Когда наступит завтра

Фролло лежал в постели, прикрыв глаза. Его мысли неспешно текли под воркование голубей, с которыми он уже полностью смирился. Сейчас он задавался вопросом, как же так получилось, что после двадцати лет полного равнодушия, периодически перетекающего в раздражение, он начал испытывать к своему пасынку привязанность? Он уже давно привык к тому, что его сердце обросло плотной коростой, пробить которую было практически невозможно. И вот теперь эта короста потихоньку разрушалась. Вне всякого сомнения, первый кусочек — довольно большой — откололся, когда судья возжелал Эсмеральду. Потрясение оказалось настолько сильным, что эмоции обрушились на него огромной волной, и он еле справлялся с этим до сих пор. Затем он застрял во вчерашнем дне — еще одно крупное потрясение. Еще один кусок отлетел. И пошло-поехало — с каждым днем короста разрушалась все сильнее, и через эти кровоточащие дыры проникала жалость к Квазимодо, а затем и привязанность. Про Эсмеральду и говорить нечего — безумная страсть к ней перетекла в любовь, глубокую, сильную, она плотно пустила в судье корни и разрасталась с пугающей скоростью. «Я скоро не смогу это скрывать. Не смогу сопротивляться… И, в конце концов, сделаю ошибку, которая разрушит все!» — с тоской подумал судья. Еще одно беспокойство доставляла сама Эсмеральда. Одинаковые дни тянулись один за другим, ничего, за исключением каких-то мелочей, не менялось, и Эсмеральда чахла на глазах. Если в судье чувства по очереди просыпались и неудержимо накатывали, то Эсмеральда становилась какой-то вялой, бледной, все более равнодушной. Она уже почти не походила на себя прежнюю, и Фролло безумно тревожился. Он не представлял, что ему с этим делать, у него было слишком мало опыта в простом общении с женщинами. Судью с самого рождения никто не утешал, не подбадривал, да и он в принципе не был уверен в том, что родители его любили. Примера подобных отношений у него перед глазами не было, и он до сих пор не знал, как это делается. Квазимодо в этом отношении было проще — с ним, помимо Фролло, общался архидьякон и монахи, и поэтому горбун знал, что это такое. А Фролло — нет. Давно он не ощущал такого бессилия. Фролло со вздохом встал с постели: начинался еще один монотонный день. Единственным, что его в этом всем радовало — Эсмеральда давно перестала шарахаться и смотреть на него с ненавистью. Как и то, что она теперь спокойно дотрагивалась до него, без желания подшутить. Ее прикосновения стали для Фролло одной из маленьких радостей, которые он ждал с нетерпением, предвкушая ее танец на площади. Но на этот раз что-то пошло не так. Эсмеральда появилась на сцене, но ее танец… Танцевала она без огонька, без души, как это было раньше. Даже не старалась хоть сколько-то развеселить публику. Когда Эсмеральда подбежала к судье, в ее глазах он увидел отчаяние и тоску, зарождающийся плач — в уголках ее глаз так и набухли слезы. «Она на грани», — понял судья. Еще немного — и она сорвется. Уже сорвалась, раз так пренебрегла своей ролью в этом абсурде. Эсмеральда закончила танцевать, и из толпы раздались жидкие хлопки. От Эсмеральдиного выступления так и веяло унынием — кому такое понравится? Фролло тихо кипел от злости, сидя в своем кресле. Его бесил он сам: столько дней прошло, а он так и не понял, что им делать! Довел и себя, и Эсмеральду до края! Он дождался, пока Эсмеральда, вяло улыбаясь, затащила Квазимодо на сцену и скрылась у себя в шатре. Как только она это сделала, Фролло прищелкнул пальцами, подзывая к себе Феба. — Капитан! — строго сказал судья. — Если вон над тем горбатым мальчишкой начнут издеваться, прекрати это немедленно и сопроводи его в собор, непременно! Ты меня понял? — Да, судья! — Хорошо! Присмотри здесь за порядком, а мне надо отлучиться по важному делу! — с этими словами Фролло вскочил на ноги и поспешил в шатер Эсмеральды. Все же вошел внутрь он тихо, и от увиденного его сердце болезненно сжалось, а еще один кусок коросты развеялся в пыль. Эсмеральда стояла к нему спиной, поникшая, от ее фигурки так и веяло безысходностью. Она обняла себя за плечи и мелко дрожала. Да, Фролло не умел утешать женщин, и поэтому сейчас сделал то, что умел хорошо. Он стремительно подошел к ней, схватил за локоть и развернул к себе. — Что ты творишь, глупая девчонка?! — рявкнул он. — Твой танец был ужасен во всех смыслах! Ты не можешь так относиться к тому, что делаешь! — Как будто тебе есть до этого дело! — из ее глаз брызнули слезы. — Ты понимаешь, что сегодня сильно подмочила свою репутацию таким отвратительным танцем?! Ты понимаешь, что, если наступит завтра, эти люди, заслышав твое имя, уже не побегут на тебя смотреть, потому что будут помнить последний твой танец, а не предыдущие! У тебя не будет денег, ты не сможешь прокормиться! — Но завтра не наступит! — она зарыдала. — Оно больше никогда не наступит, мы застряли здесь на веки вечные! Этого Фролло не вынес. Может, он и не умел утешать, но на этот раз он сделал то, чего потребовала его душа. Он крепко прижал Эсмеральду к себе, зарылся рукой в ее волосы, поглаживая по голове, и его губы коснулись ее виска. — Моя бедная девочка… — пробормотал он. — Клянусь, я сделаю все, что смогу, чтобы прекратить это! — Ты не сможешь, — Эсмеральда горько всхлипнула и прижалась к его груди. — На это способен лишь Господь, но он не слышит нас. — Если он не слышит, тогда я сам стану Богом! И вытащу нас отсюда! Эсмеральда отшатнулась от него, ее лицо перекосилось от ужаса. Она с силой вцепилась в предплечья Фролло. — Не говори так, умоляю! — ее голос охрип от страха. — Это кощунство, богохульство! Мы попадем в Ад за такие слова! — Мы уже в Аду! — взревел судья. — Этот чертов день — наш Ад! Я еще могу понять, чем провинился, увидел это в последние дни совершенно отчетливо, но я не понимаю, при чем тут ты! Ты-то ведь ни в чем не виновата! Господи, мне было бы проще, если бы только я один… — желваки на его скулах заходили ходуном. Она улыбнулась сквозь слезы и погладила его по груди. Прикосновение немного успокоило судью, и он глубоко вздохнул. — Может, мне что-нибудь придет в голову сегодня вечером, — тихо сказал он. — Но прошу тебя, впредь не делай глупостей. Продолжай танцевать так, словно это твой последний вчерашний день. И, когда завтра наступит, люди будут приходить, смотреть на тебя, и радоваться твоим танцам. Да благодарить тебя деньгами, чтобы ты не нищенствовала. Эсмеральда издала слабый смешок. В ее глазах по-прежнему стояли слезы, но хотя бы румянец вернулся на ее щеки. — Спасибо, — она с благодарностью посмотрела на Фролло. — То, что ты сказал… Мне стало легче. На этот раз судья не стал засиживаться на колокольне и поехал домой. Ему надо было подумать — он обещал это Эсмеральде. Фролло устроился в кресле перед пылающим камином. Он потягивал вино из бокала, смотрел в огонь и пытался найти выход из положения. Но ничего путного в голову не приходило. Вместо этого перед глазами стояла Эсмеральда — как бы он хотел, чтобы она сидела рядом с ним, в его доме! «Боже, — с тоской подумал он. — Я люблю ее так сильно, что умер бы ради нее!» «Все это всего лишь слова, пустой пафос! Умер бы он… Не говори ерунды, единственный человек, кого ты действительно любишь — это ты сам!» — затаившийся было в последнее время в недрах мозга судьи Циничный Подонок пренебрежительно фыркнул. «Так было до того, как я попал во вчерашний день! — возмутился судья. — Сейчас все по-другому!» «Да неужели?! А ну-ка скажи, смог бы ты действительно умереть, если бы знал, что это все исправит?! — Циничный Подонок сощурился с презрением. — Кишка у тебя тонка! Слишком сильно ты себя любишь!» «Пожертвовать собой, ты хочешь сказать?! — судья выпрямился в кресле. — Умереть, чтобы наступило завтра? А это точно произойдет?» «Понятия не имею. В том-то вся и прелесть. Ты не готов к этому. Ты не знаешь, сработает ли это наверняка. К тому же… Тебе больно думать о том, что Эсмеральда останется в завтрашнем дне без тебя! С кем она тогда будет? Правильно, с капитаном. Да ты лучше дашь ей зачахнуть, лишь бы она не была с ним!» Фролло вспомнил тусклые безжизненные глаза Эсмеральды и зашелся от боли. Что толку ему в этой жизни, если Эсмеральда погибает у него на глазах, угасает с каждым днем?! Не такую Эсмеральду он хотел видеть, а задорную, дерзкую, полную жизни — ту, которую он полюбил, когда она так смело поддразнила его на площади. — Я сделаю это! — выдохнул он. — Если это поможет ей, я… все сделаю! Он решился. Только вот самоубийство — это смертный грех. Что ж, он пойдет другим путем. На следующий день судья носился как заведенный. Надо было уладить много дел перед тем, как он… попытается все исправить. Написал завещание, сделав свидетелями капитана Феба и одного из клерков: ни один внезапно объявившийся семиюродный родственник не сможет его оспорить! Попрощался со Снежком — тот своим животным чутьем почувствовал неладное, жалобно заржал, запрядал ушами, потянулся к судье, и у Фролло комок застыл в горле, в глазах защипало. Он и не упомнил, когда в последний раз с ним такое было. Но надо было продолжать. Фролло поднялся на колокольню и позволил Квазимодо пойти на праздник («Но помни, Квазимодо, здесь твое убежище, если что-то случится, — бегом на колокольню, тут же!»). С удовольствием посмотрел на Эсмеральду — на этот раз она собралась и танцевала выше всяких похвал, и судья впитывал ее облик до последнего волоска. Защитил Квазимодо от толпы. И, когда они втроем уже засели на колокольне, Фролло задержался там до сумерек, наслаждаясь последним днем своей жизни. Наконец он решил — пора, и поднялся на ноги. — Я должен идти, — тихо сказал он. Эсмеральда тоже встала. — Тебя проводить? — спросила она. — Нет, — он жадно запоминал ее лицо и подумал, что так и не поцеловал ее. Фролло потянулся к ее лбу, и она не отстранилась, когда он коснулся ее теплого лба губами. — Прощай, Эсмеральда, моя дорогая, — он повернул голову к пасынку. — Прощай, Квазимодо. Будь осторожен, не доверяй слепо людям. Фролло стиснул зубы, повернулся и стремительно зашагал вниз. Эсмеральда и Квазимодо с недоумением переглянулись. Эсмеральду поразил жадный взгляд судьи — у нее возникло ощущение, что Фролло вцепился им в ее лицо, ощупывая так, словно старался запомнить ее до мельчайшей реснички. Квазимодо насторожило прощание судьи. Он никогда еще не говорил «прощай», только «до свидания», «увидимся» и все в таком духе. И это его «прощай» упало тяжелым камнем, как что-то окончательное, бесповоротное. — Мне все это не нравится! — подал голос Квазимодо. — Он весь день странно себя вел, но сейчас… Мне страшно, Эсмеральда! — Мне тоже! — в Эсмеральде проклюнулся глухой ужас, растущий с каждой секундой. — Нам надо проследить за ним! Мало ли что! Они сорвались с места и кинулись вниз. Успели вовремя: Эсмеральда заметила мелькнувшую алую ленту шаперона судьи в дверях собора. — Надо как-то понезаметнее за ним… — выдохнул Квазимодо. — Он очень чувствителен к слежке, я никогда не мог подойти к нему незамеченным. — Уж это-то я умею! — Эсмеральда с ворчанием приоткрыла дверь. — Просто делай как я, и все. Эсмеральда и вправду умела ходить по городу незаметно — как тут не научиться, когда постоянно прячешься от стражников. Они следовали за судьей по пятам, держась на расстоянии и не упуская из виду. Фролло почему-то пошел пешком, но так было даже лучше — они легко поспевали за ним. — Куда он идет?! — чуть запыхавшись, подал голос Квазимодо. — Я, кажется, поняла, но… Он совсем спятил?! Ему нельзя в этот квартал, его там на куски разрежут! Знатному богатею, да без охраны, тут вообще делать нечего, сплошные головорезы, отпетое ворье и проститутки! — Проститутки?! — Квазимодо икнул. — Но он никогда не… якшался с проститутками, он страшно брезгливый! В Эсмеральде вдруг вспыхнула ревность. Чертов Фролло, а строил из себя святошу! Ну, завтра она ему покажет проституток! Вдруг раздались вопли, женский визг, и низкий голос судьи прорычал: — Отпусти эту девку, недоумок! Ты ей не по нраву! — Ты еще что за сволочь?! — в грубом голосе сначала послышалось откровенная злоба. — Да ты богатей! Давно здесь у нас таких не шлялось, будет, чем поживиться! Эсмеральда и Квазимодо выглянули из-за угла. Судья и какой-то оборванный бродяга стояли друг напротив друга, рядом скорчилась потрепанная девица. Губы Фролло растянулись в издевательскую ухмылку, и он фыркнул: — Поживись вот этим! — и смачно плюнул бродяге в рожу. Тот взревел, в лунном свете сверкнул нож, и время для Эсмеральды потекло как патока. Она увидела, как лезвие медленно проткнуло сутану Фролло и вошло судье в живот по самую рукоять. Лицо Фролло побелело, но на нем так и сияла зверская улыбка. Фролло схватил бродягу за руку, которой тот держал нож, и его длинные распяленные пальцы метнулись к глазам оборванца. Ослепленный бродяга завопил, а Фролло отпустил его и одним движением свернул ему шею. — Хоть так послужу закону в последний раз, — выплюнул судья и грузно осел на заплеванную мостовую, прижав руки к животу. Кровь текла у него между пальцев, и Эсмеральда с криком кинулась к судье. Проститутка снова завизжала, но, увидев Квазимодо, спешащего за Эсмеральдой, заткнулась и дала деру. Эсмеральда упала на колени рядом с Фролло, подложила ему под голову его же шаперон, затем оторвала кусок материи от своей юбки и зажала его рану. — Ты подожди, я сейчас… — прорыдала Эсмеральда. — Я могу лечить раны, ты выкарабкаешься! — М-м-м… Зачем ты здесь? — голос судьи охрип от боли. — Моя девочка, тебе надо было остаться с Квазимодо на колокольне. — Он тоже здесь. Ты так странно себя вел, и я понимаю, почему… Но зачем? Зачем ты позволил себя ударить ножом?! — она плакала. — Так было… надо. Поверь мне… — острые скулы судьи резко обозначились на лице, кожа его покрылась испариной. — Я тебя вылечу… Сейчас Квазимодо раздобудет какую-нибудь телегу, и мы… — Не надо. Рана в животе смертельна. Ты ничем не поможешь, — Фролло с нежностью смотрел на нее. — Лучше беги отсюда, пока и тебе не попало. — Я не могу… Бросить тут тебя не могу… — Я написал завещание. Все состояние оставил Квазимодо и тебе… м-м-м… Позаботься о моем коне, прошу тебя. Ты умеешь… с животными. Они тебя любят. А если хочешь облегчить мне страдания, то… я знаю, у тебя есть нож. Окажи мне услугу и проткни мне сердце. Так будет быстрее. — Я не могу! Я не могу тебя убить! — внутри у нее все сжалось от горя. — Я уже умер, радость моя… — Фролло протянул руку и коснулся ее щеки пальцем. На ее смуглой коже остался кровавый след. — Ты не сделаешь ничего плохого, — в его голосе послышалась мольба. — Мне больно. Избавь меня от мучений. Ты сможешь, ты — храбрая девочка. Подумай о том… что я больше не буду преследовать твой народ. — Но ты уже давно этого не делаешь… — Мне больно… прошу тебя. Эсмеральда всегда носила нож с собой — в ножнах, привязанных к ее ноге. Сейчас она вынула его, замахнулась и… не смогла. Фролло тихо вздохнул и застонал. Боль была такая, словно черти потрошили его внутренности, и он очень хотел умереть поскорее. — Я помогу тебе, — прошептал он. — Приложи нож к моей груди, давай. Она сделала, как он сказал. Фролло положил свои руки поверх ее, и Эсмеральда вдруг ощутила странное спокойствие. Он этого хочет. И это его последнее желание. А последние желания выполняют, если в тебе есть хоть капля совести. И сострадания. Она навалилась на нож всем телом, он вошел в грудь судьи, скрежетнул о ребра и пронзил сердце. Фролло в последний раз дернулся и обмяк. Его лицо было строгим и спокойным, глаза остекленели, на губах застыла легкая улыбка. Квазимодо тихо плакал. Эсмеральда выдернула свой нож из груди Фролло и выронила его на мостовую. Она чувствовала себя так, словно умер кто-то близкий, и ее разрывало от боли. Квазимодо, всхлипывая, утер слезы. — Тебе нельзя здесь оставаться, — прошептал он. — Беги, Эсмеральда. — Я не могу оставить его, — она выглядела совсем больной и бледной. — Я буду с ним до утра. — Нет. Я отнесу его домой, — Квазимодо подсунул под приемного отца свои мощные руки и легко поднял его. — Тебе надо уходить. Он развернулся и пошел, унося с собой тело мертвого судьи. Эсмеральда проводила его взглядом, пока Квазимодо не исчез за углом, встала на ноги и побрела во Двор Чудес. Ее шаг ускорялся и, в конце концов, она побежала. Бежала так быстро, словно за ней гнались, словно хотела убежать от того, что только что произошло. Уже у себя в шатре она очнулась и посмотрела на свои руки. Они были густо измазаны кровью, его кровью. Эсмеральда налила в таз воды и принялась судорожно отмывать их. Натирала мелким песком и снова смывала, но ей казалось, что они еще в крови. Наконец, она плюхнулась на колени рядом с тазом и зарыдала. Почему она так отвратительно себя чувствует? Разве она не хотела его смерти, когда он пообещал повесить ее?! Возможно… Она этого уже и не помнила. Это было так давно, в прошлой жизни, когда он больше походил на монстра — беспощадного, злобного. Но сейчас Эсмеральда заходилась от боли в душе, внутри все горело огнем — мучительно и страшно. Только Фролло мог успокоить ее по-настоящему с тех пор, как они застряли в этом проклятом дне. Только он мог найти слова утешения, приободрить ее, дать надежду. И в последнее время он так нежно заботился о ней и Квазимодо… Эсмеральда вспомнила, как сегодня он поцеловал ее в лоб. Она бы все отдала, чтобы он сделал так же — подошел к ней, обнял, поцеловал. Она бы не стала отталкивать его, не стала бы сопротивляться — сама бы потянулась к нему! Эсмеральда сложила руки и взмолилась: — Господи, умоляю, пускай завтра не настанет! Я хочу, чтобы он снова был жив! Ты же воскресил Квазимодо, Господи! Молю тебя, молю всех святых, пускай судья снова завтра сидит на площади и смотрит на меня! Ну, пожалуйста… Она содрогнулась и обхватила себя руками. Из груди рвался стон, она покачивалась из стороны в сторону и рыдала — безудержно, безутешно… Эсмеральда сама не заметила, как заснула в шатре прямо на полу, и Джали подошла к ней и улеглась рядом, прижимаясь теплым боком.

***

Утро. Голубиное воркование. Фролло вздрогнул и сел на постели. Он лихорадочно ощупал себя и никак не мог поверить в то, что жив. Он ведь вчера умер, его пырнули в живот, и Фролло хорошо помнил раздирающую внутренности боль! Он вскочил с постели, подбежал к зеркалу и сорвал с себя ночную рубашку, оставшись совершенно обнаженным. Провел по животу в том месте, где была зияющая рана. Коснулся груди, куда его ударила ножом Эсмеральда, чтобы прекратить мучения. Кожа была совершенно чистой — ни малейшей царапины. Фролло смотрел на себя, целого и невредимого, и его вдруг пробрал смех. Он не стал сдерживаться — расхохотался во весь голос. Никогда еще он так не смеялся, даже будучи ребенком — громко, от всей души, до слез. — Господь Всемогущий и Пресвятая Дева Мария, — простонал он сквозь смех, — спасибо, что не дали мне умереть! Фролло чувствовал себя просто великолепно! Он словно заново родился, ощущая сейчас жизнь во всей ее полноте. Отсмеявшись, он подумал об Эсмеральде. Вспомнил ее отчаянный взгляд, когда просил ее убить себя. Бедная девочка — через что ей пришлось пройти! Вполне возможно, что она винит себя в этом — Фролло прекрасно знал, что таких людей, как она, совесть мучает даже тогда, когда они ни в чем не виноваты. Надо как можно скорее успокоить ее, пока ей совсем не стало плохо. Фролло озадаченно нахмурился. Раньше он бы сыграл на ее чувствах — такой хороший повод для манипуляций в свою пользу! — но сейчас он просто не мог так с ней поступить. Он снова вспомнил горечь утраты, застывшую в ее глазах. Она не хотела его смерти. Более того, она пыталась помочь ему, позаботилась о нем, хотела вылечить, хоть это было совершенно бесполезно. Фролло переполняла нежность. Хотелось увидеть ее, прижать к себе прямо сейчас и никуда от себя не отпускать! Он вдохнул полной грудью. Как же прекрасно, что он жив! «Похоже, я начал ценить жизнь после того, как умер», — он хихикнул от этой мысли. Однако, ему пора привести себя в порядок. Бреясь, он напевал себе под нос что-то очень легкомысленное. После завтрака к Фролло, как обычно, подошел слуга со словами об оседланном коне. Судья кивнул и повелел: — Скажи кухарке: я хочу, чтобы она положила в корзину для Квазимодо самую лучшую провизию и лучшее вино из моих погребов. И чтобы этого хватило на троих. Если она постарается, я подниму ей жалованье. Глаза слуги распахнулись от изумления, но он почтительно поклонился и вышел. Когда Фролло увидел своего Снежка, то ощутил очередной приступ счастья. — Я думал, что никогда тебя больше не увижу, мой мальчик, — ласково сказал он, почесывая коню холку. Тот с фырканьем легонько прикусил Фролло плечо, и судья тихо засмеялся — Снежок так выражал свою любовь к хозяину. Фролло вскочил в седло, и тут ему принесли корзину с едой. Тяжелую — верно, кухарка, услышав про жалованье, возлюбила его всей душой и не пожалела усилий. Фролло с улыбкой кивнул и тронул пятками коня. Может, Квазимодо и забыл вчерашний день, но судья все помнил отчетливо: пасынок рыдал совершенно искренне, когда его, судью, убили. Да… Такую верность и преданность ни за какие деньги не купишь. И за что только Квазимодо его любил? Фролло ведь всю жизнь не проявлял к этому мальчишке ничего, кроме равнодушия, изводил нотациями и чрезмерной строгостью. Еще один кусок коросты развалился с треском, и Фролло почувствовал болезненный укол вины. «Я постараюсь все исправить, — подумал он. — Надеюсь, что не поздно…» Фролло заехал во Дворец Правосудия за книгой. Очень хотелось сделать то, чего он раньше не делал: беззлобно подшутить над звонарем, когда он снова ошибется. По дороге Фролло раздумывал о том, стоит ли ему найти Эсмеральду сейчас, или пускай она увидит его на празднике? Решил, что лучше все-таки на празднике — он всей душой желал посмотреть на выражение ее лица, когда увидит, что он жив. Судья, улыбаясь своим мыслям, поднялся на колокольню. Когда пасынок опять отшатнулся от него, Фролло охватили сомнения: может, не стоит над ним подшучивать? «Нет, стоит, — решил судья. — Тем сильнее будет его радость, когда я позволю ему пойти на этот пир». Сделав Квазимодо внушение насчет друзей-горгулий, судья опустился на табурет и сказал: — Итак, обед! Квазимодо тут же накрыл на стол, и Фролло достал из корзины книгу. — Хочешь повторить выученные буквы? — вопросил он. — О… да, хозяин, я бы с удовольствием повторил! — лицо Квазимодо так и светилось воодушевлением и благодарностью. — Замечательно! О? — Оскорбление! — Б? — Богохульство! — Эр? — Раскаяние! — И? — Искушение! — Д? — Дьявольское искушение! — Отлично! П? — Праздник! Судья сделал вид, что поперхнулся. — Что ты сказал? — он вытер губы платком. — Прощение! — горбун испуганно засуетился. — Ты сказал «праздник»! — Фролло захлопнул книгу. — Ты задумал пойти на праздник?! — Но ведь вы же ходите каждый год! — Верно. Думаю, что и тебе пора. — Простите, хозяин… Что?! — Квазимодо икнул. — Я сказал, что ты можешь пойти на праздник. Укройся как следует плащом и спускайся вниз. Хватит тебе здесь сидеть. — Хозяин, вы это серьезно?! — Квазимодо даже привзвизгнул от радости. — Абсолютно. Главное — не высовывайся. Иначе тебе не поздоровится, люди… — Да, я знаю… Люди не любят тех, кто отличается от них, вы столько раз мне это говорили. — Хорошо, что ты это усвоил, — Фролло мягко улыбнулся. — Но, если что, я рядом, Квазимодо. — Спасибо, хозяин! Я… я думал, что вы не разрешите… — Я много чего тебе не разрешал. И я думаю, что ты заслужил быть на этом празднике. Пора уже тебе что-то разрешить, как думаешь? — Фролло тихо засмеялся, наблюдая за сияющим лицом Квазимодо. — Я вам очень благодарен! — мальчишка даже слегка подпрыгивал от радости, и это доставило судье неимоверное удовольствие. — Вот и хорошо. Я должен оставить тебя, меня ждут дела. Постарайся хорошенько повеселиться, но соблюдай осторожность, — Фролло встал с табурета, поправил сутану и направился к выходу. Теперь на очереди капитан Феб. Фролло явился во Дворец Правосудия, отмахнулся от клерка и спустился в подвалы, где палач уже делал свою работу. Бывшего капитана надо было хорошенько проучить за казнокрадство. Когда появился капитан Феб, Фролло радушно поприветствовал его и задал вопрос: — Вот скажи мне, капитан, что бы ты сделал, если бы узнал, что твой подчиненный проиграл казенные деньги? — Арестовал бы. Он нарушил закон и заслужил порку, — четко ответил Феб. — Правильно, — Фролло с удовлетворением кивнул. — А тогда удовлетвори мое любопытство, почему у тебя такое постное лицо, когда вопит этот осужденный? Он здесь именно поэтому, он — бывший капитан, которого сняли с должности именно за такие проделки. — Простите, судья, я не знал… — Ты ведь не думаешь, что в пыточные попадают безвинные ангелы? — с нажимом произнес судья. — Ну… иногда попадают, ошибки в суде возможны, но… я думаю, что это не тот случай, — капитан был в своем репертуаре, на все свое мнение. Такой не будет просто так выполнять команду, вдруг понял Фролло. Как бы судья ни ревновал, надо отдать капитану должное, мозги у него есть. Раньше бы он подумал — а стоит ли доверять такому человеку? Сейчас в судье что-то изменилось, и ему понравился ответ Феба. Уж этот не станет вызывать волнения в народе чрезмерной жестокостью. Возможно, даже остановит самого судью — он знал, что за ним есть такой грех, и пора бы его обуздать. «Вот что значит вовремя умереть, — подумал судья. — На мир начинаешь смотреть совершенно по-другому… Мелкие людские грешки уже не кажутся такими страшными». — А ты мне нравишься, капитан, — хмыкнул Фролло. — Идем. Фролло вышел на балкон — он всеми фибрами души желал увидеть Эсмеральду. Она была там, внизу. Танцевала. В ее движениях была какая-то печаль, но люди все равно смотрели на нее с удовольствием. Подожди немного, моя девочка, скоро тебе станет легче. — Хорошо танцует, — вздохнул Фролло. — Я слышал, вы не любите цыган, судья, — в голосе капитана промелькнуло недоумение. — Воров и разбойников не люблю. Мошенников не люблю. Но эта девушка просто танцует, — Фролло пожал плечами. Раздалась веселая музыка, и он понял — пора. — Ах, долг зовет. Ты бывал когда-нибудь на крестьянском празднике? — Что-то не припомню, судья… — Так восполни этот пробел в познаниях. Идем со мной, — Фролло величественно направился к выходу. В карете он ерзал на сиденье от нетерпения. Время тянулось слишком медленно, а судья желал увидеть Эсмеральду прямо сейчас! Наконец, это мучение закончилось, и он стремительно вышел из кареты и сел на свое место. Фигляр уже крутился рядом, но Фролло не обратил на него внимания, его взгляд был прикован к сцене. Наконец, она появилась там, и… он увидел, как быстро она обернулась в его сторону, как прерывисто вздохнула. Эсмеральда кинулась к нему, взобралась на перегородку, но не стала ни гладить, ни целовать в нос. Она крепко обняла судью, прижалась к нему и поцеловала в щеку! Сердце у Фролло забилось так сильно, что загудело в ушах. Он почувствовал, как сильно вспыхнуло его лицо, и сам он горел всем своим существом. Эсмеральда сорвалась с места, и от ее танца исходила такая радость, что у судьи перехватило дыхание. — Она просто бессовестно хороша! — вздохнул он. — Да, судья! — капитан с восторгом пялился на Эсмеральду. «Хороша, да не твоя, капитан», — Фролло ухмыльнулся. Он терпеливо дождался, пока Квазимодо не вытащили на сцену и не провозгласили Королем Дураков. Как бы ни желал Фролло прямо сейчас встать и пойти в шатер к Эсмеральде, но он пообещал себе заботиться о Квазимодо. И судья сидел на своем месте до тех пор, пока Квазимодо не привязали к колесу. Тогда он подозвал капитана Феба: — Прекрати эти издевательства немедленно, капитан! — сердито сказал он. Тот и рад был стараться — Фролло давно заметил, что капитану не нравится то, что происходит на площади, просто до этого момента он не обращал на это внимания. Квазимодо отвязали от колеса, и Фролло встал с кресла. — Иди в собор, мой мальчик, — сказал он с лаской в голосе. — Мне жаль, что все так вышло. Капитан, проводи его. Квазимодо, всхлипывая слез с эшафота и побрел к дверям собора. Капитан, который уже соскочил с коня, шел с ним рядом, внимательно наблюдая, осмелится ли еще кто-нибудь обидеть звонаря. Судью переполняли жалость и сочувствие. «Я стал слишком чувствителен, — подумал он. — Но, наверное, после смерти это нормально». Фролло подождал, пока Квазимодо не закрыл за собой дверь и, наконец-то, смог уйти сам. Он вошел в шатер Эсмеральды, и она обернулась на его деликатное покашливание. Эсмеральда задохнулась, замерла на мгновение, затем сорвалась с места и подбежала к судье. Она обняла его, но тут же ее кулачок врезался в его грудь. Она, закусив губу, била его по груди, и Фролло перехватил ее руки и завернул ей назад, прижимаясь к ней всем телом. — Прекрати драться! — возмутился он. — Это тебе за то, что ты умер! — выкрикнула она. — Больше никогда так не делай! — Обещать не могу. В конце концов, мы все смертны, — судья жадно вглядывался в ее лицо. — Но ты сделал это слишком рано! Я не хотела этого! — Господь, видимо, тоже. Иначе все пошло бы своим чередом, и ты избавилась бы от этой клетки, — Фролло отпустил ее и нежно убрал локон, упавший ей на лицо, когда она лупила его своими кулачками. — Ты это сделал ради меня? — она сглотнула. — Я обещал придумать что-нибудь. Если моя смерть помогла бы тебе выбраться, значит, решение было правильным. Но я очень рад, что ошибся, моя девочка, — он улыбнулся. — Моя смерть не была выходом из положения. Хорошо, что мы это выяснили. — Знаешь, я молилась, чтобы ты остался жив, — Эсмеральда коснулась его щеки. — Ты очень изменился в последнее время. И эти перемены мне нравятся. Судья провел языком по губам. С удовольствием поцеловал бы ее, но торопить события не стоило. Она только начала испытывать к нему теплые чувства. — Идем на колокольню, — сказал он. — Я бы хотел закатить небольшой пир в честь своего воскрешения в узком семейном кругу, — Фролло тихо засмеялся. Эсмеральда кивнула, и они вышли из шатра. Судью слегка насторожило то, что, когда они поднимались наверх, она выглядела очень сосредоточенной, чуть хмурилась, покусывала губы. Он-то думал, что Эсмеральда будет щебетать от радости, но она молчала, словно усиленно что-то обдумывала. Это продолжилось и тогда, когда они сидели за столом. Эсмеральда съела совсем немного и выпила всего полбокала вина. Фролло все это не нравилось. Беспокойство нарастало в нем с каждой минутой. Квазимодо отвлек его — осмелел настолько, что захотел показать одну из своих поделок, и они встали из-за стола. А когда вернулись, то Эсмеральды там не было. — Куда она испарилась? — Квазимодо выглядел крайне разочарованным. Вдруг откуда-то снизу раздались людские вопли. А вот сверху истошно блеяла коза Эсмеральды. Звук был дикий, отчаянный, от него у обоих пошел мороз по коже. — Она пошла на крышу! — сдавленно сказал Квазимодо. Фролло и его пасынок кинулись наверх и увидели, как Эсмеральда стоит на уступе — она перелезла через балюстраду наружу, и ветер развевал ее густые черные волосы и рвал юбку. Коза с жалобным блеянием тянулась к Эсмеральде. — Ты что задумала, глупая девчонка! — рявкнул судья. — А ну, полезай назад! Она обернулась, в ее глазах застыла решимость. — Нет, — сказала она. — Ты проверил свой вариант. Настал мой черед. Я не могу, я все время вспоминаю, как воткнула в тебя нож, и твоя кровь была на моих руках. И я так хочу, чтобы это день закончился, Господи! — Не смей! — завопил судья. — Дитя, самоубийство — это страшный грех перед Богом! — Это не грех, — она мягко улыбнулась. — Это жертва. Быть может, после моей смерти все закончится. Я должна это сделать. Позаботьтесь о моей Джали. — Нет! — он рванулся к ней, но она шагнула вниз. Квазимодо попытался поймать ее за юбку, он почти наполовину высунулся за балюстраду, но не успел. — Боже, нет! Эсмеральда! — звонарь зарыдал и сполз на пол. Фролло с перекошенным лицом кинулся вниз, шаперон слетел с его головы, волосы растрепались и упали ему на лоб. Он выбежал из собора, на ступеньках лежала она, и кровь текла из ее разбитой головы. На тех самых ступеньках, где Фролло убил мать Квазимодо. Судья, шатаясь, подошел к ней, опустился рядом с ее телом, прижал ее к себе. Его переполняла такая боль, какую он еще не знал в своей жизни. В глазах началась резь, дышать было тяжело, откуда-то из глубин его души зародилось рычание, которое перешло в звериный вопль. Фролло сидел, сжимая Эсмеральду в своих руках, и выл, не стесняясь всех этих людей, — плевать он на них хотел! — и по его лицу текли слезы. Никогда и никого еще он так не оплакивал. Это кара! Это возмездие за то, что я убил мать Квазимодо! Кто-то коснулся его плеча, и судья вздрогнул. Рядом стоял старый архидьякон собора. — Господь наказал меня… — прошептал судья непослушными губами. — Неисповедимы пути Его, — голос архидьякона дрожал. — Прошу вас, министр Фролло, дайте нам позаботиться о ее теле. — Я не могу… так оставить ее… — Вы должны. Она не может здесь лежать. Поезжайте домой, а мы все сделаем. Фролло с трудом разомкнул объятья, бережно положил Эсмеральду на ступеньки и, наконец, встал. Его ноги дрожали. — Она была христианкой, католичкой, — прохрипел он. — Сделайте все согласно нашим обрядам. — Не беспокойтесь об этом, министр, — архидьякон кивнул. — Вы можете на нас положиться. Из собора вышел зареванный Квазимодо, и судья мельком отметил, что его хромота усилилась. — Квазимодо… — судья окликнул его. — Да, хозяин, — поникший вид звонаря ранил хуже всякого ножа. — Позаботься о ее козе. Как она этого хотела. — Да… я все сделаю… Фролло развернулся и медленно спустился с проклятых ступенек. Внутри зияла дыра, последний кусок коросты разлетелся вдребезги, и сердце кровоточило неимоверно, сжимаясь, причиняя невыносимую муку. Какой-то стражник подвел к нему Снежка, и Фролло с трудом забрался в седло. Тронул бока коня пятками, резко взял с места и рванул к своему дому. Не хотел он сейчас никого видеть, ни с кем разговаривать, ничего он не хотел! Жизнь, только что обретенная заново, потеряла всякий смысл. Фролло доехал до дома, вбежал в свою комнату. Он метался из стороны в сторону, словно тигр в клетке. Внезапно судья остановился. Его взгляд упал на крест, висящий над камином. Фролло подошел к нему, упал на колени и принялся неистово молиться: — Боже, я знаю, что ты покарал меня! Но прошу тебя, умоляю, не дай ей умереть! Не дай завтрашнему дню начаться! Пускай Эсмеральда полюбит кого угодно, только чтобы она была жива! Я слова не скажу, ничего не буду делать вопреки твоей воле! Она сама выберет, кого ей любить, только… Пускай она будет жива, молю тебя! — его молитва больше походила на рычание, он не мог сейчас нормально говорить — горло так и сжималось от накатывающих рыданий. Фролло распластался перед камином так, как сделал это в тот первый раз, когда требовал у Бога, чтобы Эсмеральда была его. «Надо лечь спать! — лихорадочно подумал он. — Я засну, и снова настанет сегодняшний день! Да, надо поскорее заснуть…» Он сорвал с себя одежду и забрался под одеяло, сомкнув веки. У него еще есть шанс, если Господь так захочет. Пожалуйста, пускай он захочет! Иначе жить судье незачем…