Ужасы Бейквелла

Мужчины в костюмах и женщины в бальных платья занимали всё пространство в зале. Их тела кружили в танце под звук одной единственной скрипки. На их лицах были маски всевозможных цветов и форм. Я стояла посреди зала и пыталась узнать человека, что был мне знаком. Распознать силуэт, почувствовать родной запах. Всё безуспешно. Маски — отличный способ спрятаться, обезличить себя, творить всё, что тебе вздумается и не нести ни капли ответственности. Ведь, если не видно твоего лица, тебя не существует — это кто-то другой, нарисованный, придуманный клон. Мне было страшно, а музыка только усиливала это чувство давлением на сознание. Хочу разбить эту скрипку, что своей мелодией въедается в мозг. А после бежать, бежать отсюда. Медленно отхожу к стене, не привлекая к себе внимания. Но все люди разом оборачиваются, сотни масок устремили свой взор на меня. Одна женщина вышла вперед, её маска меняет форму, и на ней вырисовывается улыбка, а отверстия для глаз зарастают черной слизью. Не могу пошевелиться. Жадно глотаю воздух. Она приближается, а за ней идёт толпа людей, которые кричат моё имя. Сара. Сара. Сара. Женщина остановилась в метре от меня. Сейчас я умру. Закрываю глаза. Раз. Два. Три. Крик. Тишина. С опаской открываю глаза и вижу туманную тень, которая манит меня. У нее в руках живое сердце, оно пульсирует. Но мне не страшно — нет. Я чувствую спокойствие. Тело женщины лежит у моих ног. Тень становится более отчётливой, я подхожу к ней ближе. Другие люди, что были в зале, испарились, будто никогда здесь не появлялись, и звуки скрипки утихли. Я вижу его. Он бросает на пол сердце и вытирает тыльную сторону ладони, что испачкалась в крови, о свой плащ, а после улыбается мне так тепло, что я еле сдерживалась, чтобы не броситься к нему в объятия. — Моя дорогая, тебя никто не обидел? Человек в маске нежно касается моего плеча. Я замираю. — Нет, нет. Всё хорошо. Я рада, что ты здесь. — Разве я мог тебя оставить? Сон был ужасный, но я почувствовала долю отчаяния, мимолётное сожаление, которое сразу испарилось, что часто бывает после пробуждения. — Я не успела его обнять, и меня совершенно не смущали его кровавые руки. Но это было во сне. Я оглядела свою комнату, рассмотрев её впервые за эти два дня. В красных тонах со всевозможными картинами на стене, рядом с ширмой большое зеркало в золотой оправе. Ничего интересного. На тумбочке у кровати мое внимание привлекла старая деревянная шкатулка в форме коробочки, которая была очень похожа на музыкальную. Не помню, чтобы я видела её раньше. Открыла крышку и опустила рукоятку, от услышанного задрожали руки. Мелодия, что начала играть, была мне знакома. Детство. Балтимор. Бабушка подарила мне музыкальную шкатулку, прежде чем её забрала болезнь. Каждый раз я закрывалась в комнате, стоило родителям начать кричать друг на друга, в который раз выясняя отношения, забиралась под одеяло, как под спасительный шатр, и включала шкатулку. Меня это успокаивало, переносило в другой мир. Я представляла тёплые руки бабушки, что с любовью меня касались. Мне хотелось, чтобы они увели меня в этот чудесный мир и оставили там навсегда. Откуда она здесь? Как он мог узнать… — Боже! Мордогрыз! Ты напугал меня! — чудик стоял за моей спиной и хихикал. Протянул своим высоким, мерзким голосом, — мы же друзья, я могу быть здесь, когда захочу! — он закружился вокруг меня. Сдержать порыв врезать ему было всё сложнее. — Хозяин ждёт тебя у себя! Но я не пущу тебя, пока кое-что не сделаешь. — Я не сделаю для тебя ничего, даже если буду на волоске от смерти. Мордогрыз надулся и подбежал к двери. — Никто не говорит так с друзьями! Ты забыла, ты все забыла! Я поймала себя на мысли, что меня немного забавляет его мерзкий, жалкий вид; уголки губ дрогнули, но я не улыбнулась. Это место делает из меня кого-то другого, самое главное — не поддаваться. — Ну и что тебе нужно? — Это хорошо, уже хорошо! Поцелуй меня, тогда пущу! — чудик захлопал в ладоши. — Да, смешно. А теперь отойди. Его на удивление сильные руки схватили меня за ногу, и я еле удержала равновесие. Но он не отпускал, а лишь сильнее вцепился в меня, продолжая кричать — В щеку, поцелуй в щеку! Во мне накопилось столько раздражения, ненависти и злобы, что я со всей силы тряхнула ногой, за которую держался Мордогрыз. Он отскочил и ударился о стену. Но мне было мало. Я опустилась к нему вплотную так, что наши лица оказались на одном уровне. — Если ты ещё раз меня коснешься, я вспорю тебе брюхо, как свинье, а после выкину твоё тело на помойку и буду наблюдать, как его остатки едят крысы. Я обхватила руками его шею, с наслаждением наблюдая, как его глаза заливаются кровью. — Ты меня понял? Он судорожно попытался закивать, но меня это не остановило, я лишь сильнее сжимала его горло. Помутнение. Всё тело обдало ужасом от осознания того, что я делаю.  — Прости меня, прости! — голос срывался на тихий плач, — прости! Чудик засмеялся, и его смех засел в моей голове. — Ты такая же, как хозяин, точно такая же! — Идём, он ждёт! — он продолжает смеяться и убегает к двери. В комнате человека в маске был выключен свет, лишь пламя свечи тусклым сиянием озаряло пространство. Я робко вошла, стараясь не смотреть на него, а сосредоточить своё внимание на чем-то другом. Плечи дрожали, я не могла отойти от этой ситуации с Мордогрызом и того ужаса, что я ощутила, погрузившись в тьму. — Что-то случилось? — его взгляд прошёлся по всему моему телу, задержался на вздымающейся груди и остановился на глазах, которые так предательски заслезились. Хотелось разрыдаться или закричать, либо и то, и другое. Но дальше произошло что-то невероятное: человек в маске подошел ко мне и провёл пальцем по моей щеке. Его лицо находилось в миллиметре от моего. В комнате была тишина. Такой интимный, волшебный миг, будто это видение, сон. Я боялась его нарушить, боялась проснуться. — Слезы — это прекрасно. Они очищают. Дай им свободу и позволь себе очиститься. Его пальцы продолжали касаться меня, нежно проводя по моему лицу и шее. Я не могу, не могу, не могу… Смогла. Слёзы вырвались из моих глаз. Я плакала так, будто это было впервые в жизни. Человек в маске неотрывно смотрел на мои глаза, поймал скатывающуюся слезу и медленно поднес палец к своим губам.  — Теперь намного лучше, моя дорогая, так ведь? Я закивала, как ребенок, и он улыбнулся. — Тебя больше никто не коснётся. Не волнуйся насчёт этого. — Отпусти меня, — лишь сорвалось с моих губ. — Я не держу тебя. — Значит, я могу уйти? — Да. Но попрошу лишь об одном - останься на одно представление. Я согласилась.