Ты только посмотри на себя

Двадцать девятое апреля. Три часа утра. Два часа до рассвета. Мафия засыпает, просыпается город. Чуя закупоривает полупустую бутылку вина, ставя в холодильник до лучших времён, и слышит стук в дверь. Чуя посмотрел на часы. Чуя выматерился себе под нос, застегнул до конца рубашку, которую, вообще-то, намеревался снять, и пошёл открывать. Он даже не спросил, кто. И так всё предельно очевидно. А ежели он ошибся — это уже проблема визитёров. Но нет. — Кто бы сомневался! — оскалился нынешний хозяин квартиры. — Осаму, блядь, Дазай! И что тебе не спится? Святые ангелочки вроде вас обычно встают тогда же, когда и солнышко. — Моё солнышко уже давно встало, а сейчас вообще собирается ложиться спать! Я же не поздно? — Ты, как всегда, невовремя. — Разбудил? — Для тебя «вовремя» здесь не будет никогда! — Злюка, — Осаму усмехнулся и попробовал пройти вперёд, но Чуя надавил на дверь, защемляя детектива. — Как ты груб с гостями, дорогой! — Ещё хоть слово вякнешь, я тебя пополам сломаю! — Хотел бы — не предупреждал бы. В ответ на это Чуя рыкнул и втащил гостя за шиворот в квартиру, тут же впечатывая в стену рядом с дверью. — Я предупреждал, — пророкотал рыжий, удерживая Дазая за лацканы пальто. Бежевого. Непривычного. Мерзкого. Неродного. От чуиного шипяще-рычащего злобного голоса по рукам Осаму бегут мурашки. От удовольствия. — Ненавижу тебя! — Мы это уже обсуждали. — Когда ж ты уже сдохнешь! — Поверь мне, я сам задаюсь этим вопросом уже двадцать два года. — Заткнись! Знаешь, я мечтаю о твоей смерти. Хочу припечатать тебя тяжеленным камнем к земле, чтобы он переломал все твои кости, не дал двигаться и дышать. Чтобы ты умирал долго и болезненно, хрипел и плевался кровью, но не мог даже пулю в лоб себе пустить, потому что все пальцы будут раздробленны. Чтобы эта мерзкая ухмылка наконец сошла с твоего противного лица! — О, если ты хочешь — так и будет. И умру я, глядя в твои слезящиеся синие глаза! — Не раскрывай свой поганый рот! Чуя взбесился не на шутку и даже без применения способности стукнул Дазая о стену так, что краска с неё начала осыпаться. Кажется, даже пошла трещина. Детектив захлебнулся собственными непроизнесёнными словами, в глазах его отразились неподдельное удивление и боль, и он согнулся пополам, сползая по стене и пытаясь дотянуться через плечо рукой до спины. Накахара отшатнулся. Перед глазами всплыла картина шестилетней давности: Дазай, разматывающий бинты и показывающий Чуе своё самое слабое место, свой самый страшный шрам, который, наверное, всё ещё болит. Ожоги, они ведь не как все шрамы? Они постоянно трескаются, не зарастают, зудят и болят. Да и сколько же теперь там новых, возможно, даже ещё не до конца заросших ран? А сейчас Чуя просто подло ударил человека в открыто подставленную ему много лет назад слабость. Осаму задыхался от резкой боли, а Чуя паниковал. — Дазай, — мафиози присел рядом, аккуратно трогая мужчину за плечо, — Дазай, я не специально. Сильно больно? — ответом послужил хрипучий вздох и полубезумный взгляд, направленный в никуда. — Боже, за что ты мне такой… Вставай. Давай, ну же. Идём в комнату. Я попробую помочь. Поддерживая шатена под руку, Накахара довёл его до спальни и усадил на кровать. Дазай жалостно поскуливал и трясся. Это какой же у него болевой порог? Чуя метнулся на кухню, где хранил одну из многочисленных аптечек. Достал новые бинты, заживляющую мазь, спирт и ватку. Потом подумал и схватил ещё ампулу промедола и шприц. Потом плюнул и забрал всю аптечку. Дазай всё ещё сидел на краю кровати, зажмурившись и раскачиваясь из стороны в сторону. Ну неужели ему так больно? — Хей, Дазаяц, раздевайся давай, — Осаму перевёл взгляд на Чую и непонимающе помотал головой. Ну, как в детство впал, ей богу! — У тебя болит спина? — парень заторможено кивнул. — Шрамы? — снова кивок. — Мне нужно их обработать, — Чуя потряс у него перед носом медикаментами, — чтобы было не так больно. Но через одежду и бинты я это сделать не смогу. Давай ты разденешься сам, чтобы я не потревожил твою спину ещё сильнее. Дазай встал, чуть покачиваясь, и, стараясь лишний раз не шевелиться, принялся стаскивать с себя пальто. Накахара помог вынуть руки. На пол вывалился какой-то свёрток, но мафиози не обратил на него внимания: здоровье остопиздевшего Мудазайца сейчас почему-то было гораздо важнее, и пусть там хоть бомба будет — за неё суицидник расплатится потом. Бинты Чуя решил снять сам, так как руки Дазай поднимал только с шипением. В верхней части спины медицинские повязки уже пропитались кровью, пусть её было и немного. Признаков перелома рёбер или смещения позвоночника Чуя не заметил, и то радует. Сматывая с этой мумии его извечные бинты, Накахара чувствовал себя посягателем на какую-то святыню. Потом с мыслью «Да какого хуя я себя так веду?!» принялся разматывать бедолагу с бесстрастным выражением лица. Чего он там не видел. Оказалось, много чего. Если бы Чуя не знал, что Осаму ненавидит боль, он бы решил, что дететив — мазохист, коллекционирующий шрамы. Поэтому бесстрастную рожу сохранить не получилось, и он кончиками пальцев очертил один из самых длинных новых шрамов. Осаму зашипел и дёрнулся. На лопатках кожа шла рваными трещинами, из которых сочилась кровь вперемешку с какой-то прозрачной жидкостью. Выглядело это, конечно, мерзко, но не смертельно. Однако лучше перебдеть. Поэтому в каждое плечо вошло по пол-ампулы обезболивающего. От укола Дазай коротко ойкнул и зашипел, а после помрачнел и замолк. — Разговаривай давай, чего притих? — Накахара, как мог, следил за состоянием своего «пациента», пытаясь отвлечь от неприятного соприкосновения спирта и живой плоти. — Ты вообще хоть что-нибудь сейчас соображаешь? — Не знаю, — ответил невпопад. — Что ты мне вколол? — Ты — детектив. Тебе лучше не знать. — Угу… Мне вообще лучше ничего не знать… Наркоту? — Сам же всё понял, чего спрашиваешь? — шикнул Чуя, увидев слишком длинную, широкую и глубокую рану. Вряд ли она появилась от соприкосновения со стеной. Скорее всего, этот псих пришёл к нему уже покалеченным, а от нехилого удара начинающие зарастать ранения открылись и разорвались ещё сильнее. И несколько даже следует зашить. — Я теперь дурной! — как-то слишком весело отозвался Дазай. — Ты всегда дурной, — Накахара достал иглу со вдетой шёлковой ниткой и, скрепя сердце, принялся зашивать. — А я теперь мало того, что дурной, так ещё и честный! — Такое бывает? — Бывает, представь себе! Помнишь, когда ты согласился совершить со мной двойное самоубийство? — Это когда ты выжрал почти всю пачку морфия? — И неудачно порезал вены, — кивнул парень, чуть обернувшись. Чуя замер, не решаясь дрогнувшей рукой сделать ещё один стежок. — Я к тебе тогда от чистого сердца! А ты… — А ты меня предал. — Я тебя не предавал! — Мы уже говорили об этом. — Мне правда жаль, что мне пришлось тебя оставить. Но по-другому я не мог. — Уйти от прошлого? Тебе было так плохо с нами? Со мной? С Мори-саном, который когда-то спас тебе жизнь? — Так ты мне тогда поверил? — Я спросил у Огая… потом, когда ты ушёл. Самый длинный остался позади. Осталась парочка средних и один короткий. Чуя, отчего-то смущаясь, не поднимал взгляда от спины, а Осаму молчал, задумавшись. Чуя не сомневался, что сейчас на его губах играет та самая шальная улыбка. — С тобой мне было хорошо. Но Мори манипулировал дорогими мне людьми, убив одного, а второго сделав тройным агентом. И ещё я пообещал Одасаку. — Тому чокнутому пацифисту? Что бросишь убивать? — Что буду убивать не ради наживы, а ради справедливости. — И ты в это веришь? В то, что есть какая-то справедливость? — Нет. Но если нет разницы между добром и злом, не лучше ли помогать людям? — Убивая мафиози? Так скажи же мне, Мудазаяц, если бы я нагрешил настолько, что за мной пришли бы из Агентства и, пользуясь элементом неожиданности или ещё какими-нибудь своими выкрутасами, оторвали мне голову, ты бы был рад? — Нет. — Отчего же? Злобный Арахабаки больше не сможет вредить людям, давя их в лепёшки щелчком пальцев и круша здания направо и налево! — Нет, потому что ты уже пообещал мне. — Суицид? Ты до сих пор веришь в то, что я пойду на это после всего того, что ты сделал? — А разве нет? — А почему должно быть да? — А почему ты сейчас зашиваешь мои раны, вместо того, чтобы вышвырнуть за дверь или из окна? Я же сейчас не представляю никакой угрозы. У меня из-за боли тело не слушается. — Не ври, я вколол тебе промедол, — рыкнул Чуя, вместо того, чтобы отвечать на неудобный вопрос. — Обезболивающие на меня не действуют, должен же ты был это понять по прошлому разу. Иголка выскочила из дрожащей руки. Это он его сейчас что… Наживую? Столько стежков? Но почему он не трясётся, как до этого? — Тело всё чувствует, но в голове наркотическая мешанина. Отрезвляет, но не даёт мыслить здраво, — пояснил суицидник, оборачиваясь на растерянного мафиози. — Так почему? — Может, потому что я надеялся, что ты хотя бы чуть-чуть человек. И у тебя есть остатки совести. И сострадания. И… — рыжий стушевался под пристальным взглядом и решил заменить смущение от откровений простой и понятной эмоцией: злостью. — Я не знаю! Я бы хотел никогда тебя не встречать! Ты вытрепал мне столько нервов, выпил столько крови! А потом заявляешь, что всё это было во имя справедливости! Чхать я хотел на это всё, понятно?! Мне тогда просто хотелось вернуться уставшим с задания, а дома чтобы ждал ты, хотелось подарить тебе идиотский магнитик-скумбрию, выпить вместе вина, потрахаться и вместе лечь спать. Понимаешь, вместе… На место злости пришла тоска. По тем потерянным временам, когда они ещё были вместе и когда ничего на свете не могло этому помешать. На глаза навернулись слёзы, но он жёстко провёл ладонями по щекам и вновь взялся за иголку. — Ничего не говори. И сделай вид, что тебе не больно. Если это не зашить, будет сепсис. Или ещё какая-нибудь херня. Не дёргайся. Хотя на глазах всё равно стояла пелена, стежки ложились легко и ровно. Слишком большой опыт. Слишком много шрамов, своих и чужих. Чуя обрезал нить, промокнул выступившую кровь и неосознанно провёл подушечками пальцев по длинному старому горизонтальному шраму на боку, зашитому так же аккуратно. Какой-то дебил с косой, который пытался играть в «Смерть». Ну, сыграл. Полоснул по Осаму, получил внедорожником по жбану от Чуи, а потом они так же, как и сейчас, сидели на этом же самом месте… А вот пробитое кинжалом плечо. Это уже сорвался сам Чуя. Сам же и зашил. Шрам от пули на пояснице, аналогичный на животе. Их ещё Накахара не видел лично, но знал, что это от встречи с Достоевским. Чуя тогда пытался разнести Агентство (а потом блуждал в захудалом детективном романе, пока Неполноценный не соизволил пожать руку какому-то забугорному эсперу), а Дазай тихонько не помирал в больничке. Новые следы от удавки. Нет, не так. Этот тонкий шрам, скорее, от пеньковой верёвки, вешаться на ней Осаму не стал бы (довольно болезненный и неэлегантный способ), значит — душили. Столько новых шрамов — в основном, зашитых криво, собственноручно или новыми напарниками, или даже вовсе не зашитых, — целая новая жизнь прожитая без Чуи. — Вспоминаешь? — тихий голос вернул рыжего в реальность. Чуя не ответил, а только достал бинты и принялся заворачивать мумию в её привычные одеяния. — Я тоже иногда вспоминаю. Я правда скучал по тебе. — Хех, правдивый Мудазаяц… Скажи, ты хоть раз хотел вернуться? — В Мафию? — Да хоть бы и туда. — Нет. Чуя поджал губы и отвернулся, пряча медикаменты в аптечку. Ничего уже не будет как прежде. Даже если некоторые воспоминания повторяются, они больше не тот Двойной Чёрный, что вычистил вражескую группировку полностью за одну ночь. Они другие. Они чужие. — Но я хотел бы вернуться к тебе. Чуя вскинулся и посмотрел на бывшего напарника. Тот уже развернулся и смотрел, по-птичьи наклонив голову. Ожидал реакции. Не дождался. — А ты не хотел бы? Я не спрашиваю про первые дни. И про те четыре года я тоже не спрашиваю. Сейчас ты хочешь, чтобы я вернулся к тебе? Комната погрузилась в такую тишину, что стало слышно истеричное тиканье секундной стрелки на часах. И кран, сволочь, на кухне снова начал капать. И утренний полумрак вкупе со звуками навевает воспоминания. — Чуя, — воспользовавшись отстранённой растерянностью парня, Дазай подобрался ближе и уже нависал над рыжим, с ногами забравшись на кровать. — Я тебя хочу. Это он сейчас зря. Чуя взвился: — Если этот цирк уродов сейчас был только для того, чтобы я перед тобой ноги раздвинул, то проваливай отсюда и забывай этот адрес! А если не забудешь, я тебе полноценную амнезию устрою вследствие обширной черепно-мозговой! На нахального шатена угроза не подействовала. Он лишь усмехнулся и потёрся о чуину щёку носом, и зашептал на ухо чуть хриплым голосом. — Я честен, как Будда. Я хочу снова жить с тобой, хочу вернуть обратно все наши дни и ночи, проведённые вместе. Хочу просыпаться с тобой, чувствуя, как ты упираешься мне в ключицу своим острым носом. И не только в ключицу, и не только носом. Хочу тебя всего, целиком, обратно. Не хочешь ноги раздвигать? Нет проблем! Хочешь, я раздвину? Чуя вздрогнул от представившейся картины и пристально вгляделся в лицо напротив. Мужчина выглядел, как и всегда: мило, нагло, ласково и хитро. Словно и не исчезал на четыре года. Только чуть расфокусированные зрачки напоминали, что он сейчас не совсем в адеквате. — Заново я тебя зашивать не буду. — Мой заботливый Чуя, — детектив чмокнул выжидающе замершего мафиози в кончик носа, — я постараюсь аккуратно. Пока Накахара пребывал в состоянии полного когнитивного диссонанса, разрываясь между желаниями придушить эту похотливую гниду и расслабиться и получать удовольствие, Дазай начал расстёгивать его рубашку, практически невесомо прикасаясь губами к только что оголившимся участкам желанного тела. Чую потряхивало. Организм, ёб твою, чёртов предатель! Я тут злой вообще-то! Да блять, в этом мире есть хоть кто-то преданный мне?! Спелись, придурки. А-а-ах, как хорошо, мммм… Все психологи, все ванильные паблики, все адекватные люди в один голос твердили, твердят и будут твердить, что для ушедших единожды обратной дороги нет. Но где Накахара Чуя и где здравый смысл? Он потянул Осаму за волосы и заставил взглянуть себе в глаза. — В таком случае, подготовь себя для меня. — Всё будет, как ты захочешь, — промурлыкал Дазай. Чуя стянул с себя брюки с бельём и забрался глубже на кровать, жадно разглядывая раздевающегося детектива. Движения того были немного скованными из-за боли в спине, но от того не менее привлекательные. Давненько не видел Чуя этой картины. Член его уже стоял, как караульный на посту, и уже хотелось наплевать на боль и отыметь этого выходца кинологической лаборатории по производству ищеек-мутантов на сухую и без подготовки. Но понаблюдать тоже хотелось. И, совсем немного, поиздеваться. Дазай залез следом и устроился на чуиных коленях, явив его взору полную боевую готовность. В том числе заранее разработанное анальное отверстие. Тем не менее долговязый провокатор поочерёдно облизал три пальца и ввёл их в себя один за другим, тихо простонав. Вот прям такой у него недотрах, да? И только ради этого он ко мне припёрся? — У тебя есть смазка? — шепнул Осаму, прижимаясь ближе и проезжаясь стояком по стояку. — Конечно нет, я же тебя не ждал, — сказал язвительно, но только потом понял, что именно сморозил, и вызывающе уставился на партнёра, ожидая подколов. Но у того в глазах читалось столько обожания и гордости, что впору было начинать смущаться. Второе, кстати, скорее, за себя, раз смог навсегда завоевать сердечко рыжей бестии всея Портовой Мафии. — И всё-таки Чуя меня ждал, — шептал он, не прекращая трахать себя пальцами. — Четыре года? — свободная его рука скользнула к чуиному достоинству и сжала яички, — ммм, боюсь представить, сколько у тебя тут накопилось. И всё моё. Не в силах больше слушать пошлый бред, Накахара заткнул разговорившегося напарника поцелуем. Тот словно этого и ждал, простонал и выгнулся, тут же зашипев. — Зашивать. Не. Буду, — рыкнул Чуя, отметив выражение неудовольствия на наглом лице. — Похер. Я хочу тебя. Чую снесло с тормозов, он притянул шатена к себе за бёдра, убрал его руку и вошёл одним слитным движением. Дазай зашипел, а после звонко застонал, вцепляясь в чуины плечи. — Ммм, а ты подрос с нашей последней встречи, — хохотнул, срываясь на хрип, от неожиданно резкого движения внутри. — Хотя бы так. — Ещё хоть слово скажешь про рост!.. — Мне нравится. Ты мне нравишься таким. Тебя удобно носить на руках. И обнимать во сне. А-а-ах, глубже! — сказал, и попробовал сам насадиться, как хотелось. Тормоза слетели неожиданно у обоих. Стало уже плевать на шрамы, раны и обиды. Осталось только старое, как мир, желание обладания друг другом. Тела сплелись в единое целое, губы мазали по губам и мимо, руки Накахары путались в свежих бинтах, ногти Дазая оставляли следы на веснушчатой спине напарника, пространство наполнилось звонкими стонами и рваным дыханием. Ритм становился всё быстрее, стоны сладостнее, пока всё это не закончилось синхронным вскриком: оргазм накрыл обоих в один момент, заставив задохнуться от накативших ощущений. Ощущение тёплого тела сверху было таким привычным и правильным, что даже не хотелось шевелиться. Однако тело слезло само и улеглось рядом на живот, повернув лицо к мафиози. — И всё-таки, — немного отдышавшись, поинтересовался Чуя, — за каким хреном ты сегодня припёрся? — Серьёзно? У тебя нет никаких догадок? — Строить догадки в отношении тебя — заранее гиблое дело. Так почему? — С днём рождения, Чуя! — засмеялся Дазай, но зашипел из-за потревоженной спины. — В пальто должен был быть подарок. Кстати, где оно? Чуя лениво указал на кресло возле стены. Там же лежали и галстук с рубашкой. — А ещё какая-то херь выкатилась на пол, но я не стал её поднимать, — добавил он к неозвученному. — Что-то мне подсказывает, что именно эта «херь» и является твоим подарком. — Ты серьёзно про подарок? — опомнился рыжий. — Ты вот действительно прям взял и потратил деньги и время на то, чтобы поздравить меня с днём рождения, который даже полноценным днём рождения не является? — Ну не приходить же мне с пустыми руками к такому гостеприимному хозяину! — Осаму попытался всплеснуть руками, но снова зашипел. Чуя нехотя повернулся и осмотрел спину страдальца: один из зашитых шрамов начал кровить. — Тц, говорил же, что разойдутся. Похотливый идиот. — Не утруждайся, само заживёт. — Во-первых, кто тебе сказал, что я собираюсь чем-то утруждаться? Я просто констатирую факт. А во-вторых, само оно зарастать будет дольше и больнее. Но утруждаться я не собираюсь всё равно. Я устал. — Но подарок-то хоть посмотришь? — Ладно, заинтриговал. Чуя кое-как сполз с кровати и сразу же споткнулся о свёрток. — Мог хотя бы завернуть посимпатичнее, — пренебрежительно фыркнул рыжий. — Я был уверен, что там бомба. — Пф, я не повторяюсь! Ну? Холщовая ткань слетела с презента, открыв глазам мафиози бутылку вина и какую-то непонятную плюшевую животину в шляпе. — Это что за поебень? — он кинул хренью в шляпе в Дазая, тот ловко развернулся, поймал, и кинул обратно с комментарием: — Это не поебень, а лама. Был в торговом центре, увидел и не смог пройти мимо. Уж очень тебя напоминает. Чуя всмотрелся в зверя, поименованного ламой: всклоченная рыжеватая шерсть, некое подобие чёрного пальто и фетровая чёрная шляпа с золотой ленточкой. Ну, да. Есть какое-то сходство. Если не брать в расчёт уродливую плюшевую морду с высунутым языком. Дазай притянул залипшего на ламу Чую за руку и повалил рядом с собой на кровать, аккуратно забрав игрушку и откинул её куда-то за спину. — Ну так что? Я прощён? — Думаешь, что вином и плюшевым монстром так легко меня задобрить? Я зол на тебя. И я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал. — Но? — Но можешь возвращаться, — нехотя ответил Чуя. Он тоже хотел этого «вместе». Были времена, когда этого он хотел даже больше, чем навсегда избавиться от Порчи. И профукать такой шанс было бы верхом мазохистского идиотизма с его стороны. Тело наливалось усталостью, глаза начали слипаться сами собой. — Делай, что хочешь, только не буди, — проворчал он, зарываясь под одеяло. — Эй, вот так просто? Даже не пободаешься, моя ненаглядная овечка? — Тебя что-то не устраивает? Ты знаешь, где находится дверь. — Чуя? — голос детектива больше не звучал нахально. — У тебя что-то случилось? — Ничего, кроме смены в Мафии, возвращения грёбанного тебя с твоими секс-марафонами и ломки от Порчи. — Ломки? — переспросил Дазай, укладываясь рядом поверх одеяла и проводя своими длинными пальцами по измождённо осунувшимся щекам парня. Накахара, недовольный тем, что ему ещё лишние пару минут придётся отвечать на тупые вопросы тупого Мудазайца, нахмурился и приоткрыл глаз. — Я не использовал её четыре года. А на том задании дал Арахабаки всласть разгуляться. Как думаешь, он будет теперь тихо сидеть и не вякать? Он хочет больше. А я не могу ему это дать. Дазай задумался. Чуя, видимо, решив, что от него наконец отстали, уже начал засыпать, но тут шатен сказал: — Думаю, можешь. — Каким это образом? — Будем с тобой иногда выбираться за город. Ты чуть-чуть побесишься, и я вовремя тебя выключу. Ничего сложного. Нужно только составить график, чтобы у тебя было время набраться сил между заданиями и этими тренировками. Накахара приподнялся на локте, грозно и удивлённо вглядываясь в лицо напарника. — Ты серьёзно только что предложил мне это?! — Если я могу тебе помочь, почему бы мне этого не сделать? — Потому что это не в твоих правилах? — Ты отказываешься? — Нет, — с грустным выдохом ответил мафиози. — Но не дай бог со мной что-нибудь случится по твоей вине. — Если с тобой что-нибудь случится по моей вине, я… — абсолютно серьёзно начал Дазай, но понял, что ему абсолютно нечего предложить «взамен» чуиной жизни. — Убьёшь себя? Не это ли твоё хобби? — Я придумаю, как тебя воскресить. А теперь спи, — таким тоном, словно отправлял его на очередное задание, как в старые-добрые, наказал Осаму и встал, собирая по комнате свои вещи. — Так, а ты куда собрался? — В душ и на работу. Меня ещё пока не уволили, хотя дело к этому идёт, — он поймал грозный взгляд Накахары и снова навис над ним, дружелюбно улыбаясь. — Чиби-кун волнуется, что я не вернусь? Не бойся, вечером я снова буду здесь. И я всегда теперь буду рядом, даже если ты будешь говорить, что тебе это не нужно. Теперь мы будем вместе. Но мне всё ещё надо забрать вещи из дома. — Только попробуй исчезни по пути. Из-под земли тебя достану и в рогалик заверну. Чуя наконец вырубился. Этот день был действительно сложным, да и ещё этот постоянный зуд изнутри, требующий разрушения и хаоса.