~Восстающий из пепла~
Вокруг светит солнце и пахнет травой, слышен шелест листьев, потревоженных лёгким ветерком, гуляющим в кронах высоких деревьев. Где-то неподалёку топчется ослик. Вокруг разбросаны белые одеяния вперемежку с тёмными, напоминая инь-ян. Он называет его Лань Чжанем и выпрашивает поцелуи. Болезненные толчки становятся всё глубже и яростнее, но именно это приносит удовольствие, именно так ему нравится ещё больше. Он открывает для себя новый мир чувственных наслаждений, где грубость может быть слаще финика. Поэтому подстёгивает Лань Чжаня безнравственной болтовнёй. Тяжёлое жёсткое тело всё сильнее придавливает к земле, он цепляется за него руками и ногами, желая почувствовать ещё и ещё. — Прости, — дышит ему на ухо Лань Чжань, старательно пытающийся держать себя в руках, однако это у него явно не выходит. Он качает головой и улыбается. Неужели его драгоценный нефрит не понимает, что ему это нравится? Нравится осознавать, что именно из-за него с всегда сдержанного Лань Ванцзи слетает вся чопорность, что впитавшиеся буквально с молоком матери более трёх тысяч правил клана Гусу Лань перестают иметь значение, что именно он смог добраться и растопить считавшееся ледяным сердце. — Ты сам сказал. Между нами не должно быть места для «спасибо» и «прости».* Примечание: * Реплика взята из новеллы в переводе YOUNET TRANSLATE Губы Лань Чжаня накрывают его собственные, и он чувствует некоторую неловкость партнёра, старающегося быть нежным и внимательным. Но, в конце концов, его берут так сильно, что в глазах начинают скакать искры, а спину саднит от жёстких толчков. Так долго скрываемая страсть, больше десяти лет тлеющая в душе Лань Чжаня, вылилась на него в полной мере и не могла не вызвать восторга. А когда они оба обмякли в траве от оглушительной развязки, то ему показалось, что всё закончилось слишком быстро. С сожалением обнаружил, что Лань Чжань покинул его тело, поэтому стало так холодно и пусто. Припомнив, какое любопытное действие оказывает на второго нефрита его болтовня, решил вывалить на него свои самые непристойные фантазии. И не прогадал. Лань Чжань набрасывается на него вновь, словно желая восполнить упущенные годы разом. Член входит вновь, наполняя удовольствием и сладкой болью…***
Просыпаюсь и прижимаю ладони к глазам от резанувшего по ним яркого света, поскольку бейсболка каким-то образом свалилась мне на колени. За стеклом иллюминатора мягкой ватой стелятся облака, а на соседнем сидении безмятежно спит Ибо, закрыв лицо маской и кепкой. Сильно сжимаю переносицу двумя пальцами и поправляю не к месту топорщащиеся штаны. Сон был слишком реальным, совсем непохожим на сон. Невозможно чувствовать всё настолько ярко, и это касается не только тактильных ощущений. А вкус? А запахи? Как объяснить их живость? Моему воображению просто неоткуда брать такие детали, к тому же с Ибо таким сексом мы ещё не занимались. Впрочем, умирать мне тоже не доводилось. Откидываю голову на спинку сиденья и тяжело выдыхаю. Что за хрень со мной происходит? Сначала меня разрывают на части, а потом кошмары переходят в порнофильм. С, мать его, Ибо в главной роли. Хлопаю себя по щекам. Съемки «Неукротимого» определённо влияют на мою психику. Нужно лишь потерпеть до их окончания, может тогда отпустит. Но ведь в сценарии не то что интимных сцен, даже поцелуев нет, а книгу я до конца так и не дочитал, хотя Ибо как-то намекал, что там есть нечто такое. Достаю телефон и набираю в поисковике название. Наверное, стоит всё же прочитать до конца. Остаток полёта я погружён в электронные страницы книги.***
Квартира у Ибо оказывается на удивление уютной, хотя поначалу она мне показалась больше похожей на музей, поскольку почти вся заставлена стеллажами с различными наградами, сувенирами и макетами лего. А ещё у него есть целый шкаф, напичканный шлемами. Шкаф! Господи, зачем ему столько?! — Вау! — не могу удержаться и промолчать. — Так много. — Ага, — пожимает он плечами, будто это в порядке вещей и у каждого встречного есть вот такой вот шкаф. — Сначала я покупал их себе сам, а потом начали дарить. Даже одинаковые есть. Обычно я их передариваю или отдаю на благотворительность. Некоторые стоят довольно дорого. Вот этот мой любимый. Он берёт с полки пёстрый шлем и крутит его в руках, любовно поглаживая гладкую поверхность. — Но я всё равно хочу, чтобы у меня был шлем с моим номером. — С твоим? — Восемьдесят пять, дата моего рождения и номер во время гонок. Будет. Он у тебя обязательно будет. — А где у тебя тут кухня? Я есть хочу, — забираю у Ибо шлем и кладу обратно на полку. — Ты всё время хочешь есть. — А ты, если будешь голодать, заработаешь язву желудка. Кстати, о ней. Хочешь, научу правильно есть острое? — Мм? — Ибо переводит на меня вопросительный взгляд. — Я помню, как тебе было плохо в прошлый раз. Не понимаю, почему ты не сказал, что не переносишь острую пищу. Когда ешь Хот Пот, можно заглушить вкус перца соусом или приготовить не острый бульон. — Гэ, перестань, — сглатывает Ибо, и его кадык скользит вверх-вниз. — Хочешь, чтобы я слюной захлебнулся? — Хм, — задумчиво тру подбородок, — возможно, не только от еды. Ох, как вспыхивают у него глаза и щёки, даже уши заливает краской смущения. Всё-таки, каким бы крутым Ибо ни выглядел на экране, он всё ещё остаётся наивным мальчиком. Горячим и сексуальным. И, как оказалось, умеющим соблазнять не хуже куртизанки. — Гэ, если продолжишь так на меня смотреть, то до кухни мы не доберёмся, — делает он шаг мне навстречу. — Кхм, — отвожу взгляд и поджимаю губы, стараясь не улыбаться так откровенно самодовольно. Ибо указывает рукой на дверь, пропуская меня вперёд. После обеда мы вместе собираем лего, а потом Ибо учит меня кататься на скейте, терпеливо и серьёзно объясняя, как нужно правильно держать баланс и ноги на доске. Несколько раз я падаю, но от травм меня спасают предусмотрительно надетые наколенники. Бо-ди нервничает, хмурится и, в конце концов, тащит домой, приговаривая, что экстремальные виды спорта для меня опасны и не подходят. — Что же тогда для меня? — Велосипед. Катайся на нём. — Но я не умею ездить на велосипеде, — смеюсь я, наблюдая как у Ибо от изумления глаза становятся круглыми-прекруглыми. — Даже дети умеют, — растерянно возражает он, не веря. — Ну, могу на четырёхколёсном. — Четырёхколёсном? Я в детском саду и то уже ездил на двух. — Ах ты маленький паршивец! Рука привычно взлетает, а Ибо уже машинально блокирует удар. — И это тот самый Сяо Чжань, который так мил и скромен перед камерой и другими людьми. Да ты ненормальный! — смеётся он, пытаясь шлёпнуть в ответ. И хотя слова его несут не очень лестный смысл, в интонациях слышится столько невысказанных чувств, что создаётся ощущение, будто он мне сейчас в любви признался. — Возможно, это из-за тебя? — шепчу я, глядя прямо ему в глаза. Мы так и замираем, гипнотизируя друг друга взглядами. — Может быть, только с тобой я могу позволить себе быть собой. Его рот приоткрывается, будто он хочет что-то сказать, кончик языка мелькает вдоль верхней губы, после чего Ибо прикусывает зубами нижнюю. Влажный след теперь блестит на гладкой розовой коже, привлекая к себе внимание. Невозможный человек. Просто секс во плоти. А затем этот ходячий соблазн приближается... — Хочу тебя, — жарко выдыхает он, едва не касаясь кончика моего носа. Кажется, от этих двух слов я сейчас рассыплюсь на части. С великим трудом мне удаётся вернуть контроль над голосом. — И кто из нас ненормальный? Мы же посреди улицы, — я не узнаю собственный голос, звучащий слишком хрипло и неестественно. — Так идём домой, — боже, звучит так, словно мы живём вместе. И я просто следую за ним, как бычок на верёвочке. Потому что хочу его не меньше. — Душ, — почти с отчаянием стонет Ибо, открывая дверь квартиры. Скейты остаются забытыми у самого входа, а мы, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, заваливаемся в ванну, по пути срывая друг с друга одежду так, будто завтра наступит конец света. Ткань жалобно трещит, что-то где-то рвётся, кажется, у Ибо теперь вырез на футболке станет гораздо шире. Или это у моей? Неважно. Всё неважно, кроме задыхающегося в моих руках Ибо. Каким-то неведомым образом мы наконец забираемся в душевую кабину и даже включаем воду. — Ауч! — восклицает Ибо, поворачивая другой кран. — Холодная! — Сейчас я тебя согрею, — почти мурчу ему в шею и прижимаюсь к его спине, обхватывая руками поперёк живота. Ибо тут же напрягается, и я чувствую под ладонями твёрдый рельеф его пресса. Очень привлекательный, надо сказать, рельеф, я мог бы часами обрисовывать пальцами каждый кубик и просто смотреть, наслаждаясь его красотой. Прижимаю его к себе сильнее и прикусываю кожу шеи. Ибо дёргается, откидывает голову назад, подставляясь ещё больше. Такой невероятный, соблазнительный. А как он ревнует! М-м-м. Снова прикусываю кожу и втягиваю в рот, совершенно не думая о том, что может остаться след. Да я бы его с головы до ног пометил и на лбу напечатал, кому принадлежит это сокровище, чтоб никто не смел даже смотреть в сторону моего Бо-ди. Трепетно зализываю повреждённое место, мгновенно налившееся малиновым цветом, но Ибо, кажется, не замечает моей ошибки. Чёрт, что я наделал? Айдолу запрещено состоять в отношениях. А как ещё объяснить появление на теле такого синяка? Акт самобичевания прерывает тихий стон Ибо, подавшегося бёдрами назад так, что мой член оказывается прямо между его ягодиц. Гладких упругих ягодиц, одним махом выбивших из моей головы абсолютно все мысли. Больше не имеет значения, что было и что будет, важно только то, что происходит сейчас. Ибо подставляет лицо под струи тёплой воды, и его длинная чёлка мгновенно намокает, прилипая ко лбу и вискам. Собираю языком с плеча стекающие прозрачные капли и разворачиваю Ибо к себе лицом. Вода мешает, но я всё равно ловлю его податливые мягкие губы, стараясь вложить в поцелуй все свои чувства к этому мальчишке, забравшемуся так глубоко в душу, как никому прежде не удавалось. И он отвечает с такой страстью, с таким напором, что губы начинает саднить. Его руки скользят по моей спине, обнимают, прижимают так сильно, будто я могу сбежать. Да куда же я от тебя денусь? Мне хочется доказать ему свои чувства, рассказать, показать, но ни на одном языке мира не найдётся подходящих слов. Решение приходит внезапно, оглушая своей простотой. Отпускаю его губы, смотрю в затуманенные, совершенно осоловелые от возбуждения полуприкрытые глаза и опускаюсь на колени. Я никогда этого не делал. Все мои познания сводятся к тому минету, что делал Ибо, и роликам в интернете. Но принимать и давать — разные вещи. И я опасаюсь сделать что-нибудь не то. Ладонями обхватываю его бёдра и подтягиваю поближе к себе, чтобы поток воды стекал по спине Ибо и не брызгал в лицо. Нахлебаться не очень хотелось бы. Подаюсь вперёд, приникаю губами к коже над впадинкой пупка, чуть прихватываю её зубами и тут же отпускаю. Живот Ибо вздрагивает, и он опирается рукой о кафельную стену. — Скажи, если не понравится. Он смотрит на меня с диким восторгом, будто я ему Диснейленд подарил, а не собираюсь взять в рот его член. Снова наклоняюсь к нему и ныряю языком в углубление. Ибо вздрагивает и смеётся, пытаясь оттолкнуть от себя. — Щекотно же! Целую кожу чуть ниже, ощущая, как в подбородок мне упирается тёплая плоть. Оглаживаю крепкие бёдра, глубоко вдыхаю и касаюсь языком блестящей головки, пробуя её на вкус. Честно говоря, я не уверен, что смогу повторить подвиг Ибо по заглатыванию до самого основания, но постараюсь сделать ему как можно приятней. Обхватываю губами и погружаю в рот столько, сколько могу. Почти сразу отстраняюсь, потому что моё горло категорически не согласно с такими упражнениями, но я всё равно повторяю попытку. Сквозь шум льющейся воды пробивается стон Ибо, благословением заполняющий уши, и я удваиваю усилия. И хотя столь глубоко, как хотелось бы взять, у меня не получается, похоже, что ему всё равно нравится. Выпускаю изо рта твёрдый ствол и широким мазком языка провожу от основания до кончика, а пальцами легко поглаживаю мошонку. До сих пор я не обращал особого внимания, но оказывается, Ибо бреет не только ноги. Чёрт его подери, но от волос он избавляется буквально везде. Не то что я. Однажды этот мерзавец вооружился видеокамерой и преследовал меня по всей гримёрной, при этом комментируя всё, что видит. Сначала он невинно расписывал, какие у меня распрекрасные глаза, пока мне укладывали волосы, потом пел оду красоте лица. Но это всё достаточно привычно, Ибо частенько делает комплименты. Но я готов был провалиться сквозь землю, когда он начал расписывать и хвалить мои волосатые ноги, снимая чуть ли не из-под стола. Я был в шаге от того, чтоб разбить камеру о голову Ибо. Чжочэн почти сразу шарахнулся в сторону и наблюдал за нашими догонялками издалека, остальные отпрыгивали по мере нашего приближения. Господи, да кто в здравом уме будет снимать ноги? Растительность на теле для мужчин обычное явление, но почему-то в тот момент мне было стыдно. Ибо вообще слишком часто ставит меня в неловкое положение. Иногда он бывает слишком открыт и чрезмерно честен. Стоит научить его держать язык за зубами. Хотя, о чём это я? С другими людьми он обычно не болтлив, если они не относятся к категории его друзей. И всё-таки его абсолютная открытость именно со мной греет сердце и душу. Развожу колени в стороны, опускаясь ещё ниже, чтоб втянуть в рот чувствительную кожу мошонки, а потом обнимаю губами яичко и ласкаю языком. В мои волосы внезапно вплетаются чужие пальцы и стискивают, не больно, но ощутимо. Я уже готов к тому, что меня оттянут в сторону или оттолкнут, — возможно, я сделал что-то не так, — но рука лишь продолжает лежать на моей голове, запутавшись во влажных прядях. Подождав ещё немного, поднимаю голову и встречаю направленный на меня пылкий ожидающий взгляд. А потом он обхватывает моё лицо ладонями и тянет вверх, вынуждая подняться на ноги. — Иди ко мне, — хрипло просит он перед тем как наброситься на мои губы с жалящими поцелуями. Ибо словно сошёл с ума, целует и целует, отрываясь только для того, чтоб глотнуть воздуха, потому что вдыхаемого через нос кислорода совершенно недостаточно. — Я с тобой, — чудом удаётся ответить в один из коротких перерывов. Оказывается, Ибо очень любит поцелуи, причём самые разные, от нежно-ласковых до откровенно грубых, перемежающихся укусами. Он больше не позволяет мне опуститься на колени, гладит, прижимает к себе, будто боится, что я могу раствориться в воздухе. Тогда я опускаю руку и сжимаю наши члены, двигая бёдрами навстречу Ибо. К сожалению, одной ладони недостаточно, слишком мало, и тогда ди-ди накрывает мою своими длинными пальцами, двигает, подстраивается под нужный темп. Так тесно, так горячо. Я даже забываю, что удовольствие приносят вовсе не руки. А потом Ибо незаметно задаёт свой ритм. Короткие толчки перемежаются длинными, тягучими, а потом всё повторяется вновь. И снова. Это до безумия прекрасно. И откуда только он знает, что именно так мне нравится больше всего? Но задуматься над этим я не успеваю, потому что тону в оргазменной неге, с громким стоном откинув голову назад. Возле уха всхлипывает Ибо и давится невнятными звуками, вцепившись зубами в моё плечо. Боль стреляет до самой поясницы, но вместо того, чтоб оттолкнуть, я сильнее стискиваю наши ладони, выжимая последние капли семени из нас обоих. Ибо буквально трясёт, он загнанно дышит, издавая прерывистые хриплые звуки. Немного погодя понимаю, что нахожусь в аналогичном состоянии, не в силах даже пошевелиться. Мы так и стоим какое-то время, оперевшись друг на друга в попытках отдышаться. Потом я просто подталкиваю Ибо под всё ещё льющиеся тёплые струи и смываю с нас остатки спермы. Он протестующе мычит, отплёвывается, когда вода попадает ему в рот, и встряхивает волосами, разбрызгивая в сторону капли, прямо как собака. — Почему остановил? Ибо смотрит на меня всё ещё затуманенным непонимающим взглядом. Тогда я показываю для наглядности на свой рот. — Оу, ты об этом. Ну… Чжань-гэ, прости, но тебе не помешало бы куда-то деть свои зубы, — виновато отводит он глаза. — Что? Так почему ты молчал? — брызгаю на него водой, а сам мысленно отвешиваю себе пощёчину за невнимательность. Мог бы и догадаться что что-то не так, когда Ибо не позволил продолжить. — Это первый раз, когда ты решил сделать мне минет. Вау, крутой мальчик бьёт все рекорды по сентиментальности! — Глупый, — притягиваю его к себе за талию и почти целомудренно касаюсь губ, — не делай так больше. — Хорошо, — послушно кивает он и улыбается. Я тянусь к крану и перекрываю воду, а Ибо сдвигает в сторону стеклянную ширму. Останавливается, наклоняется и подбирает упавшую на пол одежду. Господи, от такого вида у меня сейчас сердечный приступ будет. Он это нарочно? А потом этот бог во плоти поворачивается, позволяя разглядеть себя и спереди тоже. И я смотрю, но не могу насмотреться. При свете лампы и со стекающими по коже каплями воды Ибо выглядит совершенно неземным существом. На миг мне даже чудится, что в его глазах вспыхивает золото, но стоит моргнуть — и морок исчезает. Он бросает в меня полотенце, и я окончательно прихожу в себя. Отворачиваюсь, чтоб ничего не видеть от греха подальше. — У гэ-гэ действительно очень тонкая талия, — доносится из-за спины, а через секунду между лопаток остаётся гореть след от губ Ибо. Прикрываю глаза, и теперь уже всем телом ощущаю исходящее от него тепло. Если он снова меня коснётся, то я за себя не отвечаю. Однако больше ничего не происходит. Поворачиваюсь, но в ванной комнате уже никого нет. Вот же провокатор. Усмехаюсь и продолжаю вытирать себя полотенцем. — Чай будешь? — кричит Ибо из-за чуть приоткрытой двери. — Буду. Только не спали всю кухню! — Это моя кухня! Могу делать что хочу! И вообще, у меня чайник электрический. — Тогда мне не о чем волноваться, — натягиваю футболку и отправляюсь на звук голоса. — А ты волновался? — когда я захожу, Ибо как раз достаёт из подвесного шкафчика кружки. — Конечно. За кухню. — Ах ты! — Ибо разворачивается и пытается достать меня ногой, но я вовремя прячусь за стул. — Открой дверцу слева от тебя, там где-то должно было печенье заваляться. — Ладно. А ты когда был здесь в последний раз? — Не помню, а что? — Хочу понять, какой степени отравление нас ждёт. — Зато в больницу мы попадём вместе, — ехидничает Ибо и многозначительно играет бровями. — Везде-то ты выгоду ищешь. — А как же. Таков весь мир шоу-бизнеса. — Хм, тогда чего же ты хочешь от меня? — замираю в ожидании, поглядывая на него через плечо. — Всего лишь тебя, — отвечает он незамедлительно и настолько серьёзно, что невозможно не поверить. В груди сразу теплеет и отчего-то хочется петь. — Бо-ди, куда ты своё печенье спрятал? — прячу улыбку за дверцей шкафчика, продолжая поиски. — В одной из тех банок. Ибо указывает на ряд стройно стоящих совершенно одинаковых жестяных баночек. Да он издевается! Мне их все проверять? Первая оказывается пуста, вторая тоже. Они у него тут для красоты стоят, что ли? Стоит открыть третью, как меня едва не сшибает с ног яркий запах сандала. Чистый, без посторонних примесей. У Ибо есть шампунь с похожим ароматом, но его слишком сильно перебивает мята, совсем не то. Голова начинает кружиться, а обстановка кухни плывёт перед глазами. — Чжань-гэ? Гэ-гэ? — в голосе буквально сквозит нарастающее беспокойство, граничащее с паникой. — Сяо Чжань! Меня шатает, ноги подкашиваются, поэтому слепо выставляю руки вперёд, хватаясь за столешницу. Банка падает с громким звоном, а на пол высыпаются ароматические палочки. — Чжань, что с тобой? — тёплые сильные руки хватают и удерживают за предплечья. Встряхиваю головой и прижимаю пальцы к глазам, пытаясь унять безумный круговорот радуги под веками. Помимо этого такое ощущение, будто мне в уши натолкали ваты, звуки становятся неразборчивыми и приглушёнными. Отнимаю руки от лица, открываю глаза. Передо мной стоит на коленях человек в белых одеяниях. Длинные волосы сколоты витиеватой серебряной заколкой, лоб пересекает белая лента с изящной вышивкой. В светлых глазах волнение. — Лань Чжань? Моргаю, растираю лицо ладонями. Поднимаю взгляд, но передо мной сидит на коленях до ужаса обеспокоенный Ибо в джинсах и растянутой домашней футболке. Его пальцы на моих предплечьях сжимаются до боли. — Как ты меня назвал? — его глаза полны какого-то застарелого отчаяния с налётом робкой надежды. Надежды? Но на что? — Скажи ещё раз! Чего он от меня требует? Что я должен ему сказать? Разве я вообще что-то говорил? Пытаюсь вспомнить, но виски будто нашпиговывают широкими спицами. И чем больше я прилагаю усилий, тем сильней и невыносимей становится боль. Обхватываю гудящую голову руками и, наверное, кричу, однако собственного голоса не слышу. Я вообще ничего не слышу, только чувствую дурманящий аромат сандала и вижу того человека. Два образа накладываются на одно лицо. Или всё же два разных человека? Я уже ничего не понимаю. Боль раскалывает голову на части, и я, наконец, отключаюсь, погружаясь в благословенную темноту. Сознание возвращается медленно и неохотно, словно его кто-то тащит на аркане, как упрямого осла. Сначала понимаю, что голова лежит на чём-то не особо мягком, но тёплом. А потом чувствую под спиной прохладу жёсткого пола, а в волосах чьи-то пальцы, осторожно их перебирающие. Открыть глаза удаётся далеко не сразу, такое ощущение, будто ресницы склеились намертво. В голове всё ещё перекатываются отголоски тупой боли, но их вполне можно вытерпеть. Да уж, это что-то новенькое. Хорошо, что не на съёмочной площадке такое случилось, ещё подумали бы, что у меня припадок. Никогда ещё у меня не было настолько визуализированных видений, разве что у водопада в Гуйчжоу, но и тогда они не выглядели такими реальными. В этот раз же казалось, что передо мной сидел настоящий человек. Будто Ибо сбежал со съёмок в своём ханьфу. Хотя нет, его сценический образ очень близок к тому, что я видел, но всё же тот совсем другой, словно он сошёл с полотна исторической картины. Через пару минут мне, наконец, удаётся разлепить свинцовые веки, и первое, что я вижу — встревоженное лицо Ибо с поджатыми губами. — Чжань, ты меня слышишь? Его голос дрожит от переизбытка эмоций. Господи, бедные губы, он их совсем искусал, так они покраснели и распухли. — Да, — с трудом продирается сквозь горло. — Что с тобой было? Хороший вопрос. С удовольствием бы на него ответил, если б знал. В любом случае на разговоры я сейчас не способен, поскольку у меня такое ощущение, будто в горло битого стекла насыпали. — Воды, — удаётся прохрипеть кое-как, к счастью, Ибо меня понимает. Он осторожно помогает приподняться, прислоняя меня спиной к тумбе, а сам бросается к чайнику, наливает в стакан воду и протягивает мне. Обычно я не очень люблю кипячёную воду, но сейчас она кажется мне слаще родниковой. Опустошив стакан всего в несколько глотков, возвращаю его Ибо. — Почему у тебя колени такие жёсткие? — потираю онемевший затылок. — Потому что они и не должны быть мягкими, — говорит Ибо уже более спокойно. — Хоть бы подушку подложил. — Чжань, ты был в отключке тринадцать с половиной минут, — игнорирует Ибо мою слабую попытку пошутить. — Что это было? Вздыхаю. Не отстанет ведь. Морщусь при попытке встать. — Ты ещё и время засекал. — Лучше посиди немного. Говорить и здесь можно. — Не знаю, Бо. Я ничего не знаю. Помню, что почувствовал запах… А потом… — отступившая было головная боль снова начинает возвращаться, и я хватаюсь за виски обеими руками. — Потом... — Ты открыл банку с ароматическими палочками. — Это был сандал, — говорю я, и Ибо согласно кивает. — У тебя на него аллергия? — Нет, это… — пытаюсь подобрать подходящие слова и при этом не выглядеть сумасшедшим. — Это сложно объяснить. Как сказать, что от этого запаха у меня щемит в груди, а сердце заходится, что одолевает непонятная тоска, что забываю дышать и одновременно чувствую себя в безопасности, словно за каменной стеной? Что вижу в Ибо другого человека теперь не только во сне, но ещё и наяву. А после того, как дочитал книгу до конца, то вопросов стало только больше. Потому что то, что в ней написано, я уже видел во сне. Но ведь это невозможно, разве не так? В голове нарастает гул, и кажется, что она сейчас просто расколется, но тут мои пальцы, массирующие виски, накрывают ладони Ибо, мягко сдавливают. А потом он двигается ближе ко мне и обнимает, целуя в волосы на макушке. Это невинное касание дарит умиротворение, в кольце рук Ибо становится так тепло и спокойно, что даже боль постепенно отступает. Поворачиваю голову и устраиваю её на твёрдом плече. Никогда и ни с кем мне ещё не было настолько хорошо. И сейчас я уверен на все сто процентов, что Ван Ибо именно тот человек, который мне нужен, что без него моя жизнь потеряет все краски.***
Нуо встречает нас на пороге моей квартиры с Орешек на руках. — Почему не предупредила, что уже здесь? Я думал, ты приедешь позже, — обнимаю её за изящные плечи, отпихнув чемодан в угол. — А чего ты ждал? Я тебя несколько месяцев не видела, а ночью снова улетишь на свои съёмки, — отзывается она обиженным тоном, но на лице светится довольная улыбка. На самом деле я очень рад её видеть. И свою кошку тоже. Как только беру её на руки, она тут же пристраивается на груди и мурлычет в ухо. — А кто там топчется за твоей спиной? — она приподнимается на носочках, пытаясь заглянуть через плечо. — Я же обещал привезти твоего кумира, — поворачиваюсь полубоком, открывая вид на мнущегося позади гостя. — Ван Ибо. А это моя сестра Нуо. Ибо опускает свой багаж, складывает перед собой руки и вежливо кланяется. Нуо изумлённо распахивает глаза, беззвучно открывает рот и тут же зажимает его ладонью, другой рукой дёргая меня за край майки. Кажется, ещё немного — и она лопнет от восторга. — Я думала, ты шутил! — Не-а, — качаю головой, наблюдая, как уши Ибо приобретают розоватый оттенок. — И мы до сих пор в коридоре?! — восклицает в ужасе Нуо. — Господин Ван подумает, что мы невежливы. Проходите, я уже почти всё приготовила. Вы ведь наверняка голодные. — Мы в самолёте перекусили. — Это чипсами что ли? Скромник, я твой аппетит знаю. Жду вас на кухне через пятнадцать минут. Нуо исчезает за углом, а мы с Ибо переглядываемся. Он подходит и запускает пальцы в мягкую шёрстку Орешек, нежно поглаживая спинку и за ушами. — Ты на неё похож. На кошку, — уточняет он, когда видит, что я не совсем его понимаю. Неконтролируемый смешок рвётся наружу. — Ладно, пусть так, буду кошкой, — передаю Орешек в заботливые руки Ибо, они друг другу явно понравились. — Хочешь увидеть мою мастерскую? — У тебя есть мастерская? Прямо в квартире? У Ибо от удивления округляются глаза, и он сам становится похож на Орешка. Мой лев. — Да. Так гораздо удобней, чем специально ехать в студию. К тому же экономлю время. А ещё домашняя обстановка способствует новым идеям. Я вообще предпочитаю проводить больше времени дома, потому что это случается очень редко. — Я тоже, — грусть в голосе Ибо невозможно ни с чем спутать, он даже Орешка прижимает к себе сильнее. У меня аж сердце сжимается от такого зрелища. Ибо выглядит сейчас таким одиноким, таким потерянным. — Я бы тоже завёл себе кота или собаку, но меня почти не бывает дома. И присматривать в моё отсутствие всё равно некому, — а вот сейчас мне становится действительно больно за него. Никто не должен говорить такое, точно не в двадцать лет. — Вообще-то раньше я даже любил оставаться один, — продолжает он свои откровения, поглаживая мурчащую Орешек по голове, — но это случалось так редко. Ребята почти всегда шумели, а отдельных комнат у нас не было. В туалете и то не спрячешься. Ибо замолкает с застывшей на губах горькой полуулыбкой, вспоминая что-то. — А сейчас? — спрашиваю я, когда тишина между нами начинает звенеть недосказанностью. — Что-то изменилось? — Да, — кивает он. — Очень многое. — Что же? — Теперь я не люблю оставаться один. Потому что есть ты, — Ибо поднимает голову и смотрит мне в глаза так пронзительно, что я даже теряюсь. Не знаю, как ответить ему. Что вообще можно сказать? Любые слова сейчас кажутся пустыми, лишними. Поэтому я шагаю к нему и обнимаю сзади, смыкая руки на его животе, а подбородком упираюсь в изгиб шеи. — А у меня — ты, — шепчу в нежно розовеющее ухо и трогаю губами висок. Так мы и стоим ещё пару минут, пока зовущий нас голос Нуо не вынуждает отойти друг от друга. Я пока не готов шокировать сестру новостями о смене ориентации. Ибо откашливается и отпускает Орешек на свободу. Запахи из кухни разносятся просто умопомрачительные, а на столе столько еды, будто нас не трое, а, как минимум, целый взвод. — Охо-хо! Мы же столько не осилим. — Ничего, возьмёте с собой, а остальное я твоим родителям отвезу, — отмахивается Нуо и накладывает в кипящий горшок несколько кусочков мяса. При упоминании родственников сразу становится как-то тоскливо. — Я соскучился. Передавай им привет. К сожалению, времени навестить их в этот раз совсем нет, но в следующий я обязательно к ним приеду. — Не переживай, они всё понимают, — она накрывает мою ладонь своей и легонько сжимает. И хотя Нуо младше меня на три года, сейчас она очень сильно напоминает маму. — Лучше расскажи, каково снова участвовать в одном проекте с господином Ваном? Погодите, стоп. Что? — Что значит «снова»? Растерянно перевожу взгляд с Нуо на встрепенувшегося Ибо и обратно. Похоже, что в отличие от меня, ди-ди знает, о чём идёт речь. Снова пытаюсь заглянуть ему в глаза, но он упорно отводит их в сторону. Нуо тоже смотрит на нас, а потом изумлённо округляет глаза. — Ты что, серьёзно не помнишь? В прошлом году ты и твоя группа были на шоу DDU. Хмурюсь, пытаясь выудить из закромов памяти такое событие. Я посетил множество шоу, поэтому вспомнить что-то конкретное сейчас затруднительно. Но как я мог забыть, что уже встречал Ибо? — Ты же сам мне все уши прожужжал о том, как классно он танцевал, — продолжает добивать меня Нуо, а Ибо приподнимает брови и, наконец, соизволяет посмотреть мне в лицо. Сестра закатывает глаза и страдальчески подпирает щёку ладонью. — У тебя память как решето. Господин Ван, ну хоть вы-то помните? — Помню, — кивает он и отправляет в рот кусочек мяса, словно его это вовсе не касается. Но я вижу, как Ибо задело моё беспамятство, когда он снова пытается надеть маску полного безразличия. Нет уж. Я вижу, насколько для тебя это важно, поэтому продолжаю усиленно копаться в памяти. — Тогда ещё Чэнь Цзэ Си танцевал, — эта информация мне всё равно ни о чём не говорит. — Рапсовые поля, — небрежно бросает Ибо, глядя в тарелку. Хорошо, что я сижу, иначе точно упал бы, как подкошенный. Ну конечно! Бесконечное море жёлтой красоты. Я помню, насколько был восхищён этим удивительным чудом природы. А ещё помню, что нас заставили надеть совсем тонкие костюмы, и я продрог чуть ли не до костей, потому что было невероятно холодно. Я даже простыл после тех съёмок. Но самое главное — я вспомнил мальчишку, на которого обратил внимание только на сцене. Совсем юный, скованный, молчаливый, совершенно не подходил на роль ведущего, который должен развлекать публику. Но ровно до тех пор, пока он не вышел танцевать. Только тогда парнишка будто развернулся, а всю его скромность как ветром сдуло, да он сам был ураганом, источающим нескончаемую энергию. Я видел профессионала, искренне любящего то, что он делает. Сразу стало понятно, что танцы — его родная стихия. Не понимаю, как я мог забыть, ведь Ибо тогда действительно произвёл впечатление. — Ты очень круто танцевал, — сообщаю я, глядя прямо на него. Ибо замирает, не донеся палочек до рта, и приподнимает одну бровь. — О, неужели память вернулась? — Нуо даже слегка приподнимается со своего места. — Ничего особенного, — отвечает Ибо, продолжая есть. Однако розовые кончики ушей ломают всю картину. — Господин Ван, не прибедняйтесь, у вас талант. — У него много талантов, — с удовлетворением отмечаю, что теперь покраснели ещё и скулы. — Почему не сказал? — Что именно? — с вызовом вскидывает он голову. — Что мы уже встречались, конечно. — Зачем? Ты меня всё равно не узнал. Даже сейчас с трудом вспомнил, — с затаённой обидой произносит Ибо, снова погружаясь в свою тарелку. — То есть, когда нас представляли друг другу в столовой, ты меня узнал сразу? Ибо вздыхает и откладывает палочки. — Я тебя и не забывал, — звучит как признание в любви с первого взгляда. — Вооооу! — чуть ли не ультразвуком пищит Нуо, о которой я напрочь забыл. Взгляд её глаз перебегает с меня на Ибо и обратно с таким азартом, словно она джекпот выиграла. Аж зубами кончики ногтей прикусила. Прости, Нуо, но этот разговор не для твоих ушей. Он только для нас двоих, поэтому я откашливаюсь и поднимаюсь из-за стола. — Можно тебя на минуту? — спрашиваю Ибо и, не дожидаясь ответа, тяну его под локоть в соседнюю комнату. — Можете не торопиться! — летит нам вслед восклицание Нуо, обрывающееся тихим хихиканьем. — Ну? — выжидающе смотрю на Ибо, когда мы остаёмся наедине в тишине моей комнаты. — Не знаю, что ты ещё хочешь услышать, — пожимает он плечами. — Я уже всё сказал. — То, что ты сказал, было похоже на признание. — Это оно и было. Ты здесь уже очень давно. — Ибо кладёт ладонь на свою грудь, как раз туда, где находится сердце, и я чувствую, что моё собственное забывает биться. — Но ведь целый год прошёл… — Разве это имеет значение? Честно говоря, у меня нет слов. Я не верю в любовь с первого взгляда, потому что сам её никогда не испытывал. Считаю, что для появления чувств люди должны хорошо узнать друг друга, понять подходят ли они, притереться. — Сразу после записи той программы я узнал твой ID в Wechat, но так и не воспользовался им, — усмехается Ибо, теребя карман своих штанов. — А потом мы добавили друг друга в Weibo, но написать тебе я так и не решился. Ты тоже молчал. — Я не помню, — растерянно говорю я, опускаясь на край кровати. — Ты никогда о таком не помнишь, — горько поджимает губы Бо, и у меня возникает странное чувство дежавю. — Я пытался о тебе забыть, но не вышло. Иногда просматривал твой Weibo и даже постил похожие фотографии. А потом Да Чжанвэй сообщил мне, что тебя взяли на одну из главных ролей «Неукротимого», и я решил добиться участия в этом проекте. Ибо замолкает, а у меня в голове не укладывается то, что он сейчас сказал. В его историю трудно поверить, однако я нисколько в ней не сомневаюсь. — Ты пошёл на кастинг… Из-за меня? — Мм, — утвердительно мычит этот невозможный мальчишка. Я смотрю в его тёмные, как зимняя ночь, глаза, и в моей груди растёт что-то большое и горячее, оно мешает дышать, но без этого жизнь потеряет весь смысл. А ещё я ощущаю острую потребность почувствовать вкус чутких губ Ибо. Они мне сейчас жизненно необходимы, как Луна Земле, иначе начнётся глобальный катаклизм. Меня буквально подбрасывает с кровати, одним широким шагом я преодолеваю разделяющее нас расстояние и фактически налетаю на Ибо, вжимаюсь в него всем телом, сминаю желанные губы, вплетаю пальцы в мягкие волосы. Меня буквально распирает от радости, когда мой Бо-ди начинает отвечать с не меньшим энтузиазмом. Его ладони на моей пояснице полыхают раскалённым тавро даже через одежду. — Хочу тебя, — умудряюсь каким-то неведомым образом выдавить из себя. — Мгм, — губами ощущаю вибрацию ответного мычания, и мы валимся на кровать. Где-то в параллельной реальности тихонько хлопает входная дверь.