Когда наступит завтра

Эсмеральда проснулась в своем шатре. Она всегда именно там просыпалась во вчерашнем дне, но сегодня надеялась, что уже наступило завтра, и им с судьей удалось вырваться из этой ловушки. Ведь он защитил Квазимодо, не дал людям на площади хорошенько над ним поизмываться. К тому же вчера она вернулась в шатер и заснула в своей постели. Эсмеральда со вздохом повернулась на стареньком топчане и приоткрыла глаза. Если все получилось, то… — Эсмеральда! Вставай! У нас сегодня много дел, ты должна станцевать на площади перед Собором Парижской Богоматери, а ты еще дрыхнешь, соня! — раздался бодрый голос Клопена. Она со стоном уткнулась в подушку. Ничего не вышло. Эти слова Клопен последние несколько дней повторял постоянно с того самого проклятого утра. Вчерашний день снова начался. — Да, уже встаю, Клопен, — сумрачно буркнула Эсмеральда и поднялась с постели. Что же они сделали не так? Почему все опять повторяется?! Она в отчаянье закусила губу. Боже, а судья-то, наверное, сейчас рвет и мечет… Он с таким трудом согласился прервать наказание Квазимодо, а когда поймет, что из всего этого вышел пшик… Эсмеральда холодела от мысли, что ей придется с ним сегодня встретиться. А это неизбежно. Она с неохотой начала собираться. Как же ей опостылел этот дурацкий день! Всегда одно и то же, она устала от этого. Ну ничего, сегодня судья добавит ей новых впечатлений, уж за ним не заржавеет. Она заставила себя потанцевать для людей перед праздником, но это уже не доставляло ей прежнего удовольствия: Эсмеральда знала, как они к этому отнесутся, сколько заплатят, заранее знала выражения их лиц. Кое-кого даже запомнила по именам — столько раз слышала, как они переговаривались друг с другом. Правда, теперь ей удавалось не попасться на глаза тем уродам-стражникам, которые хотели отобрать у нее деньги. Это повторялось изо дня в день, в одно и то же время, и Эсмеральда теперь просто уходила пораньше, до того, как они придут. Да, ей понравился тот солдат, который не дал им ее преследовать, но это же не повод раз за разом подставляться и удирать потом. Глупо как-то. Наконец, она пришла на соборную площадь, где веселье было уже в самом разгаре. Эсмеральда в своем шатре готовилась к выступлению и успела выпроводить Квазимодо, который туда снова влетел вихрем — Эсмеральда все чаще думала, что его толкнули в толпе, и он просто не удержался на ногах. Бедный парень, все его шпыняют. Даже родной приемный отец. — Готовишься развлекать толпу, Эсмеральда, моя дорогая? — по шатру раскатился низкий голос. А вот и он. Фролло, собственной персоной. Эсмеральда резко обернулась, инстинктивно стягивая ворот халата на груди. Фролло стоял перед ней во всем своем мрачном великолепии: бархатная сутана, шаперон с алой лентой. Надменно вздернутый длинный нос. — Ты как меня нашел? — Эсмеральда постаралась, чтобы ее голос не задрожал, и приготовилась к настоящей буре. Ей казалось, что судья просто не сможет сдержаться. — Проследил за тобой, — Фролло сложил пальцы домиком. — Как вижу, ничего у нас с тобой не вышло. — Да, не вышло, — угрюмо подтвердила Эсмеральда. Однако, разъяренным он не выглядел. Наоборот, в его глазах застыла не злоба, а бесконечная усталость. Фролло подошел к табурету, стоявшему в шатре, и со вздохом опустился на него. — Ты знаешь, — сказал он, — у меня под окном каждое утро воркуют голуби. Они это делают просто невыносимо громко. И я серьезно задумываюсь над тем, чтобы принести в свою комнату лук и перестрелять эти несносные создания. Так они мне надоели! — его лицо перекосилось от ненависти. Но вместе с ненавистью весь его облик дышал отчаянием — таким же, как у нее, Эсмеральды. Она не смогла стоять в стороне — робко приблизилась к судье и осторожно опустила руку ему на плечо, ожидая, что он брезгливо стряхнет ее, потом вскочит и начнет ругаться, мол, как Эсмеральда посмела дотронуться до него. Но Фролло накрыл ее пальцы своей теплой гладкой ладонью и легонько сжал. — Может, мы сделали что-то не так? — тихо сказала Эсмеральда. — Возможно. Только я не знаю, не представляю, где мы ошиблись. — Послушай, я сегодня сделаю вот что: не буду вытаскивать твоего пасынка на сцену. Что, если я должна сделать именно это? Ну, чтобы над ним не измывались? Фролло задумчиво посмотрел в ее глаза. Затем кивнул. — Ты можешь попробовать, — он погладил ее пальцы, и почему-то у Эсмеральды перехватило дыхание — так нежно он ее касался. — Мы должны использовать любую возможность и проверить все варианты, дабы вырваться из этой проклятой клетки. Если меня она удушает, то не представляю, каково тебе. Вы, цыгане, не можете сидеть взаперти, а ведь это оно и есть, только в более широком смысле. — Ты мне сочувствуешь? — глаза Эсмеральды округлились, когда она поняла это. — Я сочувствую нам обоим, моя дорогая, — он встал на ноги. — Мне пора на свое место. — Я думала, что ты, как всегда, подъедешь в карете с помпой? — Не в этот раз. Надоело до смерти. Сегодня я приехал верхом. Откровенно говоря, не очень люблю ездить в карете, это медленно. Приходится, чтобы поддерживать уважение во всех этих людишках, — Фролло поморщился. — Увидимся на твоем танце, моя милая. Он вышел из шатра, а Эсмеральда вдруг подумала, что в последние два дня он ни разу не назвал ее ни глупой девчонкой, ни цыганкой. Только «моя дорогая» и «моя милая». Словно начал относиться к ней по-человечески, и это было так странно и… так приятно. Она чуть улыбнулась и взяла в руки платье, в котором должна была выступать на сцене. А Фролло оказался вовсе не так ужасен, как она о нем думала. Правда, выкапывать из глубин его души нечто человечное очень муторно и тяжело — Эсмеральде казалось, что Фролло отчаянно сопротивляется нормальным человеческим чувствам. Эсмеральда переоделась в свое красное платье для выступлений, набросила на себя плащ, дабы не привлекать внимания зевак, и вышла из шатра. Она прокралась в то место под сценой, где был прорублен люк — через него она и появлялась перед людьми. Дождалась, когда Клопен произнес ее имя и взорвал шуточный порох, и быстро скользнула на сцену. Фролло сидел в своем кресле под навесом — как всегда, мрачный и высокомерный. Она подбежала к нему, их глаза встретились и его пылающий взгляд обжег ее. Быть может, он и раньше на нее так смотрел, но доселе она этого не замечала — поначалу просто хотела стереть с его лица надменное выражение, потом находилась в смятении от всей этой кошмарной ситуации. Зато сегодня заметила, и еще как! Эсмеральда плавилась под его взглядом, на ее щеках вспыхнул румянец. Чуть дрожащими пальцами она коснулась его бледной скулы, поцеловала в нос и услышала, как судья тихонько вздохнул, почти застонал. Его рот приоткрылся, и кончик языка скользнул по верхней губе. Эсмеральду прошило осознание — ясное, четкое: Фролло нравится, когда она до него дотрагивается! Нравится до смерти! Она ахнула, сдвинула его шаперон набекрень, как и полагалось, и отбежала от судьи, продолжая выступление. Она обязательно подумает над этим, но ей необходимо закончить, и впереди еще выбор Короля Дураков… Квазимодо стоял возле сцены и с восторгом смотрел на Эсмеральду. Она подмигнула ему, но вытаскивать на сцену не стала. Люди лезли туда один за другим, она срывала с них маски, но с прошлым Королем Дураков не сравнился никто, и Король остался прежним. Выборы закончились, и Эсмеральда соскользнула со сцены, направившись в свой шатер. Надо было переодеться и… подумать. Еще в прошлый раз ей показались подозрительными его слова в церкви, когда он угрожал ей повешением. И она прямо сказала ему об этом: не повесить он ее хочет, а… другое. Как же судья взбесился тогда! Говорил о благочестии, праведности и мороке, называл ведьмой и прожигал ненавидящим взглядом. «Он меня возненавидел потому, что я ему понравилась! — Эсмеральда так и застыла посреди шатра. — Ему еще никогда и никто не нравился… Могла ли у него быть женщина, ну хоть когда-нибудь?» Она попыталась припомнить сплетни, ходившие о судье — и среди ее народа, и среди парижан. Они все в один голос перешептывались, что он — бездушный сухарь, бесчувственный тиран, жестокий и глухой к чужим страданиям, но… никогда среди этих слухов не мелькало насмешек по поводу его отношений с женщинами. А если кто-то и начинал говорить об этом, другие вертели пальцем у виска. «Какие женщины, окстись! — говорили они. — Это же каменная глыба, не нужен ему никто. А ведь пытались некоторые полоумные красотки его приворожить — хватило им нахальства. Да только без толку, он их и не замечал. Чертов святоша!» — Ну конечно… для тебя ведь это — грех, — пробормотала Эсмеральда. — Низменные позывы жалкой плоти, а ты считаешь себя праведником. А праведники до такого не опускаются. Поэтому ты с такой ненавистью смотрел на меня… Я столкнула тебя с этого постамента, во мне ты почувствовал угрозу… Да, для него она была настоящей угрозой его благочестию, он не мог уже смотреть на людей свысока. До того, как судья ее встретил, он чувствовал себя выше их всех — не только по своему положению, но и потому, что не грешил, как он это понимал: не пьянствовал, не чревоугодничал, не играл в азартные игры, не увлекался женщинами. Но вот появилась она, и все пошло прахом, он стал таким же, как все остальные люди. Конечно, для такого высокомерного ублюдка, как судья, это было невыносимо. Только вот… он ведь знатный. Могущественный. Мог сотворить что угодно и с кем угодно. Почему же, когда они попали в вечно повторяющийся вчерашний день, он не сделал ничего? Он мог бы взять ее, Эсмеральду, силой, и никто бы ему ничего не сказал. А она не смогла бы ничего сделать — малейшее сопротивление, и он упек бы ее в темницу, послал бы на пытки, чтобы вырвать из нее согласие. Да что там, он мог бы просто схватить ее прямо там, в соборе, или в ее шатре — в каком угодно месте. Схватить и сделать с Эсмеральдой все, что делает желающий женщину мужчина. И так — каждый повторяющийся день. Но Фролло даже не попытался. Все, что он сделал — это прижал ее к себе, когда с ней случилась та истерика в соборе. И ничего больше, никаких непристойных касаний или предложений. Но зато он позволял ей прикасаться к себе. Эсмеральда хихикнула, когда вспомнила, с каким хмурым лицом судья ответил на ее предложение — вообще не подходить к нему во время танца. «Вот хитрый жук… Сделал вид, что снизошел для меня, а на самом деле сам этого хотел! — она ухмыльнулась. — Интересно, а что он делает с шарфом, который я постоянно оставляю на его шее?» Ее мысли оборвал низкий голос судьи: — Я думал, что ты уже успела переодеться, — в шатер вошел Фролло. Эсмеральда обернулась. Взгляд судьи прошелся по ее фигурке, и его ноздри слегка раздулись. Эсмеральда прикусила губу, чтобы не засмеяться. Несмотря на все попытки Фролло скрыть его отношение к ней, это было теперь так очевидно. И наблюдать за ним было весьма занимательно. — Я задумалась, — сказала она. — Вот как? О чем же? — он вздернул брови. Вот этого она ни за что ему не скажет. — О том, что теперь будет. Квазимодо не было на сцене, его никто не унизил. — Думаю, завтрашний день нам скажет все. Снаружи раздались истошные вопли. Эсмеральда вздрогнула, а судья выбежал из шатра. Она тут же последовала за ним. От плохих предчувствий даже волоски на ее шее встали дыбом. Фролло выискивал в толпе своего блондинчика-капитана. Тот сам заметил судью и подъехал к нему. Лицо капитана перекосилось. — Что случилось?! — грозно спросил Фролло. — Судья, там одного горбуна задавили. Насмерть. — Веди! «Господи Боже, только бы не Квазимодо!» — у Эсмеральды сердце заныло так, словно туда воткнули шило. Она кинулась за судьей и капитаном, надеясь изо всех сил, что в толпе нашелся еще один невезучий горбун, а Квазимодо просто гуляет где-нибудь, и с ним не случилось ничего плохого. Грешно было так думать, но Квазимодо Эсмеральде нравился, она считала его своим другом, и отчаянно молилась, чтобы это был не он — кто угодно, но только не он! Они дошли до места, и все Эсмеральдины надежды пошли прахом. Квазимодо лежал на каменной мостовой навзничь, а под его головой растеклась лужа крови. Судья наклонился и приложил пальцы к его шее, нащупывая живчик. Затем выпрямился, покачал головой и повернулся к капитану. — Кто? — спросил Фролло. Феб молча указал на мужика, стоявшего возле запряженной телеги. Тот побелел, как мел, плюхнулся на колени и взмолился: — Ваша милость, мерина моего гуляки напужали, он понес, а тут этот парень идет! Не виноватые мы! Фролло молча пронзил его, трясущегося от страха, взглядом. Потом поморщился и велел капитану: — Позови архидьякона Собора Парижской Богоматери. Пускай пришлет монахов. Больше судья не сказал ничего — просто вышел из толпы, и люди расступались перед ним, словно боялись попасть ему под ноги. Эсмеральда смотрела на мертвого Квазимодо. Глаза его остекленели и слепо глядели в затянувшееся тучами небо, на лице застыло удивление, и весь он был такой беззащитный, неприкаянный. «Он всего лишь хотел посмотреть на этот чертов праздник! — внутри у Эсмеральды все сжалось так, что стало трудно дышать, по щекам потекли слезы. — Бедный, бедный Квазимодо! Ну почему ему все время так не везет?!» Эсмеральда смахнула слезы, и тут сверху закапало. Казалось, небо тоже рыдает вместе с ней, оплакивая несчастного парня. Она и не заметила, как промокла до нитки. В это время подошли монахи с носилками и погрузили на них тело Квазимодо, чтобы доставить его в собор, где он жил и звонил в свои колокола. Эсмеральда пошла за ними, даже не заметив, как капитан Феб дернулся в ее сторону, чтобы что-то сказать. Она ничего не замечала, кроме Квазимодо, лежащего на носилках. Скорбная процессия вошла в собор, где их всех ждал архидьякон. — Бедный мальчик, — тихо сказал он. — Жизнь и так обошлась с ним слишком сурово. Эсмеральда всхлипнула и зажала рот рукой, чтобы не разрыдаться в голос. Архидьякон посмотрел на нее с сочувствием. — Ты можешь остаться в церкви, пока не обсохнешь, дочь моя. О теле Квазимодо не беспокойся, мы сделаем все, что нужно, — пообещал он, и Эсмеральда кивнула. Ноги сами понесли ее в ту башню, где жил Квазимодо. Эсмеральду туда тянуло — почему-то она надеялась, что войдет туда, и все исправится, и Квазимодо снова будет жить… Глупо, конечно, но она ничего не могла с собой поделать. Эсмеральда поднялась по ступенькам, дошла до колокольни, потом были снова ступеньки и… Наверху, возле стола, где Квазимодо держал свои поделки, стоял Фролло. Он с задумчивым лицом вертел что-то в пальцах. Эсмеральда пригляделась и закусила губу: это была деревянная фигурка судьи. — У него были золотые руки, — она сказала это, просто чтобы хоть что-нибудь сказать. Ничего больше не лезло в голову. Фролло поставил фигурку на стол. — Двадцать лет я воспитывал этого мальчишку, — пробормотал он. — И я никогда не думал, что он может закончить именно так. Я чувствую какую-то пустоту… — Ты ведь никогда не любил его. Ты должен радоваться, что его больше нет, — жестокие слова рвались из Эсмеральды — она не могла молчать, по ее щекам снова потекли слезы. — Он был частью моей жизни, не смотря ни на что. Я кормил и одевал его, учил читать. Я сделал так, чтобы он стал звонарем в этом соборе, — Фролло нахмурился и приблизился к Эсмеральде. Его длинный палец уперся в ее подбородок, и судья заставил Эсмеральду посмотреть ему в глаза. — Молись, чтобы завтрашний день не наступил, Эсмеральда. Возможно, если он не наступит, то Квазимодо не умрет. И ты не лишишься своего приятеля. И в этом случае, ты в следующий раз затащишь его на сцену. Лучше пусть он получит пару гнилых овощей в лицо и небольшую порцию унижений, чем смерть. Это небольшая плата за жизнь, я полагаю. Его пальцы скользнули по щекам Эсмеральды, стирая с них слезы. Фролло сдернул свой плащ с наплечников и набросил его на Эсмеральду. — Ты промокла, — пробормотал он. — Надеюсь, это тебя согреет. Только сейчас она поняла, как ужасно замерзла, и завернулась в плащ, еще хранящий тепло тела судьи. Фролло вдруг прижал Эсмеральду к себе, и ей стало еще теплее. Отстраняться не хотелось, и она просто стояла, уткнувшись лбом в его грудь, а судья поглаживал ее горячими ладонями по плечам и спине, стараясь согреть. Усталость навалилась так сильно, что глаза слипались. Эсмеральда зевнула, и судья еле слышно хмыкнул. — Идем, дорогая, — он подвел ее к тюфяку, лежащему на деревянном полу. — Ты можешь поспать здесь. Я оставлю тебя одну, не буду беспокоить. — Почему? — она опустилась на тюфяк и снова зевнула. — Что «почему»? — судья искренне не понял ее вопроса. — Мне показалось, что ты бы хотел остаться. — Не думаю, что ты желаешь меня видеть. Я ведь зло во плоти, — Эсмеральде почувствовалась какая-то горечь в его словах. Это было странно, но ей хотелось, чтобы он остался. — Без Квазимодо эта колокольня слишком… пустая. Останься — хотя бы, пока я не засну, — попросила она. Лицо Фролло оставалось непроницаемым, но Эсмеральда увидела, как в его глазах промелькнула радость. Он кивнул и молча опустился на пол рядом с ней, оперевшись спиной о деревянную подпорку. На Эсмеральду снизошло какое-то странное спокойствие, и скорбь куда-то испарилась. По какой-то неизвестной причине судья внушил ей надежду. Сейчас она заснет, а завтра опять наступит вчерашний день, и Квазимодо будет жить. Она не позволит ему умереть на этот раз. Ни за что. Эсмеральда сомкнула веки, и сама не заметила, как заснула.