Самое дорогое

Лишь один из братьев оклемался. Сеймей по-прежнему плох. И, наверное, он тоже требует заботы – той пристальной и самозабвенной заботы, на какую только способен его Боец… но невозможно разорваться надвое, чтобы быть одновременно и с одним, и с другим Аояги. Соби решил для себя, что он нужнее младшему. Рицка, в очередной раз потерявший свои воспоминания, без заботы и защиты адекватного, эмоционально стабильного взрослого попросту не выжил бы – в то время как Сеймей и сам уже взрослый. Сеймею можно, не покривив душой, приписать множество нелестных эпитетов – но никак нельзя назвать его беспомощным или беззащитным. О, нет! Он всегда был даже чересчур самостоятельным. А вот теперь… Теперь он, вероятно, нуждается в помощи. И не будь Рицка так уязвим, Соби посвятил бы всего себя Сеймею. Как было раньше. Как было, кажется, всегда – а раз за разом проигрывать уже знакомые сценарии так легко и приятно!.. Но обстоятельства настойчиво требуют собрать волю в кулак, и день за днём находить в себе мужество играть по новым правилам. Потому что Рицке Соби сейчас нужнее. Нужнее – да, конечно, - но Сеймей… Сеймей вышел из того боя совершенно другим. Пустым, пугающе тихим. Что должен чувствовать Возлюбленный после столь сокрушительного поражения? Злость? Досаду? Снова и снова всматриваясь в непроглядно чёрные глаза Сеймея, Соби пытался различить в них хоть какие-то эмоции – но их не было. Всегда ли его глаза были так черны? Соби был уверен: раньше у его Жертвы были зелёные глаза. Но кто тогда тот человек, вышедший из наголову проигранной битвы прямо под безжалостно белый снегопад? Огня больше нет – ни там, в сердце бесследно ушедшей зимы, ни в самом Сеймее. Нет больше того Возлюбленного, которого Соби так хорошо знал. Которого ненавидели, боялись и любили так многие. Возлюбленный сгорел целиком. А то, что осталось от личности Аояги – жалкая горсточка пепла. Сеймей много спит. Точнее, спит почти постоянно. Механически ест, когда Соби ставит перед ним еду. Механически курит, позабыв как всегда после этого проветрить комнату. Вяло огрызается, когда Соби или Рицка просят его помыться. В сиротской квартире Соби стало больше на два человека: один из них травмированный подросток, другой – депрессивный юноша, имеющий проблемы с гигиеной. В пору бы завыть от ужаса – но Соби терпит: кроме него у этих двоих нет ровным счётом никого, кто мог бы о них позаботиться. У Сеймея вон даже паспорта нет: официально он мёртв и похоронен, так что ни работу искать его не выгонишь, ни по месту предыдущей прописки не отправишь. Рицку же оставлять рядом с буйной матерью тоже не хотелось – потому и приходится работать за троих, чтобы прокормить нежданных гостей-подопечных. А с другой стороны – они же почти как семья. У Соби не осталось родных, но семья – это не только про родство. Порой это гораздо больше, чем кровь или гены… Чувство, что именно эти люди делают тебя нужным, значимым. Незаменимым. Это больше, чем просто жить. Это жить – для них. Это жить – по-настоящему. Это то, чего Соби так отчаянно не хватало. Семьи. Пусть не совсем нормальная, но это всё равно настоящая семья. Потому и не жалко для Аояги ничего – ни денег, ни времени, ни еды, ни ночлега. Заботиться о братьях – а ещё продолжать учёбу, и находить время для подработки… о, как жаль, что в сутках всего 24 часа! Ещё прискорбнее, что из этих двадцати четырёх хотя бы три нужно тратить на сон. Однажды Соби решил стать художником – задолго до того как встретил Сеймея, и сворачивать с этого пути был не намерен даже с учётом сложившихся обстоятельств. Классическая живопись была той частью его жизни, в которой Соби чувствовал себя наиболее осмысленно. Кисть была для него инструментом, которым можно без ножа или скальпеля показать, что у тебя внутри. Самую суть. То, что скрывается где-то под кожей, костями и мясом, живое и настоящее. Более настоящее, чем само тело. Соби отчаянно хотелось, чтоб кто-то видел этот его «душевный стриптиз» и понимал, вникал, принимал… Это не Рицка, увы. И тем более не Сеймей. Зато в художественном колледже так много единомышленников, видящих мир в том же спектре, что и Соби. И это также делало его счастливым. Счастье… оно многогранное. Его так трудно объяснить! Оно имеет привкус горечи, потерь и разочарований. Словно диковинный цветок, оно произрастает из такого навоза… Насилие оставляет шрамы, которые никогда уже не разгладятся. Но шрам – по сути просто знак того, что рана зажила и больше не кровоточит. Однако кровоточить старые шрамы не будут, только если их не расчёсывать. А Соби приходилось. Чтобы оплачивать учёбу и содержать двух неработающих соседей, он вынужден был торговать тем, чем обладал с избытком: своей красотой. Натурщик – презренное ремесло, безрадостное. Но за несколько часов неподвижного сидения в студии Соби получал вполне приличные гонорары. И плевать, что вымораживает, когда десятки глаз цепко исследуют твоё тело. Плевать, что в такие моменты перед внутренним взором каждый раз появляется тот, кто уже не способен больше причинить боль – но по-прежнему даже воспоминание о нём вызывает где-то внутри подавленное отчаяние. Плевать, что взгляды каждого в этой комнате наполняются багряным мороком похоти, когда Соби, стараясь максимально абстрагироваться, освобождает себя от одежды. Они все – такие же как бывший хозяин. Они все хотят мяса. Какая ирония!.. Ведь это те же самые люди, что восхищаются его картинами. Но, лишённый одежды, человек теряет самоё своё естество – всю свою внутреннюю настоящесть, и становится просто вожделенной плотью. Насколько отвратительным это считал Соби, трудно передать. Рисуя, или заботясь о своей новой семье, он возрождался и жил – но, выходя в центр аудитории и сбрасывая халат, умирал снова. И снова чувствовал себя беззащитным ребёнком. Бабочкой, агонизирующей на игле. Узником хозяина живых марионеток. Просто куском мяса. И ненавидел, яростно и безысходно ненавидел всех, кто назвал бы плотское влечение – нормальным. Нет, по определению ненормально то, что дарит власть и удовольствие одному партнёру – и боль и унижение другому. Возможно, именно потому Соби был так привязан к Сеймею, что тот ни разу не смотрел на него с вожделением. Интригующая внешность Бойца нисколько не трогала его – это вызывало уважение. Заставляло доверять Возлюбленному больше, чем кому бы то ни было. Аояги не всегда относился к своей Паре в должной мере бережно – однако никогда не унижал нездоровым интересом к его телу. Теперь же Сеймей и вовсе мало чем интересуется. В комнате душно пахло табаком – значит, он снова не открыл форточку… - Сей, я же просил!.. Скоро Рицка вернётся, а ему не стоит дышать твоим дымом. Аояги, мрачно скрючившийся на краю дивана, даже не повернул головы. Сигарета в его руке бесполезно дымила, кажется, уже позабытая: на её кончике нарос длинный столбик пепла. Сеймей не курил – просто смотрел на тлеющий огонёк, будто в этом был какой-то смысл. - Ты позволишь? – Соби осторожно забрал сигарету и, один раз глубоко затянувшись, раздавил окурок в пепельнице. Затем раскрыл окно настежь. Прохладный весенний ветерок ворвался в комнату, разбавляя пелену дыма. Сеймей и на это никак не отреагировал. Полная апатия. Очень нехороший признак. - Я сегодня встретил кое-кого… - произнёс Соби, говоря больше сам с собой, чем с Сеймеем, - Ту, которую ты однажды приказал мне убить. Он покосился на соседа и удовлетворённо обнаружил, что в глазах Сеймея сверкнуло что-то живое и недоброе. Одна лишь тень, одна искорка – но это гораздо больше, чем удалось добиться за все предыдущие месяцы. - Ты ведь понимаешь, о ком я говорю? – Соби подошёл ближе и присел на корточки, чтобы получше рассмотреть перемены на лице Сеймея, - Понимаешь? Гомон Микадо. Соби не питал к жертве Moonless неприязни – даже наоборот, скорее симпатию: девушка была едва ли не единственной в совете Семи Лун, кто был к нему добр. Однако сегодняшняя встреча его не порадовала, ставя перед неумолимым фактом: теперь кто-то может вклиниться в их новый мир, с таким трепетом и трудом возводимый… в тот, который Соби создаёт для своей семьи. Кто-то, кто может всё разрушить, просто напомнив Рицке о чудовищных поступках, что совершил его брат. Соби не мог допустить этого. Даже шанса не мог ей дать. Сеймей нехотя поднял глаза и взглянул на Пару почти осмысленно. Медленно глубоко вдохнул, с каким-то странным то ли стоном, то ли всхлипом. И произнёс: - Я не собирался оставлять её в живых. Я велел убить Moonless, я повторял это множество раз – только твоя вина, что они не погибли. - Тебе стоило требовать настойчивее, - буркнул Соби, - И что делать теперь? Микадо видела меня. И… Рицку. И я больше не уверен, что он в безопасности. - Она всего лишь девчонка, - Сеймей, похоже, не разделял его тревоги, - Что она сделает? Пусть теперь живёт, раз уж так получилось. «У меня нет сил решать эту проблему» - читалось в глазах Сеймея, снова подёрнувшихся дымкой апатии. - Я не прошу тебя действовать прямо сейчас, - Соби мучительно подыскивал слова, чтобы они прозвучали как можно более деликатно, - Пока просто подумай над этим. И знай, что я готов подчиниться твоему приказу. Снова. Как всегда. Я приму твоё решение, каким бы оно ни было – и всё же надеюсь, у тебя хватит смелости завершить начатое. - Ты готов убить Moonless? – левый уголок рта Сеймея дёрнулся вверх, будто тот пытался улыбнуться – но уже забыл, как это делается. - Ради тебя – да, - заверил его Соби, - Ради тебя и Рицки я пойду на любые преступления. Лишь бы вы были в безопасности. - Ты псина, - подытожил Сеймей, - Прямо рвёшься с цепи, чтобы защитить нас… Это смешно, Агацума. Ты смешон. Отбой, ложная тревога. Успокойся уже. Микадо не из тех людей, что способны создать мне проблемы. А если даже попытается – я и сам сумею отправить её обратно в тот ад, из которого она по какому-то недоразумению выползла. Я уже по горло в чужой крови – а ты оставайся добрым паладином. Если тебе нужно, чтоб я приказал – это приказ. Соби ахнул и расплылся в улыбке: Сеймей так долго не мог выжать из себя ни слова – а теперь разразился целым монологом! Выходит, ему уже лучше? Жертва Beloved… возвращается? Соби часто задышал, силясь унять переполняющие сердце эмоции – о, сколько их было! Радость, что хозяин выздоравливает. Гордость, что это именно он, Агацума Соби, помог Сеймею своей заботой и самоотверженной преданностью почувствовать себя прежним. И почему-то постыдный страх, что будто мышка точил изнутри: это что же выходит… когда Сеймей полностью восстановит силы, забота ему больше не потребуется? Нужен ли тогда ему будет верный пёс – или хозяин снова заведёт себе новую собачку? Пусть не такую послушную – но злее и кровожаднее, как Акаме Нисей… Соби хотел, чтобы Возлюбленный вернулся. И боялся этого. И – да, он ни на миг не сомневался, что готов пойти на убийство, лишь бы его снова не заменили кем-то другим. Если Сеймею хочется, чтоб его пёс был хладнокровным убийцей, Соби станет им. Станет в разы безжалостнее и безумнее, чем погибший природный Боец Beloved. Но… выходит, даже в этом качестве он Жертве не так уж нужен?.. Звук отпираемого замка входной двери и возня в прихожей прервали его тревожные размышления. - Я дома, - Рицка, довольно улыбаясь, вошёл в комнату, - Мы с друзьями ходили в кино на то аниме, от которого все сейчас без ума. Там главный герой очень на тебя похож, - он показал Соби язык, - Такой же… как это… гиперопекающий, вот. Мальчик присел на краешек дивана рядом с братом – но, кажется, совершенно его не замечая. Апатичный Сеймей стал для Рицки чем-то вроде привычного элемента интерьера. Вот стул. Вот стол. Вот юноша с пустотой в глазах: он всё время дымит и пялится на кончик сигареты. Помнит ли Рицка, что они – родня? Из памяти бедняги стёрлось в тот роковой день слишком многое. - Он воняет, - пожаловался мальчик, по-прежнему не глядя на Сеймея, - Сделай что-нибудь, а? Ну невозможно же это терпеть! - Не говори так! – Соби с тревогой покосился на хозяина – но тот снова глубоко ушёл в себя, и вряд ли слышал жалобы младшего брата, - Сеймей… болен. Тебе стоит быть снисходительнее. - Мои носки к вечеру пахнут лучше, чем это… Соби, давай его искупаем? – не унимался малец. - Как ты собираешься его купать? Возьмёшь за шкирку и окунёшь в ванну, будто шелудивого кота? - Не я. Ты, - Рицка посмотрел на Соби очень серьёзно. Что-то было в его взгляде… что-то очень знакомое… казалось, сейчас мальчик добавит «это приказ» и нетерпеливо сложит руки на груди, ожидая, что верный пёс бросится выполнять его желание сломя голову. Подрастая, Аояги Рицка становится всё более похожим на старшего брата. Мурашки. Холодно. А, нет – это всего лишь сквозняк гуляет по комнате. Пора закрыть окно. И набрать ванну. Как ни крути, а Сеймею нужно помыться. Если он не делает это сам – придётся помочь. Пока вода наполняла старомодную чугунную ёмкость, Рицка всё время крутился рядом и щебетал о своём. Что Юико, хоть немного и глуповата, но симпатичная и весёлая. Что Яёй порой бывает настоящим бараном, когда речь заходит о девочках. Что училка из их школы – вредная зануда: заваливает домашкой, в то время как весна будто создана для приятного ничегонеделанья в компании друзей. Нормальные подростковые разговоры. Нет, конечно, Рицка – не Возлюбленный и никогда им не станет. Просто показалось… - Надень что-нибудь старое, - посоветовал Соби, - Такое, что не жаль испачкать или промочить. - Э… зачем? – не понял Рицка. - Раз уж ты затеял это купание, то будешь мне помогать. Сеймей, в конце концов, твой брат. И… я не уверен, что справлюсь один. «Он сильный. И вспыльчивый. И наверняка ударит меня, стоит только его потревожить. А при Рицке, может быть, сдержится». Соби не боялся ни боли, ни побоев – в той, прежней жизни. Теперь же ему было ради кого себя беречь: отличный стимул, чтоб избегать насилия над собой. - Лень переодеваться, - заупрямился Рицка. - Я тебя предупредил, - Соби вздохнул, перекрыл воду и пошёл за хозяином, - Сей. Сеймей! Вставай. Идём, - он старался, чтоб голос его звучал как можно твёрже – но получалось плохо. Апатичный полутруп, который раньше носил гордое имя Beloved, ожидаемо не отреагировал на слова. Но стоило Соби тронуть его за плечо, как тот рефлекторно шлёпнул наотмашь по протянутой к нему руке и оскалился. - Есть такое слово: надо, - проворчал сквозь зубы Соби, хватая строптивца в охапку и волоча за собой. Сеймей отчаянно сопротивлялся. Ну… отчаянно – это с учётом его теперешнего состояния. За последнее время бедняга заметно ослабел. В лучшие свои годы Возлюбленный голыми руками мог обратить в бегство троих-четверых хулиганов, или выйти с одним ножом против целой толпы. Теперь же – пинался и непонимающе хрипел, пока Соби тащил его по направлению к санузлу, и глухо вскрикнул, поднимая целое цунами брызг, когда ребята совместными усилиями зашвырнули-таки его в ванну. - Аррррррх, я весь мокрый! – возмутился Рицка, рассматривая огромное пятно мыльной пены, растекающееся по футболке. - А я предупреждал, - назидательно произнёс Соби. - И что теперь? – мальчик указал на съёжившегося среди пены брата, с которого никто не удосужился снять перед купанием одежду. - Возьми шампунь. Помой ему голову. Сальные кудри, давным-давно не стриженные, выглядели блёклыми и жалкими. Соби не хотелось к ним прикасаться – не из брезгливости, нет. Страх и отвращение вызывали в нём нити седины, так нелепо выглядящие среди волос, которые в силу возраста ещё долго должны были оставаться тёмными. Сеймей вернулся после того боя седеющим. Что послужило этому причиной – остаётся только догадываться. Но с тех пор как впервые заметил это, Соби ежедневно пересматривает собственную шевелюру, опасаясь, что однажды и в своих волосах заметит бесцветные пряди. Седина не всегда приходит с возрастом. Иногда это признак внутреннего надлома. Ища и не находя у себя седых волос, Соби удовлетворённо отмечал: «Нет, я не сломлен. Всё ещё нет». Рицка щедро полил шампунем голову брата и запустил пятерню в мокрые волосы, взбивая пену. Нахмурился: - Раньше… я помню, раньше они были, - он задумался, подбирая подходящее слово, - не такими. Нормальными. А сейчас – как проволока. - Раньше мы все были немного не такими, - философски заметил Соби, следя краем глаза за его движениями и готовясь мгновенно отреагировать, если Сеймей снова вздумает драться. Сам он в это время прикидывал, что легче: вымыть одетого человека или попытаться-таки его раздеть… - Слушай, мне холодно, - снова заныл Рицка, - Давай ты как-нибудь без меня, а? Мне нужно переодеться в сухое. - Иди уж, - вздохнул Соби. Он направил лейку душа на волосы своего подопечного, смывая шампунь – и тут же струя воды ударила Соби в лицо, на долю секунды лишая зрения. За этот короткий миг аккуратно выстроенные в ряд на полке бутылочки и скляночки разлетелись во все стороны – вместе с полкой, безжалостно выдранной со стены. Занавеска сорвана, а за ней и карниз. Грохот бьющегося стекла, падающего металла и пластика – и финальным аккордом в этой какофонии прозвучал звонкий удар в голову чем-то тяжёлым. Соби, морщась, протёр рукавом очки – и отшатнулся: в горло ему упиралась опасная бритва. Бритва, зажатая в руке Жертвы Beloved. - Что ты творишь, псина? Как посмел? Совсем страх потерял? – прошипел тот, буравя Соби тяжёлым взглядом. Таким знакомым взглядом!.. Будто огоньки играют в глубине зрачков, и уже готовы сжечь весь мир, обратить его в пепел – без особых причин, просто взять и сжечь! - Убери скорее, - посоветовал Соби шёпотом, косясь в сторону двери, - Рицка может увидеть. Бритва отодвинулась на безопасное расстояние. - Скажи честно: ты держишь мальца здесь, чтоб я тебя не порешил? - Рицка здесь, потому что только рядом со мной он в безопасности, - отрезал Соби, - Моя собственная безопасность мало меня волнует. Хочешь – режь. Ты уже делал это однажды. Но сначала… хотя бы помойся! Твой брат жалуется на вонь. И если позволишь говорить откровенно, меня она тоже задолбала. - Тогда проваливай, - Возлюбленный отшвырнул бритву, - Как-нибудь без твоей помощи справлюсь. - Я тебя одного не оставлю. Не хочу, чтоб ты воткнул в себя ту штуку, которой только что грозил мне. - Чего?.. – Сеймей совсем не весело усмехнулся, - Я не из тех слабаков, что себя режут. - Ты болен. Я понятия не имею, чего от тебя ожидать. Так что, уж прости, перестрахуюсь: сейчас тебе ПРИДЁТСЯ переступить через гордость и помыться при мне. Или – убить меня. Потому что иначе я не уйду. - Я тебе это припомню. Пожалеешь, - грозно зыркнув, Сеймей принялся стягивать с себя промокшую одежду. - Да плевать… Сам подумай: если б я тебя боялся – неужели поселил бы здесь? Ох как похудел… как осунулся… оставшись без одежды, Аояги Сеймей окончательно растерял всю свою грозность. Вчерашний чемпион поединков в Системе теперь был похож на плохо сделанное побитое молью чучело какого-то некрупного зверя: что-то вроде выдры или горностая. Хозяину не понравилось бы такое сравнение – хорошо, что он не умеет читать мысли. Они прозвучали бы как насмешка – но на самом деле Соби было искренне жаль парня. Аояги слишком молод, чтобы так плохо выглядеть. Был ли он красив раньше? Сеймея определённо никто не назвал бы приятным или милым: он был опасным зверем, чарующим своей мощью. Своей властью. Своим непредсказуемым коварством. Жертва Beloved всегда был прекрасен – как никто другой. Но где всё это теперь… Один нехотя тёр себя мочалкой, другой наблюдал. Оба ощущали неловкость. Нагота – беззащитна, кому как не Соби знать… никто не хочет, чтоб его видели беззащитным и голым. И может быть, ему всё-таки стоило уйти. Убрать из ванной все острые предметы, все осколки стекла. Всё, что можно было бы использовать в качестве удавки. Все лекарства из аптечки. Чем ещё эмоционально нестабильный человек может причинить себе вред?.. Аояги Сеймей весьма изобретателен. - Теперь ты доволен? Я могу прекратить это? – проворчал Сеймей, не глядя на Соби. - Только если пообещаешь впредь уделять больше внимания гигиене. - Пошёл ты… - он потянулся за полотенцем – и тут же брезгливо отдёрнул руку. - Что, слишком мокрое? – Соби позволил себе чуть-чуть ехидства, - Но это именно ты намочил здесь всё вокруг. - Принеси мне сухое полотенце, - Аояги пытался сказать это с нажимом и угрозой, но вышло недостаточно убедительно. Чтобы дойти до платяного шкафа и обратно, понадобится не более десяти секунд. Вряд ли Сеймей успеет что-то сделать. Решив, что не оставляет хозяина в опасности, Соби шагнул за порог санузла – и тут же дверь за ним захлопнулась. Послышался щелчок шпингалета. Соби похолодел: - Эй… эй, ты чего придумал? А ну немедленно открой! За дверью слышался лишь шум воды. - Сей!!! – Соби изо всех сил ткнулся в дверь плечом. Он не видел, но прекрасно понимал, что происходит сейчас по ту сторону преграды, - Сей… пожалуйста, нет!!! Ещё толчок. И ещё. Что-то внутри предательски сжимается в комочек, просит покоя, защиты – что-то совершенно детское. Беспомощность. Там, да дверью, счёт идёт на секунды. В голове мелькают беспорядочные образы: вот ванна, залитая кровью. Вот Рицка кричит и плачет, видя труп своего брата. Вот дни, месяцы, годы без цели, которую давал хозяин самим своим существованием. Толчок! Бессмысленно. Безнадёжно. Без… без… без… less. В кладовке, кажется, был лом. Соби метнулся за ним, а вернувшись, принялся крушить обшивку двери со всем остервенением, на которое только был способен. А способен в случае крайней опасности он, как оказалось, на многое: дверь удалось раскурочить всего за три судорожных вдоха – но то, что увидел Соби по ту сторону, убило его без ножа и удавки. Аояги Сеймей, уже полностью одетый и весьма довольный собой, скалился на своего отчаянного пса самой издевательской из всех возможных улыбок. - Ты… к… какого хрена заперся?!! – хотелось сказать больше, но сбившегося дыхания хватило всего на четыре слова. - Я же обещал: ты пожалеешь, - оттолкнув Соби с дороги, он побрёл в комнату, оставляя за собой цепочку мокрых следов. Соби, ничего не говоря в ответ, просто сполз по стене и уселся прямо в глубокую лужу. Его сердце всё ещё колотило набатом. Нет, конечно, Сеймей не собирался вредить себе. Зачем, если вместо этого можно в очередной раз пнуть свою псину? Уж в чём Возлюбленный определённо хорош, так в распознавании уязвимых мест. Соби не боится расправы – но отчаянно паникует, когда опасность угрожает тем, кто ему дорог. Это была месть. Самая изощрённая из всех, какие только можно придумать. Эх, ладно. Ладно. Всё в порядке. Все живы. Никто не пострадал. Можно расслабиться. И нужно убрать весь этот хлам, вытереть лужи… уборкой Соби занимался до глубокой ночи. А когда закончил – оказалось, что Сеймей уже спит на своём диване. Рицка расстилает футон, и тоже готов отправиться в царство снов. - Больше не воняет? – спросил его усталый Соби. - Неа, нормально. Чего вы там шумели? - Небольшие разногласия… - Сей таким довольным вернулся. А ты, я смотрю, смурной даже больше обычного. Надо же, какой проницательный мальчик! Соби захотелось выругаться, но он сдержался. Пора и ему расстелить свой футон – и постараться уснуть. Мебели в комнате явно не хватало на троих: единственное спальное место, хоть отдалённо напоминающее кровать, Соби отдал Сеймею. Сам же он, вместе с Рицкой, уже привык ночевать на полу. Немного жестковато, но… когда устал, подходящим для отдыха покажется любое лежбище. Главное – вся семья рядом. И Соби может слышать их дыхание: это успокаивало. Справа мерно посапывает свежевымытый старший брат, слева младший, всё ворочается в своём спальнике. Беспокоится. - Не спится? – шёпотом спросил Соби. - Ну… да, - признался Рицка, - Мне иногда снятся плохие сны. - Насколько часто? – забеспокоился Соби. - Часто… - вздохнул мальчик, - Постоянно. Страшно даже засыпать: вот так закрываешь глаза, и… - Что тебе снится? – Соби отчего-то был уверен, что знает ответ. - Снег. Такой белый-белый. И такой безжалостный. - И Сеймей? - Да. Его руки красны. А позади него всё в огне. И ещё… только не смейся… бабочки. Много-много мёртвых бабочек. Соби глубоко вдохнул, досчитал до десяти, и застонал в кулак. Нет уж, мёртвые бабочки – определённо не повод для шуток. Это повод прямо завтра отвести Рицку к хорошему психотерапевту. Мальчик не помнил ничего из того дня, когда его брат пытался сжечь заживо своих врагов. Но эти воспоминания, запечатанные проклятием в глубинах его памяти, прорывались наружу через ночные кошмары. - Что всё это значит, Соби? Бабочки, снег… Сеймей… ты знаешь? - Сны бывают жестокими, - выдавил из себя тот, стараясь не выдать волнения, - Но они не могут тебе навредить. Ничто не сможет. Потому что я всегда буду рядом. И буду защищать тебя. - Гиперопека… - проворчал мальчик с притворным недовольством. - Да. Можешь считать это гиперопекой… и где ты таких мудрёных слов набрался… но просто знай: пока я рядом, никто не причинит тебе ни боли, ни вреда. - Спасибо, Соби, - послышалось из темноты, и тонкая детская рука стиснула его пальцы, - Это иногда немного раздражает, но я правда благодарен тебе… за всё. - Тебе спасибо, - бережное ответное рукопожатие, - Просто за то, что ты есть. Соби отчего-то захотелось поцеловать эту маленькую хрупкую ручку, так некстати похожую на крыло бабочки. Но… Рицка не поймёт. Он не знает. Он просто ребёнок. Нормальный ребёнок – такой, каким Соби никогда не был. Слева – тихое сопение. Рицка уснул, и отчего-то Соби был уверен, что ему больше не снятся кошмары. Больше никогда – пока его руку держит рука доброго защитника. «Пока я жив, никто тебе не навредит»