Проклятие красивого лица

      День прошел в мелких хлопотах, и уже смеркалось, когда Сокджин Юрьевич, успев отдать указания готовить столы, позвал Седжина, чтобы выдать ему парадную фарфоровую посуду и витые канделябры, которые доставали в этом доме только по праздникам и которые были привезены из Европы еще дедом Намджуна Алексеевича.       Сокджин Юрьевич любил такие приготовления к празднику. Поместье преображалось, дом украшали, парадную лестницу увивали еловыми лапами и лентами на европейский манер, а под елку раскладывали подарки.       Кимским-старшим устанавливалась традиция накрывать праздничный стол в малой столовой в ближнем флигеле и для всей прислуги тоже, и там тоже украшали елку поменьше, а под нее укладывали подарки для каждого, и к выбору таких подарков хозяева подходили скрупулезно и тщательно, вызнавая, кому из дворовых чего не хватало, кому чего хотелось бы. Седжин неизменно получал расписные пряники, поскольку был неисправимым сладкоежкой. На все попытки господ подарить ему что-нибудь более практичное и полезное, управляющий качал головой, мол, мне всего достаточно, но вот пряников бы… Получал свои сладости, сгребал их в охапку и уходил к себе счастливым как ребенок.       Вот и сейчас Сокджин Юрьевич был занят тем, что раскладывал подарки под елку для прислуги и следил, чтобы за праздничным столом дворовых были те же самые блюда, что и за господским столом.       Намджун Алексеевич и мальчики уже готовились отбыть в санях на вечернюю службу в Литтлмочиевск. Сокджин Юрьевич в силу своей католической веры в церковь не ездил, поэтому, проводив их и наказав строго в пути не распахивать тулупы и не застудиться, осудив мысленно зацелованные губы Чимина и бессовестным азартом сверкающий взгляд Тэхена, остался дома, продолжив приготовления. — К вам посетители, — сообщил Седжин, входя в теплые сени. — Кто же? — удивился Сокджин Юрьевич и бросил взгляд в большое окно гостиной, из него открывался прекрасный обзор на парадный подъезд. У крыльца стоял покрытый медвежьим мехом возок, из которого уже вышел высокий человек в белом мундире с эполетами.       У Сокджина Юрьевича упало сердце.       Жандармерия.       Он вспомнил о том самом высокопоставленном лице, которое упоминал Намджун Алексеевич, и горло его свело страхом. — Господи, — пробормотал он, не сдержавшись. — Проси, Седжин. А как проводишь сюда, беги во флигель и…       Сокджин Юрьевич не знал, что делать.       Как спрятать господина Вэя, как уберечь его?       Седжин посмотрел пристально на то, как на лице хозяина одна за другой сменялись эмоции, и все понял. Он кивнул и вышел, и фон Киму оставалось только надеяться, что его надежный управляющий что-нибудь придумает.       Дверь отворилась, и в гостиную вошли трое мужчин.       Один, тот, что был в белом мундире, украшенном немного непривычными эполетами и золотой перевязью с висящим на ней длинным мечом, был строг и имел надменное выражение красивого бледного лица. Длинные черные волосы его, собранные в хвост, покрывал едва заметный снежный налет. С ним вошел молодой мужчина, весь в черном, и его длинное платье напоминало монашеское с той только разницей, что защитные латы на запястьях и рукавах, а также короткий меч на поясе указывали на то, что человек этот — военный. Также вошел юноша в белом плаще с меховым серым подбоем, одетый по-дорожному, и он был похож на студента, не столько своим одеянием, сколько пытливым взглядом и немного наивными распахнутыми на пол-лица черными глазами. — Чем могу служить? — сдержанно поприветствовал их фон Ким.       Мужчина в белом мундире смотрел молча, и за него начал говорить самый младший, который изъяснялся по-русски с небольшим акцентом, но все-таки довольно бегло: — Просим извинить нас за столь поздний визит, господин фон Ким. Позвольте представить вам моего начальника. Генерал Ханьгуан-цзюнь.       Человек в мундире слегка склонил голову в знак вежливого почтения. Сокджин Юрьевич также ответил кивком. — Мы приехали за господином Вэем.       Сердце Сокджина Юрьевича застучало так сильно, что он едва совладал с собой. Нужно было тянуть время, чтобы Седжин успел… Фон Ким не знал, что должен успеть предпринять управляющий, но чувствовал, что должен дать ему время. — Не понимаю, о ком вы, — ответил Сокджин Юрьевич, взяв себя в руки.       Младший гость растерялся и взглянул на своего начальника. Тот коротко глянул на него и что-то едва слышно хмыкнул. — Мы знаем, — начал младший, — что вы взяли на себя заботы об одном китайском подданном, и хотели бы, чтобы вы… — К сожалению, я ничем не смогу вам помочь, — перебил Сокджин Юрьевич, разводя руками. — Впервые слышу…       Человек в белом мундире, которого назвали генералом Ханьгуан-цзюнем, вдруг шагнул к фон Киму и оказался к нему практически вплотную. — Господин Вэй Ин здесь, — сказал он твердо и холодно, — я ЗНАЮ это. Прошу проводить меня к нему, иначе я найду его сам.       И едва заметно тронул рукоятку своего меча.       Сокджин Юрьевич задохнулся. Этот человек был настроен решительно. Только сейчас фон Ким заметил то, что объединяло всех троих его посетителей: причудливый азиатский разрез глаз, сливочного оттенка чистая кожа и черные пронзительные глаза. Мысли заметались в голове, разгоняемые накатываемым ужасом. Неужели, люди китайского императора все-таки настигли господина Вэя и явились лично, чтобы схватить его и вернуть на родину? Осознание беспомощности, невозможности сделать хоть что-то для его спасения затопило Сокджина Юрьевича с головой, и он снова почувствовал себя маленьким мальчиком, держащим в руках осколки фарфоровой статуэтки. От чувства надвигающейся потери затошнило. — Мы ехали сюда столько верст, меняя лошадей и скрываясь, — заговорил поспешно младший. — Простите меня, я не представился… Меня зовут Лань Сычжуй, и господин Вэй… он… он воспитал меня, и я не видел его столько лет, пожалуйста… Мы знаем, что он у вас… Пожалуйста… — Пожалуйста, — повторил Ханьгуан-цзюнь.       И Сокджин Юрьевич, взглянув в красивое лицо этого сдержанного человека, вдруг заметил в его красивом той лаконичной красотой, которое отличает образ от портрета, а совершенство от подражания, нечто, незамеченное им ранее.       В глазах Ханьгуан-цзюнь плескалась тоскливая, изъеденная ожиданием и надеждой боль.       Сокджин Юрьевич взглянул в эти глаза, и голова закружилась от понимания чего-то такого, чего пока он и сформулировать бы не смог, но сердцем уже чувствовал.       К флигелю шли молча. Сокджин Юрьевич думал, что Седжин уже успел что-то предпринять, и господина Вэя во флигеле может не оказаться, но вдруг человек в черном остановился и указал рукой куда-то в сторону от флигеля.       Там, у самой кромки заснеженного поля на темном фоне елового леса выделялся маленький черный силуэт.       Это был господин Вэй. И он уходил в лес настолько торопливо, насколько позволяло ему его черное долгополое одеяние. — Вэй Ин, — произнес Ханьгуан-цзюнь негромко, на выдохе.       И вдруг побежал.       Он сорвался с места так, словно кто-то подтолкнул его, и это было так неожиданно, видеть бегущим этого сдержанного холодного человека, что Сокджин Юрьевич застыл на месте и смотрел, прижав руки к груди. Казалось, что он не бежит, а летит над сугробами, наперерез через поле, и его белый мундир сливался с расстилающимися бескрайними снегами.       Он не кричал, не звал господина Вэя, но тот вдруг остановился, будто что-то почувствовал. Остановился, замер и медленно обернулся. И Ханьгуан-цзюнь тоже остановился посреди поля. Он словно ждал чего-то, и когда тонкая стройная фигура господина Вэя двинулась ему навстречу, снова зашагал.       Сокджину Юрьевичу все это виделось как в полусне. То ли из-за звенящего морозного воздуха, то ли из-за подсвеченных сиреневыми сумерками снегов, то ли из-за мелкой изморози, которая начала сыпаться с неба, заполняя воздух сверкающими в последних лучах солнца кристаллами, но вся эта картина казалась придуманной, украденной из какой-то красивой легенды о двух влюбленных, не видевших друг друга долгие годы и наконец встретившихся после долгой разлуки. — Тринадцать лет, — словно расслышав его мысли, проговорил, глядя в ту же сторону, Лань Сычжуй. — Что? — не понял Сокджин Юрьевич. — Он искал его. Тринадцать лет. А господин Вэй Ин ждал тринадцать лет, что он его найдет.       Фигура в белом и фигура в черном приближались друг другу, и Сокджин Юрьевич, позабыв о своих чувствах, от которых так больно сжималось сердце, не мог отвести взгляд. От красоты этой встречи, которая вдруг заполонила все это сверкающее снежное пространство.       Господин Вэй приблизился к Ханьгуан-цзюню, остановился, и вдруг упал перед ним на колени. Он обнял его за ноги, совсем как ребенок, который встретил кого-то очень любимого и долгожданного, прижался к нему, и оба замерли посреди начинающейся метели.       Так и стояли, и их силуэты постепенно закрывала от взгляда расходящаяся завируха.       Сокджин Юрьевич и сам не заметил, как повлажнели его глаза. Он украдкой вытер слезу, предательски поползшую по щеке и обернулся. Лань Сычжуй плакал открыто, прижимая к груди руки, словно стараясь унять рвущееся из груди сердце. По лицу человека в черном текли слезы.