***
Шум воды из ванной длится гораздо дольше, чем должен, но Чонгук списывает это на любовь Сокджина медленно намыливаться гелем, чтобы этот проклятый сладкий запах не исчезал с его кожи до самого вечера. Невыносимый в каждой мелочи хён просто не может не любить что-то подобное. Неспешно размешивая сахар, Чонгук усмехается от этих мыслей. Не надеясь заполучить Сокджина в этой жизни, как и в следующей, он все еще чертовски не хочет просыпаться, если это сон. Издевательски долгий и реалистичный, как ничто прежде. Чонгук щипает себя за локоть, но не просыпается. И довольная усмешка на его лице становится еще шире. Черт подери, если это действительно не сон, он готов умереть прямо здесь, посреди собственной кухни. Все это совершенно не может быть правдой. Сокджин возвращается через четыре минуты, свежий и приятно пахнущий, как и ожидалось. Черные глаза привычно сверкают, когда он прищуривается, подходя ближе. Чонгук не может не улыбаться, ожидая его за столом. Галлюцинация, мысленно кричит он себе, но усмехается еще шире, всем своим видом показывая, на каком небе от счастья он находится. Если только этот проклятый хён не собирается швырнуть в него что-нибудь тяжелое. Медленно, почти издевательски, Сокджин поднимает руку и проскальзывает пальцами в его волосы, ласково и нежно, однако в черных глазах пляшут осатаневшие демоны. — Что вытворяешь, маленький ты засранец? — спрашивает Сокджин с дьявольской улыбочкой, взглядом сворачивая шею. — Решил воспользоваться мной, когда я спал, паршивец, еще и улыбаешься теперь. Сделай так еще раз и я тебя в окно вышвырну. Чонгук ядовито посмеивается, отлично зная, что не является никем, кроме паршивца. Осознание содеянного приказывает извиниться, но это ведь Чонгук. Вместо извинений, едва Сокджин разжимает пальцы и отворачивается, он рывком шлепает его по заднице с такой силой, что Джей-Хоуп, живущий на другом конце Сеула, наверняка слышит последующий хёнов визг. Через десять минут Чонгук заставляет себя поумерить пыл окончательно, не прикасаясь к Сокджину даже мысленно. Вместо сладкой ночи он прокручивает в голове все остальные события. Воспоминание о победе в последней гонке всплывает в голове внезапно и ярко, заставляя волну гордости прокатиться вдоль всего тела. Вместе с этим он вспоминает и сообщение Гынвона: «Только бы никто не понял, что это твоя тачка всех сдала». Чонгук хмыкает и наконец включает мобильный, желая проверить вызовы. Чип слежения, спрятанный внутри его машины, должен сегодня же валяться в мусоре — это первое, о чем он думает, прежде чем решает использовать его как-нибудь иначе. Проклятый Тэхён наверняка очень постарался, чтобы достать этот чип для шеви. Чонгук своими силами не получит такой, значит, можно придумать ему разумное применение, которое окажется полезным для всей команды. Чонгук вновь смотрит на Сокджина, желая обсудить это, как вдруг осекается. Черные брови старшего привычно напряжены и отбрасывают тень на глаза, словно он чем-то слишком обеспокоен сейчас. Чонгуку не хочется думать, что их утренний секс может быть причиной. Чонгук ведь не мог сделать что-то не так. Сокджину не понравилось? Тяжелые подозрения вмиг превращаются в лавину, накрывающую его с головой, и он просто не может молчать: — Я что, сделал больно? Сокджин вздрагивает из-за обращения к себе, как если бы настолько погрузился в свои мысли, что забыл о присутствии Чонгука рядом. — Что? — Сокджин мягко усмехается. — Если бы ты правда сделал мне больно, я бы размазал твое лицо по стене. Дело не в этом. Чонгук приподнимает брови, ожидая продолжения. Состояние старшего волнует его в любом случае, и он должен разобраться, если его что-нибудь тревожит. Однако Сокджин разве что шумно выдыхает, пряча переживания, как раньше делал всегда, только бы никто не понял его чувства. И Чонгуку это совсем не нравится. — Я слушаю, — напирает Чонгук, смотря требовательно и настырно, как умеет только он. — Хён, какое бы это дерьмо ни было, ты можешь мне рассказать. Я не хочу, чтобы ты переживал прямо передо мной и делал вид, что все в порядке. Вместо всяких объяснений Сокджин лишь тяжело выдыхает, словно борется с самим собой, однако вскоре понимает, что не стоит что-либо скрывать от Чонгука. В конечном итоге они теперь не просто знакомые или друзья — не после произошедшего. — Я просто не думал, что мы действительно здесь, когда ты притащил меня вчера, — выдыхает Сокджин, и его взгляд мрачнеет, кидаясь на серые стены. — Этот блядский дом никогда мне не нравился. Чонгук наблюдает за переменами на его лице, прежде чем вспоминает, что раньше это был дом Тэхёна. И реакция старшего явно дает понять, что здесь не происходило ничего хорошего, однако Чонгук, отводя взгляд, внезапно думает только о том, что Сокджин должен был ебаться с ним в каждой чертовой комнате. — Интересно, где вы с ним трахались, — хмыкает Чонгук, перебирая вилкой листья салата и не смотря на Сокджина. Выдирать ревность из груди оказывается даже слишком больно. — Везде, — отвечает Сокджин, откинувшись на спинку кресла. — Разве что не на люстре. Прекрасно, мысленно рычит Чонгук, крепко сжимая чертов нож, каким собирался разрезать мясо. Не следовало спрашивать, это все ревность, которая плещется обжигающей лавой внутри него, раздражает, сжигая все органы. Чонгук в отчаянии решает, что никогда не сможет контролировать это. Как и то, что теперь обречен засыпать с мерзкими картинками перед глазами, на которых Тэхён берет Сокджина на любой поверхности, в совершенно любой позе, не жалея и не спрашивая. Черт подери, нужно остановиться сейчас же. Чонгук шумно выдыхает, боясь испортить трепетные воспоминания о прошедшей ночи и о том, что было час назад. Этот восхитительный секс нельзя запятнать ничем. — Что? — Сокджин с недоверием смотрит на Чонгука, который выглядит мрачнее тучи, пытающийся бороться с ревностью всеми силами. — Хочу сжечь нахрен это дом, вот и все, — швыряет Чонгук с раздражением, чиркая ножом по тарелке. — Лучше бы я не спрашивал. Сокджин невесело усмехается, отводя взгляд. — Я хотел сжечь его тысячи раз, — негромко признается он, и Чонгук поднимает голову. — Особенно когда Тэхён запер меня в комнате на втором этаже. Не знаю, с чего он решил, что это хорошая идея. Вряд ли он вообще думал своей блядской головой тогда. — Запер? — чужим голосом спрашивает Чонгук, и аппетит пропадает окончательно. — Он оставил меня без воды, еды и остального, включая инсулин, — рассказывает Сокджин, и его голос слегка подскакивает, искажая слова. — При сахарном диабете это очень опасно. Вечером я начал терять сознание, перед глазами все чернело. Тэхён едва успел вернуться. Чонгук не замечает, как крепко сжимает кулаки под столом, не сводя с него свирепый взгляд. Сокджин слегка усмехается и качает головой, пытается казаться сильнее, чем на самом деле, не показывая своих страхов. Чонгук все равно замечает правду. Сокджину явно чертовски больно вспоминать все эти вещи. И в какой-то момент Чонгук ощущает, что стал к нему действительно ближе, раз хён решил начать рассказывать эти истории. Ведь он совсем не обязан таким делиться. — Я раздавлю его, — негромко, но серьезно цедит Чонгук. — Тэхён не имел никакого права так обращаться с тобой. И зачем ты терпел это? Ради чего? Сокджин медленно поднимает взгляд, глаза стеклянные: — Потому что любил. И Чонгуку безумно хочется спросить, что же он чувствует теперь, но не спрашивает, боясь услышать правду, которая разорвет его на части. Сокджин вполне способен до сих пор что-то испытывать, не отпустив бывшего окончательно. Чонгук хмыкает, опускает взгляд, обхватывает пальцами ложку и докладывает еще немного салата в тарелку хёна. Неважно. Никакая хрень теперь не имеет значения, только он, сидящий напротив, доверяющий свои секреты и все эти страшные истории. Чонгук кладет еще больше салата, не встречая сопротивления. Он никогда не оставит Сокджина без всего, как это делал Тэхён. Задумчиво сжимая палочки, старший наблюдает за ним с чувством благодарности, но затем снова переводит взгляд на дверь. — Я правда считал, что я моногамен, — вдруг продолжает он почти шепотом, заставляя Чонгука замереть в ужасе. — Очень долгое время. И только сейчас мне кажется, что это какая-то глупость. Просто дерьмо, в которое я продолжал верить, пока он был рядом. Удивительно, как он всегда умел правильно подбирать все чертовы слова, чтобы завлечь меня. Это как гипноз, который заставлял оставаться рядом, прощать все на свете, возвращаться раз за разом. Когда его не было, я думал, что его отсутствие просто прикончит меня. Вместо ответа Чонгук поджимает губы и вдруг поднимается. Сокджин и не замечает вовсе: продолжает прожигать взглядом дверь из кухни, мысленно находясь в той самой комнате, в которой терпел все издевательства. Или в какой-нибудь другой, где он падал перед монстром на колени, обещая ни на кого больше не смотреть. Как сейчас не смотрит на Чонгука. Однако это, какой бы сильной правдой ни было тогда, сейчас — пережиток прошлого. И никогда не повторится. Чонгук просто не позволит. Не впустит в его жизнь никакие кошмары больше. Чонгук медленно опускается перед Сокджином на колени, тянется к нему еще ближе, обхватывает руками за талию и обнимает настолько крепко, что дыхание старшего срывается. Сокджин вздрагивает, вновь забыв о том, что находится здесь не один. Крепкие руки младшего сжимают его с такой силой, словно он исчезнет, если разжать пальцы. Не выдерживая, Сокджин тяжело выдыхает, позволяя обнимать себя. Медленно опускает ладонь, вновь проскальзывает в черные волосы Чонгука и слегка поглаживает их, благодарит за каждую мелочь. И Чонгук может почувствовать его благодарность. Сокджин никогда не скажет о ней, но позволит ощутить кожей, заметить взглядом, потрогать пальцами. Чонгук молча обнимает его еще крепче, чувствуя, с какой осторожностью Сокджин гладит его волосы. И хочет отправить в ад каждого ублюдка, который над ним издевался. — Я прикончу их всех до последнего, — обещает Чонгук, пряча лицо в его футболке на животе и чувствуя, как он дышит. — И ни одна скотина больше не тронет тебя, хён. Сокджин заметно расслабляется, позволяя сидеть вот так, прижимая его к себе, и с легкой усмешкой выслушивает угрозы младшего. И это правда особенный момент, слишком непохожий на их привычные взаимодействия, состоящие из подколов и шуток, но сейчас и это не имеет значения. Чонгук знает, что должен делать, ведь именно в этом нуждается Сокджин. В осознании, что перед ним не очередной мудила, который умеет только использовать, выкручивая наизнанку все его чувства. Чонгук не собирается быть таким, как не собирается и подпускать таких людей близко. Он не позволит им даже на километр приблизиться. Если только не будет уверен, что они не собираются вырвать сердце из груди Сокджина в очередной раз и растоптать его.***
Мягкий ветер залетает в черный салон через опущенное стекло, взъерошивает его волосы, разносит запах городской пыли. Чонгук медленно проезжает вниз по улице, швыряя взгляды во все стороны света, только бы не напороться на патруль. Идея встретиться с отцом давно вертелась в его голове, изредка напоминая о себе картинками из прошлого, но никогда не была чем-то серьезным. Однако сейчас, когда у Чонгука есть карта памяти, которая способна разрушить все планы Тэхёна, он просто не может не попытаться воспользоваться этим. Чимин сказал в тот день, что мужчина, вошедший в здание сеульской полиции совершенно точно был его отцом. И если, как Чонгук боялся ранее, отец действительно сотрудничает с копами, он становится единственным вариантом вернуть справедливость на улицы. Наказать виновных. В конце концов, Тэхён не ограбил мелкий супермаркет — он взорвал человека внутри машины. Чонгук не может игнорировать доказательства. Этот выродок должен быть остановлен любой ценой, даже если Чонгуку придется снова разговаривать с тем незнакомцем, который его вырастил. Высотные здания красиво мерцают при солнечном свете, отражая друг друга, как зеркало. Чонгук сворачивает с главной улицы и осторожно въезжает на подземный паркинг под бизнес-центром, в котором работает Дохван. Единственное место, озабоченное безопасностью настолько, чтобы это стало почти смешным. Иначе не объяснить, какого черта они используют системы подавления радиосигналов и сотовой связи даже на парковке. Чонгук выключает двигатель и еще раз мысленно благодарит Дохвана за идею. Чип слежения, спрятанный внутри камаро, не должен подавать сигнал, прежде чем Чонгук не вытащит его. И уж тем более нельзя приехать вместе с ним к отцу, чтобы позднее нагрянули и копы. Выбравшись на улицу через наземные двери, Чонгук отправляет сообщение личному водителю, которого видел единственный раз после возвращения из Америки. Чувство, словно это было целую вечность назад. Чонгук нащупывает карту памяти в кармане, ожидая майбах и осматривая прилегающие к центру здания. Огромные окна скрывают офисный планктон, частью которого Чонгук никогда не хотел являться. Деловые костюмы это совсем не для него. Сокджин — совсем другой случай. Чонгук вспоминает день, когда застал его во время обеденного перерыва. Привычный колкий взгляд, мрачное выражение лица, капля усталости в его неспешных движениях. Дьявольский сладкий одеколон, обволакивающий его со всех сторон. Черный деловой костюм — самое важное из всего этого безобразия, настолько красивый и идеальный, что нельзя вынести. Чонгук заставлял бы хёна одеваться так каждый день, если бы вчера не выяснил, что сильнее всего Сокджину идет оставаться вовсе без одежды. Черные глаза, розовые колени и жуткие истории из прошлого. Ничто не позволяет забывать все это даже сейчас, находясь вдали от его дома, спрятанного за высоким черным ограждением. Не замечая ничего перед собой, погруженный в очередные мысли о Сокджине, Чонгук смотрит вперед, словно взглядом асфальт выравнивает, прежде чем из-за угла наконец появляется машина. Идеальный, черный, блестящий при дневном свете — любимый британец отца. Чонгук хмыкает, представляя, каким раем окажется поездка в тачке с мягкой подвеской. Не подпрыгивать на каждой яме — слишком редкое удовольствие для него теперь. Раздавив бычок подошвой, Чонгук забирается в кожаный салон и здоровается с водителем. Мужчина, почти полностью скрытый за большим водительским сиденьем, приподнимает брови и оглядывает парня в зеркале заднего вида: — Я не ослышался, господин Чон? Чонгук искренне не понимает, в чем дело, прежде чем одна простая мысль прошибает его мозги на две части. Вряд ли он здоровался с ним за последние шесть лет, воспринимая его иначе чем механическую часть автомобиля с любовью к классической музыке. Вовсе не в стиле Чонгука, с усмешкой размышляет Чонгук, прежде чем делает еще кое-что дикое — пристегивает ремень безопасности. — Не всегда же мне быть козлом, — отвечает он. — Вы изменились, — осторожно подмечает мужчина, наконец трогаясь с места по направлению в пригород. Чонгук не представляет, как не измениться, когда рядом этот вечно невыносимый и правильный Сокджин, каждый день придумывающий десятки оскорблений, которые с наслаждением использует, если что-нибудь идет не так, как он хотел. »…оставил меня без воды, еды и остального, включая инсулин». Вспоминая его кошмарные истории, Чонгук чувствует, как от желания снова прикоснуться и обнять хёна покалывают пальцы, словно теперь это единственное, чем он хочет заниматься. Определенно, Сокджин имеет полное право вести себя как вздумается: швырять острые взгляды во всех, подозревая во лжи, недоверчиво оглядываться и без конца проверять, сколько чертовых баночек с лекарством осталось и как близко они находятся. Чонгук видел, как дома хён поглядывал на свою набедренную сумку, словно ожидая, что она выскочит за дверь. И вряд ли в ближайшее время он сможет действительно отпустить все эти страхи и опасения — не после всего, что вытворял Тэхён. Выдыхая, Чонгук вновь нащупывает карту памяти в кармане. Ядовитое имя в голове, зацепившись за утренние воспоминания, рывком выбирается на поверхность, заставляя вспомнить, каким трудом они достали этот жалкий кусок пластика. Без сомнений, если бы не Сокджин, критически бледный и слабый, сидящий на бетоне и умоляюще смотрящий на него, ничего бы не вышло. Чонгук не обязан был ввязываться во все это и рисковать. Незаметно потирая запястья, он чувствует, какой грубой на них стала кожа. Разодранные руки зажили, но покрылись уродливыми шрамами, кривыми на ощупь и ужасными на вид, напоминающими о том, как он вырвался из цепей. Одни воспоминания о проклятой острой боли заставляют его крепче сжать кулаки. Иногда боль похожа на пожар, однако Чонгук уверен, что горел не он — на его собственных глазах медленно сгорал Сокджин, выкручиваясь наизнанку от еще большей боли, вызванной отчаянием, ведь именно из-за него Чонгук должен был торопиться. Высотки сменяются лесом, длинным цветочным полем, высокими линиями электропередач. Городская пыль исчезает, сменившись свежим воздухом — хороший повод вышвырнуть из головы весь мусор, отвлечься и наконец расслабиться в дороге. Чонгук хочет настроиться на разговор с отцом. Весь его жалкий план развалится, как только тот вспомнит о Сокджине из больницы: жесткий тон, нахальный взгляд и неуважение, которое отец никогда не мог терпеть в свой адрес. И еще примерно тысяча других вещей, которые он наверняка захочет припомнить Чонгуку, чтобы не помогать, однако вопреки всему парень надеется, что все получится. Вслушиваясь в негромкое рычание двигателя, Чонгук прикрывает глаза и верит, что придумает что-нибудь обязательно. Иначе нельзя.***
Особняк в пригороде выглядит еще более неприятным, чем во время его предыдущего приезда. Коричневый фасад и садовые статуи идеальны, как всегда, но настолько же отвратительны, как и его воспоминания, связанные с любой мелочью, которая может броситься в глаза на этом дворе. Не лучшее место на свете, мрачно размышляет Чонгук, выбравшись из машины. Колючие мысли царапают мозги изнутри — неприятный страх приближающегося разговора. Человек, который вырастил Чонгука, едва ли когда-нибудь отличался пониманием, и сейчас, скорее всего, ничего не изменится. И все же он хочет верить в лучшее. Верить в лучшее, мысленно повторяет Чонгук, коротко кивнув дворецкому, и проходит в огромный холл с блестящим мраморным полом, слишком идеальным на вид, словно никто и не ходит здесь. Вычурные картины свисают с каждой стены, привлекая внимание. Чонгук медленно движется вдоль коридора, подмечая несколько новых — викторианская живопись. Отлично запомнив все двадцать четыре в мельчайших деталях еще в детстве, он и сейчас может с закрытыми глазами вспомнить каждый штрих, каждый оттенок и ни разу не ошибиться. Возможно, если бы отец ставил его в тот чертов темный угол в конце коридора чуть реже, Чонгук бы не смог похвастаться этим бесполезным умением. Расслабься, мысленно приказывает он себе, двигаясь дальше, ведь все это давно в прошлом. И все же сердце противно сжимается, как только из-под ног исчезает дубовая лестница. Высокие стены сходятся к тяжелой двери с отполированной до блеска ручкой, которую Чонгук никогда не хотел бы видеть снова. Однако сейчас это единственное, что может помочь его команде. В конечном итоге он даже не приехал на своей машине, чтобы не вызвать волну негатива с самого начала, которое ничем нельзя будет перекрыть. Нельзя бояться вечно. Чонгук выдыхает и рывком открывает дверь. Презрительный знакомый взгляд вмиг толкает его в стену, выпихивая обратно в коридор. Чонгук мрачнеет, напрягается изнутри, но не позволяет привычному давлению со стороны мужчины подкосить его колени, как делал раньше всегда. — Я не поверил, когда услышал, что ты приедешь, — протягивает мужчина низким голосом, поправляя воротник льняной рубашки, но даже не вставая из-за стола, словно Чонгук этого не заслуживает. — Чего тебе? Чонгук сильно поджимает губы, мечтая не сорваться, отвлекаясь, вспоминая мягкий голос Сокджина этим утром, только бы немного успокоиться. Самоуверенный вид отца, очевидно, не собирается оставить ни шанса на приятный разговор, однако Чонгук держится спокойным всеми силами. Все нормально, нужно просто все рассказать. Чонгук вытаскивает продолговатый пластик карты памяти и кладет на стол. Мужчина приподнимает брови, однако в этом жесте не меньше равнодушия, чем если бы он вовсе отвернулся. Конченая манера вести себя высокомерно никуда не девается даже с течением времени. — Я не хотел приезжать, но есть важное дело, с которым только ты можешь помочь. Это касается меня и уличных гонщиков, — начинает Чонгук, цепляя маску хладнокровия на лицо в надежде, что она не треснет из-за этого выжигающего до костей взгляда. — Я слышал, что ты наведался в полицейский участок. Если это правда и ты связан с отделом по борьбе с гонщиками, эта карта заинтересует тебя. Ты ведь слышал о взрыве машины напротив «Wings»? Человек внутри сгорел заживо, но на этой карте доказательства, кто стоит за этим, и я хотел сказать, что… Решительный голос вдруг становится тише, прежде чем обрывается на полуслове, когда мужчина швыряет единственный взгляд на карту, затем выдвигает мусорное ведро из-под стола, цепляет ее пальцем и выбрасывает. Чонгук расширяет глаза, замирая без всяких движений, как уродливая статуя на заднем дворе. — Ты… не дослушал даже, — шепчет Чонгук, силой воли выдавливая чертовы слова, и каждая буква царапает язык, словно цепляясь за него всеми силами, не желая выскальзывать изо рта. — Я же… — Выметайся, — обрывает мужчина низким голосом, даже не смотря на сына. — Я не хочу ничего слышать о твоих гонках. Больше не появляйся здесь со своими проблемами. Меня они не волнуют. Чонгук до боли поджимает губы, прекрасно чувствуя, как мерзкая дрожь прошибает все его тело, разогревая кипящие вены обидой, разочарованием и даже отчаянием из-за этой отвратительной правды. Изначально не собираясь помогать, он позволил Чонгуку приехать только ради того, чтобы вновь поставить его на место. И не в тот блядский угол, скрытый чернотой коридора, но в не менее мерзкое место — самое последнее в списке его интересов. — Не поступай так со мной, — просит охрипшим голосом Чонгук, сжимая кулаки с такой силой, что белеют ладони. — Черт подери, ты не можешь! — Как ты смеешь ругаться в моем доме? — вскидывает брови мужчина, рывком поднимается с кресла и обходит стол, быстро приближаясь. — Еще и голос повышать на меня вздумал?! Раздражение вырывается наружу, как вулканическая лава, отравляющая все вокруг из этих вечно холодных глаз, растаптывая все надежды на приятный разговор окончательно. Чонгук рывком дергается назад, едва мужчина подходит ближе. Свирепый взгляд, пропитанный гневом голос, попытки схватить его — каждая мелочь настолько привычна, насколько же и отвратительна. Чонгук рычит и кидается в сторону, едва мужчина швыряет руки вперед, чтобы поймать его. — Не трогай меня, блять! — рычит зверем Чонгук, обходя кабинет по кругу и не сводя с отца взгляд, прежде чем добирается до мусорного ведра, чтобы вытащить карту памяти. Все они слишком высокой ценой достали ее, чтобы оставить здесь. Мужчина использует эти две секунды, пока он отвлекается, и мгновенно оказывается рядом. Неприятно грубые пальцы хватают Чонгука за одежду и рывком дергают назад, срывая его дыхание до яростных хрипов и заставляя на миг потерять равновесие. — Как с отцом разговариваешь?! — шипит мужчина, игнорируя его бешеные крики, когда Чонгук пытается резко вырваться, но поскальзывается на ковре и падает, оказываясь прямо под ним. — Воспитал ублюдка на свою голову! Давно стоит научить тебя манерам. Иди сюда! Боль накатывает огромной волной, разрушая все на своем пути, затягивает его с головой в едкие воспоминания. Чонгуку снова четыре, восемь, десять, двенадцать — он снова боится, задыхается от обиды, скованный этим устрашающим взглядом, кричит, пытаясь вырваться, избежать наказания за очередную мелочь, не позволить оставить еще один болезненный синяк на себе. И никогда еще это не было настолько реальным, как сейчас. — Руки свои блядские убери! — кричит Чонгук, срывая голос, вырывается осатаневшим зверем, однако мужчина напирает сверху и вжимает его в пол с такой силой, что тяжело даже дышать. — Сука, отпусти меня, блять, ебаный гандон! Не трогай меня! Сокджин вспыхивает перед глазами приятной картиной: улыбается мягко и ласково, поглаживает по волосам в его же собственной кухне, медленно перебирая черные пряди, запутываясь в них пальцами. И нет ни боли, ни отвращения — только греющий изнутри обогреватель, сотканный из самых приятных чувств к старшему, какие он прежде ни к кому не испытывал. Чонгук крепко зажмуривает глаза, отчаянно хватаясь за образ хёна, и собственные крики слышатся как сквозь толщу воды. Мужчина жестко заламывает его руки, мерзким шепотом угрожает расправой, рывком вытаскивает ремень из брюк, желая проучить, наказать, научить уважению к старшим. И только знакомый черный взгляд хёна из воспоминаний, непривычно теплый и мягкий, прибавляет сил. Именно он позволяет собрать оставшиеся куски самого себя, разбросанные по всему полу, чтобы наконец вырваться. Оглушительно рыча в чистой ненависти, Чонгук рывком отпихивает отца, вскакивает на ноги и за мгновение вылетает за дверь. — Да чтоб ты сдох, блядская сраная тварь! — кричит Чонгук во весь голос, на скорости преодолев лестницу и коридор. Ярость внутри клокочет и вскипает, поджаривая кровь, выкручивает суставы, выламывает его кости с огромной силой. Водитель майбаха, ожидающий его возвращения во дворе, резко бледнеет при виде разъяренного красного парня, однако не пытается остановить. Чонгук молнией проносится мимо, даже не взглянув на него. Перед глазами предательски расплывается от обиды и боли — Чонгук рывком дергает руками, чтобы не чувствовать призрачные прикосновения мерзких пальцев, которые все еще столь реальны, будто он остался там, в кабинете, униженный и выпотрошенный, как дешевая кукла, которой пытались заменить провода. — Старый пидорас, да как он может, — шипит Чонгук себе под нос, двигаясь вдоль дороги настолько быстро, что мышцы на бёдрах начинают гореть изнутри. Чонгук обязан сбежать как можно дальше: от сумасшедшего карателя, собственного отчаяния, проклятого дома, переполненного ядовитыми картинками из прошлого, напоминающими о детской боли каждой мелочью. От всего, но в первую очередь — от собственного осознания того, что слабость перед отцовской жестокостью никуда не исчезла. Чонгук прежде был уверен, что это в прошлом. Оказывается, от дерьма не так легко избавиться, прекратив что-либо чувствовать. Истязающий страх продолжает сидеть где-то под кожей, не напоминая о себе, но в подходящий момент готовый вырваться наружу огромной лавиной, сковывая его изнутри детским ужасом, к которому Чонгук когда-то давно привык.***
Ветер ныряет под кожанку, развевает майку под ней, хлещет по щекам, щекочет его спину легкими касаниями. Солнечный диск был в зените, но теперь медленно опускается, почти растворяясь среди облаков, прежде чем исчезнуть на горизонте. И ни души вокруг на многие километры, как после апокалипсиса. Чонгук быстро идет вдоль дороги, не замечая, как пыльный асфальт сменяется на гравий, грязь и мелкий песок. Высоченные деревья на обочинах уступают огромным пространствам полей, засаженных пшеницей. Чонгук не останавливается, даже когда ноги начинают нестерпимо ныть, выказывая явное недовольство этой бесконечной и бессмысленной прогулкой. Огибая лес и холмы, он мельком вспоминает огромные ветряные мельницы, которые видел в полях Америки. Острые лопасти вращались медленно, но беспрерывно, подталкиваемые к движению порывами ветра. Как и Чонгук сейчас, крепко сжимающий зубы, пытающийся отвлечься на все подряд, только бы не думать о произошедшем разговоре. Вместо ярости пришло разочарование — тяжелое и отвратительное чувство. Чонгук хмыкает, не зная, сколько идет и когда собирается остановиться. Километров двадцать уже за спиной. В горле неприятно першит от сухости и невысказанных слов, злобных оскорблений, которые вырывались из груди отчаянными криками все предыдущие километры дороги. Воды бы найти где-нибудь. Чонгук тяжело выдыхает, зачесывает влажную челку назад и оглядывается, будто за спиной вырастет супермаркет, однако там только бесконечное ровное шоссе. Сумасшедшая была идея идти вдоль дороги. Через еще два километра перед глазами начинает противно мерцать — явный признак сильной усталости, которая не позволяет идти дальше, но Чонгук силой воли тащит себя вперед, не зная, куда именно, только бы подальше от всего. И в конечном итоге оказывается, что первой и последней остановкой для него станет пригородная заправка, выросшая около дороги будто из ниоткуда. Чонгук входит внутрь через автоматические стеклянные двери и вмиг ощущает приятный прохладный воздух из кондиционера. Цветные пятна перед глазами немного бледнеют. Вода, нужна долбаная вода прямо сейчас, прежде чем он свалится на пол из-за истощения. Чонгук идет к кассе из последних сил, обливаясь пóтом и отчаянием. Невысокий парнишка смотрит на него почти испуганно, замечая его откровенно болезненный вид. — Вы в порядке? — с опаской спрашивает он, наблюдая, как тяжело Чонгук приваливается к высокой стойке, пытаясь сохранить равновесие на ватных ногах. «Я прикончу их всех до последнего», — вспоминает он собственные слова, сказанные Сокджину ранее, и только сейчас понимает, что прежде всего ему стоило бы избавиться от собственных демонов. Всех разом, включая и тех, которые тянут к нему тощие лапы из глубины прошлого. Чонгук цепляется расплывчатым взглядом за большие бутылки с питьевой водой, но по какой-то неизвестной причине перемещается выше, на прилавок с алкоголем. Плохая идея, мысленно соглашается он, но вопреки всему покупает дорогой виски вместо холодной, но такой необходимой организму воды. Сокджин: Как успехи? Напиши, как освободишься. Черные символы на экране расползаются в стороны, как живые. Чонгук старательно концентрируется на сообщении, пытаясь уловить смысл, однако он вновь куда-то ускользает, не задерживаясь в его голове. Долбаный виски, разбавляющий его кровь последние полчаса, не хочет давать ни шанса собраться с мыслями. И в какой-то момент Чонгук понимает, что так даже лучше. Не осталось никаких сил винить себя или жалеть, сочувствовать себе десятилетнему, вспоминая все отцовские побои и размышляя, как он мог снова допустить это дерьмо. Чонгук не желает ни о чем думать. Исключением может стать только Сокджин. Сокджин волнуется — это Чонгук понимает довольно остро, делая еще несколько больших глотков, но приходит к выводу, что не собирается ничего рассказывать. Ведь сильнее всего на свете он боится быть слабым, жалким в его глазах — отвратительное чувство, впервые ярко заявившее о себе после поражения в гонке. Чонгуку оно ни капли не понравилось. Сокджин не должен видеть его таким. Ни за что. «Хён, какое бы это дерьмо ни было, ты можешь мне рассказать. Я не хочу, чтобы ты переживал прямо передо мной и делал вид, что все в порядке». Из-за собственного лицемерия его почти тошнит, но Чонгук ничего не может с этим сделать. Ужасно боясь быть слабым даже перед собственным отражением, он клянется, что хён никогда не узнает. Чонгуку так чертовски хочется быть сильным ради этого парня и защищать его, оберегая от всякой опасности и боли, однако отвратительная правда в том, что он не может защитить даже себя. Чонгук мычит и крепко обхватывает себя руками, представляя, как хён обнимает его. Как же сильно он хочет этого сейчас. Алкоголь в крови вытаскивает все мерзкие мысли на поверхность, издевательски вспыхивая прошедшим разговором в самых тошнотворных деталях. Чонгуку чертовски нужен Сокджин, прямо сейчас. Может, все же рассказать? Исключено, кричит другой голос в голове, унижая, смешивая с грязью яростно и жестоко, как никогда прежде. Сокджину не нужен какой-то жалкий трус. Чонгук крепко зажмуривается, пытаясь справиться с самим собой, но проклятый мозг не оставляет его и без секунды унижений. Черт подери, как же он устал от этого. Когда мобильный в кармане оживает вибрацией, Чонгук едва понимает, где находится. На столе перед ним — две опустошенные бутылки. Бензоколонки за окном сверкают при солнечном свете, переливаются искрами, нагретые высокой температурой воздуха. Расплывчатым и пьяным взглядом Чонгук пытается заметить стоимость бензина, но с его стороны экран не увидеть. И плевать, на самом деле. — Отправь геолокацию, дело есть, — слышится знакомый голос Гынвона, едва Чонгук заставляет себя принять вызов. — И ты предлагал встретиться вчера, если еще не передумал. Чонгук мямлит что-то бессвязное, обнаруживая, что проклятый язык раздулся до огромных размеров и теперь занимает весь рот, не позволяя правильно выговаривать слова. Гынвон тяжело вздыхает, словно догадываясь, что может быть причиной, и говорит, что сам приедет за ним. Чонгуку плевать и на это, если честно.***
Низкое рычание двигателя слышится совсем рядом, напоминающее рёв военного бомбардировщика, но вместе с тем чертовски далеко — за километр. Истощенный рассудок вырисовывает картины перед глазами: первой мыслью оказывается пыльный ниссан Сокджина, однако он ведь не может быть здесь. Чонгук неосознанно хмурит брови, все еще находясь во сне, и пытается повернуться на другой бок, однако спина вмиг простреливает болью, выталкивая его в реальность. Чонгук медленно потирает глаза, обнаруживая себя внутри гоночной машины, в которой совершенно точно никогда не сидел. Черный салон без обшивки дверей и крыши выглядит не менее неудобным, чем является на самом деле. Маленькие датчики на приборной панели показывают давление в шинах, уровень масла в двигателе и еще примерно десять вещей, необходимых для постоянного контроля состояния машины. Чонгук выдыхает, приподнимаясь на жестком сиденье, в котором спал — спина едва не выстанывает проклятия. Оборачиваясь, чтобы открыть дверь и выбраться на воздух, он медлит, замечая маленький стикер на торпеде с надписью «Dionysus». Вот оно что. Вечерний воздух ощутимо прохладнее, чем днем. Выбравшись из машины, Чонгук осматривается: частный пригородный автодром раскидывается вперед на огромной площади, изобилуя поворотами с идеальным ровным асфальтом. Рычание двигателей, которое он слышал сквозь сон, принадлежит двум машинам впереди — одинаковые бмв «М3» носятся по всей дороге, испуская облака светлого дыма, медленно рассеивающегося в воздухе. Дионис великолепен даже на тренировке, размышляет Чонгук с ощутимой завистью, вытаскивая помятые сигареты из кармана. Голова неприятно побаливает после выпитого, однако сон, похоже, вытащил из него часть опьянения. Сейчас он хотя бы может стоять на ногах, даже если это непросто. — Чонгук, — слышится за спиной, заставляя его обернуться. — Ты проспал несколько часов. Как самочувствие? Довольно мерзко, мысленно хмыкает Чонгук, пожимая плечами. Очередная татуировка на его шее, не скрытая воротником черной джинсовки, выглядит совсем свежей. Кривая маленькая молния, похожая на зигзаг. Гынвон каждый раз выглядит как рок-звезда — не хватает только электрогитары и сцены за его спиной, чтобы закончить образ. — Будь я твоим лидером, не позволял бы так напиваться, — продолжает Гынвон с осуждением в голосе, вытаскивая сигареты по примеру Чонгука. — Что случилось? — Ничего, — равнодушно отвечает Чонгук, сожалея лишь о том, что не помнит, как они ехали сюда. Виски наверняка заставил его рассказать что-нибудь в машине, хотя он и пытается надеяться, что ничего этого не было. — Я видел твои руки, не надо врать, — хмыкает Гынвон. Чонгук тяжело сглатывает, не поддаваясь на провокацию опустить взгляд. Двигаясь вдоль того бесконечного шоссе в одиночестве, он чувствовал, как сильно болят предплечья, но сейчас не собирается проверять, какие огромные синяки остались от пальцев отца. Вместо этого Чонгук затягивается еще глубже, выдыхая дым через нос и размышляя, что сделать, чтобы Сокджин их не заметил. — О чем хотел поговорить вчера? — выдыхает Гынвон, решая изменить разговор и не влезать в чужие проблемы. Чонгук молча благодарит его за это. — Я был впечатлён твоей последней гонкой, честно говоря. Вы все неплохо поработали. Думаю, ваша команда обязана получить приглашение. Чонгук медленно кивает, молча стряхивая пепел, и нащупывает карту памяти в кармане. Пытаясь отогнать остатки опьянения и мрачных мыслей, он вспоминает, что хотел предупредить Дионис о новых правилах. Им всем теперь стоит быть намного осторожнее на дороге, особенно учитывая то, что приближается первый этап турнира. Чонгук не сомневается, что Сингулярность окажется в списке претендентов, значит, стоит ожидать еще какого-нибудь неожиданного дерьма с их стороны. Тэхён совершенно не так прост, как кажется, и способен придумать еще тысячу мерзких вещей, не меньше. Чонгук рассказывает все, что выяснил за последнее время, не жалея искренности и даже не задумываясь, что Дионис может быть самым сильным соперником для его команды. Этого не изменить. Чонгуку отчего-то очень хочется, чтобы они тоже были готовы к неприятностям. Вероятно, потому, что Гынвон не кажется ужасным человеком, даже если иногда ведет себя высокомернее Сокджина. — Ебать, — Гынвон только выдыхает с удивлением, отшвырнув бычок, когда Чонгук заканчивает рассказ. — Окей, придется разобраться и с этим. Ценная информация, должен признать. Что-нибудь хочешь взамен? Чонгук раздавливает окурок ботинком и снова пожимает плечами. Гынвон вытащил их с Сокджином из города, когда началась облава полицейских, и он не думает, что может еще что-нибудь просить. Однако Гынвон вдруг сам предлагает: — Как насчет встречи с Санха? Чонгук мрачнеет за секунду. Что он сказал? — Не волнуйся, ты под моей защитой, — говорит Гынвон прежде, чем Чонгук побледнеет окончательно. — Я же бывший победитель, не забывай. Гонщики так или иначе уважают меня, так что не думаю, что что-нибудь случится. И Санха, похоже, не собирается идти против тебя или вашей команды. Вместо ответа Чонгук хмурится еще сильнее, явно не понимая ни единой чертовой буквы. Сомнения вмиг накрывают его с головой, однако он решает дождаться объяснений. — Думаю, я ошибался насчет него, — продолжает Гынвон на выдохе. — Вряд ли теперь он собирается охотиться за четвертым. Ви слишком сильно отличается от тебя. Однако ты должен понимать, что Санха никогда его не видел, так что это вполне может быть враньем. Именно на этот случай я должен быть рядом, когда он приедет. — Я должен позвонить Сокджину, — мрачно отзывается Чонгук, но не успевает вытащить мобильный. — Не вмешивай его, — качает головой Гынвон. — Сокджин сейчас на работе, насколько я слышал. Честно признаться, некоторые мои глаза и уши в городе следили за ним. Какое-то время. Чонгук вскидывает брови. — Ничего личного, но я должен был убедиться, что Тэхён в прошлом, — объясняет он. — Иначе все было бы гораздо сложнее сейчас. Я тоже не хочу подставляться и врать людям. Если бы Санха приехал и оказалось, что Ви сидит на скамье запасных в вашей команде, это повлекло бы большие проблемы доверия. Чонгук закрывает глаза и тяжело выдыхает, мечтая отвалиться от реальности на неделю или даже больше. Как же он хочет вновь оказаться в объятиях Сокджина, где не было ничего, что заставляло волноваться. — Ясно, — выдыхает Чонгук. — И когда он приедет?***
Хрипловатые вопли из машины Гынвона становятся еще громче, когда Чонгук наблюдает за тренировкой Дионис в ожидании встречи. Двигаясь рывками по трассе, разгоняясь и вновь скидывая скорость, черные тачки похожи на стаю касаток, плывущих в пространстве из пыли и дыма. Завораживающее зрелище со стороны. Чонгук негромко выдыхает, понимая, как чувствовал себя Сокджин, когда наблюдал за его собственной работой. Отличие только в том, что Чонгук не выглядит настолько же красиво со стороны, идеально вписываясь в каждый поворот, правильно работая газом и сцеплением, швыряя машину в идеальный длительный занос. Невыносимо красиво. Чонгук может почувствовать, как немеют пальцы, когда машина Гынвона отрывается от остальных и выезжает на большое кольцо. Разогнавшись как следует, он резко кидается в поворот, и задняя часть машины на скорости опережает переднюю, скользя по трассе под сильным углом заноса. Искусство, сошедшее с чертовски дорогой картины, размышляет Чонгук, выворачиваясь наизнанку от этого зрелища, прежде чем машина рывком выравнивается. Бэквард, вспоминает он, с волнением сжимая кулаки в карманах. Гынвон возвращается, и у Чонгука мелькает мысль попросить его научить делать этот проклятый трюк, но он останавливает себя в последний момент. Не время для этого сейчас. Обязательно спросит, но позднее. — Приехали, — протягивает Гынвон, заставляя вновь обернуться, когда солнце полностью исчезает на горизонте, размывая вечернее небо над трассой оранжевыми оттенками. Чонгук неосознанно напрягается, замечая подъезжающий «астон мартин» цвета бетонной пыли. Мягкое рычание мощного двигателя разгоняет птиц на деревьях. Чонгук не знает, чего ожидать, когда водительская дверь распахивается. Красные волосы похожи на кровь из комиксов, выразительные глаза напоминают старые сказки о ведьмах и призраках. Чонгук швыряет взгляд на Гынвона, однако тот лишь качает головой. Это не Санха, догадывается Чонгук, прежде чем распахивается дверь с пассажирской стороны. Их двое. Черный взгляд оказывается слишком темным, чтобы понять мысли этого парня или намерения, едва он выбирается из машины вслед за первым и подходит ближе. Под воздействием напряжения Чонгук хмурит брови, выдерживая долгие секунды тяжелого молчания, которые противно растягивают момент знакомства. Гынвон рывком исправляет это, замечая мрачное лицо Чонгука: — Четвертый, которого ты искал, если верить в сплетни, — начинает Гынвон, как они и договаривались. — Есть доказательства, что он вернулся в Сеул, чтобы попытаться выиграть турнир. Чонгук, который стоит рядом со мной, сейчас четвертый в команде, где был тот козел раньше. Я рассказывал, что… Исчезающая нить разговора отходит на второй план, поглощаемая шумом от скоростного шоссе за спиной. Чонгук засматривается на детали: Санха невысокий и достаточно худой, чтобы напомнить Шугу, с такими же небольшими глазами, почти симметричным лицом и полнейшим спокойствием во взгляде, в котором, кажется, не скрывается никакой опасности. Черные волосы прикрывают глаза, делая его похожим на очередного персонажа из комиксов, как и второй парень, стоящий чуть позади. Оба словно дополняют друг друга, сочетаются будто в каждой детали, как части одного целого. Однако Чонгук все еще не понимает, почему Санха не был за рулем. Гынвон заканчивает с объяснениями, вынуждая Чонгука отвлечься от наглых разглядываний. Санха переводит на него взгляд, чтобы пожать руку в честь знакомства, но вдруг слишком сильно поворачивает голову, словно не может видеть его полностью. Чонгук мрачнеет, пытаясь понять, в чем причина, прежде чем тот впервые подает голос: — Будем знакомы, четвертый, — спокойно говорит Санха, склоняя голову немного набок. — Извини, я не вижу на один глаз из-за аварии, так что буду стоять вполоборота к вам двоим. Не смущайся из-за этого. Чонгук каменеет. «Санха правда мог умереть тогда, оказавшись в коме, и многие были уверены, что он не выживет». Тэхён разрушил не только жизнь Сокджина. Издевался не только над Субином, избил до полусмерти не только Хисына, выпотрошил изнутри не только Чондэ, использовал под страхом избиений не только Шугу, взорвал в чертовой тачке не только того парня на улице. Чонгук впервые настолько четко и остро осознает всю трагедию, что обрушивается на каждого, кто не согласен с ним или встает на пути к его цели. Санха тоже был совершенно обычным, он просто любил машины — это рассказывает каждая мелочь, каждое его движение, каждый взгляд, который тот швыряет на машину за спиной Гынвона, заметно восхищаясь ее тюнингом. Всего лишь человек, который хотел выиграть, как и все остальные, однако не вовремя совершивший маневр на дороге, прямо перед Тэхёном. Чонгук уверен, что лексус даже не пытался затормозить, влетая в него на дикой скорости. — Я слышал об аварии, — решает негромко сказать Чонгук, подавляя мерзкие чувства по этому поводу. — Он ведь даже не пытался сбавить скорость, да? Санха прищуривается, словно напрягая зрение, чтобы попытаться разглядеть, с какими эмоциями на лице Чонгук произносит это. — Не знаю, я не помню тот день, как и остальные после него, — отвечает Санха, несильно пожимая плечами, и со стороны кажется, что слова делают ему больно, вскрывая старые раны, но он всеми силами старается смириться с этим. — Честно говоря, я правда хотел отомстить. Особенно когда услышал, что ваша команда вернула четвертого. Оказывается, они не вернули, а нашли нового человека. Забавно: никогда не знаешь, какая часть сплетен окажется правдой. Чонгук мрачно поджимает губы, пытаясь не показывать никаких эмоций. Санха был не первым, кто пострадал из-за этого козла, и он же не первый, кто изначально повелся на вранье. — Гынвон сказал, что ты не знаешь, как он выглядит, — мрачно говорит Чонгук, после чего вытаскивает карту памяти. Если блядский отец не захотел передать доки полиции, нужно использовать их другим способом. Санха опускает взгляд на пластик. — Здесь есть его лицо, его машина и все доказательства, которые способны закрыть его в долбаной тюрьме. Произошедшее с тобой не было самым худшим. Он убил человека. Санха вновь поднимает взгляд, мрачный и даже сочувствующий, после чего забирает карту и молча передает парню рядом. — Не думал, что уличные гонки докатятся до таких вещей, — хмыкает он. — В конечном итоге это всего лишь соревнования. Я и сам раньше относился к ним слишком серьезно, но вшивая победа не стоит ничьей жизни или здоровья. В ответ на это Чонгук может только обреченно выдохнуть. Встретившись с Сокджином первый раз, он был такого же мнения, однако эти гонки — нечто гораздо большее. И они совершенно точно способны быть опасными для каждого участника. — Я действительно не знал его в лицо, потому что мы всегда гоняли в Дэгу, — вдруг продолжает Санха после тяжелого, шумного выдоха. — Наверное, ты слышал что-нибудь о моей бывшей команде. «134340» была небольшой бандой: мы перегоняли авто заграницу, иногда подделывали договора о страховке, пытались выбить дорогие детали у поставщиков, которые сотрудничали с официальными командами, и перепродавали эти запчасти уличным гонщикам. Даже Дионис немного ездил на нашем железе, правда, Гынвон? Гынвон слегка усмехается вместо ответа, и Чонгук вспоминает, что он тоже из Дэгу. — Слышал, — отвечает Чонгук, прикидывая, что Санха должен был заниматься примерно тем же, чем занимался Шуга, прежде чем Тэхён начал его использовать. — Все развалилось после аварии, — выдыхает Санха с заметной печалью в голосе, и это даже слишком искренне, подмечает Чонгук. — Сейчас моя команда уже не имеет шансов попасть на турнир. Кстати говоря, это Хёнджин. Красные волосы похожи на огненное пламя из пасти дракона, мысленно усмехается Чонгук, пожимая руку парню напротив, когда тот вдруг слегка застенчиво улыбается, довольный, что его наконец представили. — Я выступлю в составе другой команды в этом сезоне, — говорит он более высоким голосом, переводя взгляд на Гынвона. — Шуга подарил мне собственное место в «Хонсул», потому скоро мы с вами обоими встретимся на дороге. — Да, надери им зад вместо меня, раз я больше не могу это сделать, — вдруг невесело посмеивается Санха, похлопывая Хёнджина по плечу, дружески и почти ласково. Чонгуку кажется, что он внезапно очутился в совершенно другой реальности, где гонщики не хотят содрать шкуру друг с друга ради победы. Осознание этого заставляет его вновь тяжело выдохнуть. — Если собираешься участвовать, есть кое-что, что ты должен знать, — медленно начинает Чонгук, выхватывая удивленный взгляд Гынвона со стороны, но не собирается останавливать себя. — Особенно если вы уже попадали в аварию. Грубо говоря, это правила, связанные с манерой вождения на турнире. Собственная команда Чонгука пострадала из-за Тэхёна не меньше, чем команда Санха, которая в буквальном смысле прекратила существование после его вмешательства. Чонгук решает рассказать им о правилах, потому что больше не считает «1437» за соперников и врагов, которыми их вырисовывала его разогретая страхом фантазия. Это обычные люди, которые любят машины, вновь мысленно повторяет он себе. Чонгук ничем не отличается от них, особенно если вспомнить, что каждый из них стал жертвой одного человека. Тэхён. — Ты сказал, что на дороге мы все еще соперники, — обращается Чонгук к Гынвону позднее, когда астон мартин скрывается на шоссе, закончив их разговор. — Правда в том, что соперник у меня только один, имя которого ты отлично знаешь. Гынвон прищуривается, словно с недоверием. — И я обещаю, что мы не станем использовать эти ебаные правила против вас, даже если это будет стоить нам победы, — добавляет Чонгук, окидывая взглядом Бэкхёна и Мингю за его спиной. — Я говорю от лица всей своей команды. Никто никого не подрежет и не вышвырнет с дороги. Дионис не пострадает. Я обещаю бороться, но буду делать это честно, не превращая гонки в скотобойню ради зрителей или награды. Оказавшись непривычно серьезным, Гынвон мрачнеет и не опускает ни единой ухмылки, как делает всегда, когда желает скрасить разговор. Определенно, он этого не ожидал, но Чонгук действительно не собирается поступать так с ними. Особенно после того, как лично познакомился с человеком, пострадавшим от безумия на дороге. — Черт, теперь мне почти стыдно, что я считал Санха мудилой из-за тебя, даже не зная его лично, — хмыкает Чонгук, бросая на Гынвона последний взгляд. — Ты сказал, что он не в себе после аварии, но он же совершенно нормальный. — Лучше ожидать худшего, чем верить, что человек хороший и получить нож в печень, — просто объясняет Гынвон. — Что, никогда не проходил через это? Чонгук обреченно прикрывает глаза, когда чертовы слова отдаются мерзкой дрожью по всей спине. Не слишком сложно вспомнить день, когда он впервые встретил Тэхёна, доверился без всяких сомнений, чтобы позднее оказаться обманутым и избитым возле блядского бетонного столба на дороге. Чонгук рвано выдыхает от воспоминаний, и приходится признать, что Гынвон прав. Это действительно лучше, чем разочароваться.***
Приглушенный рёв самолета вдали вынуждает поднять голову, с интересом задрав подбородок. Сигнальные огни блестят красными точками посреди ночного неба, и даже звезды не такие красивые, как эти яркие блики огромной металлической птицы, рассекающей облака. Вот только это тоже не конкорд, мысленно выдыхает Чонгук, сворачивая к дому Сокджина. Ночной воздух совсем холодный. Наручные часы показывают далеко за полночь. Оставляя без внимания собственный дом, Чонгук размышляет, что сделал все правильно сегодня. Не только в том, что отдал карту памяти Санха, который сам решит, что делать с ней дальше, но и в своем обещании Гынвону. Уличные гонки не должны быть контактным спортом, не должны быть еще более опасны, кровожадны или жестоки, чем есть сейчас. Вероятно, с этим будут согласны и остальные команды, которые получат приглашение, кроме единственной, состоящей из конченых выродков, получающих наслаждение от насилия. Чонгук негромко вздыхает, вдавливая квадратный звонок на высоких воротах. Едва ли он сам не является жертвой блядского насилия. Сокджин красивый, как всегда, и сейчас особенно сильно. Внутри Чонгука что-то мгновенно теплеет, едва он снова видит его лицо. Старший выглядит немного сонным, словно собирался ложиться спать, но терпеливо ждал возвращения Чонгука, отказывая себе в отдыхе. Очередные мысли о заботе с его стороны переполняют Чонгука приятными чувствами, которых он так давно не испытывал, что и не вспомнить. — Я виделся с Санха, — решает сказать Чонгук, ничего не скрывая, когда входит в дом. — И он оказался совсем не таким, каким я его представлял, не считая того, что он преступник. Сокджин заметно напрягается, следуя за ним вглубь дома. — Санха не видит на один глаз и вряд ли сможет когда-нибудь водить машину, — выдыхает Чонгук, продолжая. — Не думаю, что для нас они опасны. Сейчас нужно опасаться только одного сумасшедшего. — Не думал, что ты встретишься с ним, — мрачно протягивает Сокджин, скрещивая руки на груди. — И даже не предупредил меня. Чонгук, я должен знать, что происходит. Не забывай, что дела команды касаются не только тебя. Чонгук выдыхает и стягивает кожанку, чтобы отшвырнуть ее на диван. — Да, хён, я просто… — начинает он, но замирает как вкопанный, не в состоянии больше выговорить ни слова. Черт подери, он снял куртку. Огромные фиолетовые синяки расползаются по предплечьям, напоминающие разлив краски под кожей. Сокджин заметит. Чонгук мысленно проклинает себя, не двигаясь и считая секунды перед тем, как мнимое спокойствие тяжело рухнет ему прямо под ноги. — Чонгук? — слышится испуганный, внезапно чертовски низкий голос, падающий еще ниже из-за его ужаса. Чонгук ни за что не посмотрит на него сейчас. — Что… это? — Ничего, — быстро отвечает он, однако даже спиной может почувствовать взгляд расширенных в кошмаре глаз старшего. — Забудь, ничего особенного, хён… И собственный голос внезапно искажается тоже: не только из-за невыносимой лжи, которую Сокджин не заслуживает, но и из-за блядских воспоминаний прошедшего дня. Во время встречи с Гынвоном он смог абстрагироваться на время, переключить внимание на гонки и тачки, отвлечься, но сейчас все пережитое дерьмо возвращается сверкающим салютом ему прямо в лицо. Чонгук нервно сглатывает, не двигаясь, когда Сокджин медленно обходит его, чтобы заглянуть в глаза, которые тот мгновенно опускает вниз. — Чонгук, — намного мягче и тише повторяет Сокджин, словно боясь давить на него сейчас, делая хоть каплю больно. — Что произошло? Ты снова… нарвался на Тэхёна? Чонгук ядовито усмехается, пытаясь скрыть истинные чувства за бездарным весельем. Возможно, он был бы почти счастлив, будь Тэхён единственной проблемой, однако этот мир, очевидно, не собирается ограничиваться только одним уродом. — Нет, — негромко отвечает Чонгук, не осознавая, что этим же подталкивает себя рассказать правду, которую клялся сохранить за тяжелой дверью в своей груди. — Все в порядке, это просто… — Ты дрожишь, Чонгук, — мрачно замечает Сокджин, не позволяя себе обмануться. — Я… это просто… — Чонгуку стоит огромных усилий оставаться спокойным, пытаясь выглядеть сильным, однако его голос предательски подскакивает на каждом последующем слове. — Я… «Воспитал ублюдка на свою голову! Давно стоит научить тебя манерам. Иди сюда!» Разрывающие сердце удары настигают болью из прошлого, ледяные глаза вновь пригвождают к стене, взглядом срывают кожу и швыряют на пол — бесчеловечно, жестоко, издевательски. Чонгук не замечает, как начинает дрожать сильнее, за жалкие секунды превращаясь в оголенный комок нервов, словно вновь находится в черноте того коридора, охваченный детским ужасом. — Всё, иди ко мне сейчас же, — не выдерживает Сокджин, резко обхватывает его руками и обнимает с невероятной силой, так крепко, что у Чонгука срывается дыхание. — Успокойся, я здесь, рядом с тобой, слышишь? Чонгук, пожалуйста, просто дыши. Чонгук крепко зажмуривается, прижавшись к его груди, зарываясь лицом в ткань белой футболки, и впервые за всю свою чертову жизнь чувствует себя в полной безопасности. В объятиях Сокджина отец не достанет его. Блядские чувства вырываются наружу, скапливаются противной влагой на его ресницах. Чонгук рвано выдыхает ему в грудь, отчаянно пытаясь не быть жалким, потому что никогда не простит себе, если заплачет при Сокджине. Однако ласковый шепот старшего и слова поддержки отбирают остатки гордости и самообладания, позволяя быть откровенным, открытым перед ним, со всеми своими ранами и страхами. Чонгук чувствует, что не выдерживает этой нежности. — Все хорошо, Чонгук, тише, — негромко повторяет Сокджин, успокаивающе поглаживая младшего по спине, пока Чонгук слабо дрожит от стремительно накатывающей истерики, впитывая каждое слово и поглаживание хёна с отчаянной жадностью. — Ну чего же ты, маленький? Маленький. «Чонгуки, ты мой маленький», — с мягкой улыбкой шепчет женский голос. — «Не переживай, ты обязательно станешь сильным, когда вырастешь. Слышишь меня? И даже он не посмеет тебя обидеть. Будь сильным, когда сможешь, Чонгуки». Чонгук дышит яростно, свирепо, вспоминая ласковые родные руки, которые с такой же нежностью поглаживали его после каждого наказания, когда он думал, что развалится на части. Черный коридор снова вспыхивает непроглядной бездной перед глазами: Чонгук снова маленький, Чонгуку снова четыре, восемь, десять, двенадцать. Худощавые колени разодраны от падений, спина вся в крови после отцовского ремня. Он снова ранимый, испуганный, беззащитный перед силой взрослых. Дрожа от чистейшего ужаса, как всегда, он пялится в черный угол на стыке двух стен, мечтая провалиться сквозь идеальный мраморный пол и исчезнуть из проклятого дома. Прежде, чем снова приходит она, крепко прижимает его к себе, ласково гладит по волосам и шепчет, что Чонгук не будет терпеть это вечно. «Будь сильным, когда сможешь, Чонгуки», — вновь просит она, ненавидя себя за то, что ее сын вынужден страдать из-за этого дьявола. Будь сильным, приказывает себе Чонгук сквозь время: в шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, двадцать один. Ласковых рук больше нет, они давно исчезли, потеряли привычное тепло и нежность, стали бледными, синими, почернели под слоем холодной земли. Будь сильным, приказывает себе Чонгук, стеклянным взглядом цепляясь за надгробие. Будь сильным, чтобы впредь защищать не только себя, но и других людей, которые не способны делать это. Будь сильным, чтобы бороться против чудовищ, разгуливающих с разными лицами, которые всегда нападают на самых любимых людей. Внутри обжигающе холодно — ниже нуля. Чонгук жадно цепляется за Сокджина, чувствуя, как чертовы слёзы прожигают щеки, словно дорожки вулканической лавы. Будь сильным во всем, чем ты занимаешься, и сегодня, и завтра, и через десять лет. Несмотря ни на что, даже когда кажется, что сил больше нет. Воскрешенные в памяти картинки совсем как настоящие, ранят и выдавливают из него все хорошее. Чертовски больно. Сдавленные рыдания разрывают грудь, вырываются низким хрипом изо рта, заставляют Чонгука сжать пальцами Сокджина настолько сильно, будто он тоже исчезнет, оставляя его посреди этих развалин и одиночества. — Господи, Чонгук, — испуганно шепчет Сокджин как сквозь толщу воды, прижимая его к себе еще крепче. — Что же случилось, черт подери? Не молчи! И Чонгук понимает, что должен рассказать. Не только из-за того, что врать Сокджину почти физически больно и омерзительно, но и потому, что хён как никто заслуживает знать, какой Чонгук на самом деле. Ведь Сокджин и сам раскрыл душу перед ним ранее, не опасаясь показаться слабым. Время тоже сделать это ради него.