Самое дорогое

Холодный ветер взбил кудри. Швырнул их в лицо, больно хлестнув по глазам. Сеймей глубоко вдохнул, зажмурился и улыбнулся. Здесь, снаружи, так много разных, незнакомых и забытых запахов! Он впервые вышел из дома за… год? Тысячу лет? Неужели на самом деле прошло всего три месяца… Вроде бы не много – а мир успел измениться. Нет. Не мир. Изменился сам Аояги Сеймей. Проклятие Moonless искалечило сильнейшую Жертву Семи Лун – но не убило, а значит, нужно теперь учиться жить по-новому. Имя на его руке побледнело в тот роковой день, потом вообще исчезло. Вместе со Связью. Вместе с природным Бойцом. Весть о гибели Акаме могла бы раздавить Возлюбленного грузом неподъёмной скорби – но Возлюбленный сгорел без следа. А Сеймею было, в общем-то, плевать на сломанные игрушки. Также испарилась Связь и со вторым Бойцом. Теперь Аагцума свободен – но почему-то сам решил остаться со своей бывшей Жертвой. Пёс так привык к ошейнику, что не мыслит жизни без чужого контроля… глупый бесполезный пёс. Его преданность могла бы показаться даже трогательной – только Сеймей не терпит сантиментов. Быть Жертвой – значит, с рождения заключать в себе целый океан жизненных сил. Колоссальную энергию, способную созидать и разрушать, повелевать жизнью и смертью, исцелять и мучить, и главное – подчинять. Ты ощущаешь эту мощь каждой клеточкой тела. Чувствуешь себя великим, всеобъемлющим, всеведающим и всемогущим. Будто весь мир вокруг – только твой! Но что происходит с Жертвой, жизненные силы которой иссякли? Представь, что океан превращается в море, море – в озеро, а озеро – в жалкую лужу. А потом и она пересыхает. Смотри, как среди бурого ила умирают великаны киты. Смотри, как задыхаются рыбы. Смотри, как, ошалевшие от обилия добычи, их тела клюют голодные чайки. Океан становится свалкой мёртвых костей. А ты жив, ты дышишь, но тебя больше нет – потому что самое дорогое, самую твою суть, похитило проклятие Moonless. О чём бишь говорил Агацума? Довести дело до конца?.. Завершить начатое?.. Теперь даже в мести смысла нет: всё, что мог потерять Сеймей, он уже потерял. Так ему казалось до вчерашнего дня. А потом – где-то внутри, под коркой бурого сухого ила, зажглась искорка новой надежды. Мизерная искорка. Но порой и её достаточно, чтобы разгорелось пламя. Способны ли Moonless отменить своё проклятие? Этого не узнаешь, пока не попробуешь заставить их. И разве обязательно быть Жертвой, чтобы добиться своего – давлением, принуждением, пытками? На протяжении всей истории человечества придумано так много способов причинить боль столь невыносимую, что любой позабудет о гордости и упрямстве. И тогда океан вернётся. А вместе с ним и настоящий Возлюбленный во всём своём великолепии. Он по-прежнему чувствовал себя обессиленным. Но что-то изменилось. Аояги Сеймей смог сегодня не только встать с дивана, но и выйти на улицу. И теперь с мрачным наслаждением вдыхал запахи городского воздуха, различая в нём сотни полутонов и оттенков. Мир вокруг был слепяще контрастным, подвижным, живым. Здесь можно трогать ветер. Чувствовать капли мороси на лице. Слышать многоголосную какофонию звуков. Всё это било по нервам, пугало – но вместе с тем заставляло пробудиться погрязший в апатии ум. Тело требовало движения. Шаг. Ещё шаг. Ещё несколько – и всё быстрее, быстрее! Сеймей побежал. Быстро запыхался и снова перешёл на шаг: за время вынужденной пассивности ноги совсем отвыкли от нагрузок. Передохнул немного и опять побежал, ощущая, как приятно расправляются и оживают мышцы. Силы кончились так внезапно, что Сеймей едва не упал ничком. В глазах потемнело: пришлось опереться о дерево и долго, очень долго приходить в себя. Когда сознание прояснилось, Аояги огляделся – и понял, что даже приблизительно не представляет, где находится. Всё это время он бежал куда глаза глядят, не запоминая дороги. Его со всех сторон обступал незнакомый спальный район: хоровод многоэтажек, за ними пустырь, а дальше – неизвестность. Как теперь вернуться? Раньше он использовал бы Связь: дошёл бы по невидимой ниточке прямо в логово Агацумы. Но сейчас Связи нет. И телефон остался дома. Осознание собственной уязвимости схватило за горло. Окажись теперь где-нибудь поблизости Moonless или любая другая Пара, настроенная к Beloved недружелюбно – Аояги Сеймей не смог бы себя защитить. Да что там Пары… городские бетонные джунгли полны и других хищников. Тех, кто полагается на крепость кулаков, а не на мистические способности. Уж в чём простые смертные удивительно похожи на адептов Семи Лун, так это в страсти к немотивированному насилию. Назначая кому-то поединок или нанося удар заточкой из-за угла, агрессор не спрашивает себя «почему?». Просто так. Потому что хочет. Потому что может. В свою бытность Возлюбленным Сеймей тоже не особо рефлексировал над своими поступками – и был в своём праве. Совсем иначе выглядит всё это, когда ты уже не Жертва, а… жертва. Или можешь ею стать, если не поспешишь вернуться домой – где стены привычно обнимут и защитят от такого опасного внешнего мира. По ту сторону запертой двери только бесконечно преданный Агацума, безобидный братик Рицка, диван, отравленный сигаретами воздух и тишина. И никогда ничего не происходит. По эту сторону – мир хаотичен, непредсказуем и страшен. Снаружи – люди, которых нельзя контролировать. Каждый из них может соблазниться твоей беспомощностью – а именно беспомощность сейчас читалась в облике Сеймея весьма красноречиво. Будучи по своей природе вероломным хищником, не лишённым, к тому же, наблюдательности, Сеймей без труда определял подобных людей. Напряжённая спина. Приподнятые плечи. Прижатые к бокам локти. Бегающий взгляд. Люди-жертвы всегда стремятся быть незаметными, занимать как можно меньше места и ничем не выделяться среди других. Они говорят мало, тихо, смотря при этом куда-то мимо собеседника или себе под ноги. Они дёргаются от резких звуков. И всегда садятся на самый краешек стула, будто опасаясь, что в любой момент их могут прогнать. Они прячут руки в карманах или занимают беспокойные пальцы верчением каких-нибудь мелких предметов. Они постоянно напряжены. Аояги Сеймей ощущал, что теперь выглядит именно так. И прекрасно понимал, что одним своим видом может вызвать у кого-то желание напасть. А поэтому – скорее домой!.. но куда? Если забраться на холм за вон тем пустырём – может, удастся разглядеть знакомые элементы пейзажа? Сеймей, внутренне сжимаясь от осознания, что посреди открытого пространства выглядит как мишень в тире, поспешил в обозначенном направлении. Но стоило ему лишь свернуть с асфальта на грунтовку, как из чахлых кустов ему наперерез бросилась собака. Обыкновенная бездомная псина, коих наверняка много на краю спального района. Из тех, что ласковы, когда просят пищи – или нападают на одиноких прохожих, когда сбиваются в стаи. Собака была одна, и не выражала особой агрессии – лишь подозрительно прижала уши к голове, когда Cеймей проходил мимо. Аояги невольно отметил, что его собственные ушки точно также напряжённо поникли, а хвост прижался к ноге: «Мне не нужны проблемы» – читалось в его позе. Хищники хорошо понимают язык тела. Один и один – человек и зверь решили разойтись каждый в свою сторону, не нарушая нейтралитета. Грунтовка вела к вершине холма через заросли густого кустарника… сколько ещё в нём может прятаться собак? Одинокий лай откуда-то слева. К нему присоединяется ещё один. Ближе. Они рядом. Ранее встреченная псина, передумав оставаться в нейтралитете, также угрожающе приближалась. Стайные хищники чувствуют свою силу среди себе подобных: когда залает один, подают голос и остальные. И теперь собаки со всего района подтягиваются к месту событий: человек вторгся на территорию, где властвуют звери – и не должен уйти безнаказанным. В лучшие свои годы Возлюбленный не боялся ни людей, ни животных. Сила, могучим океаном плещущая у него внутри, способна была заставить подчиниться практически любого врага. Сеймей мог приказать собакам нападать друг на друга, или плясать канкан, или с разбега кидаться на стену, снова и снова, пока не разобьют себе головы. Что делать теперь – он не знал, а потому просто подобрал с обочины пару камешков. Вряд ли этого хватит, чтобы защититься от звериной стаи – но другого оружия было сейчас всё равно не достать. Опасность пробуждала в Аояги какие-то неведомые инстинкты: а если стащить куртку и обернуть её вокруг руки… чем не щит от собачьих зубов? Пусть лучше ткань грызут, чем голое запястье. Псы, как и волки, любят атаковать в запястья и лодыжки – и, конечно, в горло – поэтому ни при каких обстоятельствах нельзя позволить им обронить себя на землю. Он мог бы отступить. Покинуть владения зверей. Вернуться под покров бетонного муравейника, где властвует человек. Но, не добравшись до вершины холма, Сеймей не сможет вернуться домой – потому нужно продолжать путь, даже если придётся принять бой с собачьей стаей. Где-то внутри себя он всё ещё был Жертвой, а вовсе не жертвой, и прямо сейчас ощущал, как распрямляется спина, как расправляются плечи, а ладони превращаются в крепкие кулаки. Нет ни Силы, ни просто сил – только враг об этом знать не должен. Одна, вторая, третья. Псы больше не прячутся среди кустов – они выходят на тропу, лая и рыча. Вот ещё двое. И ещё несколько вдали, спешат хотя бы со стороны понаблюдать за кровавой расправой. Сеймей невозмутимо шёл вперёд, силясь ничем не выдать своего испуга. С языком тела справиться легче – а вот заставить себя не потеть, не источать запах страха, гораздо труднее: чуткий нюх хищников улавливал в человеческих испарениях неуверенность и стресс. Но когда одна из шавок решилась-таки ухватить пришельца за штанину, тот, не раздумывая, свернул ей челюсть одним неожиданно сильным ударом ноги. В лоб второй, едва рванувшей в сторону человека, полетел камень. Это заставило было остальных присмиреть – но не сделал Сеймей и пары шагов вперёд, как на него снова напали: огромный серый кобель наскочил со спины – Аояги не иначе как каким-то чудом успел подставить обмотанный курткой локоть, таким образом избежав более серьёзного ранения. Зубы животного увязли в ткани, но сомкнулись так плотно, что боль прострелила руку до самого плеча: этот серый наверняка вожак, раз действует столь уверенно и нагло. Резкий рывок на себя, вверх – и ботинок врезается в открывшееся пузо пса, заставляя взвизгнуть и ослабить хват. Остаётся вторым камнем размозжить зверюге нюхало, чтоб неповадно было задирать случайных прохожих… Остальные, впечатлившись поражением своего вожака, неуверенно отступили. Путь свободен: Сеймей, поглядывая на стаю через плечо, медленно пошёл дальше. Его по-прежнему сопровождал гневный лай, однако атаковать пришельца больше не рисковали. Собаки… всего лишь трусливые животные, нападающие только на одиноких и слабых – но предпочитающие и близко не подходить к тем, кто способен пересилить свой страх и оказать сопротивление. В прежние времена Сеймей непременно убил бы их: просто из неприязни, в наказание – даже не за укус, а за недостаточно почтительный приём. Но теперь… да что теперь? Остался жив после встречи с агрессивной стаей – уже хорошо. Панорама, открывающаяся с вершины холма, не давала ровно никакой информации. Сеймей плохо знал район, хотя и бывал в нём много раз. Такие одинаковые, отвратительно одинаковые дома!.. Уродливая короста, нарастающая на теле земли. - Вместо того чтоб лаять, лучше б мне дорогу показали, - буркнул Сеймей, обращаясь не то к собакам, не то просто размышляя вслух. И тут произошло кое-что неожиданное: псы замолкли, выстроились клином, будто конвой, ожидающий своего нового вожака. Внутри ощутился крохотный всплеск Силы. Ещё не океан, даже не лужа: пара капель, не дающих ни малейшего права снова называть себя Жертвой – но и их достаточно, чтобы попробовать подчинить какое-нибудь слабое существо. Серый кобель. Он побит и ранен. Его воля сломлена. Возлюбленный сосредоточился, мысленно потянулся к примитивному сознанию животного: эфемерная ниточка толкнулась в собачий затылок и сыто увязла, ввинчиваясь глубже. Теперь Сеймей мог видеть мир чужими глазами. Шарить в закоулках чужой памяти. Управлять чужим телом. Такое знакомое, такое привычное ощущение!.. И такое сладостное. Затем он перед собственным внутренним взором нарисовал дом Агацумы – и тут же получил слабый отклик из собачьего сознания. Да, псу знакомо это место. Но способен ли он сейчас идти? Стоит подключить других собак: целый пучок нитей временной Связи выстрелил в пространство, привязывая к кукловоду всё новых и новых марионеток. Теперь стая под его контролем. Воодушевлённый неожиданным успехом, Сеймей сошёл с холма. Его конвой двинулся следом, даже побитый пёс встал и заковылял рядом, стараясь не отставать от остальных. «Ведите меня. Это приказ»