Стальной Холм Ultimate ТОМ 1

      Ожидание для ренегата продолжалось недолго. К нему в темницу зашла делегация из трёх священнослужителей, двое из которых были одеты в поношенные дырявые балахоны с широкими капюшонами, из-за которых лиц не было видно. Посреди них стоял третий в светло-сером балахоне (судя по всему старший). Зайдя в помещение он подал знак, чтобы его оставили. Монахи переглянулись, одновременно поклонились старшему и покинули стены комнаты. Голова старшего была тоже выбрита на чисто без единого волоса, глаза еле видимы за прищуренными веками, все лицо покрыто морщинами, а кожа усыпана старческими пятнами. На вид он был крепок, но слегка сгорблен. Наш современник дал бы ему около 60-ти лет. Главный духовник тяжелой поступью подошел к кровати где находился I и стал перед ним. Солнечный свет осветил пресвитерианина и технолог увидел на голове и руках всё те же признаки утилизации — глубокие шрамы от порезов каким-то толстым лезвием. В руках у него технолог заметил свои окуляры. — Вы кажется Эрнесто Ван Бельт, инквизитор из Мироса? — заговорил слегка приниженным голосом пресвитерианин.       Не зная, что ответить незнакомцу технолог возмущенно ответил: где я нахожусь? Почему меня раздели? Кто вы такой?       Настала между ними тишина, которую прерывало отрывистое старческое тяжелое дыхание. — Вас побили чудовища. У вас были тяжелые раны. Пресвитериане Ермона всегда стоят на охране прав гостей и готовы им помогать. Особенно если они приезжие и особенно, если это инквизиция из самого Мироса. — Мы с моим братом не просили помощи. — Ах, это ваш брат? — удивлённо ответил монах обернувшись к лежачему Ромусу и пожав плечами продолжил, — а мы с братьями посчитали, что это беглый чумной из столицы, которого похитил один из ренегатов корпуса Кардинала Брутиуса. Вы таких не встречали? — спросил пресвитерианин, осторожно подойдя к технологу так, чтобы было видно его спину в объектив и положил в руку технологу окуляры.       I понял, что происходит, но не подал виду. — Чумной? А такое бывает, чтобы чумной из закрытого района Мироса куда-то сбежал? Мне такие сказки в детстве рассказывали, когда я учился в Верховной академии инквизиции, — усмехнулся технолог, — разве в рядах великого Брутиуса водятся предатели? Я о таком давно не слыхал. — Не знаю, господин Эрнесто. Вам и вашему брату в эту ночь очень крупно повезло, что в прошлую ночь вас с ним не растерзали эти животные. Они давно были бичем Ермона. Некая неведомая сила их сюда притягивает. Но, так активно она давно себя не вели. В последний раз они так активничали после того, как наши жители обнаружили тело одного из здешних чудаков. поговаривали он был коллекционером старинных артефактов. А ещё ходили слухи, что он имеет книги и даже умеет читать. — Да… Запутанное дело, господин пресвитерианин. — Зовите меня Геронт. Я здешний настоятель, господин Ван Бельт. — Рад знакомству, господин Геронт. Я бы протянул руку, если бы всё тело не болело. — Ничего, комрад. У нас в монастыре не принято пожимать руки, как это делали древние. Тем более вы, как инквизитор, это должны знать. — Да, простите, настоятель. Я и правда не в себе после произошедшей стычки. Мне следует набраться сил. — Набирайтесь сил и отдыхайте, Бельт. Чувствуйте себя как дома, — развернул он свой взгляд к пишущей машине, смотрящей на них стекляшками с противоположного края комнаты, — но, не забывайте, что вы в гостях. Еду вам будут приносить наши братья. Если захотите, ванная у нас к сожалению, общая и купаться сможете лишь по вечерам. Поправляйтесь. Мы вам желаем скорейшего выздоровления. — Моя карета… — Карету мы тоже забрали и её можете увидеть из окна вашей каморки. У нас в Ермоне ответственные работники в гостинице и они бы подняли шумиху, если бы обнаружили, что карета, стоящая в их дворе очень долго пустует без хозяев. Здесь так не принято, господин Эрнесто.

***

      Так прошло пару дней. Технолог быстро пошел на поправку и к этому времени был готов стать на ноги и вернуться в строй. Чего нельзя было сказать о Мезаресе. Он лежал в своей постели, словно мёртвый. Его даже шум с улицы, производимый ящеротварями в виде рёва не мог пробудить.       Утром пятого дня I был готов к разговору с настоятелем и дальнейшим действиям по продвижению к Стальному Холму. Застал он настоятеля в курии. Тот перебывал в медитации, находясь в молитвах к Понтифику. Вся келья была наполнена едким дымом кадильниц, вызывающих при долгом вдыхании очень серьёзные и ужасные галлюцинации. Поговаривали, что существа, которых видят их святейшества, имеют живую природу и способны влиять на ход мироздания. Но, технолог в эти сказки конечно не верил и застав Геронта в такой обстановке был готов уходить. Не успел технолог обернуться к выходу, как настоятель окликнул его. — Вы кажется меня искали, комрад? — Да, ваше святейшество. Но, я похоже вам помешал. — Не уходите. Я как раз закончил. В этом месте нас не могут слышать лишние уши и видеть непрошеные линзы. Общался с Его святейшеством. — Даже так? И что же вы ему сказали? — О вас? Ничего, — раскашлялся от глубоких вздохов после медитации пресвитерианин. — Но, он взволновался чрезмерной активностью монстров у Ермона. Считает, что это должно быть как-то связанно с электроникой, которая видимо где-то здесь захоронена и до сих пор влияет на здешнюю фауну. Обещался на днях отправить сюда ваших колег. Он это связывает с вашим приездом. — Хм-м… Это значит вы нас им передадите? — Если вы так жаждите встречи с вашими коллегами, то да. — Меня всё это время не покидала одна очень примечательная мысль… — начал технолог, — пресвитерианский монастырь, в котором бывшие технологи помнят о том, что они когда-то были технологами. Неужели то, что ранее декларировалось Понтификатом на протяжении всей истории «Служащих машины» было лишь на бумаге? — Я на это сам не могу найти никакого рацио, дорогой коллега, — заговорил присветерианин уже знакомыми для технолога логосами, — не один я нахожусь в данный момент в замешательстве. Мы так жили не всегда. До этого всё было буквально на автомате. Мы друг с другом даже не разговаривали и не о чем не думали, кроме уединённой молитвы и милости Понтифика. Но, однажды прогудел страшный звон. Он раздавался во всей округе. От такого рёва у многих жителей шла кровь из ушей и носа. После этого гула я словно проснулся от затяжного сна. Когда очнулся, то увидел, что со мной сотворили эти эскулапы — мои предшественники, специальный отдел монастыря, созданный для уничтожения воспоминаний технологов. Я вспомнил как меня избивали, вырывали ногти, били плёткой до мяса и ребер, пробивали черепную коробку в области висков. И всё ради того, чтобы заставить забыть всё годы службы Понтификату. Мы все такие были. Нас на это запрограммировали. И я кажется тебя вспомнил, I. Ты меня не помнишь, но я тебя припоминаю. Я заканчивал службу, когда ты только вступил в наши ряды. И я помню твоего отца.       У I что-то щелкнуло в голове. Отец. Слова отец и мать для него могли бы что-то значить, знай он их с детстве, но по какой-то неведомой причине он не интересовался этим. Ему было попросту не интересно. Служащие кроме своей работы больше ничего не хотели знать. В атмосфере всеобщего муравейника происхождение отдельного индивида мало заботило. Одни приходили, другие уходили, кто-то проваливал задания и подлежал ликвидации, кого-то отправляли на уничтожение в монастыри по выслуге лет, а кто-то в эмоционально не выдерживал нагрузок, срывался и убегал либо же совершал самоубийств. Технологу было не до того, чтобы хотеть узнать собственное происхождение. Но, услышав это слово он ощутил, как у него по щеке покатилось слеза. Он себя ощутил живым, а не инструментом чужих амбиций. — Ты заплакал? — сожалея развёл руками монах, — эти стены давно не знали слёз. В них нет сожаления. Слёзы были у нас только лишь на входе в это место. Твой отец тоже был монахом, священником. Ему повезло немного больше остальных. Он был не бесплоден. И потому ему сразу нашли жену, твою будущую маму. Не долго же они были вместе. Спустя три месяца их разлучили и её отправили в один из женских монастырей. Где именно он находился до сих пор остаётся загадкой. Присветериане не контактируют между собой и с другими монастырями. Это Эпоха раздора так всё расставила. Мы лишь пожинаем её плоды. — Вы знаете что-то о Стальном Холме? — Тс-с-с… — приставил указательный палец к губам Геронт, — этими словами здесь не бросаются, молодой человек. Эту тайну знают лишь великие мужи мира сего. А здесь даже думать о таких словах запрещено. — Интересно, знал ли о местонахождении Кардинал Брутиус? — Брутиус? Конечно знал. По крайней мере это было его работой. Всё обо всех знать. Его власть была безоговорочной и несокрушимой. Я его в своё время знал лично. Хороший был кардинал. Властный, хитрый, но и справедливый. Он всех своих врагов держал на поводке и знал их каждый шаг. Невозможно было, чтобы мимо Брутиуса прошла какая-то секретная информация. Секреты Союза для него не были секретами. Весь мир у него был на ладони и помещался в кармане. Мне даже приходилось видеть, как он этой штукой, которую помещал в кармане своей рясы, водил руками и вся мировая карта то увеличивалась до неимоверных масштабов, то уменьшалась до нескольких кварталов города. Это были запретные технологии, о которых не знал никто в Понтификате. Наш удел был искать их и изымать. Уделом иных подразделений была систематизация и изучение. Иные же брали на вооружение рабочие варианты. Этим тварям с волшебством из Моцрука не могло и присниться насколько точно у нас всё контролируется. Ты только представь себе, I. — Что произошло с Кардиналом? — Если бы я знал, сын мой. Как я слышал из непроверенных источников, он был убит кем-то из своих на территории оранжереи в Курии Понтификата. Но, правда это или нет, мне до конца неизвестно. — А вы что-нибудь знаете о том, как назначаются претенденты на регентство? — Нет. Никто этого не знает. Всем кажется, что в этом есть какая-то магия, кто-то нарочно заманивает случайных людей к Стальному Холму и потом заставляет их силой убивать друг друга. Нельзя туда идти. Там лишь смерть и забвение. В Диких землях можно попросту не добраться до места назначения. Даже в Ермоне ночью, неподготовленный человек может встретить свою смерть. Тебе надо всё обдумать. — А что же делать с Ромусом? — С этим чумным? Да что с ним возиться? Всё равно уже не жилец. После того, что с ним делали перед утилизацией никто такого не мог пережить в здравом уме. Даже если он жив, он может оказаться овощем и большой обузой для тебя. Вы же ведь в бегах. — Да, вы правы, господин Геронт. Но, мне надо исполнить предназначение. — Как захочешь, I. Помню нашу старую поговорку: проще переубедить осла в том, что он не осёл, чем технолога в любом своём решении. Так или иначе, вам здесь нельзя на долго задерживаться. Через пару дней здесь будут ищейки Q. Они здесь всё перероют. — Это мне понятно. Но, меня беспокоит активность этих чудищ, которые постоянно бродили по окраинах и теперь стали активничать после моего прихода. — Я с тобой согласен, I. В наших краях такие события вызывали всеобщие отголоски. Возможно убийство антиквара Бруно стало толчком для буйства этих чудовищ. — Да, удивительно, как эти две вещи стали друг с другом соотноситься? Возможно это как-то связанно с письмом на регентство, которое было обнаружено у него в вещах. — Это то, что мы нашли у тебя в кармане одежды? Да, какое-то чертово наваждение водит этими конвертами и рассылает их всем подряд со случайными именами. Уже как пятьсот лет, — сказал Геронт пожав плечами, — как говорится «стучитесь и вам откроют». — Удивительное изречение, — сказал воодушевлённо технолог, — у вас есть книги? — Да. Это цитата из книги твоего покойного отца. — Мой отец находится всё-таки здесь, в стенах этого монастыря? — Да, именно здесь, сын мой. Мы с ним вместе служили, но мне сложно как и ему было разговаривать. У него в то время уже были проблемы с памятью и сложные проблемы со здоровьем. Но, он имел веру, которая ему помогала переживать все свои беды. Будто какое-то чудо его спасало до конца его земного пути. Мы с братьями это конечно не одобряли с его отдельной верой. Потому как знали, что за соблюдением догматов Понтифика наш бывший настоятель следил строго. Помню он что-то рассказывал об истинном Боге. Не он нашем Понтифике Люцие, а о другом Боге. Он говорил, что Брутиус никакой не бог, не полубог и на него нельзя не в коем случае молиться. Что Брутиус и его предшественники в руководстве Курии коварно самолично назначили себя божеством и теперь правят миром. Но в самом деле есть истинный Бог. И этот бог рано или поздно вернётся вершить свою правду и как он говорил «отделять овнов от козлищ». — И правду странные логосы. Технологи так не разговаривают. Наверное и правду он нашел некие таинственные знания, запретные для сословий нашего порядка. И что же с ним случилось? — I, мальчк мой. Твой отец умер в один из тёмных дней в Ермоне, когда бушевала буря на Ярдэне. Мы его тогда упрашивали не читать свою книгу при свечах в ночное время. Уставом запрещено чиать какие-либо ещё книги, особенно ночью. Но, он не послушался и продолжил делать как посчитал нужным. Это ему не помогло. Его Бог не помог ему. В ту ночь одна из проверок администрации его поймала за чтением запретной литературы. Они конфисковали книгу и забрали его в пыточную для окончательной утилизации. Труба крематориума дымела до самого утра. Крика мы не слышали, но понимали, что ему настал конец. I не мог ничего сказать в ответ. Вероятно пресвитерианин его обманывает, а может с кем-то перепутал. — Не может этого быть. Вы меня может с кем-то перепутали, отец Герогнт? — Нет, дорогой I. Тебя я не с кем не мог перепутать. Ты сын технолога Z. У вас с ним даже родинки на лице на одном и том же месте. К сожалению, не я, не твой отец перед смертью не помнили ни о твоём рождении, жизни и даже о матери. Это всё всплыло у меня в памяти гораздо позже его смерти. Всё это время мы с братьями смиренно несли службу в ожидании своего часа, так как любое лишнее слово или даже мысль о воспоминании нашего брата могло привлечь проблемы со стороны настоятеля и его людей. — Скажите тогда, пожалуйста, как вам удалось узнать, что на гостиницу напали и пребыть вовремя? — Эти стекляшки, что следят за каждым нашим шагом и ведут в одну из моих комнат, где можно осмотреть каждый фрагмент Ермона и его окрестностей, а особенно гостиницы. К сожалению, Это не конечное место, куда они ведут. Провода этих машин ведут прямиком в Корию Понтификата. И думаю ты уже об этом догадался, как получилось так, что мы заметили нападение этих тварей на гостиницу. Но, мы не смогли приехать вовремя. Прибыли с задержкой на пять минут и думали, что уже поздно. Но, когда приехали и зашли внутрь, то у вас в номере никого кроме вас не было. Эти черти как будто чего-то испугались. Когда наша карета приближалась то, увидели как несколько этих созданий выбегали пораненные и чуть не сбили с хода наших лошадей. Их спасло то, что карета зажгла яркие фонари. Как мы знаем, они очень боятся яркого света. Со стороны окон вашего номера был виден яркий свет. — Это тоже подозрительно. Потому что, у нас в комнате освещение было очень тусклым. — Тогда мне трудно сказать, в чем дело. Может ответ знает Мезарес. Но, твой попутчик сейчас ничего не скажет. Ему нужна помощь. — Может ваши братья смогут что-то с ним сделать? Возможно он сможет стать на ноги? — Может быть, комрад. Сказать наверняка невозможно. Но, если нам повезёт и я застану на месте брата Тунгреуса, который заведует медицинской частью, то возможно уговорю его осмотреть пристальней пациента и если обнаружатся причины этой болезни, то попробовать излечить несчастную душу.       Долго затягивать с медпунктом монастыря не пришлось и братья, вверенные Тунгреусу, во всю осматривали истощённое тело полуживого Ромуса. Осматривая больного они то вздыхали, то посмеивались, то перешептывались. Наконец последними был дан вердикт в виде какого-то диагноза со сложно произносимым названием. Один из них на несколько мгновений удалился из каморки и вернулся с системой трубок и иголок. Руку больного привязали к постели и сделав укол какого-то вещества, принялись накачивать его с трубки.       У двери стояли вдвоём технолог и монах, наблюдая за происходящим. — Если это ему не поможет, ему поможет только чудо.       Чудо себя не заставило долго ждать. Внезапно свободная рука Ромуса потянулась к привязанной руке и вырвала из вены иголку. Веки на лице задрожали и медленно открылись. Мезарес впервые за столько времени был в сознании, волновался, котел было закричать, но не смог ничего сказать. Голоса у него не было.