Вы весь дрожите, Поттер

Love of my life, don't leave me You've taken my love and now desert me Love of my life, can't you see Bring it back, bring it back Don't take it away from me Because you don't know What it means to me «Love of My Life» by Queen

Целителям из Мунго доводилось видеть самые разные ужасы, и тем не менее они были обескуражены картиной, которая ожидала их в приемной с нашим появлением. Оставляя на кафельном полу багровые следы крови, я, вымазанный ею с ног до головы, носился по больнице и в отчаянии орал, чтобы нам немедленно предоставили доктора. Привет-ведьма сперва в оцепенении пялилась на распластавшегося без сознания волшебника с рваными ранами в области шеи, а затем, когда я гаркнул ей в лицо, что ему сейчас же, черт побери, нужна помощь, оживилась и торопливо вызвала врачей. Я поблагодарил Добби, поспешно успокоил его, заверив, что на мне ни царапины, и мы распрощались. Северуса левитировали на второй этаж в отделение ранений от живых существ. — Это Гарри Поттер, — слышал я возбужденное бормотание со всех сторон, быстро вышагивая по коридору за дежурными. — Поднял такой шум! Видно, случилось что-то серьезное. На тот момент им было невдомек, что произошло несколько минут назад. Волдеморт пал. Отныне мир вне опасности. Но мои мысли были исключительно о благополучии Северуса. Анализ крови, десятки волшебных манипуляций, антидоты, исцеляющие снадобья… Все это кое-как держало его на плаву. А потом явился Дамблдор, и начались разговоры о критических показателях и невысоких шансах. Слушать это было невыносимо. Директор поспособствовал, чтобы Снейпом занимались лучшие целители и блестящие алхимики, но к вечеру его состояние оставалось стабильно тяжелым. Дамблдору предстояло решить уйму дел, и он, предупредив меня о журналистах, которые нагрянут утром, на время покинул нас. А я всю ночь не смыкал глаз у постели Северуса, тихо лежал на его ногах и горько плакал, вытирая слезы уголком одеяла. Даже не думал о собственном и всеобщем избавлении от Риддла и о том, насколько спокойнее теперь будет жизнь. А будет ли она вообще? Предположить страшно, в какое жалкое существование она превратится, если Северус оставит меня. В лучах рассвета я рассматривал измученное лицо профессора и клялся, что пожертвую всю свою кровь, будь у меня возможность с ее помощью вытащить его с того света. Как он однажды вытащил меня. Уверен, уже тогда он готов был отдать себя на расправу, лишь бы спасти меня. Выражал свои чувства не словами, а поступками. А я, дурак, посмел усомниться в его искренности. * * * Утром возвращается Дамблдор. Не спрашивая о природе нашей со Снейпом связи и не терзая меня неудобными вопросами, директор охотно берется побеседовать со мной о предсказании Распределяющей шляпы, но эта тема не менее щекотлива и тревожна. — «В час расплаты ваши взгляды встретятся»… Как думаешь, Гарри, предсказание шляпы сбылось? — деликатно интересуется профессор. Шестеренки в моем мозгу принимаются судорожно крутиться. О часе расплаты кричала Беллатриса, желая убить Снейпа за то, что тот сорвал ей задание. Он прикончил ее, и очередная расплата последовала от Волдеморта — тот натравил на зельевара Нагайну. Я помню, как мы посмотрели друг на друга и как я осознал, что вот-вот потеряю его. Как в тот момент меня распирали любовь к Северусу и ненависть к Риддлу. Как я ощутил в себе невероятный прилив решимости и силы, коих во мне просто не могло быть в той же ситуации на кладбище два года назад. — Кажется, да, сбылось, — донельзя смущенный, я киваю, не глядя на Дамблдора. Это было неизбежно. Положительный ответ стал чистосердечным признанием в том, что мы со Снейпом состоим в отношениях, выходящих далеко за рамки общения ученика и учителя. — Для применения Убивающего заклинания необходимо огромное желание, подпитанное очень мощными эмоциями, Гарри, — директор снимает очки-половинки и протирает их краешком длинного рукава, расшитого серебром. — В прошлом году твоей энергии не хватило даже на то, чтобы полноценно применить Круциатус к Беллатрисе Лестрейндж, хотя ты жаждал обрушить на нее весь свой гнев за убийство любимого крестного. Словом, с Волдемортом ничего бы не вышло, если бы ты не испытывал того, что испытываешь. Похоже, это чрезвычайно сильные чувства. Я густо краснею, но Дамблдор будто бы не замечает. — Мы готовы совершать безумные вещи ради и во имя тех, кого любим. А когда кто-то пытается отнять нашу любовь, когда кто-то ей угрожает… О, они могут сильно пожалеть о том, что встали у нас на пути. Как пожалел перед смертью Волдеморт. Опустив глаза, я признаюсь: — Что касается безумств… Я утаивал от вас важную вещь, профессор. — Я знаю, ты скрывал от меня свои видения, Гарри, — спокойно говорит он. Я вскидываю голову с виноватым видом. — Мне жаль, сэр! Мне правда жаль, но… я просто не мог иначе. — У тебя были личные причины, мой мальчик. Самое приятное заключается в том, что с кончиной Волдеморта ваша ментальная связь, появившаяся много лет назад из-за несработавшего заклинания, отныне навечно разорвана. Твой шрам больше не будет болеть. Во мне просыпается такое почтение, такая нежность к Дамблдору, проявившему заботу и участие, что я еле сдерживаю себя, чтобы не кинуться ему на шею и не разрыдаться, зарывшись лицом в длинную седую бороду. — Я бесконечно благодарен вам, сэр, — искренне говорю я. — За все, что вы для меня сделали. Начиная с самого моего детства, когда я стал сиротой, и заканчивая сегодняшним днем. Вы постоянно присматривали за мной, направляли, понимали и поддерживали. Неоднократно спасали и выручали десятки раз. Меня, моих друзей, а теперь и моего… — Я осекаюсь. — А теперь и профессора Снейпа. Вы словно ангел-хранитель для всех нас. Если бы не вы, я бы давным-давно был на том свете. — Ты преувеличиваешь мои заслуги, Гарри, — я вижу, что от моих слов голубые глаза директора заблестели и увлажнились. — И даже не представляешь, насколько я в свою очередь признателен тебе за то, с какой готовностью, с каким достоинством ты выдерживал все испытания, выпадавшие на твою долю. Вновь и вновь настигавшие мальчика, а затем юношу, и всегда непомерно сложные для его возраста. Ты герой, Гарри. Герой, каких мало, отчаянный храбрец с пылким сердцем и благородным нравом. Истинный гриффиндорец, которому сейчас очень нужен отдых. И капелька любви. С этими словами он тянется к запястью Северуса, считает его пульс и удовлетворенно кивает. — Похоже, опасность миновала. Он поправится, — заключает Дамблдор и поднимается со стула. — Но не сможет разговаривать некоторое время: сперва нужно восстановить голосовые связки. В два счета все мое напряжение точно рукой снимает, и я с облегчением выдыхаю. — Как прекрасно ты выглядишь без шрамов, — роняет профессор с улыбкой. — Сэр! — спохватившись, восклицаю я. — У меня совершенно вылетело из головы… Огромное спасибо вам за то зелье. Если бы не ваши старания, я бы по-прежнему… Директор вдруг поднимает ладонь в останавливающем жесте. — Гарри, я вовсе не имею отношения к этому зелью. Его приготовил Северус. Он изобрел его и, насколько я способен судить, варил долго и кропотливо. Индивидуально для тебя — руководствуясь данными твоей крови. — Он приготовил… сам? Не вы? — я потрясенно взираю на Дамблдора. — Но как же… Вы ведь принесли его мне, велели выпить, сказали, что только-только сняли с огня… — Верно, Гарри. Северусу не хватало последнего редчайшего ингредиента, и он на свой страх и риск отправился к мистеру Горбину, где и был схвачен подчиненными Руфуса Скримджера. Он сумел послать мне письмо и пробирку с веществом, а я лишь закончил снадобье и передал тебе. И тут же ринулся вызволять его. Что было дальше, ты знаешь. Мысли начинают проясняться. Северус рисковал собой, дабы вернуть мне прежний облик. Он сотворил для меня невозможное. Так вот чем он все время занимался в лаборатории! А я-то, болван, думал, что просто не в состоянии составить конкуренцию его ненаглядным склянкам… Я смотрю на него другими глазами и в этот миг отчетливо понимаю — я встретил человека, который положил свою жизнь к моим ногам. И я с готовностью сделал бы то же самое. Он — моя судьба и моя единственная любовь. Он — все, что мне нужно. Не успеваю я вымолвить и слова, как нас с Дамблдором привлекает стук в окно. В первую секунду мне кажется, что огненное марево за стеклом — еще не догоревший рассвет, но потом я узнаю яркое оперение Фоукса. Мановение палочки, и красно-золотой феникс влетает в больничную палату сквозь распахнутые створки, приземляется у изголовья кровати Северуса и издает негромкий приветственный клич. Его голос всегда был для меня звуком надежды. — Совсем ослаб, — Дамблдор проводит ладонью по поредевшим перьям своей птицы. — Предпочитает быть рядом со мной, когда завершает жизненный цикл. Похоже, время пришло. Усталый взор Фоукса пробегает по каждому из нас, и он неожиданно перемещается к Северусу, едва ли не усевшись тому на грудь. Из его глаз начинают струиться перламутровые слезы — я завороженно наблюдаю, как они насквозь пропитывают бинты на ранах. Мы с Дамблдором переглядываемся и все понимаем без слов. Завершив исцеляющее действо, Фоукс тяжело перебирается на широкий подоконник и вдруг вспыхивает — его крупное тельце, объятое огнем, рассыпается в прах. А мгновение спустя мой взгляд уже мечется между крошечным птенцом, прямо сейчас удивительным образом рождающимся из пепла, и Северусом, который только что очнулся. — Очень символично, друзья мои, — усмехается Дамблдор. — Я позову врачей, Гарри. Придвинувшись поближе, я смотрю в самые любимые на свете темно-карие глаза, поглаживаю его длинные тонкие пальцы, заправляю ему за ухо шелковистую прядь черных волос. Выражение лица Северуса сложно описать — наверное, так выглядит осознание, что ты выкарабкался с того света. Он пока не может говорить, но я скажу все за него. — Ты помнишь меня? Помнишь, что случилось? Снейп кривится в излюбленной манере, мол, какая чушь, конечно, помню. И впервые за несколько дней я улыбаюсь. — Да, ты явно меня не забыл. Я мягко опускаюсь ему на грудь и чувствую, как теплые руки обвивают мои плечи. Эти объятия — мое самое желанное пристанище. Если бы можно было пролежать так целые сутки, не отвлекаясь на колдомедиков и еду и не разгоняя назойливых журналистов, я бы отдал за это все, что имею, до последнего кната. Просто быть с ним, вдыхать запах его кожи, наслаждаться ощущением сплетенных пальцев и не думать ни о чем и ни о ком, кроме нас двоих. * * * Гермиона и Драко приходят через пару часов — Снейп уже спит. Устроившись у окна и применив заглушающие заклинания, чтобы не тревожить его сон, мы долго обсуждаем вчерашнее безумие — задержание Северуса аврорами, мои исцеленные зельем шрамы, письмо с угрозами от Волдеморта, портал в Малфой-мэнор и последующие жуткие события. — Моя мантия! — вскрикиваю я, когда Малфой с довольной ухмылкой возвращает мне вещь. Ребята брали ее с собой на злополучную прогулку. — Я уж думал, она пропала навсегда. — Повезло, что дело было у нас дома. Отец помог ее вернуть. Спасибо тебе, Поттер. — Зачем вас вообще понесло в Хогсмид? — ворчливо спрашиваю я. — Договаривались же не покидать Хогвартс! — Это я виноват, — стушевавшись, признается Малфой. — Уговорил Гермиону ненадолго пойти на наше место, чтобы… Драко замолкает, и Гермиона продолжает за него: — Мы обручились, Гарри. Это было ради предложения. Я машинально гляжу на безымянный палец ее руки, на котором сверкает красивое кольцо с прозрачным многогранным камнем. Удивленно уставившись на самых невероятных жениха и невесту из всех существующих в мире, я расплываюсь в улыбке. — Вы серьезно? — Серьезнее некуда, Поттер, — отвечает слизеринец, прижимая к себе зардевшуюся Гермиону. — Поженимся сразу после выпускных экзаменов в следующем году. — Поверить не могу! Это… Это же здорово! Поздравляю! — я смотрю на них горящими глазами и подавляю желание броситься обнимать обоих — до такого наша с Малфоем дружба еще не доросла. — А вы уже решили, как сообщите родителям? * * * Вдоволь наговорившись, мы с Гермионой и Драко тепло прощаемся. Часы посещения завершены, но мне в виде исключения позволено оставаться в нашей двухместной палате как второму пациенту. Задержаться бы тут — не хочу выходить наружу и сталкиваться с повальным вниманием, знать, что происходит в министерстве и о чем пишут в газетах, размышлять, станем ли мы с Северусом обнародовать наши отношения, о которых и без того отдельным личностям теперь известно. Я сделал все, чего от меня ждали. На данный момент этого достаточно. Тем временем Северус, пошевелившись, просыпается. — Гарри… Первое слово, сорвавшееся с его губ после того, как он чуть не умер, — хриплое, тихое, но самое пронзительное, желанное и прекрасное. Звук собственного имени из его уст кажется мне важнейшим в жизни признанием. С радостной улыбкой я подлетаю к его кровати. — Как ты? — Жив. — Я позову колдомедиков! — Нет! — останавливает он неожиданно твердым тоном. — Я в норме. Могу говорить и собираюсь объясниться. Сядь. Я выполняю просьбу-приказ, и Северус берет мою ладонь в свои руки. — Все время, пока я здесь валяюсь, мне снится в кошмарах твой убитый горем взгляд, когда ты услышал, что ничего для меня не значишь, — смежив веки, Северус слегка морщится. — Я намереваюсь внести ясность, дабы у тебя не осталось сомнений. Перед визитом в Лютный переулок я принял блокатор заклинаний и зелий, работающих с сознанием. Чтобы мне не могли изменить память, выманить информацию при помощи Веритасерума или легилименции и все в этом роде. Я изобрел его не так давно — планировал снабдить им членов Ордена. Как ты помнишь, именно я посоветовал Волдеморту использовать чары Любовных уз. Знал, что на меня они не подействуют. И они не подействовали. От волнения грудь мучительно сдавливает и становится труднее дышать. Я не выдерживаю. — Если зелье скрывало твои истинные чувства… Скажи, что ты на самом деле испытываешь ко мне? Насколько же жалко это прозвучало. И зачем я решил вытягивать из него откровения, к которым он не готов? — Прости. Не отвечай. Ты вовсе не обязан. Бровь Снейпа ползет вверх. За свою тупость мне хочется надавать себе по лбу. — Разве заверение о том, что я умру за тебя, не передало общую суть? — вкрадчиво изрекает Снейп, гладя меня по спине. — Да уж, ты чуть не выполнил обещанное, — горько усмехаюсь я. Меня пронзает болезненная мысль о том, что все могло закончиться трагедией, а я навеки остался бы ненавидящим мир отшельником, живущим воспоминаниями об утраченной любви. Я наклоняюсь и накрываю губы Северуса своими, стараясь вложить в поцелуй всю свою верность и страстную преданность, желание оберегать и утешать, бесконечно ласкать и радовать. Он выходит долгим и чувственным — Снейп весьма активно вовлечен в процесс. Отстранившись лишь для того, чтобы проронить пару нежных фраз о том, как мне хорошо с ним, краем глаза я замечаю фигуру, стоящую у двери. Рон. Я смотрю в пунцовое веснушчатое лицо, на котором написано неприкрытое отвращение, и не говорю ни слова. Только сердце принимается жалобно трепыхаться. Я знал, он никогда этого не поймет и не примет. Но видеть живое подтверждение собственного знания больно. Застыв на несколько секунд под нашими остекленевшими взорами, Рон наконец приходит в себя. А потом разворачивается и молча уходит. В тот же миг я отчетливо осознаю, что нашей дружбе навсегда пришел конец.