ххх
Гермиона просыпается от двух разных ощущений: полупрозрачных, но тусклых лучей солнца, проникающих через окно и запаха чая, задерживающегося прямо у ее носа. Когда ее глаза распахиваются, она встречает ровный поток пара, исходящий из темно-бордовой кружки на деревянном ночном столике между ее кроватью и кроватью Драко. Его кроватью, которая снова пуста. Она вздыхает, поднимается с матраса и опирается на правое предплечье. Заглядывает через край кружки, изучая цвет чая — бледный, с большим количеством молока, как раз такой, какой она любит. Из кружки торчит ручка маленькой металлической ложки. Гермиона протягивает пальцы, чтобы убрать ее. Подняв ее из горячего чая, она замечает остатки густого меда на ложке. Она улыбается и подносит его ко рту, облизывая языком остатки меда. Сбросив с себя одеяло, Гермиона перебрасывает ноги через кровать и садится на край. Ее ноги касаются деревянного пола, потягиваются, чтобы снять напряжение. Она тянется к кружке и делает глоток чая — обжигающе горячего и приготовленного как раз по ее вкусу. Мягкий и приглушенный стук в дверь выводит ее из утреннего оцепенения. — Грейнджер? Ты проснулась? Гермиона встает и поворачивается лицом к двери, крепко сжимая пальцами ручку кружки. — Да, — отзывается она, приглаживая и приводя в порядок свои растрепанные волосы. Дверь медленно открывается, и Пэнси просовывает голову внутрь. — Привет, — говорит она хриплым голосом, — можешь выйти? У нас для тебя сюрприз. Гермиона улыбается и кивает, глядя на пижаму, которую она одолжила у Дафны. — Мне нужно переодеться во что-нибудь получше? Пэнси усмехается и качает головой. — Наряд отпадный. Тебе больше ничего не нужно. Пока что. Она подмигивает и исчезает из поля зрения Гермионы, оставляя дверь слегка приоткрытой. Гермиона вздыхает и готовится к неизбежному моменту. Она обходит кровать Эдриана и тянется к ручке, ощущая, как шипит от тайн прошлой ночи. Прикусив губу и сделав вид, что ничего не знает ни о Драко, ни о том, что делает Эдриан в этот день, Гермиона открывает дверь и выходит в гостиную. Она встречается с шестью парами глаз. На диване рядом с телевизором сидят Пэнси и Тео. Ноги Пэнси переплетены с ногами Тео, ее рука пробегает по его волосам, она улыбается и прижимается носом к его. На противоположном диване Блейз и Дафна сидят вместе. Дафна поджимает ноги и прижимается к груди Блейза. Перед ними на полу, прислонившись спинами к дивану, сидят Эдриан и Драко. Все они потягивают чай и тихо болтают между собой, их настроение бодрое, но с оттенком какой-то измученной энергии. Блейз первым обращается к Гермионе, когда та выходит из комнаты. — Хэй! Счастливого Рождества, — говорит он с улыбкой, поднимая правую руку с подлокотника дивана и опуская ее обратно с легким стуком. Как будто она обнаружила драгоценные камни в пещере, лицо Дафны светится от волнения, и она бросается с дивана в объятия Гермионы. Осторожно, чтобы не пролить чай в кружке, Гермиона обнимает Дафну левой рукой и отодвигает чашку в сторону. Дафна пахнет цветами и лавандой, и запах проходит через ноздри Гермионы, чтобы привести ее в безмятежное и спокойное состояние. — Счастливого Рождества, Гермиона! — восклицает Дафна с усмешкой, вырываясь из объятий. — Счастливого Рождества, Дафна, — отвечает Гермиона. — Иди сюда, дорогая. Мы собираемся открыть подарки, — говорит Дафна, беря Гермиону за руку и увлекая ее в центр комнаты. Гермиона изо всех сил держится за кружку, пока чай плещется внутри. Подарки. Твою мать, она забыла купить подарки. — Ох, я… У меня нет…— запинается Гермиона, ее рот хмуро опускается вниз, а губы дрожат от отчаяния, — я совершенно упустила возможность подарить вам что-нибудь на Рождество… — О, — саркастически вздыхает Тео, вскидывая руки в притворном разочаровании, — Вот оно! Выгоните ее! Я даже смотреть на нее не могу, — он отворачивается и протягивает руку, драматично избегая зрительного контакта. Гермиона тихо хихикает и качает головой. — Я исправлю это, обещаю. Эдриан цокает языком, и глаза Гермиона встречаются с его глазами на полу. — Грейнджер, твое присутствие идеальный подарок для всех нас, — он поворачивается налево и похлопывает Драко по колену, — правда, Малфой? Драко бросает взгляд на Гермиону и облизывает губы, прежде чем поднести чашку ко рту: — Безусловно, — отвечает он. Гермиона что-то замечает: пока все остальные пьют из фарфоровых кружек, Драко пьет из бумажного стаканчика. То, как его вишневые губы касаются края стакана, и то, как он смотрит на нее, пока пьет чай, вызывает фейерверк в ее позвоночнике. Более того, то, как его глаза горят, разговаривая с ней, одновременно пугает и манит. — Хорошо, Гермиона, закрой глаза. У нас есть твои подарки, — говорит Блейз, поднимаясь с дивана и направляясь к елке. Гермиона закрывает глаза и улыбается, с тревогой ожидая момента, когда сможет открыть их снова. — Ладно… Открывай! Когда она открывает глаза, взгляд Гермионы падает на два подарка на диване, где сидел Блейз. На том месте, где он когда-то сидел, стоит кружка — красная с полосками золотистых волн, бегущих по всей чашке — и маленькая, белая, пушистая прямоугольная кровать, около полуметра в ширину и меньше полуметра в длину. Эдриан лучезарно улыбается, выгибая спину и похлопывая ладонью по кровати. — У нас есть кровать для твоего маленького книзла, когда он придет в гости! — радостно восклицает он с озорной улыбкой, — теперь никаких оправданий тому, чтобы не привезти его к нам. Голос Гермионы дрожит, когда она пытается заговорить. Ее рот приоткрыт в шоке, счастье, блаженстве — какие бы эмоции в данный момент ни переполняли ее тело, их было слишком много. Она готова заплакать. Она готова блять заплакать от этого жеста. В полной смене того, как они обращались с ней, когда она впервые увидела их несколько месяцев назад. Между тем днем в кабинете Кингсли и сегодняшним днем, что-то, несомненно, изменилось. — Я… вы… это… Гермиона едва может произнести предложение. Ее сердца работает в два раза быстрее, как будто оно бьется для каждого из них. Она делает все, что в ее силах, чтобы взять себя в руки и выразить свою благодарность. — Это так чудесно, — бормочет она, — большое вам спасибо. — Тебе нравятся цвета Гриффиндора? — спрашивает Пэнси, указывая на кружку и поднимая свои идеальные брови, — я сама вчера выбирала. Подумала, что ты могла бы оценить немного красного и золотого в остальном зеленом и серебряном окружение. Не благодари, — она подмигивает. Щелкает в голове, но Гермиона наконец понимает, чья кружка у нее в руках. Она смотрит на него, вспоминая, как он наколдовывал рождественские украшения с той же кружкой в руке. Поняв, что это кружка Драко, Гермиона подносит ее ко рту и делает маленький глоток, наслаждаясь ощущением фарфора на губах. — Даф, — говорит Пэнси, поднимаясь с колен Тео и подходя к дереву, — у меня тут твой подарок, милая, — она наклоняется за диван, а когда снова поднимается, Гермиона видит картонную коробку со светло-розовой оберточной бумагой. Заправив волосы за ухо, Пэнси передает подарок Дафне, которая стоит с Блейзом рядом с диваном. — Ох, Пэнс, — мило говорит Дафна, беря коробку в руки, — это то, что я думаю? — Угу, — улыбается Пэнси. Ее маленькие пальчики возятся с крышкой коробки, Дафна открывает ее и рвет оберточную бумагу, чтобы достать свой подарок. Глаза Гермионы бегло смотрят на Тео, который кивает ей. Он отодвигается вправо, чтобы освободить место для Гермионы на диване рядом с ним. Она садится и ставит кружку на свои голые ноги, позволяя теплу обжечь ее кожу, как источнику огромного тепла. Дафна ахает, когда достигает своего подарка. Она достает крошечный снежный шар. Основание грушевидное, зеленого цвета с маленькими розовыми бантиками, обрамляющими середину и вьющимися по краям. Внутри снежного шара, среди снежных вихрей и искр, стоит Эйфелева башня на зеленом холме. — Ах, Пэнси! Мне нравится! — восклицает Дафна, обнимая Пэнси и целуя ее в голову, — ты самая лучшая. — Нет проблем, дорогая, — отвечает Пэнси, тихонько хихикая. Она возвращается к елке и достает еще подарки, — ладно, парни. Вот ваши подарки, — она протягивает маленький мешочек Драко, затем Эдриану и Блейзу, а затем снова плюхается на диван рядом с Тео. Гермиона наблюдает, как все трое достают из малиновых мешочков. Пепельницы. Все разного цвета: у Блейза белая, у Эдриана черная, а у Драко серебряная. — Они сделаны на заказ с вашими инициалами, — добавляет Пэнси, поднимая бровь и дерзко улыбаясь, наслаждаясь своим трогательным комментарием к подаркам. — Пэнс! — восклицает Блейз, — они великолепны! — Ну, да, — начинает Пэнси, пожимая плечами, — я женщина со вкусом. Не говоря уже о самом лучшем дарителе, — она поворачивается налево и ласково смотрит на Тео, — скоро будет твой подарок, любимый. — О, я получу еще один? — нахально воркует Тео, наклоняя голову, чтобы коротко поцеловать ее в шею, — но сегодня утром ты уже сделала мне такой милый подарок. — Да, и мы слышали это громко и ясно, как обычно, — бормочет Драко, игриво закатывая глаза и потягивая чай. Гермиона слегка улыбается без задней мысли — выражение просто появляется естественно, как будто оно зудело, чтобы выйти, горя желанием услышать, как юмор Драко воплощается в жизнь. — Я не получил свой подарок от Драко, — сюсюкается Эдриан, наклоняя голову и глядя на Драко глазами лани. Драко усмехается. — Продолжай мечтать, Эдриан. — О, черт возьми. Я мужчина с потребностями, — вздыхает Эдриан, откидываясь на мягкий диван и делая глоток своего чая. Он дважды похлопывает Драко по колену, смотрит на Гермиону и подмигивает. Дафна хихикает и вертит в руках снежный шар. — Итак, — вмешивается она, ее щеки сияют от удовольствия, — мы уходим через час, да? Гермиона оглядывает комнату и каждый из них кивает. — Куда мы идем? — спрашивает она. — В особенное место, — отвечает Тео, наклоняясь к Гермионе с лукавой улыбкой, — мы еще не разочаровали тебя своими сюрпризами, Грейнджер? — Нет, — отвечает она, качая головой и улыбаясь ему в ответ. Тео утвердительно кивает. — Оденься потеплее и возьми с собой свой чудесный дух приключений, и все будет просто отлично. Просто отлично. Гермионе нравится, как Тео говорит это, как будто он уговаривает ее сделать что-то захватывающее и в то же время скучное. Она делает еще один глоток чая, мед стекает по ее горлу, как средство подавить ее опасения. Она делает это в последнее время — учится отпускать. Позволить людям, стоявшим перед ней, разрушить стены тревоги и навязчивой потребности контролировать. Ее тайное желание: позволить Драко сломать самое высокое из них.ххх
Когда Гермиона появляется на публике, ее обычно встречают улыбками и кивками головы, как будто весь волшебный мир точно знает, кто она. Как будто ее лицо сохранилось в их сознании, как о ведьме, которая спасла их от гибели. Сегодня, прогуливаясь по Хогсмиду в компании слизеринцев, она чувствует полную противоположность. Каждый человек, проходящий мимо них — пожилой, среднего возраста, даже молодой — смотрит на них так, словно знает их секреты. Как будто они точно знают, кто эта группа людей, просто потому, что они читают Ежедневный Пророк или слышат информацию снаружи или от других. Гермиона ненавидит то, как мир смотрит на них. Это не может отличаться от того, как она видит каждого из них. Дафну, с ее милыми глазами и милосердным духом. Пэнси, с ее доброжелательным и сильным характером. Блейза, с его неумолимой преданностью любви и защите каждого из своих друзей. Тео, с его огромным сердцем и милой улыбкой. Эдриана, с его веселым и простодушным характером, искусным успокаивать тревожность всех, когда это необходимо. И даже Драко, с его необъяснимой потребностью защитить Гермиону, демонстративным тонким шагом в сторону и взглядом своих серебряных глаз, от которых она могла растаять, если бы просто сдалась. Если он ее впустит. Если бы мир мог впустить их, они бы увидели это. Они бы увидели эту компанию такими, какими их видит Гермиона. Их обувь хрустит по снегу, когда они продвигаются еще дальше на окраину Хогсмида, вниз по слишком знакомой тропинке для Гермионы. Ее плечо соприкасается с плечом Дафны, их руки сплетены, когда они хихикают и болтают на прогулке. Дафна рассказывает ей о своей любви к снежным шарам, объясняя, что ей нравилось собирать из каждого города, в котором она была. — Когда несколько лет назад я ушла из семьи, чтобы жить с этими сумасшедшими, — объясняет она, пока они шагают через лес, — я оставила все свои снежные шары. Салазар знает, где они сейчас. С тех пор я пытаюсь их заменить. Наконец, через несколько минут прогулки, Гермиона видит ее вдалеке. Визжащая Хижина. Она выглядит так же зловеще и сломано, как и много лет назад. Деревянные панели и каркас сколоты и испорчены, фундамент висит на волоске. Гермиона задумывается, не снег ли навалившийся на наклонной крыше, виноват в ее вогнутости. Она потрясена тем, что хижина до сих пор стоит так высоко. Она ожидала, что она рухнет много лет назад. Как только компания достигает забора, который не позволяет им подойти ближе, они плюхаются на снег и выдыхают. Гермиона садится рядом с Дафной, понимая, что рядом с ней чувствует себя наиболее комфортно, как будто Дафна — это подруга, которую она всегда хотела. Отпустить ее было бы слишком больно. — Нам повезло, что вчера ночью выпал снег, — говорит Дафна, играя со снежинками поверх своих белых варежек, — здесь всегда так красиво и весело, когда идет снег. Гермиона кивает, снимая перчатки, чтобы погладить снег голыми руками. Она сгребает в ладонь пучок хлопьев, позволяя холоду на мгновение заморозить ладони. Повернув руку, снег падает обратно на землю и растворяется к куче. Так же быстро, как она замерзла, остатки снега растаяли с ее руки, оставив небольшую лужицу на ее недавно покрасневшей коже. Пальцем она рисует круги на снегу, теряя себя — отдавая все свое внимание явлению, которое так легко падает с неба. Когда солнце проглядывает сквозь облака в небе, снег встречается со снегом, а затем тает. Гермиона хочешь запомнить этот момент — пусть природные чудеса мира завораживает ее еще недолго. У нее так много вопросов о них. — Я бы хотел произнести тост, — говорит Тео, вставая и вынимания из кармана фляжку, оставляя ее в воздухе. Остальные — за исключением Драко и Эдриана — достают из карманов фляжки и тоже поднимают их. Гермиона замечает, что Драко играет с чем-то в кармане. Ее дыхание прерывается, присматривается — больше всего на свете она надеется, что это не кокаин. Что у него не рецидив. Что у него есть силы продержаться еще немного, хотя его лицо выглядит уставшим и измученным. — Во-первых, — начинает Тео, протягивая руки, — давайте выпьем за Аберфилд и Брузер. А потом помолимся, чтобы их дома загорелись. Компания смеется, включая Гермиону. — Может быть, наш местный дракон прилетит и извергнет немного пламени? — спрашивает Блейз, поднимая брови на Драко. Драко смеется. — Не искушая меня. — Ладно, ладно. Это мой тост, дайте мне закончить! — драматично говорит Тео, как будто выступление его сильная сторона. — Со всей серьезностью, я хотел бы поднять тост за мисс Грейнджер в этот праздничный день, — он наклоняет свою фляжку к ней, и головы остальных смотрят на Гермиону. Они все улыбаются, — за то, чтобы была храброй маленькой шалуньей и присоединилась к нам, дегенератам на этом празднике. Мы все очень рады, что ты здесь, Грейнджер. И что ты удерживаешь нас от желания покончить с собой во время этих гребаных лекций. Еще один хор смешком компании звучит в сердце Гермионы. Она тепло улыбается Тео. Тео втягивает в себя свои слова и переосмысливает свое предложение. — Даже хоть мы относились к тебе с меньшим уважением, ты должна знать, что мы все ценим тебя, твою дружбу, и прежде всего, твою помощь. — Вот, вот, — влезает Эдриан, поднимая руку в знак согласия. — Клянусь, сейчас начнется водопад, — шутит Пэнси, обмахивая глаза руками. Дафна машет воображаемым шейным платком в воздухе, в то время как Блейз свистит, его пальцы лежат прямо в губах и на кончике языка. И Драко. Он слабо улыбается, все еще вертя что-то в кармане. Тео машет руками, чтобы успокоить буйную компанию. — Ладно, слушай! Я должен сказать тебе кое-что еще, ладно? Они что-то бормочут между собой, и Гермиона смеется. Тео ухмыляется так, что сам Джей Гэтсби наверняка бы позавидовал его обаянию, его харизме и пленительной энергии. — Последнее, что я скажу, Грейнджер, это то, что теперь, когда мы приготовили для твоего книзла удобную маленькую кровать, мы ожидаем, что он скоро будет ночевать у нас! Последняя капля, и Гермиона откидывает голову назад и заливается смехом вместе с остальными. — Выпьем за книзла! — кричит Тео, а затем откидывает голову назад, чтобы сделать глоток из своей фляжки. Он качает головой, когда жидкость стекает по его горлу и выдыхает теплый воздух в холодную атмосферу, — и Счастливого Рождества, ублюдки! Компания хвалит его радостными возгласами, свистом и хлопками, и Тео наслаждается вниманием, прежде чем снова опуститься рядом с Пэнси и поцеловать ее в щеку. Они пьют, шутят и катаются друг с другом по снегу. Гермиона чувствует, как счастье быть с компанией друзей переполняет ее — она так давно не испытывала это. Последние несколько лет ее жизнь была поглощена работой и обязанностью, она укрепляла свой потенциал и проводила важную политику для волшебного мира. Но что-то в том, чтобы сидеть с группой людей ее возраста — ее сверстников — пить, смеяться и просто переживать молодость в одной из наиболее существенных форм, приносит ей такое спокойствие и радость. Идеально сочетаясь с праздником, Рождество со слизеринцами — это то, что она никогда не могла представить себе, но все же была благодарна в этот момент. Ее мысли возвращаются к тем воспоминаниям, когда она была здесь с Роном и Гарри. Те дни кажутся такими далекими. Гермиона встает со снега, извиняется и идет к забору. Она прислоняется руками к дереву и слегка вдыхает, позволяя атмосфере напомнить ей об этих моментах. И тут ей в голову приходит нечто ужасное. Здесь он назвал ее грязнокровкой. В этом самом месте. Плюнул ей в лицо и обозвал ее грязью. — Вот. Мысли Гермионы прерываются звуком его голоса. Она поворачивается направо и видит, что Драко что-то протягивает ей. Это крошечная, красная баночка. Прежде чем она успевает спросить, что это такое, пальцы Драко слегка сжимаются, и с этим движением баночка вырастает до своего первоначального размера — пятнадцать сантиметров в диаметре. Она украшена омелой и плющом на крышке и вокруг основания. — Счастливого Рождества. Гермиона снова смотрит на Драко и поднимает бровь. — Ничего сопливого, ладно? — говорит он, бросая на нее почти беззаботный взгляд, — просто прими этот чертов подарок и забудь, Грейнджер. Гермиона берет баночку у Драко. Она поднимает крышку и заглядывает внутрь, чтобы найти несколько печеней посыпанных сахарной пудрой и украшенных замысловатыми узорами на тесте. Запах свежий и чудесный, проникает в нос и радует вкусовые рецепторы. — Они выглядят великолепно, — беспечно говорит она, — спасибо. Драко просто кивает головой. — Когда ты успел сделать их? — спрашивает Гермиона, больше всего на свете желая, чтобы их разговор продолжился. Желая погрузиться в его бархатный голос. Прочистив горло, Драко отвечает: — Проснулся рано утром, чтобы сделать их. Брови Гермионы удивленно взлетают вверх. Он бросает на нее взгляд и поворачивается лицом к Визжащей Хижине. — Честно говоря, они не занимают много времени в приготовлении. Особенно, когда я использую магию. — Ты используешь магию, чтобы готовить? — ее пальцы обводят одно печенье, и ее рот наполняется слюной от фруктового аромата, исходящего от теста. — Иногда. Моя мать так научила меня. — Значит, ты все еще используешь магию для многих вещей? — продолжает она, видя, как далеко ведут ее вопросы. Его язык касается внутренней стороны щеки, и Гермиона боится, что задела какой-то нерв, пока Драко не отвечает: — Стараюсь не использовать. Но когда это полезно, да, — Драко поднимает голову, а Гермиона продолжает смотреть на печенье, — ты можешь взять одно, знаешь? Она смотрит на него и смеется. Ее пальцы обхватывают одно посередине, она подносит печенье ко рту и откусывает. Вкус взрывается во рту: фрукты, специи и изюминка тают в мягком, но слоеном тесте. Сочный изюм напоминает ей о рождественском утре, когда она оставляла подобные печенья для Санты Клауса, чтобы он мог перекусить, пока доставляет подарки. Печенье Драко переносит ее обратно в те моменты, мгновения, когда она была еще… обычной. Не ведьмой, не грязнокровкой, не чертовой спасительницей волшебного мира. Просто Гермиона Грейнджер. Маленькая девочка, которая любила Санту Клауса, и, несомненно верила, что он наслаждается ее печеньем каждый праздник. — Они восхитительны, — говорит Гермиона, проглатывая кусочек. Уголки губ Драко изогнулись в мягкой улыбке. — Я рад, что тебе понравилось. Гермиона замечает, как Драко слегка вздрагивает, словно по спине без предупреждения прошелся порыв ветра. Но, опять же, ветра нет. Она напоминает себе о вчерашнем разговоре. Его тело взбудоражено, нервничает и жаждет химически вызванного притока дофамина, на который полагается его мозг. Его дрожь отражает это. Она решает продолжить, пока ее разум не сосредоточился на этом слишком сильно. — Мне нравится, как вы все приходите сюда праздновать Рождество. Драко смеется, как будто она разблокировала воспоминание. — На четвертом курсе после Святочного бала был первый раз. Нам удалось выскользнуть из замка с огневиски в руке и пробраться сюда. Мы сидели, болтали и пили, — он смотрит вниз на Гермиону, его подбородок касается плеча из-за сильной разницы в росте, — с тех пор мы пытались возвращаться каждый год, но в Хогвартсе все усложнилось. Однако с тех пор, как мы уехали и стали жить так близко, это стало проще. Это немного, но очень мило. — Больше, чем у меня. Драко приподнимает бровь, озадаченный ее словами. Гермиона качает головой. — Прости, я не хотела говорить о себе. — Ты не видишься с семьей на праздники? Она кашляет. Он, наверное не помнит… не знает… — Перед войной мне пришлось стереть родителям память, и с тех пор я не видела их. Драко поджимает губы. Следом, когда он освобождает их, Гермиона не может не смотреть на их прекрасный красный оттенок — влажный, притягательный и благоприятно поцелованный холодным, но чистым воздухом. — Своих я тоже не видел. С тех пор как милого папу отправили в Азкабан. — Ты не вернулся в поместье? — спрашивает Гермиона и внезапно образ из ее сна появляется в разуме. Она делает глубокий вдох, пока мысли путешествуют дальше, помещая ее в гостиную Люциуса, корчащуюся на холодном полу, плачущую, кричащую, умоляющую кого-нибудь помочь ей… — Для меня там больше ничего нет, — серьезно говорит Драко, слегка шмыгая носом. — Даже твоя мать? Драко резко втягивает воздух через нос. — Это… сложно. Она видит это в его глазах — она упомянула то, чего не должна была. Она снова толкнула его через край. Но на этот раз, вместо того чтобы наброситься на нее, он полностью закрывается, его лицо расслабляется, а глаза опускаются к земле. — Прости, мне не следовало… — Наслаждайся печеньем. Драко поворачивается и уходит. — Подожди, Малфой… Но он уже в нескольких метрах от нее, направляется прямо к Дафне. Подойдя к ней, он наклоняется, что-то шепчет ей на ухо, а затем продолжает идти. Выражение лица Дафны меняется с радостного на озабоченное. Она целует Блейза в щеку, встает и бросается вслед за Драко. Как только она догоняет его, то кладет руку ему на спину и потирает ее круговыми движениями. Они исчезают на тропинке, по которой пришли, и Гермиона тихо проклинает себя. Проклинает свое любопытство, то, как она без зазрения совести постоянно тыкает пальцем и лезет в чужие дела… — Что ты сказала, что спугнула дракона, Грейнджер? Эдриан машет ей рукой, и она смеется на мгновение. — Я спросила то, что вероятно, не должна была, — она закатывает глаза, пряча взгляд, — это моя проблема — совать нос не в свое дело. Эдриан вздыхает. Мерлин, как этот один звук успокаивает ее нервы? — Что бы это ни было, не будь слишком строга к себе. Драко с трудом справляется с тем, что приносит ему боль. — Ага. — Но он пытается. — Я знаю. — Ему просто нужны люди, которые действительно заботятся о нем. — Я забочусь, — утверждает Гермиона, глядя Эдриану в глаза. Он улыбается ей в ответ. Еще одна унция беспокойства исчезает. — Ну, это я знаю. И он тоже — в глубине души. Ему просто трудно принять помощь, потому что он знает, что с ней придет боль. Эта боль придет за всеми нами, когда мы, наконец, примем помощь. Прекращение употребление наркотиков. Лечение. — Ты уже пробовал слезть раньше? — скромно спрашивает она. Эдриан смеется. — Сейчас пытаюсь, Грейнджер. И он тоже. Гермиона прислоняется плечом к деревянному забору и поворачивается лицом к Эдриану. Он повторяет ее действия, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она. Эдриан вздыхает, как будто готовится произнести речь, как будто вещание его речи было бы самым простым делом. Ему бы даже не понадобились заметки на полях, чтобы читать их. Он мог просто извергнуть все, что он чувствует в смеси эмоции и чувств, как будто он делал это миллион раз, когда обращался к огромной толпе. Эдриан обладает тем уровнем уверенности, которым Гермиона восхищается. Вместо этого он просто говорит. — Истощенный. Голодный. Дашь мне одно печенье? Она протягивает банку Эдриану, который выбирает печенье из кучи и откусывает огромный кусок. Он стонет и закатывает глаза. — Мерлин, Малфой лучший. Возможно, она могла бы спросить Эдриана… — Это рецепт его матери, верно? Эдриан вытирает рот длинными пальцами и медленно кивает. — Я задала Малфою вопрос о ней, и он умчался, — Гермиона смотрит вниз, проводя ногой по снегу, — я сделала что-то не так? Эдриан вздыхает и делает шаг вперед, обнимая Гермиону за плечи и разворачивая ее лицом к Визжащей Хижине. Он прижимает ее к себе в теплых объятиях, и его пальцы танцуют на ее левом плече, лаская и постукивая по ее пальто. — Ты не сделала ничего плохого. С Нарциссой все… сложно, — он поднимает указательный палец правой руки и указывает им в воздух с задумчивым лицом, — стоп-слово (?) — самое сексуальное слово, —он смотрит вниз и подмигивает Гермионе, которая кивает с еще одной улыбкой от восторга, — лучше пока не задавать ему этот вопрос. — Я понимаю, — отвечает Гермиона, прижимаясь ближе к Эдриану. В духе праздника, наполненного глотком свежего воздуха, который Эдриан создал для нее, Гермиона чувствует себя обязанной выразить свою предельную благодарность. — Могу кое-что сказать? — Ты говоришь с королем, у которого нет абсолютно никакого гребаного фильтра. Валяй, Грейнджер. Гермиона смотрит на Эдриана, улыбаясь его раскрасневшимся щекам, которые выделялись на фоне бледной кожи в холодном воздухе. — Спасибо тебе за все. За подарки, гостеприимство… За то, что заботился обо мне несколько ночей назад. За то, что позволил мне присоединится к твоим… — она ухмыляется при следующих словах, — ночным похождениям. Эдриан весело смеется и крепче прижимает к себе Гермиону. — Мы все хотели, чтобы ты была здесь, Грейнджер. Хорошо? Понимаешь? Она кивает, искренне веря в это. И когда Эдриан кладет свой подбородок на ее голову, а затем наклоняется, чтобы нежно поцеловать ее кудри, Гермиона полностью поддается его словам. Она позволяет им течь по ее телу и согревать ее кровь и кости. Эдриан легонько дергает ее за плечо, уговаривая повернуться. — Пойдем, присоединимся к остальным. Иначе Малфой неправильно поймет и убьет меня во сне. — Деликатность — не твой конек, правда, Эдриан? — Ох, нет. Нет, нет, нет, — улыбается он, — не тогда, когда я сделаю все, чтобы Малфой был счастлив. — Ты думаешь, есть способ сделать Малфоя счастливым? Эдриан стонет. — Ах, Грейнджер! Разве мои слова не проникают сквозь твою кудрявую гриву до ушей? — шутит он, кладя руки по обе стороны ее головы и проводя пальцами по завиткам каштановых волос, — я знаю, что то, как он показывает свою привязанность не очевидно. Он просто не знает как. Но дай ему шанс, — Эдриан указывает на печенья, — они — оливковая ветвь. Он не всегда такой отзывчивый в том, как он себя чувствует. Но он старается изо всех сил. Доверься мне. Гермиона кивает, поворачивая голову на звук хрустящего снега в нескольких метрах. Она видит, как возвращаются Дафна и Драко. Рука Дафны переплетена с рукой Драко, и она болтает со своим игристым духом. Драко улыбается и время от времени кивает, но его глаза по-прежнему устремлены в землю. Когда он, наконец, поднимает глаза, он смотрит на нее, как будто земля инстинктивно притягивает их взгляды к себе. Но так же легко, как их взгляды соединяются, так же и разрывает что-то более сильное. Стыд. Раскрасневшийся и показавшийся на фоне его розовых щек. Смущение. Замешательство. И желание не втягивать друг друга в чужие травмы.ххх
Он игнорировал ее весь оставшийся день. Во время прогулок по Хогсмиду, ланча, чаепития — Драко старался не смотреть на Гермиону. Не мог смотреть в эти тлеющие радужки больше нескольких секунд, не желая рухнуть и сгореть в ее объятиях, отдаться ей, сказать, как сильно хочет изменить то, как все обернулось. И ночью, когда Драко забирается под одеяло, он не прошептал «Спокойной ночи». Гермиона снова лежит в постели Эдриана, желая, чтобы ее разум не был устроен так. Желая, чтобы он не портил тишину своими непрерывными размышлениями. Но тишина слишком пугающая, как будто затишье перед битвой. Прямо перед тем, как палочки поднимутся в атаке, произносятся заклинания и погибают жизни. Она ненавидит отсутствие звука прямо перед боем, потому что слишком хорошо знает это. Он живет в ее сознании, как заезженная пластинка, проигрывая и мучая ее образами мертвых знакомых. Особенно в тишине, когда все кажется слишком возможным — как в ее снах — Гермиона жаждет чувства контроля. — Значит, у нас будет еще одна тихая ночь? Драко выдыхает в подушку. — Твою мать, Грейнджер… — Ты не можешь игнорировать меня, знаешь ли, — продолжает она. — Нет, очень даже могу. Смотри. Больше ничего не слетает с его губ, когда Драко поворачивается в постели спиной к Гермионе. Она стонет, поднимаясь из лежачего положения, и свешивает ноги с кровати. — Ты очень непостоянный, Малфой. — Замечательный побочный эффект наркотиков, — слышит она, как он бормочет себе под нос. Гермиона выдыхает. — Ну, это расстраивает. Потому что я не знаю, где твоя голова. И у меня есть много вопросов, которые возникли во время моего пребывания здесь, на которые я хотела бы получить ответы в какой-то момент. — Потому что ты просто не можешь оставить все недосказанным? — Именно. Драко поворачивается на спину и смотрит в потолок, сцепив руки и глубоко дыша. Как раз в тот момент, когда Гермиона верит, что у нее может что-то получиться, он говорит: — Отправляйся спать, ладно? Ее ответ просто… выскакивает. Выходит из ее рта и прыгает в воздух, как падающая звезда. — Нет. Драко поворачивает голову и хмурит брови. — Нет? — повторяет он. — Нет. Я не пойду спать. Я хочу поговорить с тобой. Смешок срывается с его губ, и тело Гермионы слегка вздрагивает. Она не знает, что заставляет ее чувствовать себя такой живой, когда она вступает в битву умов с Драко. Может это прилив адреналина, чувство нормальности, гребаное возбуждение и трепет от всего этого заставляют ее искать противостояние в последнее время. В любом случае, она ищет его сегодня. Что-то внутри подталкивает ее надавить на него. — Хочешь поговорить? — насмехается Драко, садясь на кровати и повторяя ее действия. Взгляд Гермионы падает на его татуировки, выглядывающие из-под черной футболки и окрашивающие его руки с такой интригой, что у нее перехватывает дыхание. Она хочет собрать их друг с другом так сильно. Драко продолжает. — Отлично. Давай поговорим. Начинай, психотерапевт Грейнджер. Разбери меня. Посмотрим, сможешь ли ты точно расшифровать, кто я с твоими вопросами и выводами. Гермиона расставляет приоритеты в своих вопросах. — Могу я спросить тебя о наркотиках… — Нет. Следующий вопрос. Гермиона вдыхает через нос, сосредотачиваясь и напоминая себе, что Драко не обязан рассказывать ей что-либо об этом. Ей повезло, что он согласился. Она возьмет все, что сможет. Она прокручивает в уме список вопросов и останавливается на одном, который, по ее мнению, весьма критичен и чуткий ко времени. — Могу я спросить о твоей метке? В тусклом свете она видит, как напрягается его челюсть. — А что насчет нее? — Тебе больно? — Больно? — уточняет он. Гермиона качает головой, понимая, что формулировка вопроса непонятна. — Прости, это прозвучало странно… — У тебя какой-то гребаный фетиш на причинение боли? Ты хочешь услышать все о внутренней работе Темной Метки, потому что — что — это переключает выключатель в твоем мозгу? Боль, которую я чувствую, это то, что тебе нравится слышать? Она замолкает, прислушиваясь к словам, которые сорвались с его губ в ответ. — Ты говоришь, что на самом деле испытываешь боль? Драко сжимает губы и выдыхает через нос, зарываясь ладонями в матрас и опуская голову. — Малфой, мне нужно знать, болит ли твоя метка. — На самом деле тебе ничего не нужно знать. — Нужно, если я собираюсь помочь тебе как следует. Он усмехается. — Помочь. Я говорил уже тебе, что мне не нравится это слово. — А как это по-другому назвать? — спрашивает она, закатывая глаза, — любой другой способ звучит совершенно снисходительно. — Может быть, потому что вы все поступаете с нами снисходительно. Она не может представить, что это правда. Но, возможно, она слишком ослеплена своими целями и амбициями. Слишком поглощена желанием попробовать что-то новое, что забывают всю причину разработки этой программы в первую очередь. — Почему ты не видишь, что мои намерения не злые? Почему ты не можешь смириться с тем, что я действительно хочу помочь тебе? — Потому что никто действительно не хочет помочь нам! — выпаливает он, — они просто хотят контролировать нас! Гермиона отшатывается, обдумывая его слова без поспешных выводов. Она начинает ясно слышать его, выталкивать облака из своего сознания, чтобы позволить реальности ситуации пролить на нее свои лучи, осветить ее, помочь ей понять, через что именно они проходят. — Все просто хотят контролировать нас. С метками, с маяками, гребаными зельями, встречами, лекциями, взглядами, которые бросают на нас сотрудники министерства, когда мы идем по атриуму, коридорам и лифтам. Все они хотят контролировать нас, либо просто ненавидят, либо и то и другое. Невозможно отрицать утверждения Драко. Она сама испытала это сегодня, когда они шли через Хогсмид. Злобные взгляды, резкие шепоты, даже пальцы, указывающие на них. Мир смотрит на эту группу и ненавидит их — ничего больше. — Я не хочу контролировать тебя, — мягко говорит она, чувствуя, что сегодня Драко вырвет у нее победу. — Нет. Ты просто вносишь свой вклад в программу, которая делает это. Эти слова обжигают. Обжигают кожу и проникают в кости. Ее тело становится горячим от гнева, потому что она знает, что их страдания частично являются ее виной. Она следует за его предложением с утверждением, которое она редко использует: — Ты прав. — Повтори? — Ты прав. Ты абсолютно прав. Сначала все было совсем по-другому, но теперь…— ей стало стыдно. Стыдно и обидно, что она позволила этому зайти так далеко, — мне не следовало позволять Аберфилду делать с тобой все это. Надо было что-то сказать. Маячки. Умиротворяющий бальзам. Воинственные средства контроля над тобой. Я должна была что-то сделать. Я стояла и смотрела, как Аберфилд делает это с тобой, потому что была напугана и в замешательстве. И я чувствовала себя обесцененной и беспомощной. Но я все равно должна была остановить его. Драко смотрит на нее широко раскрытыми от изумления глазами. — Но я также чувствую, что в глубине души ты хочешь чьей-то помощи, — она судорожно сглатывает, боясь, что ее следующие слова снова оттолкнут его. Но она все равно прыгает в неизвестность, молясь, чтобы Драко задержался достаточно долго, чтобы они могли еще немного поговорить, обменяться воздухом, подпитать умы друг друга, — я видела это в тот день. Когда тебе внедряли маячок. Я видела это в твоих глазах. Тебе нужна была помощь. — Грейнджер… — И в тот день, когда Аберфилд усадил тебя на стул и связал веревками. Закрыл тебе рот тряпкой и привязал к стулу. Я видела то же самое выражение в твоих глазах и тогда. Ты отказался от моей помощи, но я знаю, что ты этого хотел… — Перестань говорить, пожалуйста… — И каждый день шестого курса, когда ты ходил по коридорам, как призрак, как тень гордого мальчика, которым когда-то был. Мальчика, который бы соперничал за место лучшего ученика против меня, который бы дразнил меня в коридорах за то, как я выгляжу, обзывал меня и унижал моих друзей и — я осмелюсь, блять, сказать это — приносил немного волнения в мой день. Этот мальчик исчез, когда ты получил метку. Я хотела помочь тебе тогда и все еще хочу помочь сейчас… — Закрой свой рот… — Потому что вы все заслуживаете того, кому было бы не насрать на вас… — Твою мать, прекрати… — Я не могу прекратить! Разве ты не видишь, что я действительно забочусь обо всех вас… — Перестань беспокоиться! — он рассердился, голос его расстроенный и громкий. Она не была удивлена, что он закричал. На самом деле она ожидала этого. Чего она не ожидает, так это возвращения прежнего Драко — того, который наполнен такой яростью, и это видно в угрожающих манерах, что у нее мурашки бегут по коже. Его фасад рушится и преображается перед ней, и внезапно он становится тем же человеком, каким был все те разы в уборной, коридорах, в моменты, когда — она осмеливается так думать — она была полностью очарована его леденящей энергией. Гермиона пристально наблюдает, как его пальцы дергаются на бедре, плечи откидываются назад, колено подпрыгивает и он хрустит шеей, как будто эти действия согревают его и пробуждают леденящую кровь существа внутри него. — Никто и не просит тебя заботиться, — рычит он на нее, — ты уже сделала достаточно. — Малфой… — Хочешь посмотреть, что ты и твоя долбаная программа сделала с нами? Драко вытягивает левую руку, чтобы показать свою метку. Под множеством татуировок, нарисованных на его коже, Гермиона все еще может слабо различить рисунок черепа и змеи, которые занимают большую часть его предплечья, но больше не занимают главного положения. Глядя на его руку, она замечает свежие шрамы от рубцов и волдырей. Даже в темноте комнаты глаза Гермионы способны разглядеть распухший участок его кожи — кожи вокруг его метки. Она не такая ужасающая, как у Пэнси в тот день, но все равно представляет какую-то неведомую силу, играющую с его телом. — Хочешь, я объясню, что происходит с тобой? Поскольку ты гребаная всезнайка, одержимая тем, чтобы на все твои вопросы отвечали без сожаления? Должен ли я подробно объяснить тебе, как несколько месяцев назад — как раз тогда, когда этот ублюдок внедрил в нас маячки и влил нам в глотки сомнительное зелье — эта метка снова начала гореть? Даже начала двигаться? — Я…— начинает Гермиона, разинув рот. — Ты знаешь, я накачиваю свое тело наркотиками. Алкоголем. Всеми силами стараюсь заглушить эту боль. Но несмотря ни на что, я все равно чувствую эту ебаную метку. Каждый день. Я могу утонуть в этих вещах, но ничто — ничто — никогда не прекратит эту боль. Все, что я чувствую — это ебаная агония. Она не знает, что заставляет ее сделать это — может ее ноги, у которых кажется свой собственный разум, или ее сердце, которое практически вырывается из груди, чтобы быть ближе к нему. Какая бы сила ни заставила ее это делать, Гермиона поняла, что встает и неторопливо идет к его кровати. Она садится слева от него, между ним и подушкой, глядя на его руку, изучая шрамы, метку, татуировки. Она чувствует, как напрягается его тело, когда ее колено касается его, и ловит себя на том, что протягивает руку, чтобы нежно коснуться его руки. Когда ее пальцы достигают метки, она слегка задыхается. Она чувствует приподнятую кожу, теплую температуру его метки и пульсирующую кровь, текущую по руке. Присутствие зловещего движения совершенно ощутимо. Она снова прыгает в неизвестность, притягивая руку Драко к себе на колени и потирая указательным пальцем его кожу. — Ты как-то спросил, знаю ли я, каково это — видеть, как на моих глазах происходит нечто такое, что я хотела бы остановить. Что если бы не какая-то внешняя сила, нависшая надо мной, контролирующая меня, мешающая мне делать правильные вещи, я бы положила конец трагедии еще до того, как она началась. Ее глаза поднимаются, чтобы встретиться с глазами Драко. — Вот это, — говорит она, указывая на ту часть его руки, куда был внедрен маячок, — это все для меня. И я думаю… Гермиона замолкает, отворачиваясь от него и вытягивая вперед левую руку. Драко заставляет себя отвести взгляд, но Гермиона очаровывает его своими нежными словами, чтобы хоть на мгновение взглянуть на шрам на ее руке. — Я думаю, это для тебя. Шрам, оставленный Беллатрисой, жжет Драко глаза. Он отворачивается. — Не… — Посмотри. — Я не могу… — Пожалуйста. Двигая головой всего на сантиметр за раз, Драко, наконец, набирается достаточно смелости, чтобы взглянуть на шрам на ее руке. Он выцвел, как и у него, но Драко съеживается от того, как ужасно он врезался в ее кожу. Он слегка ерзает, чешет шею и сдерживает желчь. — Я тоже не могу избавиться от этой боли. Она там. Навсегда, — она глубоко вздыхает, позволяя мыслям свободно блуждать, в надежде, что ее попытка, ее интуиция и подозрения, которые она имела с того дня в уборной, не находятся в темноте, а скорее содержат больше правды, чем любой другой вывод в мире. — Иногда я думаю о том дне, и том, что случилось бы, если бы кто-то остановил Беллатрису, — продолжает она, ее голос дрожит на имени мучительнице, — я думаю о том, что Гарри или Рон спасли меня каким-то героическим образом, прежде чем это произойдет. Но в конце концов…—голос Гермионы затихает, когда их глаза встречаются, взгляд становится глубже, когда она делится с ним своими сокровенными мыслями, — в конце концов, я хотела, чтобы именно ты спас меня. Потому что ты стоял прямо там. Гермиона готова поклясться, что у него слезятся глаза, как у луны, когда она прячется за ливнем. — И ты просто… отвел взгляд. — Грейнджер… — Лучше бы ты не отворачивался. Точно так же, как ты, наверное, хотел бы, чтобы я этого не делала, когда все это случилось с тобой. Он закрывает глаза и дергает шеей, пытаясь совершить Окклюменцию. Но он не может — факт, который подтверждается тем, как он отчаянно стонет. — Проклятье, — мягко шепчет он, вызывая мурашки на ее коже из-за его отражения голоса в напряженном пузыре вокруг них. Когда Гермиона тянет левую руку назад, чтобы положить ее рядом, она сталкивается с поступком, о котором она никогда не мечтала, что Драко Малфой сделает для нее. Что-то более необычное, чем соблазнять ее, танцевать с ней, шептать на ухо милые, чувственные вещи в тайном клубе. Драко берет левую руку Гермионы и подносит ее ко рту, прижимается губами к ее шраму и целует так, словно это самая драгоценная вещь на свете. Мягкое давление его губ на ее кожу — на ту часть ее тела, которая более хрупкая и чувствительная, чем любая другая — посылает ударные волны через ее руку, прямо к груди. И она чувствует, как его энергия сталкивается с ее сердцем, и ох, столкновение с такой силой, давлением и симпатией, что она едва может дышать. Ее сердце рвется вперед, отчаянно перепрыгивая через все препятствия, чтобы добраться до него. Драко отрывает губы от ее кожи и отпускает ее руку, его рот открыт, а глаза широко распахнуты от шока. — А теперь спи, — шепчет он, глядя вперед и избегая смотреть ей в глаза. Его ноги смещаются вправо, и точка соприкосновения между их бедрами исчезает. Гермиона пристально смотрит на него, раздумывая о том, чтобы протянуть руку и взять его за щеку. — Пожалуйста, — умоляет он, — иди спать, Грейнджер. Она приходит к выводу, что за ночь натворила достаточно бед, вырыла достаточно глубокую яму, чтобы ее вытащила целая бригада. Не желая испытывать судьбу, Гермиона встает с кровати Драко и идет к своей. Она ныряет под одеяло, не в силах оглянуться на него; повернувшись спиной к кровати, Гермиона прерывисто вздыхает. И она слышит, как Драко ныряет под одеяло позади нее. У нее голова идет кругом. И он каким-то образом чувствует это, потому что в следующее мгновение снова шепчет: — Засыпай. Но она не засыпает. Она не может. Как она может, когда ее сердце бьется так быстро? Когда кажется, что ее кровь не перестает бурлить и течь? Когда отпечаток губ Драко на ее метке жжет и от удовольствия, и от травмы? Она не может заснуть. Как и он. Они чувствует биение сердец друг друга через пол и в своих кроватях, и они чувствуют это также через невидимую нить, связывающую их шрамы друг с другом.