Самое дорогое

- Агацума-сан, рада снова вас видеть, - сегодня доктор Кацуко встречала Соби гораздо теплее. В её кабинете царила необычайно приятная атмосфера. Здесь было очень тихо: будто запертые двери и окна огораживали от внешнего мира со всеми его тревогами, суля защиту и покой. Так много мягкой мебели, мягкой-мягкой… и есть плед, в который разрешено закутаться, если снова начнёт знобить. И есть чай – так приятно вдыхать его успокаивающий аромат, греть руки о чашку, пить маленькими глотками, растягивая удовольствие. И главное: здесь просыпается ощущение, что тебя поймут. Не прогонят. Помогут. - За последние дни у меня была возможность о многом поразмыслить. Посмотреть на некоторые вещи другими глазами, - начал Соби, - Я расскажу об этом. Но сперва мне хочется попросить разрешения говорить о Сеймее в настоящем времени, не в прошедшем. - Мысль о том, что его больше нет… невыносима для вас? – в голосе психотерапевта слышалось неподдельное сочувствие. - Я готов был бы смириться с потерей… - Соби старался, чтобы его формулировки звучали как можно более обтекаемо, - Но я чувствую, что до сих пор не свободен от наших странных взаимоотношений. Представим, что Сеймей всё ещё жив. И по-прежнему оказывает на меня некоторое влияние. - Я понимаю. Вы слишком долго и глубоко были зависимы. Какая-то часть вас стала Сеймеем. Это как… голос в голове, который осуждает, критикует, наказывает. Любое своё действие вы оцениваете с позиции «А как бы к этому отнёсся Сеймей?». Можно сказать, вы наделили своего партнёра всесилием и бессмертием, поселив его у себя в голове. Не очень удобный квартирант, верно? - Звучит ужасно. Но… ваши слова очень точно описывают то, что я чувствую. «Этот квартирант спит в моей постели, опустошает мой холодильник и оскорбляет при первой возможности – да уж, он определённо неудобный!» - Договорились. Будем обсуждать Сеймея так, будто он жив. Вы о нём хотели поговорить? - Не совсем. Я знаю одного парня. Мы похожи, хоть и не ладим: он, как и я… - воспользовавшись паузой, Соби допил остывающий чай, - испытывает потребность принадлежать. Но ему больше повезло с хозяйкой: этой девушке известны такие понятия как доброта, снисходительность и забота. Она сполна поощряет его за служение. И, глядя на них, я не могу избавиться от мысли: а что, и так можно было? Если он достоин столь щедрых даров… то, может, и я тоже? - Доброта, снисходительность и забота – то, чего достоин абсолютно любой человек. Вы не можете быть исключением. В паре, о которой вы говорите, выстроены здоровые отношения: это не уникальный прецедент, это просто норма. - Как вы считаете… - вкрадчиво начал Соби, волнуясь, - Мог бы я построить с кем-то здоровые отношения? Я готов попробовать. Но понятия не имею, что именно должен делать: вся моя прежняя жизнь была совершенно ненормальной. - Первым делом следует избавиться от назойливого «квартиранта», - Кацуко многозначительно постучала себя карандашом по голове, - Вы утверждаете, что по-прежнему зависимы от Сеймея – пока это так, никто не станет для вас по-настоящему значимым. Ваш внутренний критик не потерпит соперничества. - Мне кажется… - Соби опять вынужден был осторожно подбирать слова, - Сеймей как раз таки наоборот, толкает меня в отношения, где я снова смог бы принадлежать. Он, представьте себе, выбрал мне нового хозяина! Не отказываясь, впрочем, от своих собственных прав на меня. Сеймей хочет владеть нами обоими, распоряжаться нами в своих целях, – поняв, что сболтнул лишнего, он попытался исправиться, - Простите, я несу какой-то бред… я имел в виду… - Не нужно, - Кацуко остановила поток его неловких извинений, - Уверена, я правильно понимаю ситуацию. И вы по-настоящему меня пугаете, так как я, вероятно, понимаю, КТО ИМЕННО ваш новый хозяин. - Да, это он, - Соби виновато отвёл глаза. Кацуко молчала. Смотреть на неё было страшно: Агацума боялся, что прочтёт на её лице осуждение. Но та на удивление мягким и вкрадчивым голосом продолжила: - Вы осознаёте, что Рицка слишком мал для такой огромной ответственности? Аояги-кун и о себе ещё в силу возраста позаботиться не в состоянии – а уж о другом человеке тем более. - Я всё понимаю! – Соби нервничал, - И не собираюсь требовать от Рицки то, чего он не может или не готов мне дать. Мне достаточно… чтобы меня просто любили. Ценили. Я так долго был лишён этого. Доктор сдержала разочарованный вздох: - Предлагаю придерживаться более нейтральной лексики. Попробуйте, не используя слова «хозяин» и «принадлежать», ответить на вопрос: что вас связывает с Рицкой на данный момент? - Мы семья, - ответ нашёлся очень быстро. - В семьях старшие исполняют роль ведущих, а младшие – ведомых. Пытаясь вывернуть наизнанку семейную иерархию, вы возлагаете на Рицку груз, с которым он не сможет справиться. Вот что меня беспокоит. - Но я не собираюсь… - Вы собираетесь. В ваших с Рицкой взаимоотношениях именно вы примеряете на себя роль ребёнка – тем самым отказываясь не только от привилегий взрослого, но и от взрослых обязанностей. - Я не пренебрегаю своими обязанностями! - Хотите, чтобы не вы, а кто-то другой был за всё ответственен, - безжалостно продолжала Кацуко, - Пусть это будет Сеймей, пусть кто угодно – только не Агацума Соби. Это детская позиция, которая вам сейчас только вредит. - Я не бегу от ответственности!.. – Соби было стыдно, его оправдания были неубедительны, зато слова его собеседницы звучали будто мощные заклинания. - Мне не хочется давить, - Кацуко ослабила атаку, вернув лицу нейтрально-дружелюбное выражение, - Но я вынуждена напомнить: на самом ведь деле не Сеймей заставляет вас принадлежать Рицке. Теперь Сеймей – это вы. Как же неуютно… Соби поплотнее закутался в плед, отмечая, что тот внезапно стал колючим. Он был уверен, что больше не сможет и слова произнести. Пришёл ведь за помощью – а вместо неё получил так много жестоких обвинений… Сеанс ещё не закончен – но, может быть, стоит уйти прямо сейчас? Глупо продолжать сидеть вот так, прятать глаза и молчать. - Я не знала Сеймея при жизни, - отстранённо, будто невзначай произнесла Кацуко, - и уже не получу возможности лично с ним познакомиться. Однако Рицка, как и вы, говорил о нём очень много. Говорил, что любит его, но… понимаете, после слов о любви Рицка всегда добавлял это «но». Но – его брат отстранённый, холодный человек, живущий какой-то тайной жизнью, в которую никому из родных нет допуска. Но – возвращается домой слишком поздно, раздражённый и злой. Но – легко даёт обещания, которые не собирается выполнять. Но – каким-то непостижимым образом заставляет весь мир вращаться вокруг себя: когда он входит в комнату, остальные замолкают и ждут его распоряжений. Сеймей – искуснейший манипулятор, у вас не было ни единого шанса противостоять его чарам. А знаете, почему? Он из тех людей, которых очень приятно ненавидеть. - Я… не… - пытался выдавить из себя Соби, но закашлялся. - Не спорьте, пока просто послушайте. Сеймей даже не пытается быть для кого-то хорошим – он максимально естественен в своём эгоизме. Он… как явление природы: вряд ли кому-то по здравому размышлению придёт в голову обвинять тучу в том, что идёт дождь. Однако все мы это иногда делаем. До чего же легко и приятно злиться на погоду, когда запланированную прогулку приходится отменить! Вы звоните друзьям и сообщаете: «Сегодня я не приду, на улице ужасный ливень». Но виновна вовсе не погода: это ВЫ САМОСТОЯТЕЛЬНО решили, что хотите этим вечером остаться в тепле и сухости. Всё, что с нами происходит в жизни – результат только наших решений. Вот что я имею в виду, говоря об ответственности, о взрослой позиции: когда не обвиняешь кого-то в том, что несчастен, а прилагаешь усилия, чтобы стать счастливее. - Я привязан к Сеймею просто потому что мне нравится винить его во всём, что со мной случилось за последние годы?! Это же полная чушь! – начал было Соби, но тут сам всё понял, - Или не чушь? Теперь Возлюбленных не объединяет Имя. Сеймей не способен заставить своего бывшего Бойца выполнять приказы – но Боец по-прежнему готов подчиняться. И нет, не одиночества он боится: только ответственности за свои решения. Потому что если не будет хозяина – за все ошибки, за все поражения, придётся отвечать самому. И уже не скажешь: мне больно, потому что КТО-ТО ДРУГОЙ меня не ценит, не любит, не почитает за равного. Нужно будет ограничиться бескомпромиссным «мне больно» – а констатировав этот факт, САМОМУ же думать, чем себе помочь. - Вы не сможете исправить своё прошлое, - Кацуко устало улыбнулась, - Но повелевайте своим настоящим и будущим. Если вы научитесь это делать, я буду спокойна. И за Рицку. И за вас. - Я даже не знаю, с чего начать… - Соби чувствовал себя совершенно растерянным и уязвимым, будто с него содрали всю кожу. - Научитесь говорить о Сеймее в прошедшем времени. Потому что он – в прошлом. В той части, которую уже не исправить. И в той, которая больше не имеет над вами власти. - Сеймей в прошлом… - неуверенно повторил он, пробуя на вкус каждое слово. Сбросив старую кожу, остаётся только переродиться, восстать из ветоши и соломы, и быть ЧИСТЫМ, снова по-настоящему ЧИСТЫМ – во всех смыслах этого слова. Новая кожица, пока тонкая и ранимая, уже нарастает на измученной плоти. А внутри снова бьётся что-то живое, такое живое и нормальное!.. И хочет, хочет, хочет настоящих перемен.