Невидаль

Осина над головой шелестит круглыми, мелкими листочками. Радостно шелестит, по-детски, будто совсем не чувствует надвигающейся беды. — Нельзя тут лес рубить, — Игорь пытается применить свой самый трезвый голос, хотя прямо стоять тяжело, и скипидарная полупустая бутылка внушительности ему не придает. Директор, который перед ним маячит с кожаным портфельчиком, явно новый, нездешний. И по предчувствию Игоря долго не задержится. — Что значит нельзя? У меня крупный заказ! Денег тебе что ли еще накинуть? Игорь только рукой машет, ни черта этому дуриле не объяснить. — Н-нельзя. Не буду рубить. — Ну другого найду! — Ну найди, — отвечает упрямо Игорь. — Ишь, треска какая. Трещ-щит вовсю. Директор отходит, ругаясь куда-то в воздух, обреченно понимая, что Игорь к его претензиям равнодушен. Игорь опускается на мшистую мягкую кочку, цепляет неловкими пальцами травинку и устраивается поудобнее. Ему не привыкать к многочасовому своему негласному караулу, лес шумит за его спиной, перешептывается с ним нежно по старой дружбе. В Игоре нежности мало — сухой паек, хватает вдоволь только Жилину и этим буреломам вокруг города, где он каждую кочку знает. В кустах шебуршится коростель, потом издает тревожное свое «ук-ук-ук», и Игорь, напрягая голосовые связки, потрескивает на птичьем, успокаивающее, по-доброму. Скипидара осталось мало и после заката, наверное, станет совсем грустно. Игорь думает о доме. Директор возвращается через пару часов с рабочими. Другой техники он ожидаемо не нашел, но рабочие руки есть, и Игорь уповает на то, что одной его репутации хватит, чтобы к нему не сунулись. Он встает, опираясь на ближайшую осину, и рычит — вперемешку с вполне человеческими ругательствами. — Ну это ни в какие рамки! — начинает директор почти срываясь на визг. — Я милицию вызову. Вас заберут! Игорь только ухмыляется и бутылку в другой руке устраивает поудобнее. Коростель в кустах тревожно покрикивает — видно самка с птенцами. Игорю хочется уже поскорее разобраться с чужаками, чтобы не отвлекали лес от обычного хода событий, не тревожили тихих его жильцов. — Вызываю! — надрывно заявляет директор, будто ждет, что это напугает. Игорь в принципе мало чего боится, а угрозы вызвать милицию — это и вовсе смешно. Вызовет — и можно будет домой не пешком идти. Жилин приезжает быстро, добродушно похлопывает директора по спине и обещает к утру все уладить, ведет того обратно к машине — вроде аккуратно, но уверенно. Директор ему на лес рукой машет, а в ответ только кивки. — Вы езжайте домой, отдохните, жену поцелуйте, — дипломатично говорит Жилин. – А мы тут в лучшем виде все. Не сомневайтесь. Арестуем всех, у нас не забалуют. Идет потом к Игорю, который снова стоять устал и развалился на приглянувшейся кочке. — Ну и что за выходки такие, голубчик? — спрашивает. Игорь никогда не признается, но от этого ласкового прозвища у него сердце горячеет пуще, чем от скипидара. Он вроде мужик как мужик, а для Жилина вот — голубчик. Птичье такое слово, Игорь птиц любит — и перья мягкие, и бойкие голоса, и пустые их спокойные глаза. — Серег, нельзя тут рубить, тут яблоня Танина. Жилин понимающе присвистывает. — Ничего, завтра документики оформим, станет заповедной зоной. А теперь домой поехали, а то сыро к вечеру. Лес шумит одобряюще, хотя не знает, что это такое — заповедная зона. Сам для себя он ей всегда был и всегда будет. Игорь залезает на переднее сидение и задремывает, машина подскакивает иногда на ухабах неровной дороги. Игорю снится выводок коростелей — прыгают пушистые еле заметные комочки по траве и ни одного звука не слышно, кроме близкого «ук-ук-ук».