All the young dudes

Предупреждение: гомофобные высказывания ближе к концу главы       Остаток недели Ремус провёл, игнорируя мальчиков, насколько это было возможно. Этому приёму он научился в Эдмунде — хорошо, когда тебя не замечают, а ещё лучше, когда о твоём существовании не знают вообще (конечно, его всё равно иногда поколачивали и макали головой в унитаз, но в целом, больше не трогали). Разумеется, Джеймс, Сириус и Питер были совсем не похожи на приютских пацанов. Таких, как они, Матушка бы посчитала «благовоспитанными».       Сириус и Джеймс, к тому же, явно были из богатых семей — Ремус понял это не столько из их разговоров о доме, а больше из того, как они говорили — чисто, чётко, произнося каждый звук. Внимательно прислушавшись к ним, Ремус решил, что ему самому надо бы прекратить «гэкать»¹.       И дело было не только в речи мальчишек, но и в том, о чём они говорили. Сам Ремус провёл всю жизнь в окружении взрослых, постоянно требующих быть тише, и детей, обзывающих задротом любого, кто говорил слишком много. Джеймс и Сириус звучали так, будто сошли со страниц какого-то романа; их речь пестрила красочными метафорами и колкими фразами. Их остроумие било больнее кулака в лицо, подумал Ремус, — последнее хотя бы происходило и заканчивалось моментально.       До сих пор, он успешно избегал общения, прогуливаясь вокруг замка. В Эдмунде у него не было почти никакой свободы, и большую часть времени он проводил взаперти. В Хогвартсе, казалось, не существовало места, куда ему было бы нельзя пойти, поэтому Ремус намеревался исследовать каждый его уголок.       Каждому студенту в помощь была выдана карта, но Ремуса она решительно не устраивала — её главным недостатком была чрезмерная простота и схематичность. Например, ни одна карта не показывала обнаруженный им секретный ход, который вёл из подземелий в женский туалет на первом этаже.Ремус не знал, зачем кому-то в принципе мог потребоваться этот ход. Когда он воспользовался им в первый раз, к нему пристал и обрызгал жидким мылом один особо надоедливый призрак. Кроме того, неплохо было бы оживить карту так же, как портреты —тогда он бы смог отслеживать бессмысленные передвижения этих глупых лестниц.Ещё Ремус мог поклясться, что как минимум один из классов «бегал» по замку, потому что он никогда не находил его в одном и том же месте.       Не успело наступить воскресенье, как Ремус уже с ужасом ждал понедельника. Это был не только первый день после полнолуния — в понедельник начинались занятия. После ужина, который Ремус провёл в одиночестве, отсев как можно дальше от Сириуса, Джеймса и Питера, он сразу же поспешил к МакГонагалл. Она ждала его вместе со школьной медсестрой, с которой он уже успел познакомиться. Та была приятной, доброй женщиной, разве что, немного суетной.       — Добрый вечер, мистер Люпин, — улыбнулась ему МакГонагалл. — Хорошо, что вы вовремя. Следуйте за нами.       К своему удивлению, Ремус обнаружил, что его ведут не в подземелья, как он предполагал, а на улицу, к большому ветвистому дереву. Гремучая Ива появилась на территории совсем недавно — в своей речи в начале года Дамблдор упомянул, что это был подарок одного из выпускников. Кто бы ни был дарителем, он должно быть ненавидел школу всей душой, потому что дерево было не только устрашающим на вид, но и беспричинно жестоким по натуре.       Когда они приблизились к Иве, профессор Макгонагалл сделала кое-что настолько невероятное, что Ремус чуть не завопил от восторга. Казалось, она испарилась — всё её тело сжалось у него на глазах, и от МакГонагалл не осталось и следа. Вместо неё на земле сидела холеная полосатая кошка с жёлтыми глазами. Мадам Помфри и бровью не повела, а кошка тем временем побежала к дереву, которое в припадке ярости размахивало ветвями. Она без проблем добралась до ствола и нажала лапкой на один из сучков. Дерево тут же успокоилось. Ремус и мадам Помфри продолжили свой путь, спустившись в углубление под деревом, которое Ремус раньше не замечал. Внутри их ожидала МакГонагалл, снова в своём человеческом обличье.       В самом конце прохода, скупо освещенного зеленоватым светом факелов, была дверь. За ней оказался вход в небольшую хижину, которая казалась давно заброшенной. Окна были заколочены, а двери заперты на засов.       — Вот и пришли, — бодрым голосом оповестила МакГонагалл, стараясь скрасить впечатление от вида этого мрачного места. — Надеюсь, вы понимаете, что мы не можем остаться с вами, но мадам Помфри может дождаться снаружи, пока… обращение не завершится?       Ремус отмахнулся.       — Всё будет хорошо. Как мне вернуться утром?       — Я буду тут как тут, не успеет взойти солнце — заверила его мадам Помфри. — Подлатаем тебя и отправим прямиком на занятия, никто даже не заметит, что ты куда-то уходил.       Она улыбнулась, но её взгляд оставался грустным. От этого Ремусу стало не по себе. Но в такое время, когда до полнолуния оставалось всего ничего, что угодно могло заставить его нервничать, голова зудела, ему было тесно в собственной коже, и всё тело горело от жара.       — Вам лучше уйти, — бросил он и отступил в глубь комнаты. У стены стояла небольшая кушетка с чистыми простынями, будто приготовленная специально для него.       Обе женщины ушли, плотно закрыв за собой дверь. Он слышал, как МакГонагалл пробормотала что-то — ему стало жутко интересно, что за заклинание она наложила. Каким бы оно ни было, это было лучше, чем кошмарные серебряные пластины в двери.       Он опустился на постель всего на секунду, прежде чем снова вскочить, не в силах расслабится. Он прошёлся по комнате. Иногда ему казалось, что волк овладевал его разумом быстрее, чем телом, и как только на землю опускалась тьма, все его чувства обострялись, а в желудке поднималась горячая волна голода. Ремус быстро снял с себя всю одежду, желая сохранить её в целости. Суставы заныли, и он лёг на кровать. Это было самое ужасное. Пульс глухо бился в ушах, и он мог поклясться, что слышал скрип растягивающихся связок; кости и зубы удлинялись со скрежетом, череп раскалывался и менял форму.       Он стонал и шипел до тех пор, пока боль не стала невыносимой. Тогда он закричал. Он мог только надеяться, что хижина была достаточно далеко от школы, и никто его не слышал. Весь процесс занял около двадцати минут — хотя, на самом деле, он никогда не засекал. После этого он смутно помнил происходящее, как случалось всегда, когда он обращался. Эта первая ночь в Хогвартсе прошла как в тумане, а на утро он очнулся в гораздо лучшей форме, чем бывало обычно. Вероятно, он обнюхивал незнакомую территорию, исследуя границы. Скорее всего, он пытался выбить дверь и окна, потому что весь его левый бок был покрыт синяками, которые после не сходили ещё несколько дней.       Возвращаться из волчьей формы в человеческую было так же неприятно — всё его тело крутило и стягивало, выбивая последний воздух из лёгких. Он вытер слёзы и забрался в постель, радуясь лишнему часу сна до восхода солнца.       Мадам Помфри вернулась, как и обещала. Положив прохладные ладони на его разгоряченный лоб, она заговорила мягким, убаюкивающим голосом:       — Что-то ты мне не нравишься, — услышав её, он сонно приоткрыл глаза. — Отправлять тебя на учёбу вот так — просто безумие. Ты же совсем измучился!       Никто и никогда так сильно не переживал за него — он почувствовал тугой ком в горле. Он тут же оттолкнул медсестру и стал натягивать штаны.       — Всё в порядке. Я хочу пойти.       Но прежде, чем позволить ему уйти, мадам Помфри напоила его чем-то холодным и медным на вкус, и Ремус тут же почувствовал себя немного лучше. Он со всех ног бросился в гриффиндорскую башню, чтобы переодеться в форму и успеть на завтрак — голод после полнолуния был особенно сильным.       — Где ты был? — пристал Джеймс, как только он влетел в комнату. Все три мальчика были уже полностью одеты и собраны, и все трое выглядели безупречно — не считая, разве что, Джеймса с его вечно торчащими во все стороны волосами.       — Нигде, — Ремус протиснулся мимо него, чтобы взять вещи.       — Ты в порядке? — спросил Сириус, отрывая взгляд от зеркала и прекращая прилизывать собственные волосы.       — Да, — подхватил Джеймс, внимательно наблюдая за Ремусом. — Ты какой-то странный.       Ремус бросил на них сердитый взгляд.       — Отвалите.       — Мы просто спросили, — сказал Питер, упирая руки в бока. Все трое уставились на Ремуса, который уже был готов снять футболку, но вовремя вспомнил про синяки.       — Что?! — рявкнул он. — Так и будете смотреть, как я переодеваюсь? Вы, аристократы — просто кучка педиков.       Он подхватил свои вещи и бросился в ванную, громко хлопнув дверью. Спустя пару мгновений Питер захныкал, что хочет есть, и все трое ушли.