Маска из чистого льда

      Экспедиция, к которой они готовились долгие месяцы, затевалась Бартрандом и Варриком с целью поправить дела их Дома, живыми представителями которого оставались лишь они двое, и возвыситься среди прочих наземных гномов. Варрик в меньшей степени, по сравнению со своим братом, был помешан на благополучии семьи, но всё-таки стремление к сладкой жизни и успеху не было ему чуждо. Кроме того, как он когда-то объяснил Хоук, пикничок на Глубинных тропах содержал в себе много рисков и головокружительных приключений — та заманчивая опасность, без которой жизнь становится слишком пресной. Но раздобытых денег хватило на приличный отряд телохранителей, рабочих-шахтёров, несколько тележек оружия, инструментов и провизии. А главное — с ними была Мариан, и рядом с её насмешливым взглядом и пылающим огнём магическим посохом любые трудности тотчас же меркли. Казалось бы… что могло пойти не так?       Да абсолютно всё.       Даже спустя пару лет, минувших с завершения экспедиции, Варрик вспоминал о ней с содроганием. И думал о том, что все они, пусть и подняли своё финансовое состояние, заплатили очень уж дорогую цену за успех.       Всё пошло наперекосяк начиная, пожалуй, с семейной драмы между Мариан, Карвером и их матерью. Седовласая женщина с аристократичными чертами лица ворвалась к нему в «Висельник», требуя любыми средствами удержать Карвера от похода на Глубинные тропы. Того самого Карвера, который стоял рядом с ним и Мариан, заканчивая последние приготовления к экспедиции. Лиандра — мать Хоуков — сложила руки на груди в молитвенном жесте, слёзно прося оставить ей хотя бы одного ребёнка. Ведь никто не знает, что может произойти на Глубинных тропах и вернутся ли исследователи живыми и невредимыми. Варрик вполне понимал её опасения, однако решать за Хоуков не пытался: это было только их дело. Так что он просто отошёл в сторонку и предоставил им возможность самостоятельно разобраться в многолетней семейной драме. Несмотря на бурное возмущение Карвера, Мариан долго не раздумывала: она тут же согласилась с матерью и попросила брата остаться дома. И тогда Варрик задумался: а планировала ли она вообще брать его с собой в экспедицию? Или просто ждала, когда произойдёт что-нибудь такое, что позволит ей снять с себя часть ответственности за решение… Но Варрик догадывался, что ею двигало, прежде всего, желание защитить запальчивого младшего братца. Карвер же вполне ожидаемо отказался это понимать. Ярость и ненависть в его глазах, когда он швырнул в лицо Мариан своё «Ну и ладно. Чего ещё я мог ждать от любимой сестры?», наводили жуть. Карвер ушёл, не просто обиженный — уничтоженный. «Он никогда не простит Мариан», — подумалось Варрику. Вслед за ним, преисполненная благодарности и облегчения, удалилась и Лиандра. Варрик попробовал обсудить с Хоук произошедшее: утешить, поддержать… Но наткнулся на привычную ледяную стену. Время поджимало, так что больше он не предпринимал попыток поговорить с ней о брате.       Вместе с большим отрядом отправились Фенрис и Андерс. Беглому эльфу, в общем-то, было плевать, куда идти, а так как он чувствовал себя обязанным Мариан, то был готов последовать за ней в любую заварушку. Андерса пришлось уговаривать намного дольше: маг, какое-то время пробывший с Серыми Стражами, не слишком жаждал новой встречи с порождениями тьмы. А ведь все они понимали, что в недрах заброшенных подземных путей этих тварей окажется немало. Оттуда они вылезли впервые, начав самый разрушительный Мор, там же и оставались даже после разгрома основных сил Моровой орды. Но всё-таки Мариан убедила Андерса, надавив на желание усовершенствовать подпольную лечебницу за счёт выручки с экспедиции и его непреодолимую сострадательность («Ну что я буду делать там без тебя, Андерс? А если меня гномы покусают и я обрасту бородой?»).       Они воспользовались одним из спусков на Глубинные тропы, что был отмечен на одолженных Андерсом картах. Как сказал Бартранд, это должен был оказаться самый удобный вход, через который они доберутся до старого гномьего тейга буквально за неделю пути. Именно там старший Тетрас надеялся разжиться несметными сокровищами: в тейгах, покинутых гномами после начала Первого Мора, наверняка остались горы никем не тронутого добра. Конечно же, всё пошло не так, как было запланировано. Спустя пару дней пути отряд натолкнулся на огромный завал, перегородивший единственный солидный проход. Бартранд был в ярости: на расчистку дороги могли уйти месяцы! Вся экспедиция рисковала обратиться бессмысленной затеей, которая принесла бы им одни убытки. А пока Бартранд решал, что делать дальше, Хоук с присущим ей безрассудством предложила поискать обходной путь через узкие и совсем не такие внушительные, как главная дорога, тоннели. Они кишели порождениями тьмы ещё, должно быть, с Первого Мора.       — Разве мог я ожидать от тебя чего-нибудь другого, — выразительно фыркнул Варрик, и они отправились на разведку вчетвером.       Порождения тьмы оказались человекоподобными существами, передвигающимися на двух ногах и зачастую облачёнными в доспехи. Вооружены они были ржавыми и погнутыми секирами, мечами, кинжалами. Что-то из военной амуниции эти твари снимали с трупов тех, кто распрощался с жизнью на Глубинных тропах, а что-то, по заключению учёных из Орлея, научились ковать сами. Их кожа была очень бледной, сероватой или зеленоватой. Через неё нередко просвечивали голые мышцы и кости. По росту и телосложению различные порождения тьмы напоминали представителей рас, от которых когда-то произошли: гномов, людей или эльфов. Церковь утверждала, что больше тысячи лет назад группа тевинтерских магистров с помощью бесчисленных жертвоприношений сумела войти в Тень во плоти. Тем самым они уже нарушили природное равновесие: Тень — мир духов и снов, в ней не место живым существам. Но магистры хотели не просто погулять по Тени. Они вошли в Золотой Град — обитель самого Создателя. Что бы там ни произошло, творцу вряд ли понравилось вторжение незваных гостей. Он низверг и осквернил магистров, превратив их в первые порождения тьмы. Величественные прежде тевинтерцы лишились человеческого рассудка и начали заражать других существ, плодя себе подобных. Варрику не хотелось бы знать, как именно размножаются эти твари… Одно было понятно: весьма успешно, раз их так много под землёй.       По счастью, порождения тьмы были не слишком разумны: в отсутствие Архидемона — предводителя Моровой орды — они в основном грызлись между собой. Если бы твари умели по-настоящему кооперироваться, даже объединённые армии всего Тедаса не выстояли бы перед их напором. Это и показал самый разрушительный Первый Мор, продлившийся почти два столетия и завершившийся только благодаря возникновению ордена Серых Стражей. Они были группой самоотверженных храбрецов, готовых отдать собственные жизни ради защиты мира. Впустив в свою кровь скверну с помощью особого ритуала, Серые Стражи научились чувствовать порождения тьмы, слышать их зов. Это помогло всему Тедасу уцелеть, но едва ли те Стражи прожили долгие жизни.       После смерти Уртемиэля — Архидемона Пятого Мора — орда вновь оказалась обезглавленной. Именно поэтому сражения группы авантюристов с порождениями тьмы были не слишком трудными и не задерживали их надолго. Тем не менее, битвы с ними требовали предельной осторожности: нельзя было допустить, чтобы кровь тварей попала на незащищённую кожу. В противном случае можно было записать себя в списки обречённых на самую мучительную смерть: скверна мгновенно проникала в кровь и начинала разрушать тело и мозг. Отравленные ею быстро умирали, и это был лучший исход. В ином раскладе они сходили с ума и сами обращались в неразумных тварей, снующих под землёй с единственным желанием: убивать. У Варрика волосы вставали дыбом при мысли о такой перспективе, так что он не приближался к порождениям тьмы ближе чем на метр, а руки на всякий случай защитил кожаными перчатками.       Они вчетвером пробирались по частично заваленным ходам, отбиваясь от небольших групп противников и периодически встречая на своём пути пещеры с высокими сводами. Варрик не сразу сообразил, что в какой-то момент у магов отпала необходимость развеивать кромешную тьму Глубинных троп своими посохами. Голубоватым мерцающим светом были напитаны сами пещеры: он исходил от причудливых жил, что оплетали каменные колонны и прорастали из стен. Жилы эти походили на красивые кристаллы и одновременно на живые растения, тянущиеся своими ростками к потолку. Это был истинный, первозданный лириум — вещество с необычайными свойствами, называемое эссенцией магии, а порой и вовсе эссенцией жизни. Он обладал огромной силой и не меньшей опасностью. Только гномы — раса, наделённая иммунитетом к большинству магических воздействий, — могли добывать и обрабатывать его без риска развития болезней и физических дефектов. Они и выступали главными поставщиками лириума на поверхность, где право на его покупку имела только Церковь (но не обходилось, естественно, без контрабанды). В обработанном виде лириум представлял собой серебристую жидкость либо сияющий порошок. Им Церковь и пичкала своих храмовников, тем самым наделяя их необычными способностями, в число которых входило умение подавлять магию, а заодно и провоцируя развитие лириумной зависимости. Это был своеобразный поводок, не позволяющий уйти из ордена без серьёзных последствий, ведь заполучить лириум подпольными путями было совсем нелегко. На магов он влиял схожим образом: временно усиливал их способности очень высокой ценой, так что его принимали только в самых крайних случаях. Глядя на Хоук, Варрик почему-то был уверен, что она ни разу в жизни не принимала лириум.       Относительно безопасным лириум становился только в обработанном виде. Тот же, что рос в пещерах прямо из камня, мог причинить немалый вред. Едва увидев его, Варрик предупредил остальных, чтобы не вздумали прикасаться к сияющим жилам. Он и сам старался держаться подальше от причудливого вещества, несмотря на завораживающий голубоватый свет, источаемый им. Фенрис ни в каких предупреждениях не нуждался: он обходил лириумные ростки по огромной дуге, неприязненно морщась. Под его кожей серебрилось точно такое же вещество.       Порождения тьмы были не единственной проблемой, затруднявшей их продвижение. Встречались и огромные пауки, и призраки, вселившиеся в мёртвые кости, и даже… небольшой дракон. Вокруг него пришлось бегать добрый (не очень) час, уклоняясь от огненных плевков и острых когтей, пока Фенрис не отыскал его уязвимое место, запрятанное где-то на животе среди прочной сверкающей чешуи. После того как чудище испустило последний вздох, Варрик даже выковырял пару чешуек: из них можно было бы соорудить изысканное украшение, а потом продать какой-нибудь орлесианке — знатные дамы в Орлее обожали странные аксессуары.       Наконец, очищенные от всяческих монстров подземные проходы вывели их на основную дорогу, широкую и освещённую струящейся под её основанием лавой — гномы прошлых эпох знали толк в устрашении незваных гостей. Этот путь позволял миновать огромный завал, застопоривший экспедицию. Вскоре им удалось убедить Бартранда в том, что никаких чудищ не осталось, и продолжить движение к сокрытому во тьме веков гномьему тейгу.       Спустя неделю вполне спокойного пути они вышли совсем не к тому сооружению, которое ожидали увидеть. Это был, и правда, гномий тейг, но… что-то в нём было неправильное. Весь освещённый красноватым светом, величественный, но навевающий ужас, он возвышался перед ними — рукой подать. Лагерь разбили перед входом, чтобы восстановить силы и изучить то, что предстало их взорам. Варрик хорошо помнил эту главу в трактате по истории: самый первый Мор, прокатившийся смертью по всему Тедасу, вырвался именно из-под земли. Взошёл с Глубинных троп, сметая на своём пути древние гномьи города. За два столетия раса гномов была вырезана больше чем на две трети. В живых остались лишь те гномы, чьи тейги располагались далеко от эпицентра Мора — как Орзаммар, например. Если раньше подземные дороги тянулись в глубине, соединяя между собой сотни даже не городов, а целых государств, в единую цивилизацию, то после Мора остались лишь отдельные ошмётки гордого народа. Большинство тейгов были уничтожены порождениями тьмы и брошены, а проходы обвалились, так что возвращаться в обжитые места даже после завершения Мора стало слишком опасно. Именно один из таких покинутых тейгов и рассчитывали найти братья Тетрасы. Однако судьба подкинула им совершенно иной подарок.       Древний город был практически не тронут разрушениями, что принёс с собой первый Мор, а позже и все последующие. Кроме того, в нём не обнаружилось ни одной знакомой статуи, изображающей кого-либо из Совершенных — самых выдающихся гномов, память о которых оставалась навечно запечатлённой в каменных изваяниях. И это… было странно. Подобные статуи неизменно присутствовали в любом поселении гномов, независимо от размеров. Это была часть их наследия, их веры, их жизни.       — Но это ведь было так давно… может, и гномы тогда были другие? — осторожно поинтересовалась Мариан.       Бартранд тотчас отмахнулся. Гномы — самый закостенелый или, вернее, закаменелый народ во всём Тедасе. Их нравы и обычаи не менялись с самого сотворения мира. И если найденный авантюристами гномий тейг отличался от всех остальных, значит, он был намного древнее, чем они могли себе вообразить. Или же… в нём обитали совсем другие гномы. Другой народ, отличный от того, что был знаком современному миру.       Продолжая осматривать каждый камешек, каждую стену и каждую ступеньку удивительной находки, Варрик заметил выгравированные на камне символы, которые не смог прочитать ни он, ни кто-либо ещё. Этот язык не был родом из гномьих королевств времён Первого Мора, как, впрочем, и весь тейг. Они обнаружили непостижимую загадку, которой ещё предстояло доставить им хлопот.       Бартранд был в полнейшем восторге. Он носился по ближайшим сооружениям с фанатичным блеском в глазах и всё повторял, что теперь-то они точно разбогатеют. Ведь настолько древнее и загадочное место наверняка таило в себе куда более ценные сокровища, чем они ожидали найти. Брат Варрика всё торопил рабочих, желая как можно скорее двинуться вглубь тейга. Он даже несколько телег с собой протащил, не побоявшись, что они застрянут в узких проходах, — для несметных сокровищ экспедиции. Хоук, утомившись от суматошной беготни Бартранда, вызвалась пройти вперёд, чтобы исследовать возможные пути.       Варрик не разделял энтузиазм своего брата. Находка, и правда, была сенсационной, но что-то в этом тейге навевало жуть на младшего Тетраса — а ведь он не причислял себя к пугливым особам. Высокие своды, широкие ступени, прочнейшие металлические двери, инкрустированные алыми драгоценными камнями… Варрик склонился над одним из таких, пытаясь разобрать, что это. Рубины? Нет… Он коснулся одного из них пальцами и вдруг понял. Драгоценные камни были почти прозрачные, но что-то мерцало на их сияющих гранях. Что-то алое, точно свежая кровь. Варрик отпрянул от двери, которую рассматривал, и огляделся вокруг в попытках найти источник красноватого света.       Андерс уже нашёл его и стоял на расстоянии нескольких шагов, не пытаясь рассмотреть поближе.       — Что это? — ахнула Мариан, заметив его находку. Она замерла рядом с целителем, тоже не рискуя подойти.       Из мраморного пола прорастала, цепляясь за стены, сияющая алым субстанция — то ли кристалл, то ли растение. Это было то же самое лириумное вещество, которое они обнаружили во время первой вылазки, но вместе с тем нечто совершенно иное. От него веяло ужасом.       — Разве лириум бывает… таким? — тихо вымолвил Варрик, присоединившись к Андерсу и Мариан.       Его рука непроизвольно потянулась к причудливому растению, чтобы отломать кусочек, посмотреть поближе, разобраться в его сути и забрать… забрать с собой. Забрать на поверхность… Резкий удар Хоук по его руке вывел Варрика из странного подобия транса. Он отпрянул назад, не понимая, что на него нашло.       — Ни в коем случае не прикасайтесь к нему! — приказал Андерс и потянул их всех прочь от красного лириума. — Я… не знаю, что это. Не думаю, что кто-нибудь ещё видел подобное и оставил записи. Но в нём что-то… неправильное… злое… ненормальное. Варрик, держись подальше от этого вещества, ради твоего же блага, — добавил он, заметив подрагивающую, невольно тянущуюся к алому кристаллу руку спутника.       Варрик с трудом сглотнул. Странное чувство страха и вожделения в равных пропорциях никак не желало покинуть его. Они двинулись вперёд, и он вдруг заметил, что по пятам их преследует непонятный, едва слышимый, жутковатый шум. Или даже… музыка? Как будто это красный лириум пел… пел свою чудовищную песню, от которой кровь стыла в жилах. Пел, чтобы убедить его прикоснуться к алому росточку и забрать его с собой. Варрик весь передёрнулся и стал обходить лириум по дуге ещё большей, чем у Фенриса.       Как ни странно, в недрах древнего тейга группе не встретились ни порождения тьмы, ни огромные пауки, ни драконы… как будто даже этих тварей отпугивала странная музыка, исходившая от лириумных зарослей. Алых кристаллов же с каждым новым проходом становилось всё больше. Целый лес кроваво-красного живого вещества. Так что Варрик был очень рад наконец-то зайти в хорошо сохранившееся помещение, внутри которого не наблюдалось ни одного лириумного ростка. Совершенно пустая комната за тяжёлой, мощной дверью, которая не сразу поддалась их усилиям. Ни сундуков с сокровищами, ни статуй, ни какой-нибудь мебели… Только нечто вроде пьедестала на небольшом возвышении.       Они взошли по каменным ступеням и окружили пьедестал, рассматривая то, что долгие столетия покоилось на нём. Небольшая фигурка, вырезанная из странного вещества — не металл, не дерево, не камень — красноватого цвета. Что-то вроде… идола? Он изображал двух человекоподобных существ, чьи длинные конечности были переплетены в причудливом, неестественном объятии. Варрик склонился над идолом, желая рассмотреть поближе. Первая фигура прижимала к себе голову второй, точно утешая. Приглядевшись, он заметил в композиции ещё одну фигуру: она тянулась к первым двум, взирая на них с восхищением или с ужасом — если в маленьких точечках глаз вообще могли уместиться столь сложные чувства. Вдруг дребезжащий голос за спиной заставил Варрика вздрогнуть и обернуться. Бартранд, похоже, шёл следом за ними, не пожелав дождаться рабочих.       — Смотри, что нашли! — бодро окликнул его Варрик. — Древний идол, что бы он там ни изображал. За него можно будет выручить целое состояние, братец.       Бартранд недоверчиво прищурился. Варрик натянул на правую руку перчатку, осторожно взял идола с пьедестала и бросил брату — тот поймал его в кулак, тоже защищённый кожаной перчаткой, и принялся с интересом рассматривать.       — Тут проход, — заметила Мариан, исследовав пространство за пьедесталом. — Идём дальше? Посмотрим, что ещё нам попадётся.       Варрик вновь повернулся к брату, довольный тем, что им всё-таки удалось найти нечто ценное…       И тогда Бартранд предал их. Странный огонь вспыхнул в его серо-зелёных глазах. Он вышел из комнаты и вдруг захлопнул тяжёлую дверь. В последний момент Варрик успел заметить, что перчаток на нём больше нет, что он голой рукой прижимает идола к своей груди, а на губах у него безумная улыбка. Они тут же бросились ко входу, но все попытки выбраться наружу остались тщетны: похоже, Бартранд подпёр дверь чем-то тяжёлым с внешней стороны. Варрик мог лишь слышать его неестественный смех и отдаляющийся ледяной голос:       — Спасибо, братец… теперь… ты мне больше не нужен.       Он снова и снова врезался плечом в тяжёлую дверь, кричал, звал Бартранда, но всё впустую. Варрик не мог поверить в то, что его брат предал своих компаньонов, предал его самого ради какого-то нелепого древнего идола. Хотелось верить, что всё это — лишь нелепая затянувшаяся шутка, но тихий голосок в сознании подсказывал Тетрасу: он пытается обдурить сам себя. Он не знал, сколько времени прошло с момента ухода Бартранда, и начал осознавать происходящее лишь в тот миг, когда прохладная ладонь Мариан коснулась его плеча. Варрик сидел на мраморном полу комнаты, прислонившись спиной к заблокированной двери и опустив голову. Мариан осторожно позвала его и потянула за собой, тихая, задумчивая. Она всё поняла намного раньше, чем сам Варрик. Идол был сделан из чистого красного лириума — того же самого, что оплёл алыми ростками все проходы в этом проклятом тейге. Варрик услышал его тихую песнь, когда склонился над ним — она звала его схватить идола, прижать к себе, забрать туда, где никто не сможет его отобрать. По-видимому, то же самое почувствовал и Бартранд. Он был тем ещё мерзавцем, но ведь не чудовищем, готовым бросить собственного брата на верную смерть. И всё-таки он бросил…       Варрик помнил последовавшие за предательством брата события очень смутно. За второй дверью, обнаруженной Мариан, был проход, ведущий в совсем другую сторону. Они шли и шли, находя всё новые пещеры, отбиваясь от порождений тьмы, демонов и странных существ, походивших на ожившие груды камней. На их счастье, недоверчивый Фенрис носил все свои припасы с собой. Только скудная пища из закромов его походного рюкзака помогла им пережить эти две недели, пока они брели, не зная дороги, либо к поверхности, либо в самое сердце тьмы. Ночевали прямо среди руин, спинами на холодных камнях. С опаской пили воду из редких подземных источников. Согревались магическими огоньками, которые призывала Мариан. Собирать какую-либо пищу под алым мерцанием лириума не рискнули: вдруг он пропитал собой редкие грибы и корнеплоды на их пути? Измождённые схватками, голодом и долгими переходами, они почти не говорили друг с другом. Да и обсуждать произошедшее никому не хотелось. Единственной целью было выбраться на поверхность живыми. К какому-то моменту даже маги так вымотались, что практически не могли сражаться, а Варрику пришлось переключиться на кинжалы: запас арбалетных болтов давно иссяк. Они почти потеряли надежду, когда очередной проход вдруг вывел их на широкую центральную дорогу — ту самую, по которой они всей экспедицией когда-то пришли к заброшенному тейгу. Сражаться больше не пришлось: тёмные твари предпочитали не высовываться так далеко из своих нор. Оставалось только идти, устало перебирая ногами, но зная, что где-то там, впереди, их ждут солнечный свет, нормальная пища и чувство безопасности.       Когда четверо усталых, грязных и осунувшихся путников наконец-то выбрались из-под земли где-то неподалёку от каменных стен Киркволла, силы у них оставались только на то, чтобы упасть на траву под закатывающимся вечерним солнцем и лежать так до самой темноты. Лишь спустя пару часов они заставили себя подняться, дойти до городских ворот и разойтись каждый в свою сторону.       Варрику потребовалось несколько дней, чтобы восстановиться хотя бы на телесном уровне. Хотелось бы просто лежать целыми днями в постели и ни о чём не думать, но разом навалившиеся проблемы не дали ему такого шанса. Варрик пришёл к особняку Тетрасов, однако тот был пуст уже много недель. Ни следа присутствия Бартранда. Сначала Варрик предположил, что с братом что-то случилось, пока он возвращался с Глубинных троп, но один из компаньонов по экспедиции развеял его опасения — или надежды. Оказывается, Бартранд довёл остатки отряда до выхода на поверхность, но сам тут же куда-то ушёл. С тех пор никто его не видел. Не было ни единого намёка на то, где следует искать. Варрик догадывался о том, что его братец исчез вместе со злосчастным лириумным идолом. Шли дни, а от Бартранда не было ни весточки. И Варрик понял, что у него не остаётся иного выбора, кроме как взять на себя роль главы Дома, а позже и занять пустующее место Тетрасов в Торговой гильдии, которую он с юности терпеть не мог. Раньше всей суетой, связанной с поддержанием статуса и авторитета их Дома, занимался Бартранд, а Варрик предпочитал оставаться в тени, помогая своей семье иными — более увлекательными — методами. Теперь же вариантов не было.       Восстановление былого величия дома Тетрасов утянуло его в свою пучину с головой. Бесконечные сборы Совета, сделки, планы, скользкие знакомства, льстивые речи... Всё это было противно Варрику до глубины души, однако он всё сильнее увязал в этом зловонном болоте. Кроме прочего, нужно было продать те древние безделушки, которые были найдены отрядом во время попыток вернуться домой. Всё подряд не брали, экономя силы, но украшений, драгоценных камней и старинных монет набралось на приличную сумму. Мариан, несмотря на обилие у неё иных навыков, в торговле смыслила плохо, так что Варрику пришлось повозиться и с её долей. А он помнил, как важно для Хоук восстановить честь своей семьи, так что искал лишь самые выгодные предложения.       Шли месяцы, а он продолжал утопать в делах с утра и до ночи. Краем уха Варрик слышал о том, что Мариан Хоук наконец-то вернула себе фамильное имение Амеллов и переехала туда с семьёй. Правда, численность семьи вдруг сократилась. Оказывается, обиженный Карвер, пользуясь отсутствием сестры во время экспедиции, всё-таки исполнил свою давнюю мечту и вступил в орден храмовников. Он покинул дом, чтобы учиться мастерству усмирения магов и с гордостью носить начищенные до блеска храмовнические доспехи. Варрику оставалось только понадеяться, что Младший, окрылённый собственными успехами, хотя бы родную сестру выдавать не станет.       Впрочем, теперь Мариан стала известной персоной, поднявшейся из низов на самую вершину. Деньги вкупе с былой известностью её рода открывали многие двери. Варрик слышал, что сам наместник порой вызывает её на аудиенцию. Имея такую защиту, Мариан могла почти не опасаться того, что её закуют в кандалы и отправят в Круг: разве может благородная госпожа Хоук оказаться подлой магессой? Та чародейка Хоук из ферелденского Круга, что приезжала уладить дела с малефикарами, наверняка была лишь её дальней родственницей. Варрик искренне надеялся, что жизнь Мариан стала спокойнее, чем прежде, хотя и не имел возможности лично удостовериться в этом. А со временем, даже когда возможности начали появляться, он осознал, что попросту не может решиться прийти к дому Хоук и начать говорить с ней как ни в чём не бывало. И чем больше проходило месяцев, тем менее осмысленной казалась Варрику идея заново погрузиться в то чувство, которое оказалось самым приятным и одновременно самым болезненным в его жизни.       Порой он заходил на чай к Мерриль, которая, пусть и попривыкла к жизни в Киркволле, по-прежнему плутала по его улицам маленьким напуганным котёнком. Он ненавязчиво расспрашивал её о Мариан, а Маргаритка глядела на него своими огромными изумрудно-зелёными глазами и с недоумением отвечала: «Почему ты не спросишь её сам, Варрик?».       Иногда в её маленьком доме на окраине Эльфинажа Варрик сталкивался с Андерсом. Использовав деньги, вырученные с экспедиции («Да чтоб я ещё хоть раз сунулся на Глубинные тропы!»), Андерс приукрасил свою лечебницу. Уходить из Клоаки он не хотел: считал, что именно там его таланты нужны больше всего. Но, по крайней мере, обставил лечебницу новой мебелью, закупил бинтов, целебных настоев и трав. Возросшая популярность его маленькой больницы принесла Андерсу и повышенное внимание не только храмовников, но и головорезов из Общества — преступной группировки воров и разбойников. Несмотря на слабые возражения Андерса, Варрик продолжал раскидываться звонкой монетой, чтобы уберечь его хотя бы от части нападок.       Нередким гостем он стал и в особняке Фенриса. Оставалось загадкой, на что клеймённый эльф потратил свою часть выручки с экспедиции, но точно не на благоустройство жилища. Он по-прежнему использовал лишь несколько комнат огромного дома. Не так давно, впрочем, к ним добавилась библиотека. Бывший раб не умел читать и писать, но благодаря участию друзей начал понемногу учиться. Было забавно видеть, как он низко склоняется над совсем простыми детскими книгами, беззвучно шевеля губами, или, высунув кончик языка от напряжения, выводит на пергаменте своё имя крупным неровным почерком. Варрик тоже старался ему помочь, подкидывая интересное чтиво и разъясняя правила грамматики. Порой в их мирный процесс обучения шумно врывалась Изабела, чаще всего с бутылью вина под мышкой и свежими пошлыми шуточками на языке. Удивительно, что со всей её любовью к приключениям и смене обстановки ривейнская пиратка по-прежнему сидела в Киркволле.       Единственным домом, к которому Тетрас так ни разу и не приблизился, оставалось имение Хоук.       Вертясь в своих бесконечных делах, точно белка в колесе, Варрик и не заметил, как минуло почти два года с завершения экспедиции. От Бартранда всё так же не было вестей, и порой Варрик думал, что его брат попросту погиб где-нибудь вдалеке от дома. Временами эта мысль вызывала у него злобный оскал, а временами — тоску и чувство одиночества. В один из таких дней, когда печаль захлестнула его с головой и никакие занятия не могли от неё отвлечь, Варрик поднялся из-за рабочего стола, чтобы налить себе немного вина. И вдруг он вспомнил давние загадочные слова, произнесённые могущественной ведьмой с причёской, напоминающей рога дракона: «Не бойся и… прыгай. Только падая, можно понять, умеешь ли ты летать». Что означали эти слова? Даже спустя столько времени Варрик понятия не имел, что Аша’белланар пыталась донести до Мариан этой витиеватой фразой. Но он вдруг подумал о том, что для него совет древней ведьмы может иметь свой собственный смысл. Сколько можно стоять на краю, боясь сделать шаг вперёд? Он ведь никогда не узнает, что будет, если он позволит странному, чудесному, болезненному чувству распустить свои лепестки в его груди… пока не попробует.       Варрик бросил взгляд на бутыль антиванского вина в своей руке, словно не понимая, как она вообще в ней оказалась. Вышел из кабинета и, не теряя лишнего времени — ведь его и так было потеряно безумно много! — сбежал вниз по лестнице и пущенной стрелой вылетел на свежий воздух, пахнущий надеждой и переменами. Варрик вдохнул полной грудью, впуская его в свои лёгкие и в свою душу. Его путь лежал через Верхний город к солидному особняку с оплетёнными лианами белыми стенами и широкими массивными дверями. На дверях был выгравирован старинный герб: две крупные алые птицы переплелись друг с другом в тесном объятии. Он пока не ведал, что скрывается за ними, но точно знал одно: решиться постучать в окаймлённую металлом дверь было намного тяжелее, чем сразить дракона.       Ждать Варрику пришлось не больше минуты. Послышались торопливые шаги, затем щелчок засова, и створки дверей распахнулись. Перед ним стояла невысокая женщина со слегка отросшими, но всё так же топорщащимися во все стороны тёмными прядями волос. Она была облачена в простое домашнее платье из бежевого полубархата, и это выглядело непривычно. Но удивлённый взгляд двух голубых льдинок и радостная, искренняя улыбка оказались для него самыми родными на свете.       — Здравствуй, Хоук.