочкой, и внезапно Драко оказывается в кольце веревок, обвивающих его тело. Верёвки обвязывают его лодыжки, бёдра, туловище, привязывая к спинке стула и лишая возможности двигаться. К шоку и ужасу Гермионы, тонкая тряпка оборачивается вокруг рта Драко, закрепившись между его зубами и вокруг его головы. Драко кусает тряпку, его зубы впиваются в ткань с глубокой яростью. Гермиона не может поверить своим глазам. Что Аберфилд сделал. Её инстинкты берут вверх, она бросается к Драко. — Ты, блять, серьезно? Какого хрена ты сделал это? — кричит Дафна, и, спотыкаясь, она тоже бросается к Драко, потянувшись к его верёвкам, лихорадочно дёргает их. Но они не поддаются. Гермиона и Дафна продолжают возиться с верёвками, обвивающими тело Драко. — Ты не оставил мне выбора… — Ты не можешь использовать на нас магию! Отпусти его, — кричит Блейз. Гермиона достаёт палочку и пытается обратить заклинание Аберфилда. Но верёвки не поддаются её магии. Они упорствуют, обвиваясь вокруг Драко ещё крепче. Драко смотрит на Гермиону, его глаза горят. Его зубы вонзаются в ткань, и он борется под верёвками с агрессивным ворчанием и толчками. От усилий у Гермионы приоткрывается рот, пока они с Дафной отчаянно дёргают за тряпку. Она поддерживает его затылок рукой и пытается вытащить тряпку из его рта. Но та просто не сдвигается с места. Гермиона лихорадочно ищет узел, чтобы развязать, но ничего не находит. — Мне...Малфой, мне так… Драко мычит и мотает своей головой, пытаясь сказать что-то через кляп во рту. Гермионе кажется, будто он говорит «не надо». Не надо? — Отпусти его, Аберфилд! — кричит Тео, когда они с Эдрианом направляются к Аберфилду — Помните, что я сказал? Насчёт Святого Мунго? Именно ТАК с вами и будут обращаться. Это то, чего вы все хотите? — кричит в ответ Аберфилд, потрясывая палочкой в сторону Тео и Эдриана, когда они приближаются к нему. — Нет! Мы бы не хотели, чтобы с нами так обращались, — яростно восклицает Эдриан, — так зачем ты это делаешь? — Чтобы преподавать вам всем урок! — объясняет Аберфилд, — я не из тех, чью власть можно подорвать! Драко продолжает бороться под верёвками, фыркая и рыча, не сводя своих глаз с Аберфилда. — Ну, хорошо! Мы научились! Отпусти его, пожалуйста! — умоляет Дафна, хватая Малфоя за запястье, чтобы успокоить. Гермиона повторяет движение Дафны, обхватывая рукой левое запястье Драко. То, как её кожа соприкасается с его бешенным пульсом, заставляет дрожать её руки; она чувствует как отчаяние и тревога в его теле пульсируют по его венам. — Это в высшей степени непрофессионально, Куинси! — вмешивается Гермиона, повысив голос от гнева, — и я имею полное право рассказать Кингсли о твоём совершенно неприемлемом поведении… — Он уже одобрил все мои меры, Гермиона, — резко отвечает Аберфилд, — кроме того, у меня не было выбора. Если они хотят продолжать бунтовать…тогда...тогда… это то, что будет впредь их ожидать. — Твою мать, вот о чём говорил Драко! Послушайте её! Послушайте нас! Мы, блять, всё поняли! — кричит в ответ Блейз. Дрожа от недовольства, Аберфилд снова смотрит Драко в глаза, его палочка по-прежнему направлена прямо на него. — А вы, мистер Малфой? Вы понимаете? Огонь в глазах Драко мог прожечь кожу Аберфилда, если бы он захотел. Но, ко всеобщему удивлению, он покорно кивает. — И вы будете молчать? — широко раскрыв глаза, донимает Аберфилд. Драко снова кивает. — А теперь отойдите, леди, — приказывает Аберфилд Дафне и Гермионе. Они обе отпускают руки Драко и отступают назад. Аберфилд говорит заклинание, — Фините. Верёвки вокруг Драко внезапно растворяются в воздухе, лёгкий серый туман на несколько мгновений окутал его, прежде чем исчезнуть совсем. Вместе с верёвками и тряпкой исчезают и следы заклинания и жестокого обращения, испаряясь в пустоту, как будто этого никогда и не было. Драко резко вскакивает со стула, встаёт и дышит с чудовищным гневом. — Я иду прогуляться, — рычит Драко сквозь стиснутые зубы, проталкиваясь мимо всех в круге и вылетая за дверь, не потрудившись оглянуться. Гермионе хочется пойти за ним. Она должна перестать чувствовать это притяжение. Она должна воздерживаться от того, чтобы бежать к нему на помощь каждый раз, когда он выбегает. Но он заслуживает того, чтобы кто-то заботился о нём, чёрт возьми. Кого-то, кто будет слушать. Она идёт против своего здравого смысла и выходит за ним. Крики Аберфилда затихают на заднем плане, и единственная мысль, которая вертится в её голове - что она скажет Драко, если догонит его. Когда она толкает дверь и выходит в коридор, она лихорадочно оглядывается вокруг, ища светлые волосы и эти различимые татуировки. Но Драко нигде не видно. Её взгляд падает на дверь уборной, и она решается рискнуть, чувствуя, как притяжение настойчиво тянет её в туалет. Она подходит к двери, делает глубокий вдох и распахивает её. И он там. Опирается трясущимися руками о стойку, голова опущена в раковину, плечи скручены, спина выгнута дугой, а грудь сбивчиво опускается вверх и вниз. Дверь за Гермионой с щелчком закрывается, и голова Драко резко поворачивается вправо; их глаза встречаются. — О, ты, должно быть, издеваешься надо мной, — рычит Драко, поворачиваясь обратно к зеркалу. Он смотрит на своё отражение, испытывая отвращение ко всему, что видит. — Я просто… — Ты просто проверяешь меня. Да! Я, блять, знаю, Грейнджер! — Драко раздраженно прижимает пальцы к вискам. Гермиона делает глубокий вдох, наполняя лёгкие кислородом, смешанным с храбростью и альтруизмом. — Малфой, я действительно сожалею о том, что только что произошло… — Не извиняйся, — огрызается он, — я ничего не хочу слышать от тебя. Гермиона игнорирует его и продолжает, отчаянно пытаясь донести свою точку зрения. — Я должна была сделать что-то больше, чтобы помочь тебе. Надо было сделать всё, чтобы остановить его. И я…— она боится, что её следующие слова поднимут неразрешённые проблемы, но всё равно произносит их, — я не должна была просто стоять там, пока он вставлял в тебя этот маячок. — Да ты что? — парирует он с оттенком сарказма. Она вздыхает. — Ты спросил меня, думаю ли я, что так будет лучше для тебя. В тот день, когда Аберфилд поместил в тебя маячок. Драко смотрит на неё, раздувая ноздри и ожидая продолжения её предложения. — Конечно, я не думаю так. Конечно, я боролась против этого. Когда Аберфилд заговорил об этом с Кингсли, я умоляла их не доводить дело до конца. Я снова и снова повторяла им, что это не сработает. — Рад знать, что твои навыки убеждения остры как никогда, — упрекает он её. Она фыркает и закатывает глаза. — Я полагаю, дело не столько в недостатке убеждения, сколько в недостатке тестостерона, — бормочет Гермиона, теребя пальцами свободный шнурок на свитере. Драко хмыкает и прислоняется к раковине, его глаза скользят вверх и вниз по фигуре Гермионы. Она чувствует на себе его пристальный взгляд, и ей стало интересно, чувствует ли он себя также под её взглядом, изучающим его татуировки. Гермиона прочищает горло. — Хочешь поговорить о том, что случилось? Драко фыркает. — Определённо нет. — Но разве не ты сказал, что хочешь этого? — надавливает Гермиона. — Что ж, время для разговоров сегодня прошло. Вместо этого, я думаю, что обращусь к чему-то более…эффективному. Узел скручивается в животе Гермионы от двусмысленного, но совершенно ясного намёка Драко. Она сглатывает, когда Драко достаёт из кармана брюк пакетик с белым порошком, похожий на тот, с которым он играл в первый день программы чуть больше месяца назад. Драко чувствует, как Гермионе некомфортно, и использует это в своих интересах, дразня её неприятной картиной. — Хочешь посмотреть, как я буду это делать? — шипит он, встряхивая мешочек в воздухе, позволяя крупинкам порошка перемещаться вверх и вниз внутри пластика, — хочешь посмотреть, как я успешно заглушаю всё в своей жизни? — Тебе не нужно делать этого, Малфой, — говорит Гермиона, протягивая руку, чтобы выхватить мешочек из его руки. Хотя следовало бы придумать что-то лучше, чем просто попытаться выхватить у него наркотики. Он резко отдёргивает руку и прижимает язык к нёбу. — Даже не думай об этом, — рычит он, — держи при себе свои руки, Грейнджер. Я хочу, чтобы ты просто стояла и смотрела, как я, блять, нюхаю этот кокаин. — Пожалуйста, не надо. Тебе больше не нужно возвращаться к этому. Я хочу помочь тебе. — Мерлин, я, блять, ненавижу это слово. Ты жалеешь меня, да? И ты хочешь «исправить» меня, верно? Хочешь, чтобы все думали, что ты моя спасительница? — Пожалуйста, это совсем не то… К большому возмущению Гермионы, Драко открывает упаковку. Он опускает палец внутрь, загибает кончик указательного пальца под порошок и захватывает горку кокаина. Встряхивает палец, чтобы осталось идеальное количество порошка, сложенного как крошечная гора, и медленно вынимает его, поднося к своему носу. — Ничто не сможет исправить меня. Ты понимаешь? Ничто. Это всё, что мне нужно, чтобы чувствовать себя лучше. Всё, что мне когда-либо будет нужно. Гермиона качает головой, но Драко только скалится. — Это не идеальный способ для этого, но придётся так. Смотри. Он подносит палец к ноздре и быстро вдыхает вещество; Гермиона с ужасом наблюдает, как оно исчезает в его носу. Его глаза закрыты, а лицо дрожит от удовольствия. Он несколько раз вытирает нос тем же пальцем, на котором был кокаин, чтобы не потерять ни крупинки. Закончив, он снова смотрит на Гермиону, его нос дёргается от удовольствия. — Чуть не забыл, — ухмыльнулся Драко, вынимая из кармана палочку и направляя её себе в голову, — Accelero momentum. Гермиона приподнимает бровь. — Что ты… — Я ускорил процесс, — быстро отвечает Драко, — я хочу, чтобы ты увидела как всё это происходит. Гермиона качает головой. — Я не хочу на это смотреть. — Что ж, у тебя нет выбора, — он шмыгает носом и снова машинально проводит пальцем под носом, — и теперь ты поймёшь, каково это – не иметь выбора. Быть вынужденным наблюдать, как прямо у тебя на глазах происходит что-то, что ты хотел бы остановить, но не сделал этого, потому что кто-то другой, блять, контролировал тебя. Манипулировал тобой. Держал тебя в плену в собственном теле. Боль сочится из его глаз, когда он произносит эти слова. Боль и…сожаление. — О чём ты? — тихо спрашивает она. Глаза Драко расширяются. — Ни о чём. Гермиона не верит ему. — Я знаю, каково это, — отвечает она, — я чувствую это последние несколько недель. Я до смерти хочу вам помочь во всём, что имеет значение, но Аберфилд не хочет слушать меня. Так что я знаю, что ты чувствуешь. Драко качает головой. — Это не одно и то же. У тебя есть маячок, внедрённый в твоё тело? Долбанная татуировка в виде уродливого черепа и змеи, которая никогда не исчезнет? Неважно сколько раз ты будешь тереть её? Царапать её? Раздирать грёбанную кожу, пока она не начнет кровоточить? Гермиона не отвечает, потому что она ничего подобного не чувствовала. — Ну? Есть? Она уступает, качая головой. — Нет. — Вот именно. Я грёбанный пленник этого. С таким же успехом я мог бы быть в Азкабане. — Значит, вот как ты себя чувствуешь? — спрашивает Гермиона, — как пленник в собственном теле? Драко колеблется, затем стонет. — Не превращай это в сеанс психотерапии. — Я просто пытаюсь поговорить с тобой. Разве это не то, что ты хочешь? — Ты…ты просто нечто, Грейнджер, знаешь это? — Разве ты не этого хочешь? — Я только что нюхал кокаин у тебя на глазах, а ты хочешь поговорить о чувствах? Гермиона расправляет плечи. — Именно. Драко смеётся, и Гермиона замечает, что его пальцы продолжают дёргаться и дрожать. Он делает два быстрых вдоха через нос и снова проводит большим пальцем под носом. Его грудь вздымается всё заметнее. Гермиона не может не таращится на его новое поведение. — Да…видишь это, Грейнджер? — спрашивает Драко, меняя тему разговора, когда замечает заворожённый взгляд Гермионы, — это кокаин. Плюс заклинание, которое ускоряет его действие, заставляя растекаться внутри меня, так что он захватывает каждый сантиметр моих внутренностей. Сказать тебе, что будет со мной дальше? Гермиона молчит; Драко принимает это как знак для неторопливого и ласкового объяснения сложного процесса. — Скоро свет в этой ванной станет слишком ярким для моих глаз. И мои пальцы начнут дрожать так, что, кажется, будто сейчас отвалятся, — он медленно шагает к Гермионе и она готова поклясться - комната сжимается вокруг неё с каждым его шагом, — я буду слышать, видеть, чувствовать, ощущать запахи и пробовать на вкус каждую мелочь, которая соприкасается со мной. Я буду воспринимать это в десять раз сильнее, чем обычно; это одна из лучших частей, на самом деле. Каждое чувство обостряется, возрастает до чудовищного уровня чувствительности. Я смогу чувствовать каждую мелочь. Он подходит к ней ближе, и она начинает пятиться назад. Хоть физически она и отшатывается от Драко, когда он приближается к ней, она не может не чувствовать себя соблазнённой его яркими описаниями, очарованная тем, как он описывает чувство эйфории. Она позволяет ему продолжить, утопая в его словах: — И в моей голове будет маленький чудесный шум. Это дофамин, разговаривает со мной. Шепчет мне на ухо чудесные мысли о том, что он хочет, чтобы я сделал. Гермиона не может удержаться от словесного потока; он выплескивается из её рта, проистекая из глубины её подлинной очарованности. — И что потом? Драко останавливается и смеётся, приятно удивлённый вопросом Гермионы. — О, я вижу. Ты заинтригована, не так ли? — Ну, я… — Ты хочешь знать, как это ощущается, да? — бормочет он с ухмылкой. Она не может дышать. Не может двигаться. Не может сосредоточиться ни на чем, кроме выражения чистой эйфории на лице Драко. — Знаешь что, Грейнджер, — продолжает Драко, медленно приближаясь к ней, — я всегда думал, что в тебе есть немного тёмной стороны. Часть тебя, которая хотела вырваться из своей скучной жизни. Я думаю, что эта часть тебя умирает от желания выбраться наружу. И видя, как я делаю это, я думаю, это заставляет тебя чувствовать то, чего ты никогда не чувствовала раньше. Он читает её мысли. Чем ближе он к ней подходит, тем легче ему это даётся. Она хочет сделать это. Она хочет быть той, кто распакует его слои, открывая их своими пальцами и словами. Но каким-то образом, он переключил выключатель. Теперь она обвилась вокруг его пальца, очарованная его действиями. Его заманчивыми, притягательными, практически неотразимыми действиями. — Я прав? — снова спрашивает он с ухмылкой. Прежде чем она успевает ответить, её спина натыкается на дверь. Драко снова смеётся. — Я прав, не так ли? Тебе очень сильно хочется узнать эти ощущения. — Малфой… — Я могу показать тебе. Гермиона пристально смотрит на него, её пустое выражение лица соперничает с его живым. — Да, — шепчет он, — я тебе покажу. Я заставлю тебя почувствовать то, о чём ты даже не мечтала, — он прислоняет левое предплечье к двери рядом с её головой. Близость его лица к её заставляет Гермиону прерывисто дышать. Они в нескольких сантиметрах друг от друга. Гермиона чувствует, как воздух между ними становится тёплым от смешения их глубоких и тяжелых вдохов, — тебе бы понравилось это, Грейнджер? Да. Понравилось бы. — Нет, — отвечает она сквозь стиснутые зубы, — я хочу, чтобы ты отошёл. Драко высовывает язык изо рта и слегка прикусывает. К удивлению Гермионы, свободной рукой он тянется к ручке двери. Малфой отстраняется, позволяя ей сделать шаг вперед и отойти от двери. Затем распахивает дверь. — Моё предложение остаётся в силе, если ты когда-нибудь захочешь. — Как и моё, — парирует она, — дай мне знать, если ты захочешь поговорить. Она фыркает, скривив уголки губ, наслаждаясь последним словом за собой. И когда она проскальзывает под его рукой и выбегает из уборной, она не смеет оглянуться.Глава 8
27 июня 2021 г. в 14:36
tw: краткое упоминание о самоубийстве/селфхарме.
Октябрьский ветерок несёт в потоках своих дуновений любопытство, с которым он врезается в окно квартиры Гермионы. Ветер просачивается сквозь щель между окном и рамой прямо в её дом; Гермиона ощущает, как свежий поток, смешанный с уличным воздухом и ароматом её зажжённой дубовой свечи, склоняет её к самым сокровенным мыслям и желаниям. Запахи и ощущения замирают и пробуждают в ней решимость разобраться и понять, что произошло всего неделю назад.
Она с горечью, разливающейся во рту, снова проигрывает в своей голове сущность той ситуации: Аберфилд внедрил маячки в слизеринцев.
Локационный Луч. Гермиона никогда не слышала о таком. Единственное, что было схоже с маячками Аберфилда – Следящие чары, но эта магия полностью отличалась от того, что создал Аберфилд. Поставить следящее устройство не на чью-то палочку, а внутрь тела для отслеживания любого малейшего движения, каждого действия, каждого вздоха – это откровенное вторжение в личную жизнь.
И она ничего не сделала, чтобы остановить это. Она просто наблюдала, как у слизеринцев отнимают их независимость. Стояла в стороне, пока ещё одна их часть подвергалась неизмеримому количеству темной и необычной магии.
Она должна была что-то сказать. Почему она побоялась это сделать?
Гермиона смотрит через свою маленькую гостиную на книжную полку, расположенную слева от кирпичного камина. Едва слышные потрескивания огня, его тлеющие искры и пламя освещают полутемную комнату и вдыхают энтузиазм внутрь неё — горячее желание исследовать обстоятельства, которые Аберфилд навязал группе слизеринцев.
Её глаза скользят по десяткам книг, которые были выстроены на деревянных полках, ища взглядом в потрепанных и нетронутых томах что-нибудь, что могло бы рассказать ей о процессе создания заклинаний.
Она уже была знакома с несколькими случаями создания заклинаний.
Мать Луны Лавгуд – Пандора. Гермиона помнит, как Луна рассказывала ей, что когда та была маленькой, всего за несколько лет до поступления в Хогвартс, её мать экспериментировала с новым заклинанием, которое сама и создала. Когда заклинание срикошетило, это мгновенно убило её. Вот почему Луна могла видеть фестралов.
А ещё Том Реддл. Он создал «Морсмордре» из чистого зла, стало быть, тем самым передавая своим последователям навыки, необходимые для создания их собственного Тёмного заклинания. И, действительно, Гермиона напоминает себе, Антонин Долохов создал своё собственное заклинание и использовал его несколько раз во время печально известной Битвы за Хогвартс. Гермиона помнит это отчётливо; он чуть не убил её своими чарами.
И Снейп создал Сектумсемпру, среди прочих заклинаний. Но именно это заклинание навсегда врезалось в память Гермионы; когда Гарри сказал ей, чьё именно заклинание рассекло грудь Драко, она заплакала. Она почувствовала и себя, и Драко преданными Снейпом.
Она думает о лазарете. Представляет Драко, одиноко лежащего на больничной койке.
Она должна была подойти к нему тогда. Точно так же, как она должна была сделать что-то вчера. Оба раза ей не удалось что-то сделать для него, даже когда её сердце умоляло её об этом.
Гермиона проводит пальцами по своим спутанным кудрям, стараясь отогнать мысли о прошлом, а лучше подумать о том, как исправить свои предыдущие неудачи в будущем.
Добавляет к своему ментальному списку создателей заклинаний Куинси Аберфилда, зачаровавшего Локационный Луч и создавшего «revela locum».
Она хочет найти информацию о том, как это делается – как можно просто создать заклинание из ничего. Что это за процесс, как он влияет на ведьму или волшебника, создавшего свои чары, и что значит для самого волшебного мира – иметь новое заклинание наготове на кончике палочки любого.
Её глаза скользят по проверенной годами книге: Миранда Гуссокл «Книга Заклинаний».
На четвёртом курсе она сделала копию книги из библиотеки в Хогварсте и тайком принесла её домой, желая прочитать и узнать о каждом заклинании, которые только могли предложить страницы. Она каждый день заглядывала в книгу, запоминала заклинания и наслаждалась тем, как латынь слетала с её языка, словно магия инстинктивно принадлежала ей. Она смотрела на эту книгу каждый день, читала эти заклинания с большой внимательностью и преданностью, и это напоминало ей, что она заслуживает этой жизни – жизни с магией.
Она указывает пальцем в сторону книги и произносит:
— Акцио.
Том выплывает из своего места в шкафу между двумя другими книгами. Он взмывает в воздух и попадает в руки Гермионы. Она ловит его и гладит текстуру пергамента. Открыв книгу на случайной странице, где-то посередине, она натыкается на раздел заклинаний, которые начинаются с буквы «П».
Её цель – найти что-то о заклинании слежения или определения местоположения.
Она переворачивает на «С», разглядывая страницы крошечного текста в поисках любого заклинания, напоминающего Следящие чары. Её палец тщательно и внимательно обводит каждую запись, выискивая что-нибудь, что могло бы объяснить феномен Аберфилда. Её ноготь натыкается на что-то: «Следящие заклинания». Читая запись, она ищет информацию о маячке, о луче определения местоположения – всё, что напоминало собственные чары Аберфилда.
Она стонет, когда понимает, что это заклинание не то же самое. Оно обнаруживает только следы магической активности в определенной области; оно не имеет ничего общего с отслеживанием местоположения человека или внедрением луча света в чьё-то тело. Ничего общего с полным контролем и властью над кем-то другим.
Однако она замечает звёздочку рядом с Заклинанием Слежения, которое ведёт её к нижней части страницы. Опустив глаза к пометке, она просматривает её о подобном заклинание: «Авенсегим, страница 34». Она перелистывает на указанную страницу, проводя, как и раньше, пальцем по названиям заклинаний. Найдя чары, она читает свойства:
Авенсегим – это чары, которые превращают объект в устройство слежения…
Гермиона захлопывает книгу и бросает её на край дивана.
Она не знает, почему так внезапно сдаётся. Почему кажется, будто ничего не выходит.
Она сдаётся на Локационном Луче – пока что. Но она обещает вернуться к нему, когда найдёт более подробную книгу о создании заклинаний. Возможно, она могла бы побеспокоить Гарри, чтобы он прошёлся в Запретную секцию библиотеки Хогвартса, как они делали это много лет назад.
Она улыбается воспоминаниям. Да, она напишет Гарри и попросит его об этой услуге.
Утвердив новый план действий, Гермиона решает вспомнить ингредиенты Умиротворяющего бальзама. И делает это без усилий, как будто этот урок был только вчера: лунный камень, сироп чемерицы, рог единорога, иглы дикобраза и корень валерианы.
Это относительно необычные ингредиенты, но она даже не беспокоится о том, что Аберфилд не сможет их достать. Имея обширные архивы в Министерстве и множество связей, Аберфилд, вероятнее всего, сможет получить эти ингредиенты без проблем.
Впрочем, она беспокоится за самого Аберфилда.
Что же изменилось? Когда они вместе начали планировать программу через несколько дней после того, как смерть Грэхэма стала известна общественности, Аберфилд был восприимчив к её идеям и радовался возобновлению программы как способ установления связи с молодым поколением. Похоже, он действительно хотел помочь слизеринцам. Он разработал всеобъемлющий план, который Гермиона сочла эффективным и способствующим их восстановлению в волшебном мире.
Всё изменилось, когда обнаружились их проблемы с наркотиками. Изменения были размеренными, но, тем не менее, они произошли.
Гермиона напоминает себе, что дело не в том, что программа изменилась, а в том, что она не способствует к улучшениям. Она наполнена идеями и методами, которые никак не помогали слизеринцам с их текущей проблемой. Аберфилд активно игнорирует их наркотическую зависимость, рассматривая её как несущественную, по сравнению с его идеей реабилитации, которая, по-видимому, состояла в том, чтобы ругать и унижать их за их прошлый выбор.
Как будто это может помочь….
Когда Гермиона предложила ему помощь с приготовлением зелья, учитывая её способности в этом, Аберфилд отказался, сказав, что сварит его сам. Он приправил свой отказ сомнительными причинами, как будто не хочет беспокоить Гермиону чем-то таким скучным и маловажным. Хотя Гермиона не считала это маловажным – Умиротворяющий бальзам мог успокоить слизеринцев так, как не удавалось программе. Это должно было послужить, своего рода, лекарством. Как способ заглушить их боль.
Было ли это эгоистично, что она хочет сама приготовить Умиротворяющий бальзам?
Может, вся эта программа эгоистична? Может, это всего лишь способ заставить себя чувствовать менее виноватой за всё то время, когда она могла вмешаться и помочь им? За то, что не смогла быть достаточно сильной, чтобы встать на защиту слизеринцев в Хогвартсе, когда они в этом нуждались?
Может быть, теперь она возмещает это, работая с Аберфилдом над этим жалким подобием реабилитационной программы?
Гермиона трёт глаза и выдыхает, желая, чтобы шестерёнки в её голове перестали вращаться хотя бы на одну грёбанную минуту. Хотела бы она не анализировать всё в своей жизни.
Она слышит мурлыканье у своих ног и опускает глаза на источник шума; Живоглот перешагивает через её ступни, трясь своим рыжим мехом с серыми полосками об её голые ноги, вызывая мимолётные смешки Гермионы.
Наклонившись, Гермиона подсовывает руку под Живоглота и приподнимает его, посадив к себе на колени и чешет его чуть выше основания хвоста – его любимое место. Он снова мурлычет, кладя свои маленькие лапки ей на грудь и прижимаясь головой к раскрасневшейся щеке Гермионы.
Она целует его в нос, раз, второй и третий. Как же она обожает его сморщенный нос и большие глаза-бусинки. Другие посмотрели бы на него и предположили бы самое худшее. Красота Живоглота исходит изнутри, проявляясь в том, как он прижимается к ней, мурлычет и демонстрирует своё обожание. Всего-то и нужно, чтобы кто-то проявил к нему нежность, и он станет мягким в их руках.
Это напоминает ей о нём – о человеке с жёсткой внешностью, слишком быстро судимый всеми остальными.
Она задается вопросом, что если внутри он такой же, как её чёртов кот.