Вы весь дрожите, Поттер

Из-за того, что я полночи промаялся в раздумьях и заснул часа в три, утро понедельника было мучительным. Никакие аппетитные запахи и отчаянные уговоры Рона не могли заставить меня вылезти из кровати. Так что встал я, когда спальня уже совершенно опустела. Кое-как умывшись и причесав лохматую голову, я спускаюсь завтракать, на ходу застегивая пуговицы на рубашке. Предстоящая неделя обещает быть такой же нелегкой, как и прошлая, однако теперь мне придется справляться не только с учебой, домашними заданиями и отработками, но и с грузом вины за ложь Дамблдору. Я не жалею о своем поступке, правда, есть стыдливое ощущение, что так как директор видит всех насквозь, он прекрасно знает, что вчера вечером я ему соврал. В Большом зале практически безлюдно. За учительским столом никого нет, а среди гриффиндорцев — пара третьекурсников и Рон с Гермионой. — Гарри, ты должен это прочесть, — подруга протягивает мне номер Ежедневного пророка. С первой полосы на меня строго смотрит сухощавый морщинистый человек в очках, из-за гривы густых волос до плеч чем-то напоминающий старого льва. Заголовок гласит: «Руфус Скримджер сменил Корнелиуса Фаджа на посту министра магии». Я погружаюсь в чтение текста, где говорится, что новый министр — мракоборец в отставке, ранее возглавлявший Аврорат. Скримджер обязуется поддерживать благополучие и безопасность магического сообщества, борясь с террором темных сил, защищая граждан и не допуская вмешательства Того-Кого-Нельзя-Называть в дела правительства. Он также принял решение назначить Фаджа на должность своего консультанта. — Гарри, пропусти всю эту дребедень, читай ниже, — Рон нетерпеливо тыкает пальцем в два последних абзаца. «Любые волшебники, заподозренные в союзничестве с Сами-Знаете-Кем, будут немедленно заключены под арест. Наглядный пример — Люциус Малфой и другие Пожиратели, незаконно проникшие в Отдел Тайн, — заявил Скримджер. «Ежедневный пророк» начнет регулярно публиковать рапорты для осведомления жителей магической Британии об успехах в противостоянии агрессорам. Кроме того, новый министр обещал приложить все усилия для устранения былых разногласий с Верховным чародеем Визенгамота Альбусом Дамблдором и его протеже Гарри Поттером, которого еще год назад считали лжецом, а с недавних пор нарекли Избранным, полагая, что лишь он один способен избавить нас от Того-Кого-Нельзя-Называть». Я откладываю успевший остыть тост и поднимаю глаза на друзей. — Как думаете, в Министерстве что-то узнали о предсказании Шляпы? Или это просто продолжение июльской статьи о пророчестве, где мне дали это идиотское прозвище? — Я могу выпытать у Перси, если он остался работать при министре. Хотя вряд ли эта зазнавшаяся задница вообще ответит на мое письмо, — с обидой говорит Рон. — Или напишет, что дела государственной важности меня не касаются. — Не надо, Рон, — мягко отговариваю его я. — Перси так трепетно относится к этой службе, что если там не знают о песне Шляпы, то точно узнают благодаря ему. А значит, может узнать и Волдеморт. Он кивает и хмуро замечает: — Слушайте, там сказано, что Скримджер сделал Фаджа своим консультантом. Если он будет во всем прислушиваться к старому бюрократу, ничего в нашем аппарате не изменится. — Страшно, что они могут избегать реального противодействия и наказывать первых попавшихся людей для галочки, чтобы создавать видимость порядка, — добавляет Гермиона. — Пока такие, как Беллатриса Лестрейндж, гуляют на свободе. День пролетает на удивление стремительно. Обсуждая на Чарах публикацию в «Пророке» и накликав на себя гнев миниатюрного, но от этого не менее строгого Флитвика, мы лишаемся десяти баллов. Обмен мнениями не заканчивается и на Травологии, из-за чего зазевавшегося Рона пребольно кусает за палец хищная толстянка. На обеде наши силы наконец иссякают, так что ЗОТИ проходит относительно спокойно, если не считать острую реакцию Гермионы на умиление Рона, которому очень понравилось слово «инфегналь» из уст Флер. А вот на меня и исковерканное название наводит ужас: ни за что бы не хотел наткнуться хотя бы на одного живого мертвеца, не то что на нескольких. Как всегда наспех поужинав и рекордно быстро написав к завтрашнему дню два эссе, я собираюсь на отработку. Уже выйдя из портретного проема, я понимаю, что забыл спросить у друзей, был ли Снейп на завтраке. Потому что ни на обеде, ни на ужине он не появился, из-за чего к вечеру моя тревога усилилась. Возможно, на выходных профессору так досталось, что он не в состоянии был покинуть подземелья. Морально готовя себя к чему угодно, даже к отмене отработки по причине беспамятства зельевара, я дохожу до дубовой двери и только собираюсь постучать, как внезапно улавливаю за ней приглушенные голоса и опускаю руку. Всегда понимал, что подслушивать, да и в принципе добывать любые сведения исподтишка — это крайне скверно. Но никогда ничего не мог с собой поделать. Сварить оборотное зелье, чтобы превратиться в Гойла; дважды заглянуть в чужой думоотвод; сотню раз присутствовать при чужих разговорах под мантией-невидимкой — все про меня. — Уже даже в «Пророке» написали про отца в Азкабане, есть хоть какие-то новости из дома? — похоже, Малфой умышленно пришел раньше, чтобы поговорить с деканом с глазу на глаз. — Драко, — впервые за долгое время Снейп называет хорька по имени, и мне достаточно одного этого звука, чтобы понять: что бы Малфой ни вытворил, зельевар будет расположен к нему гораздо больше, чем к невиновному, но такому ненавистному Поттеру. — Чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя. За мать не переживай: я дал Люциусу слово, что буду защищать вас с Нарциссой. — Каковы его намерения насчет меня? Он поспособствует освобождению отца? — повышает голос слизеринец. — Я должен понимать, к чему быть готовым! — Ты должен понимать только то, что не стоило наживать себе врага в лице единственного человека в школе, которому можешь доверять, — сердится Снейп. — А донимать расспросами — не лучшая идея. Ощущая, как с каждой секундой накаляется атмосфера, я решаю не нарываться и прерываю спор стуком в дверь ровно в семь ноль-ноль. Малфою неплохо было бы сказать мне спасибо за то, что из-за появления свидетеля его не испепелили на месте. — Добрый вечер, сэр, — киваю я недовольному профессору, на сей раз не сумевшему сохранить привычную невозмутимость: его черные глаза гневно сверкают, губы плотно сжаты, между бровями залегла глубокая морщина. За этим свирепством пока что невозможно распознать признаки страданий и слабости после Круциатуса. Сегодня он особенно краток и категоричен: — Драйте котлы и парты. Оба. И не приставайте ко мне. Мы молча приступаем к делу, а спустя двадцать минут Снейп встает и выходит из класса. Оставшись наедине, мы косо переглядываемся, но я не вижу во взгляде Малфоя ни вызова, ни насмешки, лишь усталость и тоску. Во время подслушанного разговора мне показалось, что хорек вовсе не хочет примыкать к Волдеморту и переживает за семью. Он все притворяется крутым и независимым, но за маской дерзости скрывается одинокий, потерянный бедолага. Я знаю, каково это — беспрестанно находиться в состоянии тревоги, предполагать худшее, засыпать и просыпаться с мрачными мыслями, портящими жизнь и не дающими вздохнуть. Скорее всего, я совершаю огромную ошибку, и она выйдет мне боком, но нарушаю тишину, чтобы поделиться тем, что он так хотел услышать. — Твоя мама в порядке. Она не смогла убедить Волдеморта вызволить твоего отца из Азкабана. А когда он спросил, станешь ли ты пожирателем, она замялась и этим разозлила его. Но Снейп принял удар на себя, так что она не пострадала. Малфой, недобро сверкнув глазами при звуке наводящего страх имени, прищуривается: — Откуда информация, Поттер? Почему я должен верить тебе? — Не верь, мне плевать, — отрезаю я. — Узнаю, что ты рассказал обо всем Снейпу или другим — это станет последним жестом доброй воли с моей стороны. Лицо слизеринца озаряется догадкой. — Стой, так это те видения, которые Лорд насылал тебе в башку? Полгода назад он обманул тебя, приманив на Блэка, и вот итог — мой преступный двоюродный дядюшка укокошен, а ты так и не научился окклюменции, — с мрачной иронией завершает он. — Он никогда не был преступником, — злобно выпаливаю я, взбешенный фактом кровного родства Сириуса и Малфоя. — В отличие от твоего трусливого папочки и сумасшедшей тетки! — Заткнись, или я за себя не ручаюсь, — свирепеет хорек и из бледного становится пунцовым. — Сам заткнись, — парирую я, уже пожалев, что рассказал ему о сне. — Не суй свой нос, куда не следует, чтобы не говорить о том, чего не знаешь. От этих видений сложно защититься. Но они правдивы. Здорово осознавать, что я могу наблюдать за происходящим у тебя дома, а ты нет? Малфой вспыхивает с новой силой, но умолкает, с остервенением отскребая засохших слизней с поверхности котла. Видимо, в его голове протекает важный мыслительный процесс — оценивание моего козыря в рукаве, взвешивание всех «за» и «против». Спустя пятнадцать минут он наконец подает голос, смиренно констатируя: — Так значит, Снейп и впрямь защищает маму. А она делает все, чтобы Лорд еще не скоро до меня добрался. После непродолжительной паузы я отвечаю: — Может, он вообще до тебя не доберется. Если ты, конечно, не захочешь ему служить. Он сердито фыркает: — Умоляю, Поттер. Я насмотрелся на родительские унижения. Летом, пока я был в Малфой-мэнор, мать в отсутствии отца всячески оберегала меня от встреч с Лордом. Якобы, еще не готов. Один раз он хотел провести со мной воспитательную беседу и с легкостью отшвырнул ее, когда она встала у него на пути. До сих пор перед глазами картина, как она плачет на полу, умоляя не наказывать меня, и вытирает о платье разодранные ладони. — И он в итоге наказал тебя? — Не твое дело, — бормочет недовольный Малфой, и я понимаю, что без карательных мер в тот день точно не обошлось. По возвращении Снейпа мы не произносим больше ни звука, но, покинув класс, я уже не испытываю к Малфою такого презрения, как раньше. Уставший, я проваливаюсь в сон, едва упав на кровать. Ночью меня одолевают кошмары, не имеющие никакого отношения к связи разумов с Волдемортом: Сириус в образе инфернала, Малфой, бьющийся в паутине, словно пойманная муха, и гигантская росянка с лицом Скримджера, тянущая ко мне свои конечности, чтобы высосать кровь. * * * Во вторник мы идем на Зельеварение с тяжелым сердцем, ибо все трое прекрасно понимаем, что ждет Рона на этом и последующих занятиях. Невилл не просто ему не подсобит — он стопроцентно испортит всю работу, если его вовремя не остановить. В классе приходится разойтись: мы с Гермионой идем за первую парту, а хмурый друг кидает сумку на стол, который заполняет инвентарем несчастный Невилл. — Сегодня вы будете готовить зелье, сращивающее и восстанавливающее кости. Речь, конечно, о Костеросте. С его действием некоторые из вас знакомы не понаслышке, — Снейп одаривает меня внимательным взглядом, и я с содроганием вспоминаю ту мучительную ночь на втором курсе. — Ингредиенты на доске. На этот раз я слушаю его инструкции, затаив дыхание и ловя каждое слово. Во-первых, я ни за что не подведу Гермиону. Во-вторых, я должен оправдать оценку «Выше ожидаемого», полученную на прошлом уроке впервые за мою практику зельеварения. Я тогда очень старался и сам был доволен успехами. А поскольку Снейп прекратил открытую конфронтацию и даже пришел мне на помощь, я теперь не нервничаю и с интересом вникаю в его объяснения. Кроме всего прочего, за первой партой соседнего ряда чванливо раскинулся Малфой: его нахальная улыбочка и насмешливый взор в сторону Гермионы только подстегивает меня сварить идеальный образец Костероста. Мы приступаем, и дела у нас идут как по маслу: я увлекаюсь нарезанием китайской жующей капусты и крошением панцирей скарабеев, а подруга тем временем измельчает иглы рыбы-фугу. Добавив эти и еще несколько ингредиентов, мы тщательно следим за процессом варки, а я краем глаза замечаю, что Снейп неотрывно наблюдает за нами. Затем он решает пройтись между партами и, приблизившись, сначала смотрит в наш весело булькающий котел, а потом на меня. На мгновение мы встречаемся взглядами, но его лицо ничего не выражает — я и представить не могу, какой вывод он сделал о нашей работе, потому что его эмоции непроницаемы. Но мне так отчаянно хочется, чтобы он оценил мои старания, что я сам себе диву даюсь — с каких пор для меня так важно стать на его уроке лучшим? Я вновь улавливаю исходящий от Снейпа тонкий аромат сандала со смолистыми нотками. Судя по всему, так пахнет его шампунь, хотя не уверен, что он вообще им пользуется. Этот насыщенный запах почему-то сбивает с толку, и я стою, как истукан, с черпаком в руке, пока он не удаляется к следующему ряду, шелестя своей черной мантией. Поймав на себе заинтересованный взгляд Малфоя, я отворачиваюсь к Гермионе, чтобы спрятать невесть откуда взявшееся смущение. Наконец занятие подходит к концу. Подруга одной из первых сдает профессору наполненную Костеростом пробирку, а я в это время наблюдаю за сгорбленным Роном, нехотя движущимся к преподавательскому столу и скорбно несущим нечто, абсолютно не похожее на прозрачную жидкость. Его варево представляет собой клейкую субстанцию серо-зеленого цвета — очень напоминает сопли тролля, которыми однажды была изгваздана моя палочка. Все еще хуже, чем можно было представить. Я оглядываюсь на Невилла: тот с ужасом держится за голову, понимая, что сейчас предстоит выслушать им обоим. — Итак, оценки. Мистер Малфой и мисс Паркинсон, «Выше ожидаемого», — Снейп как обычно начинает со слизеринцев и награждает их своей щедростью, пощадив даже Крэбба и Гойла отметкой «Удовлетворительно». А затем наступает наша очередь. Раскритиковав зелья Лаванды, Парвати, Дина и Симуса, он переключается на Рона и Невилла. — Лонгботтом и Уизли сегодня побили рекорд тупости среди всех шестикурсников, когда-либо сидевших в этом кабинете. У меня создается впечатление, что я пытаюсь обучить основам магии двух чердачных упырей и удивляюсь, почему же они не в состоянии держать палочку. Как видите, Уизли, мое решение рассадить вас с Грейнджер пошло всем на пользу. Пусть у них с Поттером никогда не было таланта к столь тонкому искусству, как зельеварение, они оба компенсировали это своим усердием и получают «Выше ожидаемого». А вам с Лонгботтомом достается «Отвратительно». Я оглядываюсь на Рона: друг в ярости закрывает глаза, сдерживаясь, чтобы в ответ на прилюдное унижение не выпалить какую-нибудь дерзость. После звонка он быстро закидывает вещи в сумку и, не дожидаясь нас, уходит на обед. В Большом зале мы застаем его набрасывающимся на куриные ножки: поглощая их одну за одной и запивая тыквенным соком, он постепенно приходит в себя и с остервенением восклицает: — Нет, вы слышали? Вот же сволота! Мы с Невиллом, значит, тупые упыри! А он кто? Сальный урод, которому нельзя давать и капли власти! — Ты внимательно слушал его объяснения? — Гермиона накрывает его руку своей ладонью, но тот сердито ее отбрасывает. — Я внимательно слушал! Но в голове просто не умещается от и до десятиминутный инструктаж! Гермиона, нахмурившись, отпивает из своей кружки и смотрит куда-то вдаль. — Что пошло не так? — спрашиваю я. — Я сам не понял, в какой момент все случилось, — раздосадованно отвечает Рон. — Сперва урок шел отлично, но потом Невилл, кажется, бросил в котел что-то лишнее. Я раздумывал, как это исправить, и Лаванда предложила нейтрализовать неправильный ингредиент еще одним. В общем, мы набросали в зелье какой-то ерунды, оно начало пениться, вонять, а в итоге и вовсе свернулось. Ну вы видели эту болотную жижу. — Тебе не стоило слушать советы дилетанта, — негромко произносит Гермиона. — Да, — рявкает Рон. — Надо было, наверное, через весь класс звать тебя и нарываться на штрафные баллы. Да я бы и не дозвался, ты же была так увлечена процессом! — Перестаньте, — встреваю я, донельзя утомленный их препирательствами. — В следующий раз, Рон, тезисно записывай объяснения Снейпа, а далее следуй рецепту в учебнике. И все получится, у нас же получилось! Похоже, последняя фраза была сказана зря. Друг что-то буркает себе под нос, и остаток обеда мы проводим не разговаривая. Молчание продолжается и на Истории Магии, и на Трансфигурации. Между мной и Роном возникает напряжение, что совсем мне не нравится. К счастью, сегодня нет отработки. Поэтому, сделав домашние задания, мы можем спокойно все обсудить, поиграть в волшебные шахматы или погреться у камина, угадывая вкусы «Берти Боттс». Но Рон решает иначе. После Зелий он будто с цепи сорвался и, по-видимому, не думает успокаиваться. Сначала они с Гермионой спорят о чем-то достаточно тихо, но постепенно их голоса становятся все громче, а тон — возмущеннее. Я отрываюсь от учебника и замечаю, что в сторону угла, где мы втроем сидим, уже начинают поглядывать. — Если ты всезнайка, это не значит, что остальные обязаны быть такими же зубрилами! — выплевывает Рон. — Не уверен, что такой бестолковый кретин, как я, подходит такой безупречной умнице! Гермиона не остается в долгу и, гордо откинув назад прядь каштановых волос, отвечает: — Я тоже в этом не уверена, Рональд. А еще интересно, волнует ли такого бестолкового кретина хоть что-нибудь вокруг, кроме квиддича и содержимого собственных штанов. К примеру, учеба, саморазвитие. Друг багровеет, вскакивает и, швырнув на диван учебник, вылетает в коридор, чуть не снеся своим весом медленно отъезжавший в сторону портрет Полной Дамы. — Пожалуйста, Гермиона, давай пройдемся, — я помогаю подруге встать и под руку увожу ее подальше от любопытных взглядов. Утеплившись, мы спускаемся во двор и шаг за шагом оказываемся у валунов чуть поодаль от Гремучей ивы. Там, усевшись на камень, подруга дает волю эмоциям. Я вытираю ее слезы и обнимаю, ласково гладя по макушке. Мы одновременно замечаем темную высокую фигуру, которая быстро движется от ворот Хогвартса ко входу в замок. В сумерках сложно различить, кто это, но, поравнявшись с нами, человек поворачивается, и я узнаю Снейпа. Гермиона резко выскальзывает из моих объятий, встает и поправляет мантию. Скривившись, словно отведал Костероста, профессор ускоряет шаг, поднимается по ступеням и исчезает из виду. Немного побыв на свежем воздухе, мы решаем вернуться в гостиную. Рона там не оказывается. Доделав задание по Чарам и поупражнявшись с новыми заклинаниями по ЗОТИ, мы с приободренной Гермионой расходимся по спальням. В комнате мальчиков пока никого нет. Внезапно туда врывается Рон. Он взволнованно себя ведет, мельтеша у меня перед глазами и шумно дыша. Когда друг хватается за голову и громко всхлипывает, я не выдерживаю: — Да что случилось? Рассказывай! — Гарри, вот ответь мне, — он падает на кровать, прижимает к себе подушку и начинает нервно мять ее углы. — У вас с Гермионой что-то есть? Я в шоке уставляюсь на него. — Что, прости? Ты спятил? — Если есть, мне даже не будет стыдно за то, что я натворил, — он запускает пальцы в рыжие вихры и тяжко вздыхает. — Ничего нет! Что ты сделал? — я хочу схватить его за грудки, однако сдерживаюсь. — Но я слышал в первую ночь, — игнорирует он мой вопрос. — Вы шептались за моей спиной. Думал, вы еще тогда спелись, голубки. А потом вы везде вместе ходили, рядом сидели, а сегодняшняя ситуация на Зельях меня совершенно уничтожила! Застонав, я тяжело сажусь. — Ты убиваешь меня, Рон. Ничего не было и быть не могло, потому что... — Тут я умолкаю, ведь друг не знает о моем секрете. А рассказывать об ориентации прямо сейчас кажется максимально неуместным. — Потому что я никогда не поступил бы так с вами обоими. Я никогда бы не предал тебя, никогда бы не причинил боль Гермионе. — Я знаю, Гарри, — сокрушенный моими словами, Рон бросается ко мне навстречу. — Я идиот! Запутавшийся идиот! Мы с Лавандой встретились в коридоре, они с Парвати возвращались с чаепития у Трелони. И... Парвати ушла в гостиную, а мы остались, разговорились. Я рассказал, что поссорился с Гермионой, и тут как началось! Она будто только этого и ждала! Гарри, да она бешеная! Все произошло настолько быстро, она увлекла меня за собой на восьмой этаж, затащила в Выручай-комнату, а там... Она как с цепи сорвалась, ну а я же так давно этого хотел! И поддался моментально... Не успел оглянуться, а она уже прыгает на мне и... — Рон... — Я перебиваю его, не веря своим ушам. — Черт, ты сошел с ума?! Совсем рехнулся?! — Я просто должен был почувствовать себя мужчиной. А не сопляком, которого собственная девушка считает пустоголовым болваном! И не подпускает близко! — Она не считала тебя таким! Она думала, что не интересна тебе! Что тебе нужно затащить ее в кровать и дело с концом, — взрываюсь я. — Зато теперь она будет считать тебя не пустоголовым болваном, а ничтожеством! Что ты наделал? — Я не знаю, Гарри, — Рон растерянно смотрит на меня и сползает по стенке на пол. — Не говори ей, а? — Ей скажешь ты сам, — я в бешенстве поднимаю его и пытаюсь вытолкать из спальни. — И скажешь сию секунду! Она не может снова рыдать перед сном! Переживать, мучиться, генерировать идеи, как же вам все наладить! Пока ты в это время спишь с другой! Она обязана немедленно узнать о твоей измене — и точка. Бледный, как полотно, он послушно отправляется в гостиную, а я прошу засидевшуюся в компании Дина Джинни позвать вниз Гермиону. К счастью, та как раз собиралась спать, поэтому подруга спускается одна и в недоумении оглядывает нас. — Что стряслось, мальчики? — со смесью строгости и удивления интересуется она, закутываясь в пушистый халат. Под шум удаляющихся спать гриффиндорцев мы устраиваемся на диване у камина и наконец остаемся одни. Рон, стоит отдать ему должное, держится с достоинством и рассказывает Гермионе всю правду, ничего не утаив. Я с трепетом и ужасом наблюдаю, как меняется ее выражение лица — после замешательства приходит понимание, затем — гнев, а следом — боль. Но она быстро справляется с чувствами и, не проронив ни слезинки, задумчиво смотрит в огонь. Наступает тишина, нарушаемая лишь треском поленьев. Кажется, я слышу, как бешено стучит сердце Рона, а может быть, я перепутал, и это грохочет мое. Спустя пару минут Гермиона спрашивает: — Как теперь прикажешь мне находиться с ней в одной спальне? Придется переезжать к Кэти и остальным. — Тебя волнует только это? — озадаченный Рон пытается взять подругу за руку, но она отдергивает ладонь и хмурится. — Отныне — да. А ты волнуешь меня не больше флоббер-червей в бочонке у Хагрида. С этой фразой она встает и, мило улыбнувшись мне, удаляется по винтовой лестнице, явно намереваясь сейчас же переселиться к семикурсницам. Дав Рону переварить случившееся, я какое-то время молчу. А потом, не глядя на него, сообщаю: — Я вынужден был кое-что утаить от тебя. Не знал, как ты воспримешь, и долго сомневался, стоит ли вообще говорить. — Ну давай, Гарри, добей меня, — обреченно откликается друг. — Похоже, тебе тоже сегодня предстоит переезд. Ты сказал, что не смог бы ночевать со мной, если бы узнал, что я гей. Вот… Теперь ты знаешь. Рон беспомощно открывает и закрывает рот, видимо, не находя подходящих слов. — Это шутка, Гарри? Ты так пытаешься наказать меня? В его глазах мелькает отвращение и страх, и две эти эмоции неимоверно меня ранят. — Не шутка. Мы столько пережили вместе, спасали друг другу жизнь. О наших приключениях можно написать несколько книг. Твоя семья стала мне родной, а ты словно братом, Рон. Но ты готов отвернуться от меня из-за своих предрассудков. Значит, иногда и пяти лет крепкой дружбы недостаточно, чтобы она длилась вечно. Он возмущенно фыркает. — Ты обижаешься на мою реакцию, я понимаю. Но ты ведь не думал, что я спокойно приму это и мы будем общаться как раньше? — О том я и говорю, — киваю я. — Это всё меняет. — Ну правда, Гарри, как мне дружить с тобой, зная, что у тебя может на меня встать? — О, ты много на себя берешь, — разозленно отвечаю я. — На тебя у меня бы никогда не встал. — Даже не знаю, радоваться или огорчаться, — язвит Рон и сердито уточняет: — Я никому не скажу, если что. И переезжать не стану. Но больше ко мне не подходи. И, оставив меня одного, он уходит.