***
Арсений быстро уснул, и поэтому действие его магии постепенно заканчивается, из-за этого Антон чувствует себя, как выжатый лимон, ему противно от себя и своего тела. Сейчас он лежит весь липкий и потный, и что самое ужасное — «грязный». Его честь опорочили, хоть и не в буквальном смысле этого слова, но на душе становится гадко, из-за чего хочется вскрыться. Омега аккуратно сползает с кровати, стараясь не разбудить альфу, чтобы не попасть под его гнев, и направляется в смежную со спальней комнату. Огромная ванная комната, видимо личная для альфы, впечатляет своими размерами, но Антону некогда её рассматривать. Он подходит к зеркалу и в ужасе ахает, глядя на себя в отражении: на губах запеклась кровь вперемешку с их слиянием, по всему телу видны синяки, особенно в области шеи — кожа на ней лилового цвета, на бёдрах остались красные следы от пальцев, и омега уверен, что наутро они превратятся в такие же синяки. Загривок нестерпимо болит в том месте, где альфа клыками поставил метку, как принадлежность только ему. Зеленоглазый дотрагивается до нее пальцами и шипит от боли, на ней тоже появилась корочка запёкшейся крови. Шастун бегло осматривает помещение, находит кувшин с водой и таз, наливает туда тёплую воду, и губкой, глядя на себя в зеркало, начинает смывать все «непотребства» этой ночи. Он яростно стирает с себя все следы и даже пытается оттереть синяки, но это бесполезно, они не исчезают, а только краснеют ещё больше, поэтому омега откидывает в сторону губку и сливает грязную воду, чтобы налить чистую. Подойдя к спальне на цыпочках, блондин прислушивается к ровному дыханию альфы и прокрадывается внутрь, находит штаны и быстро натягивает их, от его рубашки остались только рваные клочки, поэтому он просто собирает остатки и выкидывает. Нагибаться ему больно, из промежности до сих пор вытекает смазка, и скрестив ноги, он аккуратно пытается сесть на корточки, подобрать рубашку альфы. С трудом, почти на корточках, он поднимает её и складывает рядом, действует механически, и это ему помогает отвлечься от ненужных мыслей. Зеленоглазый выносит таз и на цыпочках подкрадывается к спящему альфе, мочит небольшое полотенце и смывает с него остатки «бурной» ночи. Затаив дыхание, проводит по животу тканью, стараясь касаться как можно меньше, вытирает дочиста и уносит всё обратно. Сон Арсения оказался крепким — он даже не шевельнулся. Антон подходит к двери, чтобы уйти из этой спальни, желательно в ту, в которой был вчера, но дверь заперта. В комнате есть кресло, но с его ростом он там не поместится, поэтому разочарованно вздохнув, ложится на край кровати, укрываясь небольшим кусочком одеяла. В окно пробиваются первые лучи, окрашивая небо в ярко-розовый. Омега прикрывает глаза и мгновенно засыпает. Этот день его слишком сильно вымотал.**
Антон просыпается от того, что по коже в области горла и шеи бегут мурашки, горячий влажный язык проходится в разных местах раз за разом. Он распахивает глаза и понимает, что ему тяжело дышать из-за навалившегося всем весом мужа. Тот поначалу даже никак не реагирует, пока Антон не пытается его отстранить от себя. — Что Вы делаете? — возмущается, насколько может, омега и старается уйти от прикосновений — повторения ночи он сейчас не выдержит, потому что всё тело нестерпимо ломит. — А ты не чувствуешь? — с ехидством в голосе спрашивает мужчина и скользит своим пахом по его, продолжает вылизывать тонкую шею с белой молочной кожей, на которой остались его вчерашние следы. Затем отстраняется от него и прикасается к губам, жадно целует и проталкивает свой язык внутрь. — Мм…— пытается отодвинуть его Шастун, но не выходит. — Я хочу, чтобы ты мне сделал приятное своими прелестными губами, — чмокая в них, говорит Попов, глядя в ошарашенные глаза омеги. — Не надо, пожалуйста, не заставляйте, — умоляет Антон и видит, как глаза Арсения резко меняются в цвете. — Твои молитвы и щенячьи глазки здесь не работают, — зло рычит он. — Если ты только не стоишь с моим членом в своей восхитительной попке и не просишь быть грубее. Всё остальное ерунда, поэтому я жду, — он слезает с Шастуна и ложится рядом, призывно раздвигая ноги. — Нет. Нет, я не могу, — в горле разом пересыхает, и Антон еле выговаривает эти слова. — Мне тебе опять течку устроить или что? Ты же знаешь, что частая течка для твоего организма — вред? Истощение, упадок сил….если ты этого хочешь, то я без проблем тебе это устрою, — и альфа поднимает руку, чтобы щёлкнуть пальцами, как и в прошлый раз. — Нет, — нетвёрдо отвечает молодой человек и, смирившись со своей судьбой, откидывает край одеяла, которым он прикрывался, как щитом. Антон устраивается между ног Попова. Ему стыдно смотреть на призывно стоящий член мужа, он стесняется и краснеет одновременно. Поудобней расположившись, Антон смиряется со своей судьбой и крохотными поцелуями опускается на внутреннюю часть бёдер, оттягивая неизбежное. Мужчина наблюдает за светлой макушкой, и то, как по щекам его мужа по одной начинают течь слёзы, но он старается не обращать на них внимания, поэтому прикрывает глаза и окунается в собственные ощущения. Нет, ему не противно, а даже нравится, но как только закрывает глаза, то перед ними выходит образ Алексея — их самый первый раз. Когда Арсений только взял его в мужья, и как тот был таким же неопытным, как и Антон. Альфа трясет головой, пытаясь выкинуть из неё его образ, но как только открывает глаза, то видит Антона, похожего как две капли на Алексея. Внутри начинает бушевать ураган, эмоции зашкаливают, и в тот момент, когда омега собирается прикоснуться губами к сочащейся смазкой головке, он его отстраняет, не давая продолжить. — Что ж, ты молодец…беспрекословно слушаешь мужа. Конечно, пока только с угрозами, но над этим мы ещё поработаем, — Арсений убирает свои ноги и встаёт с постели, уходя в ванную комнату, а Антон без сил падает на кровать, думая только о том, за что ему это всё досталось? Полчаса спустя Арсений выходит из душа в халате, перевязанным поясом, а Антон в это время всё ещё лежит на кровати в позе «эмбриона». Слёзы перестали течь из глаз, и он забылся беспокойным сном. Попов переодевается и перед уходом говорит Шастуну: — Приведи себя в порядок. Через полчаса жду тебя внизу на завтрак, — произносит он это таким ледяным тоном, что омега невольно съёживается, просыпаясь и слыша это. Затем скрип полов, щелчок двери, и блондин спокойно выдыхает, лежит с закрытыми глазами ещё пять минут и уходит в ванную комнату. В зеркало омега старается не смотреть, потому что знает, что там увидит: ночные засосы, укусы и следы превратились в синяки. Антон раздевается и быстро окунается в ванну. По его расчётам у него осталось около двадцати минут, не хотелось бы расстраивать мужа, ведь неизвестно, чем это может закончиться. Внутреннее состояние ужасное, его бросает то в холод, то в жар, тело ломит, как после драки (хотя он и не знает, каково это, лишь представляет), глаза слипаются от недосыпа, а веки настолько тяжёлые, что готовы закрыться. Горячая вода расслабляет, и парень понимает, что засыпает. Он наскоро моется, чистит зубы и выходит, укутываясь в идентичный, что и у Арсения, халат. Молодой человек выходит в спальню и останавливается у шкафа. Из миллиона вещей выбирает непримечательную серую кофту без рисунка и с длинным рукавом, которая скроет лишнее от посторонних глаз. Выбирает чёрные зауженные к низу штаны на верёвке на поясе — они слегка великоваты, поэтому, регулируя пояс, затягивается побольше. Омега смотрит на себя в зеркало лишь мимолётно, только для того, чтобы поправить волосы, и отправляется на поиски мужа. Альфа находится в большом зале, но не в том, где проходила их свадьба. Если честно, то Антон заблудился пару раз, пока не наткнулся на одного из бет, который помог ему найти нужное место. Арсений сидел за огромным дубовым столом с одной стороны, около него уже убрали все тарелки и столовые приборы. Единственное, что осталось, так это кофейная чашечка с горячим напитком, которую он держал в руках. Антон проходит к своему месту ровно напротив мужа. Тот смеряет его равнодушным взглядом и начинает говорить: — Что, даже не поцелуешь с утра мужа? Не пожелаешь доброго утра? Мдаа, я думал, ты воспитанный омега, — небрежно бросает он и смотрит в упор на парня. Антону ничего не остаётся, как подойти к мужу. Он наклоняется, чтобы чмокнуть в щёку, тем самым оставив целомудренный супружеский поцелуй, но Арсений уворачивается, мгновенно меняясь в настроении. — Я что, похож на девку, которую надо уламывать? — возмущается тот. — Нет, простите, — извиняется Антон, хотя вины своей в этом не чувствует. — На ты. Ты теперь мой супруг и можешь обращаться на «ты», — смягчается он под конец предложения, но в глазах всё ещё лёд. — Простите, — снова говорит омега, но встретив взгляд, резко исправляется, — прости. — Тебе не за что извиняться, просто сделай, что я попросил и иди завтракай, — альфа отставляет чашку и ждёт. Антон неуверенно наклоняется и приближается к губам, пытаясь сделать быстрый чмок и отстраниться. Но у него не выходит, его резко притягивают за пояс к себе и сажают на колени, благо расстояние позволяло. Омега сидит в неудобной позе, и его спина начинает быстро затекать. Он держит руки на своих коленях, боясь шевельнуться или прикоснуться к мужу. В то время как Попов жадно терзал его губы, поочередно сминая то одну, то другую, иногда оттягивая и покусывая. Его руки блуждали по всему телу, жар, исходящий от них, сбивал. Казалось, будто не осталось ни единого места, до которого они не дотронулись бы. Шастун послушно отвечал на каждый поцелуй, хоть ему это и не совсем нравилось, но звуки, издаваемые от соприкосновения их губ, заводили. Омега сбрасывал это на последствия течки. Вот только когда руки мужа опустились на две половинки и несильно их сжали, Антон простонал против своей воли, но не омежьей. Это его и спасло от поедания губ Арсением. Брюнет отстраняется, смотрит на него затуманенным и расфокусированным взглядом, а потом жестом указывает Антону на его место за столом. Зеленоглазый на негнущихся ногах проходит за стол, на котором стояла бронзовая тарелка с глазуньей, чьи оранжевые желтки напоминали солнце, жаренный бекон, что пах так великолепно, что у кого-то свело бы челюсть от запаха, и белый свежий хрустящий хлеб, так напоминающий о доме, но аппетита не было совершенно. Казалось, что эти самые желтки насмехались над ним, напоминая солнце и показывая, что оно свободно, а Антон — нет. Бекон, бугристо лежащий на тарелке, напоминал морские волны, которые показывали, что они делают, что хотят, а Антон — нет. И этот белый ненавистный хлеб, который так любил готовить его папа-омега, и который снова сможет вкусить его альфа-отец, а Антон — нет. Кусок в горло совсем не лез, поэтому Шастун взял вилку, размешал глазунью в общую массу, бекон разрезал, съев небольшой кусок, а хлеб раскрошил. И единственное, в чём он нашёл свое спасение — кофе, который он так не любил раньше и не понимал, почему его пьет папа-омега каждое утро, но сейчас всё по-другому. На это всё со стороны смотрел Арсений, но никак не комментировал, не может же он заставить его есть. (Хотя кого он обманывает? Конечно может, вот только почему-то не хочет.) — Тебе нужно поесть, ты слишком худой, а у нас на сегодня запланирована поездка, — допивая кофе, произносит брюнет. — Я…не хочу, — смысла во вранье мужу он не видел, да и воспитание не позволяет. — Хорошо, тогда иди переодевайся, жду тебя через полчаса на улице. Надеюсь, тебе хватит этого времени, — он произносит это и встаёт с места. — Куда мы поедем? И как мне нужно одеться? — уточняет Антон. — В свободную и неофициальную, — бросает Попов и уходит, а Антон сидит ещё недолго, собирается с мыслями и идёт переодеваться.