Они спросили, что для меня значит слово «дом». Я сказал, что там, где сердце. Но они не знали, что моё сердце там, где ты, хён. Знаешь, обычно жизнь при отсутствии чего-то неимоверно дорогого и важного приравнивают к ночи, говоря, что после неё настанет рассвет. Однако я застрял в сумраке. Здесь нет ни Солнца, ни Луны. Здесь нет ни чёрного, ни белого. Я будто ослеп.
Скажи… Ты правда оставил меня в темноте?
А я бы вырвал все звёзды из своих глаз, чтобы осветить тебе дорогу обратно.
*** 1 января 2021 года. Чонин не смело протягивает ладонь так, чтобы она легонько коснулась его кожи. Руки старшего тонкие и изящные, с выступающими, слегка набухшими венами. Хочется провести пальцами, коснуться губами. А потом отговориться: «хочу тебя нарисовать, но для этого нужно сначала прощупать наяву. Да, я хреновый художник, раз приходится работать лишь через тактильное восприятие». Но Яну не нравится тот факт, что все мысли в голове смыкаются на прикосновениях. Рядом с ХёнДжином хочется сделать гораздо больше того, чего нельзя увидеть глазами или ощутить телом. Хочется выйти за пределы, существующие границы. Будто душа пробивает потолок, стремясь познать что-то совершенно новое. Но, в то же время, почему-то хорошо знакомое. На подкорке. Потерянное в этой самой темноте сумрака. Жаль, что выражать это стремление так, как хочется, не составляется возможным. Поэтому Ян хочет рассыпаться и стать подобным мозаике, которую невозможно собрать: чтобы хён чувствовал домашнее тепло в солнечном сплетении, но продолжал жить в неведении. Чтобы не знал о чувствах кого-то вроде Чонина. Чтобы он свободно придумал и оставил смысл Чонина для себя сам. «Я бы звал тебя так много и долго, пока бы не сорвал горло. И всё равно не остановился бы. Я бы прокладывал километры железных дорог, чтобы скорее добраться к тебе. Я бы сдирал ногти с пластиной, копая к тебе тоннели через лёд, я бы приземлялся на голые колени в три раза сильнее, ругая себя за то, что так и не смог тебя снова встретить. Если бы я не смог переродиться снегом, чтобы коснуться твоей кожи, я бы распался на мелкие частицы — атомы, чтобы стать частью ядерного взрыва на дне твоих лёгких. Чтобы покрыть их плёнкой. Чтобы защитить тебя от боли. Чтобы сказать, что всё нормально, если тебе просто интересно, но ты не чувствуешь того же. Я бы потерял все свои чувства, присущие человеку, если бы не смог испытывать то, что испытываю к тебе сейчас. Нет. Я уже бессознательно сделал это». *** Крис переворачивает страницы медицинского отчета, вытягивая длинные ноги под столом. В штабе душно, хотя за окном прилично минусовая температура. Когда переживаешь и заботишься о ком-то, не жалеешь времени для того, чтобы копать глубже. Ради Чонина он готов на всё. Поэтому так старательно изучает психологию. Расклеил отрывки из книги про сумрак, чтобы лучше понять происходящее. Хотя старательно скрывал — причина была прекрасно известна. Миллионы бумажек, отданные психологам, собственные титанические усилия просто для того, чтобы понять, где именно находится сломанная в голове Яна кнопка. Просто потому, что не хотелось признавать. Крис виноват сам. 2015 год. — Мы стараемся забыть это как страшный сон, — говорила ещё совсем недавно убитая горем женщина. Мать Чонина с трудом пережила то, что сын почти покончил жизнь самоубийством. Крис оказался рядом очень вовремя: когда нервы были накалены до предела. В тот день женщина взяла старшего за руки, фактически давая добро одной просьбой: — Прошу, защити моего Чонина. Сделай всё, что-угодно, чтобы у него больше не было таких мыслей. Большая рука, накрывшая дрожащие материнские ладони, стала закреплением обещания. — Я не могу поверить, что он пошёл на это… Никогда не могла подумать, что придётся вытаскивать собственного ребёнка из подобного… Кому знать, как не Бану, который, вытащив Яна в полусознании из горящей квартиры, вместо «спасибо» услышал «зачем ты это сделал? зачем ты спас меня?». У Чонина была нешуточная сила воли. Он даже был готов драться, лишь бы завершить начатое. Вырвался из рук и почти перевалился через лестничные перила. 1 января 2021 года. Здесь и вырисовывается вполне ясная причина, почему пришлось идти на серьёзные меры — транквилизаторы. Но, видимо, тогда свою роль сыграла не только травма, но и эти самые лекарства. Так ударили по голове, что вырвали с корнем огромное количество воспоминаний. Чонин не сможет припомнить ничего из них, а ему это и не нужно. Если бы не попадание в сумрак, Ян давно бы закончил начатое. Но прошло уже достаточно времени, чтобы выровнять результаты произошедшего. От чрезмерной эмоциональности Ян дошёл до полной бесчувственности. И Крису хотелось это исправить, починив сломанное. *** Чонин прижимается к телу рядом плотнее, обвивая тонкую шею руками. Осторожно проводит кончиками пальцев по позвоночнику вверх, легонько надавливая на выделяющиеся участки. А добравшись до родинок, ведёт мягче. Становится неудобно из-за рубашки, хотя сам почти без одежды. ХёнДжин не дрожит, несмотря на температуру кожи младшего; чужие пальцы под одеждой щекочут, но и запускают механизм одновременно. Эти мгновения, где каждое действие разлито Лучезарной Рекой* — вызывают мурашки. Они бегут вверх по позвоночнику и пронизывают миллиметры кожи вплоть до ярко-синих вен. Их синева впадает в почти чёрные зрачки притоками, словно подсвечивая изнутри. И вот так рассматривая их, Чонин не понимает: кто сказал, что океанов пять? В глубине этих угольных он видит шестой — самый большой и штормливый. Рука как-то сама по себе ложится на его голову, притягивая к себе ближе и поглаживая в размеренном ритме. Играет с волосами, как ветер: немного невесомо, но очень ощущается отсутствие, за прикосновением приходится соскучиться слишком быстро. Словно сейчас — подходящее место и время. Словно прежде в жизни кроме «этого момента» не было никаких других дат, мест, людей и событий. Чонин сидит у него на коленях, но, к удивлению, не просит большего. Ян, страдающий от расстройства сна и ненавидящий прикосновения, так просто отдаёт себя в объятья первого встречного, уже второй день засыпая, устроившись у того на плечах. Но хёна так назвать язык не поворачивается. И даже шестерёнки в голове стоят на месте, как вкопанные, чтобы даже не про себя, не озвучивая. Наверное Чонин, всё-таки, не спит сейчас только потому, что у него нет потребности видеть старшего только во сне — он может увидеть его прямо сейчас. И даже пусть и как-то по-детски неловко, робко потрогать. А ещё ХёнДжину хочется рассказать обо всём, что в голове и в сердце. — Помогло? — Ещё немного, — Чонин жмётся плотнее сам, удивляясь тому, на что идёт, чтобы стать немного ближе. Пару минут назад он попросил Хвана помочь справиться с заданием, которые получил от психолога. Разблокировать больше чувств, а в данном случае уж пришлось сказать прямо: возбуждение по отношению к реальным людям, а не при просмотре фильмов эротического характера. Этого не приходилось испытывать уже долгое время (по воспоминаниям — никогда). ХёнДжин опускает ладонь на шею младшего, аккуратно, но уже ощутимее — тепло запускает дрожь по телу; и Яну пора прекратить бы говорить, что он ничего не почувствовал. ХёнДжин молча продолжает делать вид, что верит. Чонин вздрагивает и вжимает голову в плечи, а всё равно не разжимает объятий. Но Почему… Ощущения такие, как будто вырвали и лёгкие, и печень? — А так? Младший что-то мычит себе под нос, прикрывая глаза. Страшно позволить себе большее, но: — Нет… Нужно что-то сильнее, — сейчас Чонину приходится откровенно лгать. Одного взгляда ХёнДжина было бы достаточно. Но каким образом можно попросить к себе прикоснуться, если не таким? Хван понимающе кивает, опуская свои широкие ладони на рёбра, чтобы через секунду спустить на талию. Хрупкий Чонин задерживает дыхание, позволяя подушечкам пальцев ХёнДжина сжать сильнее. А сам неосознанно ловит себя на мысли, что объятья старшего для него как спасательный круг. И одновременно взрыв, выбивший воздух из лёгких. Раневая поверхность — всё тело. ХёнДжин специально переходит от настойчивых касаний к едва ли ощутимым, заставляя успеть задохнуться нехваткой себя. На Чонине работает как щелчок пальцами. — Прости, Хён…— Ян немного расслабляет плечи, будто обмякает. Блондин понимает намёк правильно, помогает младшему повернуться к себе спиной, оставляя на своих коленях, и на этот раз обнимает со спины. Собственные лопатки, прижатые к коже, закрытой белой рубашкой. Чонин просто прикрывает глаза, жмурясь, но вместо шипящих экранов мелькают абсолютно чёткие кадры. Как чужие губы приближаются к нему. Насколько нежна сжатая на плече изящная ладонь, и до чего же по-смешному мало остаётся сантиметров между ними. Но этого не происходит. ХёнДжин даже не осмелился его поцеловать тогда. Жаль, что Чонин не знает, что дело было не в страхе. Не в сомнениях и не в уверенности. Жаль, что не знает, в чём была причина, по которой его оставили стоять на пылающем чувствами мосту в одиночку.Сгореть заживо — самая болезненная смерть. Сгореть заживо в сожравшей себя любви, как считает Ян — хуже.
Ладони ХёнДжина сминают мягкую кожу чуть ниже рёбер, прямо на талии — почти самый чувствительный участок младшего. Откуда он знает?.. Спускается ниже, постепенно залезая под резинку домашних штанов. Чонин откидывает голову, как по закону укладывая её на плечо старшего. Константа. Будто создавая такие изгибы на плечах Хвана, на Небесах заблаговременно знали, что они — для Чонина. Но последний страшится даже представить, что ждёт его дальше. От картинок в сознании нешуточно тянет внизу живота, а во рту внезапно пересыхает. Ян протягивает дрожащую ладонь, казалось бы, в пустоту, но в итоге находит теплоту чужой кожи. Руки Хвана больше, хотя у Чонина тоже не так малы — подобны спицам, почти ломающимся в прогибах; настолько сильно сжимают хёнджиновские ладони. А когда хён касается вот так, разница становится ещё заметнее. Вторая дотрагивается до плоти, обхватывая. Жаль, что в такие моменты слишком не вовремя забываешь, как нужно вдыхать. Яну конкретно не хватает воздуха, словно тело дошло до отметки в лихорадочные сорок градусов, а приоткрытые губы краснеют сами по себе, скучая по фантомным прикосновениям, которых не было. Жаль. Ладонь приходится сжать сильнее. Лоб глотающего через раз воздух младшего касается щеки ХёнДжина, и в какой-то момент… — А-а… Х-хё-ё-ё-н, — потная чёлка отстаёт от лица с помощью заботливого движения старшего. Чонин прогибает позвоночник и тычется носом в шею старшего, прося не прекращать. Он получает то, что хотел. Однако вдруг понимает, что этого мало. ХёнДжина хочется всего и сразу. Хочется поцеловать, но губы, находящиеся на таком чертовски коротком расстоянии, неосознанно кусают сами себя, сминаясь. Пару сантиметров от щеки превращаются в километровую пропасть, потому что Хван всё равно остаётся на расстоянии. Чонин не может сделать ему приятно в ответ. Не может подарить любовь, вложенную в касания, как в конверт, где на каждой строке по тысячу прописных, тех самых… ХёнДжин для него как будто незыблемое правило — то, к чему нельзя прикоснуться. Он же и сам говорил, что такое должно быть в жизни каждого человека. Чтобы продолжать чувствовать себя живым? Нет уж, не надо Чонину такой роскоши. У него ведь после старшего только один приговор — полагаться на фантазию. Представлять его и никого больше… Ян поднимает глаза, чтобы взглянуть в пару карих рядом хотя бы разочек. Но тело дрожит от подходящей разрядки, рука так и не разжимает вторую ни на секунду, пока хён делает всё, что нужно. Младший рвано стонет, обжигая шею старшего.«Я захотел выбраться отсюда, когда вспомнил тебя».
Чонину хорошо физически, но почему-то больно где-то дальше, чем просто под рёбрами.«И я рассыпал весь свет, что носило моё раненное сердце. Зная, что здесь нет ни Луны, ни Солнца, я вырвал все звёзды из собственных глаз, как и обещал».
Хван не кажется незнакомцем, какой бы ни была абсурдной ситуация, в которой они оказались. Вместе с «удовольствием» в блокноте обязательно появится «печаль, разрывающая в клочья всё насущное». Залазит в дома, но не вор. Доставляет Чонину удовольствие, но не его любовник. Он незнакомец, но Ян знал и знает его всю жизнь. Как будто никаких условий и быть не может. Как будто он прожил все невозможные жизни в параллельных Вселенных, далёких от настоящей. Самое главное в этом, пожалуй, всего одно…«А услышав знакомый голос, в этой темноте я случайно нашёл рядом с собой тебя.
И остался с тобой стоять»**