~Восстающий из пепла~
Я разбит, я брошен, я одинок. Безумен. Даже ставшая родной пещера больше таковой не является. Всё, что у меня есть — это глубокая рана в душе́ и верная флейта. Я подношу её к губам, ласкаю, зову с её помощью тех, кто сможет избавить меня от той боли, что терзает измученное сердце. Я хочу умереть. Я не хочу жить. Зачем, если больше нет тех, ради кого билось это сердце? Их отобрали у меня. Последний якорь. Теперь я монстр. Изгой. Чудовище. Поэтому и умереть я должен, как чудовище. Но не от рук тех, кто меня изгнал, нет, я не доставлю им такой радости. Тьма вокруг. Она заполняет собой пространство, давит, теснит мою волю, сопротивляется, не хочет отпускать меня на свободу. Я нужен ей, но она больше не нужна мне. Крики в голове почти не умолкают, они стенают, просят, угрожают, ластятся, но я не хочу их слушать, больше не хочу. Тьма густой чёрной смолой забирается в лёгкие, не позволяя дышать, булькает в горле, липнет к коже, но я не перестаю играть. Пока в сознании не исчез ясный проблеск, я должен завершить начатое. Мелодия влечёт ко мне смерть, её сладко-гнилостный запах уже проникает в ноздри. О, я уже слышу, как они приближаются. Мои преданные марионетки. Иду им навстречу, раскинув руки в стороны. Хочу сбежать из этого ужасного мира, и моё желание сбывается. Ледяные руки хватают, тянут, рвут на части. Тонкая кожа лопается, не выдержав, кости хрустят, ломаясь, кровь брызгает, заливая мёртвые глаза алым цветом. Плоть поддаётся острым ногтям и зубам. И боли почти нет, потому что её было слишком много. Чаша переполнилась ею, и как ни пытайся налить в неё ещё — ничего не выйдет. И тьмы тоже больше нет. Есть только пустота. Открываю глаза и пытаюсь не задохнуться. Воздух тяжело проталкивается в лёгкие, будто они забыли, как нужно работать. Необходимо попробовать ещё раз. Вдох. Выдох. Спокойнее, медленнее. Растираю лицо ладонями, чтоб быстрее прийти в себя. Смотрю на свои дрожащие руки и сжимаю их в кулаки, словно это поможет унять тот ужас, который остался от сна, в котором я умираю. Умираю страшно. И этот кошмар снится мне уже третий раз после официального открытия съёмок. Скатываюсь с кровати. Сейчас мне нужен тёплый душ, смыть с себя липкий пот и остатки сна. А ещё было бы неплохо мысли в порядок, не думать о том, почему мне вообще начала сниться такая жуть.***
Для конца апреля сегодня стоит прекрасная погода, прохладно и солнце светит. Стилист уже в третий раз поправляет что-то в волосах, расчёсывает, укладывает пряди. Дико хочется спать. А ещё убить того, кто дал Ибо в руки меч. Надо будет пробраться в подсобку и закопать Бичэнь где-нибудь на заднем дворе съёмочной площадки. Пусть поищут пару дней, а я отдохну от бесконечных нападений малолетнего тирана. Обычно это весело, и я вовсе не против поддержать игру, но только не с самого утра, когда после ночных кошмаров я забываю свои реплики во время съёмки. У горла снова блестит начищенное лезвие, почти касается кожи, но я перехватываю его двумя пальцами и отвожу в сторону. Однако разве это остановит Ибо? Теперь он решил, что будет весело тыкать в меня рукоятью. Выставляю перед собой «Какую разницу», блокируя нападения. Зеваю, прикрывая рот широким рукавом. Мне нужно найти способ выспаться. — Гэ-гэ сегодня какой-то вялый и рассеянный. Неужели старость подкралась незаметно? — гудит над ухом Ибо. — Уймись, гиперактивный мальчик, — огрызаюсь, не скрывая своего раздражения. — Старый гэ-гэ хочет отдохнуть. Ибо молча хлопает ресницами и отступает. Неужели нечего сказать? Просто удивительно. Тот, кто говорит, что Ван Ибо молчаливый, не знает его так хорошо, как я. Этого болтуна иногда невозможно заткнуть. А утихомирить его бешеный темперамент вообще нереально, он как фонтан, брызжет во все стороны. И энергии немерено. Хоть бы поделился, жмот. Мне как раз сейчас не хватает. Присаживаюсь на свободную лавку и наблюдаю, как играют в «камень-ножницы-бумагу» Юй Бинь и Чжу Цзаньцзинь. Во время перерыва тут каждый занимает себя тем, чем может. Вот я бы поспал, например, но прилечь можно разве что на пол, поэтому разворачиваю сценарий и повторяю свои реплики. Пятую страницу мне загораживает чья-то тень. Поднимаю голову и встречаю виноватый взгляд Ибо. — Чжань-гэ простит глупого ди-ди? Я был неправ, — выпаливает он на одном дыхании, будто боится забыть слова. — Гэ-гэ много работает, поэтому очень устаёт, я понимаю. Прости. После такой пламенной речи злиться на него и дальше просто невозможно. — Так и быть, прощу, если угостишь меня чипсами и кофе, — хлопаю ладонью по месту рядом с собой, приглашая присесть. Он радостно улыбается, грациозно взмахивает длинными рукавами и аккуратно подбирает юбку ханьфу, чтоб не примять. Ткань под его руками красиво струится и ложится ровными складками, будто Ибо с рождения носил древнекитайские одежды. Ему вообще идет ханьфу, белый цвет и длинные волосы, он становится похож на величественное божественное создание. Да и вообще есть в нём что-то неземное. — И на самом деле я не считаю Чжань-гэ старым. Ты выглядишь очень молодо, — он чуть наклоняется вперёд, заглядывая мне в глаза. — Я считаю, что гэ-гэ красивый. — Ди-ди, хватит льстить, мне пока только двадцать шесть, а не шестьдесят шесть, — отмахиваюсь от его подлизываний. — Хотя, если сравнивать с тобой, то разница, конечно, ощутимая. Он недовольно хмурится и закусывает губу. Боже, почему он постоянно это делает? — Почему ощутимая? Лично я никакой разницы не чувствую. — Но она есть. Ты родился в девяносто седьмом году, а я — девяносто первом. Когда я пошёл в школу, ты только появился на свет. Ибо плотно сжимает губы и отворачивается. — Пусть так, но я не льстил, говоря, что Чжань-гэ красивый, — упрямо повторяет он, сильнее сжимая в руках Бичэнь. И я вижу, что он не врёт. Господи, он действительно так считает. Ну что за несносное дитя? Я же не девушка, чтобы говорить мне такое. Но как бы я не убеждал себя не реагировать, щёки сами собой наливаются жаром. Благо, на мне сейчас столько грима, что будь я хоть малинового цвета, всё равно ничего бы не было видно. Что вообще можно на такое ответить? Своими странными излияниями он меня в тупик ставит. Слава всем богам, что в этот момент нас зовут на площадку, избавляя от необходимости ломать голову над ответом. — Нужно переснять сцену на крыше, над которой вчера работали. В кадре движения получились слишком смазанными. Поэтому вечером будьте готовы, — предупреждает нас Стив Чэн. — А можно взглянуть на отснятые материалы? — спрашивает Ибо, сама серьёзность. — Конечно. Мастер Шоушан как раз там, сможете отрепетировать сразу, — Стив отправляет нас к ассистенту. Меня удивляет, как Ибо может моментально переключаться между личным общением и рабочим. Лицо его становится сосредоточенным, даже резким, не имеющим ничего общего с тем повесой, что донимает меня шутками и детскими играми. Будто два совершенно разных человека живут в одном теле. Когда на мониторе камеры появляется нужное видео, мы одновременно наклоняемся ближе и наши плечи легонько сталкиваются. Немного отодвигаюсь в сторону, чтоб не мешать друг другу, но Ибо слегка качается с пятки на мысок, и мы снова соприкасаемся локтями. В конце концов, решаю не обращать на такие мелочи внимания, главное сейчас понять, в чём наши ошибки и не повторять их вечером. В первый раз материал удаётся просмотреть полностью, наш мастер боевых искусств объясняет, где и что нужно изменить, периодически останавливает изображение и показывает правильные движения. Во второй Ибо шевелится и трётся своим бедром о моё. Тепло его тела чувствуется даже через многочисленные слои ханьфу, отвлекая от видео. Почему-то это смущает, особенно если вспомнить, что говорил этот мальчишка меньше четверти часа назад. — Здесь Лань Ванцзи нужно будет уйти чуть левее и сделать взмах мечом резче, — указывает мастер Шоушан на монитор пальцем. — А мне не стоит так улыбаться. — Почему? — Ибо поворачивает голову, и мы едва не сталкиваемся лбами. — У Сяо-лаоши прекрасная улыбка. Ну вот опять он за своё! — Перестань, — шлёпаю его по запястью длинным рукавом. — Вэй Усянь как раз должен улыбаться, и в конце здесь нужно будет вытянуть ножны в сторону, словно ловишь ими сосуд с вином. Понятно? Киваю и принимаю нужную стойку. — И не забывайте про осанку, — мастер подходит ко мне сзади, одну руку кладёт на плечо, фиксируя его в нужном положении, а второй надавливает на поясницу, не сильно, но довольно ощутимо. Ван Ибо смотрит на нас так пристально, цепляясь взглядом за каждую деталь, словно ему предстоит выполнять работу за двоих сразу. И в глазах такой холод, что становится как-то не по себе. Таким Ибо я вижу только в кадре в роли Лань Ванцзи. Но даже тогда он не выглядит настолько мрачным. — Что с тобой? — решаюсь спросить я, не укусит же он меня, в конце концов. — Ничего, — качает головой и тоже встаёт на позицию. Ибо нападает стремительно и так яростно, будто действительно хочет меня проткнуть мечом насквозь. Хорошо хоть не импровизирует, иначе не уверен, что смог бы отбить его удары. — Отлично, превосходно, — хвалит нас мастер Шоушан. — Если повторите это на камеру, то будет очень эффектно. — Спасибо, мастер, — кланяемся вместе с Ибо и отправляемся на поиски свободных сидячих мест. — Ну и что это было? — М-м? — непонимающе мычит Ибо, сохраняя лицо кирпичом в стиле Лань Чжаня. — Это было больше похоже на покушение на убийство, чем на репетицию. — Ты преувеличиваешь, — фыркает он, выставляя подбородок вперёд. — Я всего лишь выполнял указания учителя. — А я по-твоему чем занимался? — что-то я не понимаю сути его недовольства, а он недоволен, и это даже преуменьшение, скорее зол. Но на что и почему? — Да что я такого сделал? — В том-то и дело, что ничего, — внезапно взрывается Ибо, взмахивая руками. — Похоже, гэ-гэ нравится, когда его трогают. Если так, то это могу делать и я! Что он сейчас сказал? Я даже останавливаюсь и хватаю его за руку чуть выше локтя, но то, что сказал этот мальчишка, не укладывается в голове, потому что звучит слишком абсурдно. Я уже открываю рот, чтоб выразить свою точку зрения по этому поводу, но замираю, одновременно осознавая, как мы с Ибо смотримся со стороны. И ладно, если бы никого не было, но вокруг полно снующего туда-сюда персонала. А ещё прямо напротив стоит Лю Ханькуань и старательно делает вид, что нас не существует, он упорно смотрит в книгу, перелистывая страницы слишком быстро. Чёрт, ну почему опять он?! Я уже хочу увести Ибо подальше от всех этих лишних глаз и вытрясти из него объяснения столь странному поведению, но он вырывается из хватки и сбегает с площадки так быстро, что догнать его не представляется возможным. Под сочувствующие взгляды Лю Хайкуаня отправляюсь в противоположную сторону, рядом с отдыхающим Юй Бинем как раз есть свободный стул. Плюхаюсь на него и достаю телефон. — Что делаешь? — интересуется он. — Выпускаю пар, иначе убью кое-кого, — с яростью хлопаю пальцами по экрану телефона в поисках какой-нибудь игрушки. — Ты про Ибо? — Про кого же ещё. — Слушай, — он как-то неопределённо мнётся, будто на что-то решается, а потом выпаливает скороговоркой: — Увасснимвсёсерьёзно? Честно говоря, я ни слова не понял, поэтому приходится переспросить. — У тебя с Ибо всё серьёзно? — на этот раз членораздельно произносит Юй Бинь, но не сказать, что меня радует суть вопроса. — Что значит «всё серьёзно»? — всё ещё надеюсь, что неверно его понял. — Я про отношения, — Юй Бинь переводит взгляд с пола у себя под ногами на меня и обратно. — Вы же всё время вместе. Ошарашенно молчу, потому что сказать мне нечего, лексикон как-то моментально опустел. Неужели мы производим такое впечатление? — С чего ты это взял? — слова продираются через пересохшее горло хриплыми комками. — Я не гей вообще-то. — Правда? — с необъяснимой радостью и надеждой вскидывается Юй Бинь. — Конечно, правда! — То есть, ты не будешь против, если… — он задумывается, окидывая беглым взглядом павильон. — Юй Бинь, не тяни, — не выдерживаю я. — Не буду против чего? — Если я попробую с ним? Он мне нравится. Конечно, я догадывался, что именно хочет сказать Юй Бинь, но строить догадки — это одно, а услышать собственными ушами — совсем другое. И что-то внутри яростно сопротивляется, хочет вытолкнуть обратно, вытеснить из сознания вонзившиеся в него острыми иглами слова. Ван Ибо нравится Юй Биню. Разве это так сложно понять? Нет, понять-то как раз совсем не сложно, а вот принять… — Пробуй, я-то здесь причём? — сглатываю ставшую слишком вязкой слюну и встаю. — Я пойду что-нибудь съем, пока есть возможность. — Ага, давай. Приятного аппетита, — счастливая улыбка Юй Биня преследует меня до самой столовой. Казалось бы, что такого? Один человек нравится другому, ну и что с того? Даже если они одного пола. Меня это ни в коей мере не касается. Но отчего же тогда так горько и тяжело на сердце? Почему оно испуганной птицей ломится в рёбра, не желая рассматривать даже возможность отношений Ван Ибо с Юй Бинем. Ван Ибо вообще с кем бы то ни было. Пытаюсь представить, как они вдвоём сидят на лавочке, Юй Бинь кладёт ладонь на угловатое колено Ибо и поглаживает, пробираясь пальцами в прорези джинс, а потом наклоняется и целует нежно-розовые губы, покорно раскрывающиеся в ответ. Дерзкая рука уверенно ползёт под широкую футболку, гладит твёрдые кубики пресса, цепляет пряжку ремня, расстёгивает… Зажмуриваюсь. Мотаю головой, прогоняя образ, приклеившийся к обратной стороне век, но он совсем не желает исчезать. Тру ноющие виски и понимаю, что стою посреди столовой. Аппетит совсем пропал, поэтому разворачиваюсь и бреду обратно. Со мной явно что-то происходит. Я не должен чувствовать то, что чувствую, это неправильно. Неправильно ревновать Ибо. Чушь. Бред. Абсурд. — Вот ты где, — звучит знакомый голос сбоку. — Я тебя обыскался уже. — Сам же сбежал куда-то, — стараюсь говорить спокойно настолько, насколько могу. — Прости, я вёл себя непрофессионально. Моя ошибка, — и тут Ибо поднимает вверх руку с болтающимся в ней пакетом, сквозь который просвечивают упаковки чипсов и два стакана кофе. — Чжань-гэ, мир? Он открыто улыбается, немного виновато, но я не могу не ответить тем же. Усмехаюсь, качаю головой и шагаю навстречу. Вообще я никогда не слышал, чтобы Ван Ибо извинялся перед кем-то ещё, и это странно греет моё самолюбие. — А, а, а, — он машет перед носом указательным пальцем, пряча вожделенный пакет за спину, когда я протягиваю к нему руку. — Только после того, как гэ-гэ скажет, что я прощён. Ты обещал. — Хорошо-хорошо, ты прощён, — тянусь снова, почти наваливаюсь на Ибо, но он ловко уворачивается. — Громче, я не слышу, — хихикает он и провокационно качает на пальце пакет. — Я прощаю тебя, ди-ди! — вот теперь на нас смотрят все, кто находится поблизости. — Может, гэ-гэ подарит своему ди-ди поцелуй в качестве знака окончательного примирения? — и этот паршивец вытягивает губы, вытворяя совершенно недвусмысленное движение. — Глупый ди-ди, — отвоевав, наконец, свою порцию кофе и урвав шелестящий пакетик чипсов, наслаждаюсь горько-сладким вкусом горячего напитка. К моему удивлению Ибо вовсе не обижается на моё заявление, а только ещё шире улыбается. — Кстати, ты мне сразу два стакана купил? — Второй мне. — Ты же не пьёшь кофе. — Кофе, который пьёт Чжань-гэ, вполне неплох, — невозмутимо сообщает Ибо, демонстративно делая глоток. Едва мы успеваем перекусить, начинаются съёмки, и время пролетает незаметно. Неудавшуюся сцену удаётся переснять с первого же дубля. Режиссёр в восторге, хвалит нас и даже обещает не задерживать надолго. Хотя кто знает, что у него значит эта фраза, потому что на небе давно светит луна и блестят звёзды. Я смотрю на эту красоту и не могу отвести глаз. Кто-то может посчитать меня сентиментальным идиотом, ведь мужчины такой ерундой не должны заниматься, однако будучи дизайнером и художником я научился замечать красоту этого мира и воплощать в своих работах. Незаметно рядом со мной оказывается Ибо и тоже смотрит на небо. — Пойдём, — он хватает меня за запястье, тянет в сторону плотно стоящих домиков. Мы проходим внутренний двор Облачных Глубин и направляемся к небольшой лесенке, по которой можно забраться на балкон второго этажа, а с него попасть на крышу даоцзофан. Ибо ловко преодолевает все препятствия, и длинное ханьфу ему не помеха, а потом помогает мне, подтягивая за запястья. Мы устраиваемся на черепице, всё ещё приятно теплой. Ибо садится так близко, что придавливает своим задом моё ханьфу. Приходится поддёрнуть ткань, но он только привстаёт, позволяя подобрать складки и опускается на то же место. Почти одновременно поднимаем головы и просто любуемся ночным небом. Признаюсь, отсюда вид гораздо лучше, словно смотришь через лупу — звёзды кажутся в разы ближе, ярче. — Красиво, — мечтательно говорю я, испытывая острое желание положить голову Ибо на плечо. — Да, небо тоже ничего, — произносит тихо, с лёгкой хрипотцой, и я понимаю, что смотрит он уже вовсе не на звёзды. Поворачиваю к нему голову. — Ди-ди, нехорошо издеваться над своим гэ-гэ. — Кто сказал, что я издеваюсь? — он правда произносит это тоном серьёзней некуда. — Ты снова начинаешь? Он косится на мой меч и тихонько тащит его из ножен, вынимает до середины лезвия и отпускает, возвращая обратно. Потом повторяет это движение снова. И снова. Твою мать, моё больное воображение сейчас представляет вместо меча кое-что другое, что не произносят в приличном обществе. В приличном обществе о таком даже не думают, по крайней мере не в присутствии других людей. Мягко останавливаю потянувшуюся к рукояти кисть, остро чувствуя под пальцами нежную тёплую кожу. — Ну, хватит, — пресекаю дальнейшие поползновения добраться до моего реквизита. Тогда Ибо, подумав немного, протягивает руку и щёлкает пальцами меня по подбородку. Ну что за неугомонный человек! — Гэ-гэ мне не верит, — звучит обиженно. — Но я говорю правду. Мне нравится, как выглядит Чжань-гэ. — Ибо, остановись, — предупреждающе поднимаю руку. — Не говори того, о чём потом пожалеешь. — Я никогда ни о чём не жалею, — в низком баритоне столько уверенности и власти, что у меня подогнулись бы ноги, если б я уже не сидел. — Ибо… — Мне очень нравится Чжань-гэ, — с придыханием произносит он и наклоняется, приближая своё лицо к моему. О, нет, я понимаю, к чему всё идёт и боюсь до жути того, чем всё может кончиться, поэтому отклоняюсь назад. К такому повороту я совершенно не готов. Что творит этот мальчишка?! Мы же оба мужчины. — Ты же несерьёзно? — с отчаянной надеждой заглядываю ему в глаза, в чёрные колодцы, наполненные болью и обидой. — Я никогда не был более серьёзен, чем сейчас. — Ты сумасшедший! — неверяще качаю головой, наблюдая как меняется лицо Ибо, становится мраморной маской, под которой прячутся все эмоции, почти как в самом начале нашего знакомства. — Да, потому что Чжань-гэ сводит меня с ума, — замечаю, как учащается его дыхание. — Как ты не понимаешь… Хотя о чём это я, ты ещё слишком юн, чтоб понять масштаб последствий. Я не могу позволить тебе разрушить собственную жизнь, — пытаюсь вразумить его из последних сил. — Свою жизнь я буду контролировать сам, — отмахивается Ибо, в глазах больной блеск. — Кстати, тебя волнуют только последствия? То есть, в принципе ты не против? Что? С чего он это взял? У меня складывается впечатление, что мы говорим на разных языках. Может, я на родной диалект перешёл? Да нет, просто кто-то слишком упрямый осёл! — Ты меня вообще слушаешь? — взрываюсь накипевшим раздражением. Ну что за невозможный человек?! — Я всегда слушаю гэ-гэ, — безмятежно отвечает Ибо, глядя мне в глаза. Так, это уже запрещённый приём, нельзя быть настолько честным. Поднимаюсь, не желая больше продолжать эту бессмысленную дискуссию. Этот ребёнок всё равно меня не слышит. — Куда ты? — он резко встаёт, пошатывается, взмахивает руками, пытаясь удержать равновесие. Боже, он же сейчас свалится с крыши! Благодаря подскочившему адреналину тело действует почти молниеносно. Хватаю Ибо за запястье и тяну на себя. Он буквально влипает в меня всем телом, и это… волнительно. — У гэ-гэ очень сильно бьётся сердце, — слишком спокойным тоном говорит человек, чуть не свалившийся с крыши. — Идиот! Да оно чуть из груди не выпрыгнуло из-за тебя! — ору на него во весь голос, позабыв о том, что меня могут услышать. — Я рад, что сердце гэ-гэ так на меня реагирует, — довольная улыбка появляется на его губах, а в глазах светит солнце. — Глупый ди-ди, — осторожно отталкиваю его, тщательно контролируя свою силу, и разворачиваюсь, чтоб уйти подальше от этой ходячей проблемы. У меня жутко болит голова. — Гэ-гэ! — взволнованно окликает Ибо. — Это значит «да»? — Это значит «нет», — и голос даже не дрожит. Шагаю по черепице, не оглядываясь, потому что не могу больше видеть в чёрных глазах боль от несбывшихся надежд. Хотя неизвестно, кому сейчас хуже. И если состояние Ибо вполне объяснимо, то обосновать свои собственные ощущения я не могу. Я не помню, как мы снимаем ещё одну сцену, слава богу, что участие Ибо в ней не требуется. В гримёрке не могу дождаться, когда меня, наконец, избавят от парика, и почти срываю с себя облачение Вэй Усяня. Вырываюсь из душного помещения, свежий ночной воздух кружит голову, бегу к своему минивэну, но притормаживаю, когда слышу голос Ибо. Его машина припаркована рядом с моей, а из-за приоткрытой двери доносится пение. Я уже готов запрыгнуть в салон, но останавливаюсь, когда голос Ибо срывается. Он прочищает горло и продолжает петь, хотя это больше похоже на отчаянный крик души. Не забуду твою любовь, Но трудно изменить финал. Я не могу тебя оставить, И не похоже, что он может дать тебе будущее, На которое ты надеешься, неопытный мальчик.* Примечание: *Название китайской песни: Nan Hai, певец: Liang Bo К сожалению, не знаю, кому принадлежит перевод на русский язык. Я кожей ощущаю, как Ибо выворачивает наизнанку этой песней, я даже не подозревал, сколько этот мальчишка на самом деле эмоций скрывает, как сильно они терзают его изнутри, что он может изливать их лишь своим голосом. Как же много он чувствует... Я больше не могу слушать его страдания, но и утешить тоже. Я не тот, кто ему нужен. Он ошибся в своём выборе. Просто гормоны играют, вот и всё. Ничего, перебесится и отпустит, найдёт себе хорошую девушку, и всё наладится. Мне, кстати, тоже не помешает. Провожу рукой по волосам, пальцами зачесывая их назад и запрыгиваю в машину, плотно закрыв за собой дверь. Сейчас мне нужен освежающий душ и покой, хватит на сегодня эмоциональных потрясений. Водитель заводит двигатель, машина выкатывается с парковки, оставляя позади съёмочную площадку, поющего Ибо и связанные с ним проблемы.***
Утро добрым не бывает — это как раз про меня. Мало того, что после кошмаров чувствую себя разбитым корытом, так теперь ещё и Ибо решил меня игнорировать. Стучу в его номер в третий раз, но в ответ всё та же тишина. Насколько мне известно, других съёмок сегодня у него нет. В какой-то момент закрадывается беспокойство — а вдруг с ним что-то случилось, но я прогоняю эту мысль почти сразу. Что с ним могло случиться? У него охранников больше, чем в аэропорту. С другой стороны — кто сказал, что они могут за всем уследить? Старательно прогоняю из головы все дурные мысли и решаю извиниться на съёмочной площадке, уж туда-то он точно придёт. А может он решил быстренько сменить объект интересов и как раз ночью этим и занимался? Мысль о том, что эта идея мне не нравится, душу в зародыше. Ван Ибо — мой коллега, и этот статус не изменится, съёмки окончатся, и мы разойдёмся каждый в свою сторону, вот и всё. Так было со всеми. Так будет и с ним. Точка. Мы с Цзи Ли не единожды успеваем отснять сцену рыбной ловли. Насквозь промокшие после купания в ледяной воде, мы возвращаемся переодетыми, и теперь гримёры впопыхах восстанавливают наши образы, когда на площадке появляется Ван Ибо. Явился — не запылился. С первого взгляда понятно, что он не в духе. Странно-неровной походкой он приближается к наскоро организованному для актёров месту отдыха, занимает стоящий поодаль стул, достаёт телефон и начинает усердно в нём копаться. Сюань Лу и Ван Чжочэн о чём-то шепчутся между собой, Юй Бинь и Цао Юйчэнь играют в мобильные игры, а Чжу Цзаньцзинь подкармливает своей лапшой Лю Хайкуаня. — Ибо? — зову, рассматривая его из-под полуприкрытых век, игнорируя попытки гримёра подкрасить мне глаза. — М-м? — выдаёт он неохотно. — Где ты был утром? — кажется, прозвучало гораздо резче, чем мне бы того хотелось, но внутри уже вспыхнуло раздражение, вызванное поведением Ибо. Через минуту молчания понимаю, что отвечать он не собирается, чем подстёгивает ещё и злость. Просто отлично. Не хочешь говорить? Ну и чёрт с тобой! Сам не понимаю, почему меня так задевает его нежелание разговаривать. Чтоб успокоить расшалившиеся нервишки и приглушить взвившуюся в поднебесье злость, принимаюсь напевать первое, что приходит в голову. — Чжань-гэ, — внезапно зовёт Ибо, но уже поздно, я слишком зол, чтоб отвечать, поэтому пытаюсь его игнорировать. Он зовёт меня снова и снова, как только совести вообще хватает? И тут я кое-что вспоминаю. — Кстати! Ты ведь говорил, что не хочешь, чтоб я контролировал твою жизнь, — сквозь зубы напоминаю вчерашний разговор, хотя получается несколько утрированно. — Что? — Ибо, наконец, смотрит прямо на меня, яростно сверкая глазами. — Когда это я такое говорил? Не хочу отвечать, иначе скажу что-нибудь нехорошее прямо при всех, а потом буду жалеть, поэтому продолжаю петь. Вокал сейчас важнее ребячества глупого мальчишки. — Прости, — я не смотрю на него, но в голосе не слышу ни ляна* раскаяния. — Я был неправ. Примечание: * Лян — единица массы в Китае, равна 31,25 г. Он снова погружается в телефон, выглядит при этом таким расстроенным, что хочется подойти погладить по волосам, расправить гладкие пряди и… И тут я замечаю его руку, когда он поправляет ворот ханьфу. Это что ещё такое? Сжимаю зубы, собираю всю волю в кулак, чтоб не оттолкнуть гримёра и не уволочь Ибо подальше сию секунду. Когда же моё лицо, наконец, приведено в надлежащий вид, широким шагом приближаюсь к Ибо, молча беру его под локоть и буквально на буксире волоку в ближайший пустой угол, подальше от глаз персонала и коллег. Таковой находится в узком пространстве между двумя домами. — Это что? — прижимаю его спиной к стене и на всякий случай преграждаю выход рукой, уперевшись ею в декоративную кладку. — Что именно? — непонимающе глядит на меня исподлобья. — Вот это! — поднимаю его запястье и поворачиваю тыльной стороной ладони, на которой почти нет живого места, тонкая кожа вся испещрена царапинами, колотыми ранами и кое-где вовсе содрана. Я бы подумал, что он с кем-то подрался, но характер повреждений совсем иной. — Не твоё дело, — огрызается паршивец, пытаясь вырвать руку. — Опять начинаешь? — припечатываю его обратно к стене, и он шипит, запрокинув голову и сжав губы. А вот это уже серьёзно. У него определённо не только рука повреждена. Без лишних слов срываю с него пояс, стараясь не причинить лишней боли, кто знает, в какие неприятности влез этот ребёнок ночью. Пальцы подрагивают, когда тянут за многочисленные завязки на каждом слое одежды. Боже, кто их столько придумал? Наконец, последнее препятствие преодолено, и я распахиваю исподнее, оголяя грудь и торс. Я уже видел мельком его пресс, но сейчас могу оценить его рельефность во всей красе, к тому же Ибо слегка выгибается, будто позирует для фотосессии и ухмыляется, приподняв один уголок губ. — Если б я знал, что именно заставит Чжань-гэ с таким пылом раздеть меня, то уже давно бы свалился со скейтборда, — и он закусывает нижнюю губу с таким похабным видом, что у меня начинает гореть всё лицо. — Помолчи, — стараюсь сделать тон более грозным и внимательно осматриваю уже налившиеся фиолетовым цветом гематомы, покрывающие почти весь правый бок. Слава богу, отделался только ушибами, кожа осталась неповреждённой. — В наколенниках был? — вопрос скорее риторический, Ибо отрицательно качает головой. — Показывай. — Ого, вот так сразу, — задорно подпрыгивают его брови. — Не паясничай! — Вообще-то до репетиции сцены в пещере мы ещё не дошли, я слова не выучил. И там вроде тебе предстоит штаны снимать, а не мне, — ухмыляется он, пытаясь сбить меня с толку, но не в этот раз, если понадобится, я сам с него брюки спущу. — Ван Ибо, не зли меня, — предупреждающе рычу, наклоняясь ближе. — Хорошо-хорошо, — он задирает широкие штанины, оголяя не менее живописно изувеченные колени. — Ты сумасшедший! — Гэ-гэ повторяется, ты мне это уже говорил, — он облизывает губы и снова сминает их зубами, намеренно или нет притягивая к ним внимание. Я невольно смотрю на творимое непотребство, и Ибо это замечает. А потом всё происходит слишком быстро, я даже не успеваю понять, как он отталкивается от стены, обвивает руками мою шею, приникает обнажённой грудью к моей, и наши губы встречаются. Встречаются? Ха, это слишком поэтичное слово, чтоб описать то, что вытворяет Ибо. Он набрасывается голодным зверем, мнёт, кусает, втягивает и сосёт, будто хочет успеть сделать всё, что только можно, пока есть время. Его дыхание обжигает, когда он отрывается на долю секунды только чтоб снова вернуться ещё более разгорячённым ураганом, диким огнём, неистовым желанием. От неожиданности я даже не могу оказать должного сопротивления, все попытки отстраниться Ибо пресекает, сжимая руки ещё сильнее, а потом мы меняемся местами, теперь уже меня вжимают в стену, до боли, до звёзд под веками. В какой-то момент я даже отмечаю, что целоваться с парнем оказывается вовсе не противно, а, возможно, не противно целоваться исключительно с Ван Ибо, не знаю, с другими не проверял и проверять не собираюсь. В паху становится слишком жарко, я понимаю, что начинаю возбуждаться, что совершенно неприемлемо. Собрав в кулак всю силу воли, причём в буквальном смысле, бью Ибо в плечо. Он глухо вскрикивает и отступает. Признаться, зрелище то ещё: распахнутое ханьфу, обнажённая вздымающаяся грудь, распухшие покрасневшие губы, раздувающиеся ноздри. Всё это вместе выглядит очень сексуально. С ужасом осознаю, о чём я только что подумал. Хочется трусливо сбежать, но потом представляю, как это будет выглядеть в глазах Ибо и заставляю себя стоять на месте. Всё же из нас двоих старше именно я. А потом протягиваю руки и начинаю завязывать на чёртовом поганце чёртовы бесконечные тесёмки. — У гэ-гэ очень сильный хук справа, — он потирает ушибленное место и болезненно морщится. — Гэ-гэ совсем не жалко своего ди-ди. Подавляю желание стукнуть его ещё раз. — Если сделаешь так снова, то познакомишься с моим апперкотом. — Сделаю как? — невинно хлопает ресницами. — А ты рискни повторить — и узнаешь. — Так гэ-гэ хочет повторить поцелуй или побить меня? Впрочем, я не против ни того, ни другого, — и он снова это делает, чёрт бы его побрал, снова облизывает и покусывает губы! — Не вздумай больше кататься на скейтборде ночью, это опасно, — стараюсь не обращать внимания на его очевидную провокацию. — Хорошо, как скажет гэ-гэ. Буду кататься на байке, — он в самом деле решил проверить границы моего терпения? — Сяо Чжань! Ван Ибо! — громогласно прокатывается изменённый громкоговорителем голос. — Вас ожидают на съёмочной площадке! — Гос-споди! — цежу сквозь зубы, путаясь в руках Ибо, когда мы пытаемся застегнуть на нём пояс. — Вот же влипли. Знаешь, на кого ты сейчас похож? — На кого? — Точно не на Лань Ванцзи! С такими-то губами… — Вэй Усянь выглядит ненамного лучше, — парирует он, приклеиваясь взглядом к объекту рассуждений. — А кто виноват? Ибо расплывается в счастливой улыбке, явно вспоминая то, о чём лично мне хотелось бы забыть. — Идём, пока нас в розыск не объявили! — окидываю его придирчивым взглядом, убеждаясь в том, что вид Ибо имеет по-прежнему совершенно непотребный, но не оставаться же в этом углу вечно. Когда мы выбираемся из укрытия, я цепляюсь полой юбки за искусственное дерево и едва не рву тонкую ткань, чертыхаюсь, пытаясь выбраться из цепких веточек. На помощь приходит Ибо, присев рядом на корточки и почти обняв меня за ногу. — Нужна помощь? Прикрываю глаза рукой, отказываясь принимать эту жестокую реальность. Ну почему, почему снова он? Рядом стоит с невозмутимым лицом Лю Хайкуань и терпеливо ждёт ответа. — Да, — кивает Ибо, сосредоточенно расправляя чёрную ткань, — сильно зацепилось. — Я заметил, — не нравится мне, как это звучит из уст Хайкуаня, слишком двояко. Неужели он видел, как мы выходили из того прохода? Хотя о чём это я, разве может быть по-другому? Однако он более ничем не выдаёт своей осведомлённости, просто подходит и помогает отцепить настырное дерево. — Прежде чем идти на площадку, загляните в гримёрку, — советует Хайкуань и многозначительно смотрит на мои губы. Наверное, ещё немного — и моя голова закипит, а из ушей пойдёт пар. Страшно представить, что он успел навоображать о нас с Ибо, а любые оправдания будут выглядеть глупо. Да что тут вообще можно сказать? Что мальчишка, младше на шесть лет, зажал меня в углу и насильно поцеловал? Самому смешно. Нет. Лучше больше никому ничего не объяснять. В гримёрной, как назло, никого нет, поэтому мы приводим себя в порядок сами. Лю Хайкуань даже помогает нанести пудру, чтоб приглушить слишком яркий цвет губ. Он ничего больше не говорит, и я благодарен ему за это. Как только мы появляемся, помощник приносит нам реквизит, и на этот раз вместо меча вручает бамбуковую флейту и маску. Машинально пробегаю пальцами по узловатому корпусу, нахожу центр тяжести и прокручиваю вокруг оси. Движение успокаивает, оно с самого начала легко получалось, даже особо тренироваться не нужно было, но сейчас… Сейчас оно что-то напоминает, что-то близкое и родное, но что именно? Краем глаза замечаю Ван Ибо, он до странности завороженно наблюдает за вращением флейты, даже глаза блестят. Или это отражается солнечный свет. — Хочешь попробовать? В пальцах Ибо флейта смотрится как-то неуместно, вот с гуцинем он выглядит гораздо эффектней, будто этот инструмент создан для него. Смотреть на его пальцы, перебирающие струны, можно бесконечно долго, как на огонь или воду. Завораживает. И всё же флейта… Когда Ибо возвращает её, я вспоминаю кое-что. В своих снах я тоже вижу флейту, другую, родную, являющуюся частью меня самого. Она вращается в моих пальцах… Тру виски, стряхиваю с себя непонятное наваждение. — ...ань-гэ, Чжань-гэ, что с тобой? — поднимаю голову, Ибо смотрит на меня обеспокоенно и немного нервно. — Всё нормально, просто голова заболела. — Готовность пять минут! — оповещает режиссёр. Ибо садится за стол, на котором покоится гуцинь, а я ложусь на кровать. Хорошо, что в этой сцене у меня не слишком много слов, потому что все они вылетают, стоит только взглянуть на безупречного Лань Чжаня. В голове начинают плыть образы распахнутого ханьфу и обнажённого живота с выделяющимися кубиками. Ну, и какие слова тут можно вспомнить?!