❀❀❀
Тем временем события на яблоне (и под яблоней) развивались своим чередом. — Вот видите, Кёнсу Добронравович, обошлось. — Чонин светился улыбкой и ласково поглаживал нервно подрагивающие перья за спиной коллеги, – А вы волновались. Все живы. Кёнсу напряжённо сидел, поджав ноги под ветку. Руки, сложенные на груди как бы намекали Чонину, что его собственные руки лучше убрать. Дрожащий от негодования перст ткнул вниз. — Это по вашему «обошлось», Чонин Добролюбович? Под яблоней, с любопытством посматривая вверх и удивлённо принюхиваясь, сидел Богомка. «А чего-то это вы тут делаете?» читалось в круглых, добрых и, Кёнсу очень надеялся, совершенно не кровожадных глазах. Чонин посмотрел вниз и тут же умильно залепетал про «а кто это тут у нас такой хороший, такой пушистый, такой сладкий, почти как Кёнсу Добронравович, мальчик?». — Чонин, прекрати сейчас же! – нервное напряжение подъедало в Кёнсу способности к официозу, – Как нам теперь спуститься, если там – он! Чонин недоверчиво прищурился. – Ты сейчас серьёзно, что ли?.. После бесконечных секунд напряжённого молчания, Кёнсу, ломающимся от неловкости голосом, воскликнул: «да я с вами скоро совсем из ума выживу, не то что…!» и с тихим хлопком исчез в снопе золотистых едва заметных искр. Переливистый смех Чонина ещё некоторое время витал по саду, оседая на листве, нагретых солнцем яблоках и носу Богомки. Тот чихнул и потопал к дому. Надо приглядеть, а то мало ли. ГЛАВА ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ВСЁ НИКАК НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОЙДЁТ Кёнсу невесомо восседал на плече Чонгука, мерно покачивающемся в такт движения экипажа, и так же, как и юноша, задумчиво глядел в окошко на неторопливо проплывающие мимо пасторальные пейзажи. Прошлым летом у Кимских Чонгук не гостил, так что в этом году за месяц до начала каникул развернул широкомасштабное наступление на родителей, дабы те разрешили провести первый месяц лета в гостях у друга, тем более что Чимин теперь выпускник, и в следующем году им уже не сотрясать стены гимназии вместе. Родители сдались на тринадцатом слезливом письме с унылым «надеемся, что Кимские не решат, что ты сирота. Было бы хорошо, чтобы и ты об этом помнил, дражайший наш сыночек». Чонгуку пятнадцать зим, и Кёнсу всерьёз задумался подать прошение о повышении ставки. За вредность. Это же невыносимо. Приближающаяся встреча с хранителем Тэхёна изрядно волновала Кёнсу. Он ведь известный усердный труженик и все у него по писаному, а тут… А вот как тут объяснишь, что Чонгук Эдуардович последние полгода боялся дышать на Чимина Сергеевича, сносил ему все пряники с ярмарок, на которые хватало стипендии лицеиста, и тайком строчил в блокнот отвратительную стихопоэзию и довольно забавные эпиграммы. И это все вместо того, чтобы писать письма Тэхёну Сергеевичу на радость Кёнсу и его карьерным амбициям. Чимин сердечного интереса со стороны друга детства не замечал, а ежели что и было замечено, то добродушно списывалось на томление от предчувствия скорой разлуки. Нет, Чонину Добролюбовичу решительно нельзя узнать, какой служебный конфуз постиг Кёнсу Добронравовича или хиханек да хаханек потом не оберешься. Карета подскочила на очередной рытвине. Чонгук, заглядевшийся на жующего яблоко Чимина, долбанулся головушкой о деревянную раму окошка и, кажется, даже не заметил произошедшего. С другой стороны, рассудил Кёнсу, чистосердечное признание облегчит его душу. Такое разве утаишь.❀❀❀
Вдалеке за излучиной реки уже показались купола деревенской церкви. Настроение Чимина шло в гору. Чонгук же и рад был окончить их утомительно путешествие, но не мог невольно не вспоминать, чем кончился его последний визит к Кимским. Тэхён тогда, на удивление, ничего не сказал родителям, чем вызвал к себе уважение. Но потом Седжин нашёл в саду те самые утерянные подтяжки Чимина и снёс их Сокджину Юрьевичу. Тот расколол ребят быстрее, чем Богом – лесные орехи. К вящему ужасу Чонгука фон Ким в гневе пользовался подтяжками ловчее, чем тот же Тэхён — нагайкой. От нахлынувших воспоминаний невольно засвербело пониже спины. Ну было и было, он-то уже не ребёнок. По приезде первым, кто выскочил из дома их встречать, оказался именно Тэхён. Не то чтобы Чонгук не видел его все эти два года, тот часто навещал Чимина в лицее вместе с родителями, но они не виделись, наверное, с Крещения? А сейчас май… Рядом с Чимином, ровесником, между прочим, Тэхёна, Чонгук никогда не ощущал, что тот старше на два года. А сейчас, глядя на высокого, возмужавшего, красивого, черт возьми, Тэхёна, Чонгук ощутил дурацкую ревность и желание впихнуть Чимина обратно в экипаж. Брат Чимина все ещё цыган-цыганом, несмотря на все старания родителей и внешнюю облагороженность, и это интриговало и пугало одновременно. Тэхён крепко обнял брата, приподняв его от земли, и лишь потом отпустил его в объятия родителей. — Здорово, Чонский! Экий ты вымахал! – дружественный хлопок по плечу и яркая улыбка. У Тэхёна волосы так отросли, что лезут в глаза. А под этими самыми глазами – тёмное. Интересно. Чонгук прохладно улыбнулся в ответ и по-солидному, насколько он это себе представлял, пошёл пожимать руки хозяевам дома.❀❀❀
Все прошли в дом и уселись пить чай с дороги. Кёнсу не понимал этой традиции, но терпеливо восседал на каминной полке в ожидании появления Чонина. Так уж повелось, что им, в силу своих обязанностей вовсе не требовалось появляться перед коллегами и делалось это только по желанию или из вежливости. Кёнсу был совершеннейшим образом уверен, что Чонин появится. Ну, по крайней мере, просто уверен. В конце концов, у них уговор. — Сколько лет, сколько зим, сладчайший наш Кёнсу Добронравович! Уж боялся не свидимся мы с вами, — неожиданный шёпот прямо в ухо заставил Кёнсу неприлично взвизгнуть и слететь, а точнее свалиться с камина, уронив канделябр. Всё участники чаепития удивлённо оглянулись на шум. — Сквозняки-с, – резюмировал Седжин, поднимая канделябр с пола. — Здравствуйте, Чонин Добролюбович, шуточки у вас конечно… на грани моветона, знаете ли, — Кёнсу со второй попытки забрался обратно на свое место и одернул полы хитона. — Действительно, давно не виделись. Ну, как вы тут? Как ваш подопечный? Здравствует? Чонин, резко перестал пялиться на Кёнсу. Рисунок паркета под ногами видимо интересовал его гораздо сильнее. — Ну, в целом он здоров, да… — и вдруг затарахтел, заискрился — Кёнсу Добронравович, как там жизнь столичная, мы тут в глуши совсем отвыкли уже, тяжко вам, небось, от искушений городских беречь невинную душу? У Кёнсу екнуло то, что екать не могло ввиду служебной комплектации. — Чонин Добролюбович, что-то вы темните! У вас что-то произошло? Как же так, мне не поступало никаких рапортов! Их отвлек смех. Сокджин Юрьевич, сидящий рядом с мужем на софе, вдруг заливисто засмеялся и шутливо ткнул супруга кулаком в грудь. Чимин что-то подбадривающего воскликнул. Чонгук смотрел на них смущённо и немного завистливо. Кёнсу блаженно улыбнулся тёплой атмосфере этого дома и тут же споткнулся взглядом о Тэхёна. — Чонин, это что? — Это… Вот, как видишь – он обречённо махнул рукой в сторону парня. – Не уследил. Тэхён смотрел на происходящее на софе больным, предсмертным взглядом человека в горячке. Чашка тонкого немецкого фарфора отчаянно звякнула о блюдце. — Извините, я пойду, голова болит, — парень порывисто встал со стула, чудом не перевернув чайный столик. — Я провожу вас, Тэхён Сергеевич, — Седжин возник из ниоткуда, — Вы действительно выглядите не очень, барин. Вам, право слово, лучше отдохнуть. Чонгук смотрел на уходящего Тэхёна во все глаза. В голове словно что-то щёлкнуло. Нужно спросить у Чимина. Или не спрашивать ни в коем случае? Атмосфера в гостиной стала прохладнее, и Сокджин Юрьевич, пользуясь моментом, отправил всех по комнатам, кого отдыхать с дороги, а кого – заниматься ежедневной рутиной. В гостиной остались только отзвук утихших бесед, стук ветки жасмина в окно и два ангела, растерянно глядящих друг на друга.❀❀❀
— Если Чунмён Доброгневович узнает, нам… — Кёнсу может только сделать страшные глаза, чтобы передать весь ужас предстоящей им кары за провал Величайшего задания. — Тс-с-с… — Чонин прижимает палец к губам, — не мог бы ты не поминать сам знаешь кого раньше времени! Я ещё, например, не сдаюсь. Может же нам кто-нибудь помочь? – И кто нам поможет, по-твоему? — Ну, например, Добромирович? — Добромирович?! Да с чего ты взял! У тебя профессиональная гордость вовсе отсутствует, как я погляжу, – Кёнсу негодовал и оттого сильнее, что чувствовал — правоту чужую придётся принять, а ему это как серпом по нимбу. Настенные часы пробили полдень, испугав и без того взвинченного донельзя Кёнсу. — А вот меня, попрошу, в это дело не впутывать, — Минсок Добромирович явился им, торжественно восседая на маятнике часов, чьё мерное покачивание мягко развевало его кудри. – Я и так один на две ставки ишачу. Уже скоро восемнадцать лет как ишачу! Увольте! Детки ваши премилые, желаю им всяческих благ, но я не двужильный! Минсок ждал реакции на свой эмоциональный монолог, увлечённо рассматривая ногти и покачивая ножкой. — Один? А почему один? А как же Крис Добродух… ? – встрепенулся Чонин и вдруг оборвал себя на полуслове. Небесная синь в глазах Минсока сверкнула налетевшей грозой. — Вам напомнить, Чонин? Чонин опустил было голову, но потом все же расправил плечи и твердо посмотрел в ответ: — Не стоит, я помню. — Ещё бы, — Минсок кисло ухмыльнулся, — ещё бы вы да не помнили. Нам только внутриколлективных тяжб не хватало, рассудил про себя Кёнсу. Он был не в курсе предыстории, но чувствовал, что она довольно трагична. Кёнсу прочистил горло и затянул: — Лучезарный Минсок Добромирович, ввиду исполнения мной специфических служебных обязанностей на вверенной вам территории, не сочтите за труд – пролейте свет на сию ситуацию лично, дабы я не обращался в вышестоящие инстанции за рапортом, сами понимаете бюрократи́я заест, год ответа ждать придётся, а изложенные вами сведения могут иметь важное значение для реализации поставленных перед нами целей. О вашем содействии будет отдельно доложено светлейшему начальству со всеми положенными примечаниями. Минсок Добронравович посмотрел на Кёнсу и сдул белоснежный локончик со лба. Он страсть как любил всяких льющих воду крючкотворцев и бумагомарателей. Столь долгое сотрудничество с фон Кимом давало о себе знать. Кёнсу был ему явно по душе. — Не далее чем восемнадцать лет назад, мой дражайший коллега Крис Добродухович покинул свой пост и вверенного ему Кимского Намджуна Алексеевича, хозяина этого дома, как вы понимаете, в связи с, цитирую, – Минсок, щёлкнув пальцами, тут же выхватил из воздуха свиток и зачитал: –«в связи с идейными, а также морально-этическими разногласиями с подопечным». Ещё один щелчок пальцами, свиток исчез, как и не было, а Минсок, с улыбкой скрывающей больше грусти, чем вместится в одном ангеле, продолжил: — С тех пор я отвечаю за двоих. Конечно же, конечно, я мог упереться крылом, – Минсок закатил глаза и встряхнул кудрями, – и отказаться… Но что греха таить, прикипел к Сокджин Юрьевичу, да и, по правде говоря… Он ведь сам делает половину моей работы, ей-богу. –Минсок ойкнул и шлепнул себя по губам. — Так, а где же сейчас Крис Добродухович? — уточнил Кёнсу, искоса посматривая на что-то совсем поникшего Чонина. — А Крис Добродухович, растудыть его в качелю, с тем самых пор перебрался к Исину Добродеевичу, и две эти неутомимые пчёлки теперь кружат над хорошо знакомым вашему коллеге цыганом Джексоном. Каждый всего-то на полставки. Когда другие, – он многозначительно указал на себя рукой, — пашут. Как оформили, не представляю…. — Ну ничего себе! Восхищён вашим трудолюбием, Минсок Добромирович. Но, пожалуй, что эта история нам не поможет, да, Чонин Добролюбович? Позвольте откланяться, не смеем больше вас отвлекать. Минсок, явно надеявшийся на более подробную беседу, фыркнул и исчез. — Ну, Чонин Добролюбович, помог вам сей недолгий симпозиум? – кисло поинтересовался Кёнсу. — Угу, — столь же удручённо ответил Чонин, — как волку – телега, как козе – баян. Но тут же взмыл в воздух, нарезая оживленные круги по комнате. — Есть идея!❀❀❀
Идея заключалась в том, что пора бы уж выкладывать карты на стол и показать своих подопечных друг другу с наилучшей стороны. Кёнсу Добронравович, ничтоже сумняшеся, настаивал, что лучшая сторона Чонгука Эдуардовича – честность и добродушие. На что Чонин Добролюбович пожал плечами и сказал, что с Тэхёном загадывать бессмысленно, как пойдёт, но он всё же хотел бы отметить его весёлый нрав и готовность прийти на выручку в трудную минуту. Утро следующего дня было прекрасным и солнечным. Чонгук, которого поселили в одну комнату с Чимином, проснулся раньше друга и, приподнявшись на локтях, ещё пару минут любовался тем, как солнечные зайчики прыгают по спящему лицу, заставляя Чимина морщиться и потихоньку просыпаться. «Сегодня я ему все скажу», — отважно решил Чонгук. Чимин открыл глаза, и всю решительность словно выдуло в окно. Это был провал. Полное фиаско. Крах. После обеда Чимин потащил Чонгука собирать вишни, так, видите ли, они вкуснее, и Чонгук увидел в этом знак, намек от судьбы, сигнал к действию. Поджилки тряслись, руки потели и то и дело соскальзывали с деревянных перекладин лестницы. — Чимин! — Что? Чонгук, держи лестницу, прошу тебя, я же упаду! Что ты хотел? — Н-ничего… Просто… Чимин? — Да, Чонгук, — Чимин пыхтя тянулся к особо урожайной ветке, — слушаю тебя вни-ма-тель-но! — Я…я для тебя кто, Чимин? — Человек, который хочет моей смерти и не хочет держать нормально лестницу? — И всё? – лестницу действительно хотелось бросить. Траву пинать ногами. Землю ударить всем собой и кататься по ней повизгивая. — И всё, ай! – Чимину попало в глаз сорванной ветром вишней, — Ну всё, хватит, мне надоело. Он осторожно спустился с лестницы и сунул в руки Чонгуку полупустое ведёрко. — О чем ты тут говоришь, Чонгук? Ты сегодня весь день какой-то…как пыльным мешком притрушенный. — Чимин, я т-тебя… А ты м-меня? – слова в голове Чонгука решительно отказывались собираться в связные предложения. Так страшно ему не было даже на экзамене по словесности, который принимал такой сатрап и самодур, какого свет не видывал. Чимин вздохнул с облегчением, словно наконец-то понял тарабарщину, которую тут нёс Чонский. Он утешающе похлопал его по плечу, потом улыбнулся и крепко обнял, прошептав на ухо: «ах, милый, милый, глупый Чонский. Ну что ты себе там напридумывал? Конечно же я тебя не забуду и, несмотря на то, что я уже не буду с тобой учиться, ты меня ещё увидишь. Ну куда ты от меня денешься?». Кто-то позвал Чимина со стороны дома, и он сорвался прочь, бросив: «догоняй, Чонский!». Чонгук стоял, крепко сжав губы и кулаки. Глаза щипало и, чтобы это скорей прошло, он со всей силы пнул ведро. Вишни брызнули из него кровью и затерялись в траве. Не успел он отойти и на пять шагов, как за спиной раздался смешок. Тэхён вышел из-за дерева, укрывшись за которым, он наблюдал за развернувшейся сценой. У Чонгука щеки заполыхали и уши обдало горячим. Видел же. Всё видел. — Чего тебе? Ну? — Да ничего совершеннейше. – Тэхён подошёл ближе, уселся прямо на траву и посмотрел на Чонгука снизу вверх. Солнце светило высоко-высоко прямо над головой Чонгука, и Тэхён щурился и прикрывал глаза рукой. — Интересно просто, ты на что надеялся? — А ты? – сказал раньше, чем подумал, откуда только смелость взялась. Чонгук за все недорогие пятнадцать лет своей жизни никогда не видел, чтобы люди так страшно улыбались. — А мы, цыгане, народ простой. Нам надежда на роду не написана, не по чину. Видишь что своё – купи, денег нет – обменяй, не идут на обмен – укради. Жизнь короткая, — Тэхён упал в траву, раскинув руки. – Ты готов потратить свою на надежду? Чонгук беззвучно перекривлял Тэхёна, чем неожиданно не обидел того ещё сильнее, а рассмешил и, плюнув на штаны, сел рядом. — Вот бы заранее знать, да? — Что знать? – Тэхён поворачивает к нему лицо, пряча его от жаркого полудня в лёгкой тени от трав, и рассматривает Чонгука. У того по волосам ползёт маленькая гусеница, Тэхён снова улыбается, но ничего об этом не говорит. — Как оно будет? – Чонгуку стыдно невероятно говорить о таком, но по всему выходит, что кроме Тэхёна ему больше и не с кем. — Ой, ба-арин! – у Тэхёна загорелись глаза, он снова сел и схватил Чонгука за руку. – Ой, золотой мой, красивый, давай же я тебе погадаю! Всю правду тебе скажу, бриллиантовый мой, что было, что будет, чем сердце успокоится! В его голосе проснулись, или это Тэхён нарочно, такие яркие колоритные акценты, что Чонгук прыснул в кулак. — Так ты соврёшь – недорого возьмёшь! Принять правила игры и ненадолго перестать думать о своем позоре оказалось приятно. — А ты дорого заплати! Ладонь Чонгука развернули к свету и уткнулись в неё носом. — Ай, интересная ладонь, золотой мой, яхонтовый! Линии, как следы от канатов! Быть тебе адмиралом! — Ай, славно брешешь! — Собака брешет, а я правду говорю! – наигранно возмутился Тэхён, устрашающе выпучив глаза. Чонгук захохотал и рухнул было в траву, но его удержали за руку. — А сейчас серьёзно, Чонгук. Через десять лет, не раньше, судьба твоя к тебе воротится. Судьба златокудрая, узнаешь её по отметине – родинка на шее. Жить будете долго, фортуна вам способствовать будет, коль не сопьёшься ты али ещё чего, – Тэхён серьёзен и не смотрит на Чонгука вовсе, только лишь на его ладонь, словно линии в любой момент могут поменяться и он не должен это упустить. Чонгуку казалось, что он забыл, как дышать. Все звуки вокруг вдруг стали такими громкими – шелест травы, пение садовых птах и жужжание мошкары, а в голову словно вату набили. Неужели правда? Тэхён ещё дальше что-то говорил про то, что для ускорения предначертанного нужно выполнить условия. Чонгук не слушал. В ушах набатом звучало только «златокудрая судьба» и «родинка на шее». У Чимина. У Чимина есть родинка на шее, и он самый златокудрый из всех виданных Чонгуком. Несогласных он готов вызвать на дуэль. — … поймаешь одноногую ворону, сваришь суп, снесешь его на погост… Чонгук бездумно кивает. — …разденешься там донага и три раза обежишь вокруг, а потом попросишь у сторожа монетку. Понял? — Кажется, понял... Тэхён ещё немного, не иначе высматривая что-то, смотрел в лицо Чонгуку, а потом поднялся на ноги. — Ну ты посиди тут, подумай, а я пойду. Он не успел отойти и на сажень. — Тэхён? — Да? – он развернулся в ожидании. — А какую монетку попросить? Тэхён вздохнул и закатил глаза. Злится, наверное, что Чонгук такой непонятливый и не знает банальных вещей. Хотя откуда Чонгуку знать такое, в лицее же не преподают. А вот здорово было бы. — Золотую, конечно же. — Ясно, — протянул Чонгук, — спасибо… ты иди тогда. На полпути к дому Тэхёна настигло далёким: «Тэхён! Тэхён, а откуда у сторожа взяться золоту?! ТЭХЁН?!» и он рванул в дом со всех ног, гогоча во весь голос и распевая: «а легко ли будет нам, я и сам не знаю. Я гадаю дуракам, умным не гадаю!». Кёнсу и Чонин неспешно брели за ним в след. Руки Кёнсу были сложены за спиной, сам он был смурнее тучи. — Это педагогический провал, Чонин Добролюбович. Чонин понуро покивал, мол, да, провал. — И что с ним таким делать? Чонин снова покивал, мол, а леший его знает, что. — Нам нужен другой план. Чонин поднял голову, озаренный идеей, и Кёнсу только и успел, что обречённо вздохнуть. Чонгук влетел в их общую с Чимином комнату, сгорая от стыда и праведного гнева. — Этот твой братец, Чимин, просто… просто…! Чимин вздрогнул от хлопка двери о косяк. Он никак такого напора не ожидал, наоборот, был уверен, что после недавнего их разговора с Чонским, которого Чимин попытался избежать, как мог, их постигнет печальная участь неминуемой неловкости, которую ещё нужно будет как-то преодолеть. А тут Чонгук влетает в комнату, как валькирия, и вроде бы всё с ним как раньше. Чимин закрывает книгу, которую едва ли читал, задумавшись о произошедшем, и встаёт с кровати. — Ну что там у вас, дружище? Чего ты взъелся на него, всё же хорошо было? — Да он! Он! – осознание, что ничего он Чимину не скажет, настигло Чонгука, подло уколов прямо в грудь. Пришлось махнуть рукой, мол, черт с ним, переживём. Чимин смотрел на оттопыренную от обиды губу Чонского и взвешивал, стоит ли прямо сейчас поговорить с братом.❀❀❀
Ночью они все втроём сбежали в табор. Чонгук был в подобном месте впервые и с удивлением наблюдал, как Чимин здоровается то с тем, то с другим и, в целом, чувствует себя довольно свободно. В отличие от самого Чонгука, у которого от захватывающих новых, рисковых впечатлений кровь в ушах шумела громче играющих рядом скрипок. Они сидели недалеко от костра, слушали песни, смеялись над историями Тэхёна и даже немного выпили. Вино было сладкое и тяжело оседало на языке. Чонгук выпил бы больше, если бы противный Тэхён зачем-то не унёс бутыль. Чимин лежал головой на коленях Чонгука, смотрел, как вокруг костра танцуют девушки в яркой одежде и, Чонгук не уверен, но вроде бы тихонько подпевал. Эта та, ни капли не лощёная, сторона Чимина, о которой Чонгук даже не догадывался. Интересно, почему он никогда не рассказывал? Что думал о Чонгуке? Неужели, что не поймёт? На противоположной стороне от костра стоял Тэхён и разговаривал с молодой цыганкой. От костра слишком много искр, они взлетали яркими снопами и слепили глаза, поэтому Чонгуку не было видно даже выражения его лица. Заигрывал он или балагурил. Не то чтобы Чонгуку так уж интересно, но смотреть на танцующих девушек он уже устал, от яркого мельтешения юбок ещё бы чуть-чуть и разболелась бы голова. Возвращались в поместье под утро. В самый тёмный час, когда вот-вот, стоит треснуть ветке под ногами, и разбудишь утренних петухов. Чимин шёл впереди на пару шагов, пел что-то цыганское и нежно-надрывное. В предутренней тишине его голос казался потусторонним зовом из реки. Яркая, как серебряная ложка, луна на секунду выглянула из-за облаков, расплескав своё сияние на шедших по дороге. В этом свете Чонгуку никак было не упустить, что в глазах Тэхёна было столько чувств к брату, что хватило бы наполнить ещё одну реку. Чонгук потянулся рукой сжать рубашку на груди, так под ней вдруг свело от тоски. — Чимин! А ты видел, с какой красивой цыганочкой болтал сегодня наш Тэха? Тэхён метнул на Чонгука нечитаемый взгляд. Чимин замолк и тут же молниеносно обернулся, сияя хитрой улыбкой. — Правда? Я не видел, но это правда, Тэхён? Что ж ты молчишь, что у тебя новый сердечный интерес? Али боишься, что уведём твою зазнобу? Тэхён какое-то время шёл молча, вынув руки из карманов лишь на секунду, чтоб сорвать придорожную былинку. — Интерес-то есть, но он скорее деловой. — Фу-ты, ну-ты, страсть какие мы серьёзные, — смеётся Чимин, — и что ж у вас там за дела? Лунный свет делает Тэхёна каким-то чёрно-белым. Чонгук думает, что рядом с этими братьями все вокруг становится таким – резким и почти гротескным. — А рассказала мне сия милейшая панночка о паре приворотов сильных. Чимин перестал смеяться и словно бы посерел. Или это луна вновь ушла за тучи. — А тебе зачем, братец? — Да так, на будущее, — смеётся Тэхён, — вдруг придётся помирать одиноким стариком, а я не хочу. Присушу к себе молодую барышню, эх, заживу! Никто не засмеялся в ответ. Чонгук хотел сказать Чимину, что Тэхён тот ещё мошенник и аферист, и веры его словам никакой, и привороты его, небось, такие же, как и гадания, но что-то подсказывало, что лучше смолчать. Утром, а точнее ближе к полудню, когда они смогли встать с постелей, игнорируя сетования Седжина на их режим, Чонгук снова вспомнил это «присушу к себе барышню…». Тэхён тогда так это сказал, словно ничего сверхъестественного в этом нет. Обычное дело. Чонгук посмотрел на все ещё обнимающего подушку Чимина. У него были ярко-красные щёки, словно ему снилось невесть что, и мокрый локон прилип ко лбу. Чонгук решительно встал с кровати.❀❀❀
Тэхён уже успел проснуться, умыться, накормить Богомку, позавтракать и на минутку вернуться в комнату, чтобы переодеться для конной прогулки с отцом. Настроение было отвратительным, последнее время это развлечение было ему в тягость. Тихий, но настойчивый стук в дверь, и на пороге обнаружился красный как помидор Чонский упорно смотревший себе под ноги. Видимо разговор предстоял презабавнейший. Не расслышав толком, что там тараторит себе под нос нежданный посетитель, Тэхён пропустил его в комнату. — Здравствуй, Чонский. Чего тебе? Чонгук наконец прервал бубнёж и поднял на него взгляд, явственно полный возмущения, мол, я тут перед кем уже минуту распинаюсь. — Приворот, Тэхён, я же сказал. Тэхён рухнул на стул. — Чонский, ты пьяный, что ли, до сих пор? Какой приворот? — Ц-цыганский? Тот, про который тебе вчера цыганка рассказала. Расскажи и мне, как это сделать, Тэхён, я тебе навек благодарен буду! Ты же знаешь, мне очень надо! Тэхен, наконец, вспоминает вчерашние события и с трудом сдерживает смех. Нет, ну этот Чонский! Чудак-человек, всему верит! Упустить такой шанс решительно невозможно, главное сейчас не спугнуть и не засмеяться. Тэхён схватил Чонгука за плечи и усадил за конторку. Тот безвольно шмякнулся, словно все силы его ушли на то, чтобы придти. — Значит, хочешь, чтобы братец мой к тебе привязался? – Тэхён, не желая терять времени, с трудом натянул ненавистные высокие сапоги для верховой езды, при этом неблаговидного кряхтения избежать не удалось, — Чтобы был ты для него милее солнца ясного, красивей лебедя белого, и чтобы думал о тебе и день и ночь? – наконец обувшийся, он подскакивает и прищелкивает каблуками, — Не боишься, чары-то навести? Чонский решительно кивает. У этого дурачины даже лоб взмок от напряжения. Тэхён ещё какой-то миг рассматривает его лицо, словно ищет в нем отголоски сомнений. Не находит и злится. Или завидует. Он сам не знает, но всего на миг, он почти ненавидит Чонгука, Чимина и свою жизнь. — Слушай внимательно, Чонский. Записывать нельзя, так запоминай, — он хлопнул по руке, потянувшейся к перу и чернильнице на конторке. Руки тут же прилежно легли на колени. — Есть два способа верных – испробуешь один, оно послабже будет, если не выйдет, подождёшь недельку и второй можешь испытать. Чонгук превратился в слух. — Как будете гулять с Чимином, вырежешь из землицы его след, а после наберёшь охапку дров в лесу. Дрова должны быть дубовые, это важно! Сложишь дрова в печи да и сожжешь тот след, приговаривая три раза: «сколь жарко дрова разгораются со темя следами молодецкими, разгоралось бы сердце молодецкое. Как у молодца Чимина Сергеевича!». Чонгук беззвучно пошевелил губами, повторяя. — Запомнил? — Вроде бы да. А второй способ? — Чаю возьмёшь хорошего, крепкого. Чайничек покрасивше. А когда будешь заваривать чай, то говори прямо в чайник: «сядем-ка рядком да поговорим ладком». Три раза. Чай заварится, напои кого следует, а сядь сам рядом. — А кого следует? — Ну уж не знаю! — всхохатывает Тэхён, — Может батюшку моего, а может Богомку? Только меня не надо! Собственная глупость заставила Чонгука покраснеть пуще прежнего. — Да понял я, понял. Продолжай, пожалуйста. — А что продолжать? – Тэхён подхватывает небрежно брошенный на кровать сюртук и лёгкие перчатки, ясно сигнализируя гостю, что он готов и пора и честь знать. Чонгук, вздохнув, встаёт и разворачивается к двери. — Ведь вряд ли тебе понадобится и третий, самый сильный способ ворожбы… Думаю, ты и первыми двумя справишься. Этот смешной Чонский так резко прыгает обратно на стул, что не засмеяться невозможно. Тэхёну жалко его, на самом деле жалко, но быть настолько наивным в пятнадцать. Ужас какой. — Говорят, чтобы любовь от тебя не ушла, нужно взять верёвку крепкую конопляную и связать ножки у стола, приговаривая: «как эти ножки связаны, так чтобы и мы были с Чимином Сергеичем тоже связаны». Теперь точно всё. Удачи, Чонский. Чонгук, сжав кулаки и вытянув до смешного цыплячью шею, решительно двинул на выход. — И каким же это образом, Чонин Добролюбович, это… это… языческое… бесовское…. – от негодования Кёнсу не хватало слов, — вот это вот все, на что вы толкнули невинного мальчика, должно было сблизить их с Тэхёном Сергеевичем? Я на вас рапорт напишу! Напишу, и крыло не дрогнет! Чонин сидел на изножье кровати подопечного удрученно подперев щеку кулаком. — Мы вчера им на штаны репейника нацепляли, как они домой возвращались? Нацепляли! Мелисса в букетах в доме поутру была? Была. Ясное же дело, что это должно было подтолкнуть их к пониманию и доверию, а там и до дружбы недалеко. Что же не так… Отходчивый Кёнсу утешающе похлопал коллегу по спине. — Да все так, просто все понимание досталось одному, а всё доверие – другому. Беда… — А может быть… — встрепенулся Чонин. — Никаких может быть, Чонин Добролюбович, пусть хотя бы эту историю переживут. Надо бы Чанёля Добромысловича предупредить, где его носит, не дай бог, — Кёнсу не успел даже руку поднять, как за него его по губам шепнул Чонин, — Кхм, спасибо, любезный, так вот, не дай… Эм… Не хотелось бы сейчас и Чимина Сергеича без присмотра оставлять. Мало ли, что ваш цыганёнок там Чонгуку ещё наплёл.<i>❀❀❀
Чимин всё не мог понять, что последние дни творится с Чонским. Вчера, после прогулки, он куда-то убежал, а потом оказалось, что Чонгук чуть не угорел в старой бане, в которой зачем-то пытался растопить печь, спасибо Богомке, который так ревел, что вся дворня сбежалась, но пока соображали в чем суть да дело, белый как смерть Тэхён вытащил Чонского на воздух. Что это были за фокусы, Чонский рассказывать отказался напрочь, Чимин даже обиделся. А сегодня утром уже очухавшийся товарищ носился за Чимином с чайником чая, который ему, видите ли, приспичило попить вместе. Утром они так три круга по веранде навернули: Чимин от Чонгука, Чонгук за Чимином, а Седжин за ними обоими с криками «Верните чайник, неслухи!». А к вечеру Чонгуку приспичило поиграть в карты пока родители Чимина в отъезде, и он самостоятельно принёс в малую гостиную, пыхтя от натуги, большой стол, чуть не упав, запутавшись ногами в свисающей до пола, обшитой длинной бахромой, скатерти. <i>Шла вторая раздача, судя по печальным вздохам сверху, Чонгуку Эдуардовичу не фартило, Кёнсу покачивался на верёвках, что оплели ножки стола наискось, словно творение безумного паука, и гадал, обойдётся ли хоть в этот раз без приключений и проблем. Чимин играл вполсилы и думал о своём. О том, что кое-кто из Петербурга обещался написать, да так и не объявился за целый месяц. Не то чтобы Чимину это очень уж было нужно, но досадно как-то. Пойти, что ли, родительский кабинет прошерстить, вдруг все же написал жалкий поручик, а Чимину просто не передали… Чонгук в карты не смотрел вовсе, во все глаза уставившись на задумчивого Чимина в ожидании, когда же на него снизойдет магия любовная и посмотрит он на Чонгука так, как мечталось. Тэхён гадал, сколько он ещё продержится, глядя на этих двоих не подавая виду. Счёт шёл на минуты, поскольку сил уже не было, так хотелось смеяться, что руки тряслись. — А ты чего такой красный, братец? — вдруг обратил на него внимание Чимин, и Тэхёна прорвало. Он смеялся и смеялся, махая на них руками, мол, в порядке я, в порядке, не обращайте внимания. Чонгук медленно поднялся из-за стола, Тэхён взглянул на его багровое лицо и залился ещё громче, хватаясь за живот. Чимин растерянно улыбался, глядя то на одного, то на другого. — Ты опять да? – Чонгук даже голос повысить не смог, так напряжено горло. — Обманул меня, да? Тэхён вытер выступившие слёзы тыльной стороной ладони. — Чонский, право слово, ты сам себя обманул! Откинув идею дуэли, как слишком долгую в реализации, Чонгук бросился на Тэхёна. Нога, запутавшаяся в верёвках под столом, подвела, и он упал на врага, перевернув стул и напугав задремавшую у камина кошку. Чимин бросился разнимать сцепившихся юношей, но так же полетел вниз, вцепившись в угол скатерти, потянув за собой едва остывший кофейник и всю посуду. Карты разлетелись, как стая испуганных птиц. – Что здесь происходит!? Кёнсу, все ещё прячущийся под столом, обречённо челодланит, одновременно с Чонином. Вылезать и смотреть, что там происходит, желания не было ни малейшего, и так ясно, что Намджун Алексеевич с супругом изволили вернуться раньше времени и, судя по голосу, теперь быть беде, увиденное их не порадовало. Провинившихся увели в кабинет, в гостиной вновь тишина, говорить о работе, после такого фиаско, не хотелось. Кёнсу интересно, не изменят ли им теперь Величайшее задание. Не похоже, что эти отношения можно было спасти. Судя по опущенным уголкам губ, Чонин думал о том же. — Так как всё же… — атмосфера под столом уж исполнилась печали, и Чонин решился отвлечь Кёнсу и отвлечься сам, — жизнь столичная? Многих ли видал из наших? Может быть Сехуна, к примеру? Кёнсу удивлённо вскидывает бровь. — Сехун, как и Чондэ все ещё наказаны. Всё ещё люди… Ты забыл, что ли? — До сих пор?! – Чонин словно становится тусклее, — Не слишком ли жестокое наказание?.. — Не нам судить. Представляешь, говорят, за ними Тао Доброведович подвизался присматривать, в свободное от работы время, на добровольных, так сказать, началах. Чонин облегчённо кивает, это хорошо. Извне раздаётся громкое сопение, край скатерти поднимается, явив влажный любопытный нос. Чонин улыбается, Богом их всегда найдёт, вот уж привязчивая скотинка. Смелости Кёнсу хватило только на махание ладошками, словно в борьбе с навязчивым кошмаром и сдержанное «Пшшшш… Иди пожалуйста… Кыш».❀❀❀
Остаток дней в гостеприимном поместье прошёл в тишине и спокойствии. Правда Чонгук избегал Тэхёна, по понятным причинам, хоть тот и пытался извиниться. Чимин отчего-то грустил, хоть и отрицал. Тэхён всё так же вспыхивал, как спичка, на семейных ужинах. Богомка все так же ел, спал и любил свою жизнь. За день до своего отъезда Чонгук проснулся среди ночи и с минуту лежал, не понимая, что его разбудило. Словно это был какой-то шум, но сейчас всё тихо. Он перевёл взгляд на кровать Чимина залитую лунным светом так ярко, что было видно каждую вмятину на подушке. Постель была пуста. Не успел Чонгук подскочить, как дверь скрипнула, в комнату проскользнул Чимин. — Спи, Чонский, — сипло произнёс он, не дав Чонгуку и рта раскрыть, и рухнул в кровать, завернувшись в одеяло по уши. До рассвета Чонгук лежал, не двигаясь, прислушиваясь к тихим, сдерживаемым рыданиям на соседней кровати. С первыми лучами солнца его все же сморил вязкий тяжёлый сон. За завтраком выяснилось, что Тэхёна отправили в Саратов. Последнее, что Чонгук помнит о Чимине тем летом, как он всеми силами избегал смотреть на Сокджина Юрьевича и сбросил руку отца, когда тот положил её на плечо сына, махая вслед экипажу, увозящего Чонгука прочь. ГЛАВА ТРЕТЬЯ, В КОТОРОЙ ВСЁ ПРОИСХОДИТ САМО СОБОЙ. Чимин уговаривал Чонгука долго. У Чимина отпуск, в который нужно хотя бы ненадолго навестить родителей. Чимину непозволительно свободные девятнадцать и служба в архиве при одном из отделений Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Чонский всё время путал, то ли в Третьем, то ли в Четвёртом. У Чонгука за плечами выпускной из лицея и грядущее погружение в дела семьи. Батюшка занимался экспортом рыбы и уже изволил гневаться на отсутствие интереса к делу со стороны наследника. Чонгук клятвенно заверил, что с сентября — как штык. — Чимин, ну пошто ты меня туда тянешь? Они встретились на Невском и неспешно прогуливались, игнорируя водную взвесь в воздухе, которая явно хотела бы назвать себя дождём. — Наведайся сам, родителей повидаешь, брата. Ты же сам говорил, он благополучно вернулся в родные края. — Чонгук, ты мне друг или кто? Тэхён, как вернулся, устроился помощником местного душеприказчика, он на службе постоянно пропадает, мне будет дичайше скучно! — Минского пригласи, он тебя развлекать готов и день и ночь. Чимин вздрогнул и остановился. Посмотрел так, что Чонгук, ей-богу, готов был откусить свой ядовитый язык. — Прости. Прости дурака, я не подумал. Отношения Чимина и вышеупомянутого поручика, если это вовсе можно назвать отношениями были из разряда «непонятно что происходит, но головы болят у всех». Чонгук таких сложностей не любил и не понимал. Но видимо Чимина, которому давным-давно пора было под венец, а то уже шептаться начали, где-то глубоко в душе все устраивало. — Не говори мне о нём, хорошо? Просто не говори, у нас... У меня сложный период, я не знаю, чего хочу, и поэтому мне тоскливо и поэтому, Чонский, ты едешь со мной. А то пожалуюсь Тэхёну, и помощник душеприказчика на тебя порчу наведёт, — Чимин засмеялся звонко, а Чонгук вздрогнул. — Ладно уж, шантажист, когда едем? — Завтра? — Совесть поимей?! — Завтра вечером? — Другое дело…❀❀❀
Кёнсу в полнейшей ажитации ожидал встречи с Чонином. За два года они не виделись ни разу, не смотря на все попытки и ухищрения. Чонгук с Чимином вот уже два часа как прибыли в поместье, а Тэхёна все нет и Чонина соответственно тоже. Кёнсу сидел на привычной уже каминной полке и поглядывал в свое отражение в пузатом начищенном медном канделябре. Вроде все такой же, не изменился. Довольно симпатичный же? Кёнсу поправил булавку на плече. Чонгук может поклясться, что двери распахнулись сами, когда с порывом тёплого ветра в гостиную вошёл Тэхён. Он стал крепче, статнее (ладно, Чонгук тоже может похвастаться аршинными плечами, не зазнавайтесь, сударь), в лице добавилось резких черт, скулы натянулись, нос потерял свою мягкость. Чонгук посмотрел на свое отражение в пузатом начищенном медном канделябре. Тоже мо́лодец хоть куда. Внезапно ему самому стало смешно со своего ребячества, и Чонгук искренне улыбнулся Тэхёну и пожал ему руку, когда дошёл его черёд, за что получил довольно крепкое объятие в ответ. — Ну здравствуй, Чонский, сколько лет, сколько лет, сколько зим. Чонин выглядывал из-за дверного косяка уже минут пятнадцать и все не мог налюбоваться тем, как Кёнсу ерзал и то поправлял облачение, то ремешки на сандалиях, то надувал щёки медленно и нервно выдыхая. Как же он скучал. Чего бы ни ожидал Чонгук увидеть по приезде к Кимским, но вовсе не эту спокойную тихую до звона атмосферу. Из головы все не шёл образ медвежьей ямы, которую так плотно засыпало снегом, что не провалишься. И колья остались, но уже не опасные. Кстати, о медведях. — Он будто бы не стареет, — обронил Чонгук, пропуская сквозь пальцы жёсткую шерсть на загривке идущего рядом Богома. Вечером следующего дня, дождавшись Тэхёна со службы, они вдвоём шли к реке пешком, решив не брать коней. Чимин в последний момент сказал, что задержится и присоединится к ним позже. Вроде бы к нему прибыл посетитель. «Фу-ты ну-ты, важная шишка Чимин Сергеевич!», — со смешком подумал Чонгук. Идти вдвоём с Тэхёном было всё же неловко и жаль, что лошадей решили не брать. Богом словно поняв, что говорят о нём, поднял голову и осуждающе посмотрел на Чонгука. — А с чего бы он должен? — удивился Тэхён, потрепав животину за ухом. — Заколдованный он, что ли? Тэхён ухмыльнулся и игриво пожал плечами. А после стремглав сорвался к блеснувшей вдали реке. Кёнсу ни жив, ни мёртв, восседал меж ушей Богома, железной хваткой вцепившись в колено Чонина. Должностных обязанностей при этом не забывал ни на секунду, поэтому дрожащим голосом настаивал: — Чонин Добролюбович, я считаю, что раз такая оказия, то нам немедля, сию же минуту нужно предпринять срочные меры по сближению наших подопечных. Чонин накрыл Ладонь Кёнсу своей и аккуратно попытался разжать белоснежные пальцы. — Чшшш, сладчайший наш Кёнсу Добронравович, а вот сейчас поверьте мне, ничего делать не надо. Чонгук не то чтобы истовый поклонник водных процедур, поэтому, едва замерзнув в воде, тут же выбрался на берег и уселся обсыхать на нагретой солнцем траве. Закатное солнце делало все вокруг рыжим и багряно-красным. Тэхён, все ещё плескавшийся в искристой, словно горячей на вид воде, высекал в воздух брызги жидкого золота с каждым замахом рук. А потом он зачем-то позвал к себе Богомку и тот с радостным ревом сорвался в воду поиграть. Чонгук, не дыша, смотрел, как человек и медведь играют в воде, шаля и барахтаясь так, что брызги долетают даже до него. Богом взревел и встал на задние лапы, вмиг став выше Тэхёна на три головы. Чонгук вздрогнул, почувствовав, наверное, впервые в жизни, что Богомка – настоящий медведь, огромная дикая сила. Тэхён, хохоча во весь голос, обхватил медведя за шею и попытался повалить в воду. Богом, вовсе не по-медвежьи похрюкивая, рухнул, подняв кучу брызг. Откуда-то Чонгук знал, что он поддался. Потом они два раза переплыли реку, второй раз Тэхён возвращался, расслаблено лежа на спине медленно плывущего Богома. Видел ли Чонгук когда либо что-либо загадочнее и прекраснее? Тэхён выбрался на берег, все ещё ярко улыбаясь. Бытовая канитель отпустила его, это чувствовалось. Он отжал волосы прямо на песок перед сидящим Чонгуком, и тот поджал ступни под себя, чтобы на них не брызнуло. Смотреть на Тэхёна, щедро залитого закатными лучами, было решительно невозможно. Ни на крепкие руки, ерошащие копну волос, чтоб быстрее просохли, ни на длинные ноги, совершенно не скрытые влажной тканью подштанников, в которых Тэхён и плавал. Выше Чонгук не смотрел, благоразумно переметнув взгляд на лицо. Оказалось, что все это время Тэхён смотрел на него самого, и вспышки золотистых, едва заметных искорок в его глазах завораживали. — Согрелся, Чонский? Чонгук хотел было сглотнуть враз пересохшим горлом, да не смог, а потому просто кивнул. — Обсох? — голос Тэхёна становился все игривее. Чонгук снова кивнул. — Это ты, конечно, зря! Подошедший Богом потоптался на месте, приминая траву, и начал бессовестно обтряхивать с себя воду. Чонгука как из ведра обдало. Тэхён хохотал и хлопал себя по ногам. Они уже и забыли, что Чимин должен был к ним присоединиться. Вечер стремительно скатывался в сумерки. Он явился конным, даже не на своей лошади, что странно, спешился и сел между юношами, опустив голову меж коленей. Чонгук смотрел на пальцы, до побеления сжавшие древко хлыста, и трясущиеся плечи, и чувствовал, как в груди разливается эхо чужой боли. Он не успел открыть рта, Тэхён взглядом наказал молчать, а потом медленно обнял брата за плечи, словно тот может вырваться и сбежать, и крепко прижал к себе. Чимин затрясся в беззвучных рыданиях, Тэхён хаотично гладил его по голове и что-то тихо шептал ему в волосы на цыганском. Чонгук осторожно забрал из руки Чимина хлыст, отложил его и крепко сжал ладонь друга. Так наступила ночь. — Чанёль Добромыслович, извольте явиться сейчас же и объяснить нам, что здесь происходит. – Кёнсу во-первых очень не любил быть не в курсе происходящего, а во-вторых Чимин, пусть он и чужой подопечный, так страдал, что у Кёнсу вновь заболело то, чего нет, согласно комплектации. — Думаешь, придёт? – Чонин тоже был подавлен происходящим. — Да тут я, тут, где мне ещё быть, — баском раздалось у них за спиной. Чанёль яростно пинал траву, трава пинаться не желала, чем злила того ещё больше. — Если бы я сам понимал, что здесь происходит! Уже два года не понимаю! Дал же бог работку! Тут Чанёлю прилетело так, что он отлетел в ближайшие кусты. Брезгливо отряхивающий ладони Бэкхён был зол настолько, насколько на памяти Чонина не был разгневан даже сам Чунмён Доброгневович. Не того, собственно, Доброгневовичем назвали. – Ещё раз добрый вечер, Бэкхён Доброславович, — раздалось из кустов. — Сразу заявляю, что я с этим хер… увимом ничего общего не имею и иметь не желаю! Чанёль Долбодятлович, вы сапог и д …д.. дилетант! Мы уже два года с вами бьёмся над ними и всё безрезультатно. А все из-за вас! Я тут не молодею и мой подопечный тем более! Радуйтесь, мы теперь долго не увидимся, если вообще доведётся! Юнги Владимирович на Кавказ уезжает. Доигрались в невмешательство! Адьё! Чанёль успел лишь выбраться из кустов, как Бэкхён исчез в легком сиянии. Чанёль чертыхнулся, ойкнул и тоже пропал. Кёнсу обнаружил себя судорожно сжимающим ладони Чонина. Глаза у того были огромнее обычного. — Знаете, сладчайший, — протянул Чонин задумчиво, — всё-таки мы с вами отличная команда. Вскоре ночная сырость прогнала всех домой. Чимин отрешенно ехал на коне, которого вёл под уздцы Тэхён. Чонгук шёл рядом, тихо болтая с Тэхёном, хотя вряд ли Чимину есть сейчас дело до их разговоров. — А помнишь, как мы твою нагайку заменили, и ты нас потом чуть на тот свет не отправил? Так страшно было! Тэхён тихо засмеялся, а потом вдруг произнёс: — А я плакал потом полночи. За нагайку испугался, это папина ещё, а потом представил, что Чимин со мной на век поссорился, совсем худо стало. — Нет, Чимин не такой. Он прощать умеет, как никто. Мы ведь… Знаешь, мы ведь с ним дуэлились было в прошлом году. Из-за сущего пустяка, но всё же. До стрельбы дело чудом не дошло, мы примирились. А то представь ужас какой свершился бы! Тэхён повернулся и посмотрел Чонгуку прямо в глаза. Чонгук не понял, что это за реакция на историю, которая, казалось бы, о ерунде, но сердце неприятно ёкнуло. — Чимин писал мне об этом. Правда ужас. Чимин стреляет, как подслеповатая курица. А значит, мне пришлось бы тебя убить. Тэхён улыбнулся, но Чонгуку не смешно, хоть он и пытался держать лицо. — Ну, из нас двоих, я более опытный дуэлянт, так что, — он слегка толкнул Тэхёна локтем в бок, мол, поберегись. Сам не зная, откуда взялся этот приступ честности, Тэхён взял его руку и сжал двумя руками. — Ты не понял, Чонгук. Я, так или иначе, цыган. Дуэли бы не было. Чонгук онемел. Он замер перед Тэхёном, совершенно не зная, как прервать эту тяжёлую тишину, повисшую над ними тяжёлым душным одеялом. — У вас там что, вечер воспоминаний, вместо того, чтобы жалеть грустного одинокого меня? – абсолютно безэмоциональным голосом произносит Чимин и Чонгук благодарен ему бесконечно за эту попытку держаться. — У меня в комнате припрятано пару бутылок красного сухого, — тут же подхватывает подачу Тэхён и хлопает Чимина по сапогу в стремени, — вот придём домой, как начнём тебя жалеть! — Сухого? Фу, кислятина! – кривится Чимин. — Так ты не будешь? — Буду, конечно. Чонгук слушает их и радуется, что в темноте не видно его улыбки.❀❀❀
Всё трое выбираются в беседку на краю сада уже ближе к полночи. Родители, как оказалось, ждали Чимина для долгого и явно тяжёлого разговора. Чимин с Чонгуком уже сидели в беседке, когда к ней приблизился, позвякивая стеклом в котомке, Тэхён. Нет, бутылей было явно не пара. — Ну что там они, Чимин? — спрашивает Тэхён, выставляя на стол вино и выкладывая какие-то сверки со снедью, явно из закромов Седжина. — Ай, не спрашивай, не хочу даже рассказывать, – Чимин машет рукой, — мне сегодня, веришь, так всё равно на их слова и мнения. Сил нет, как все равно. И он первый тянется откупорить бутылку. Отключается он тоже первый. Тэхён аккуратно, на ощупь буквально, потому как ночь безлунная совершенно и не видно ни зги, подкладывает ему под голову свой свёрнутый домашний сюртук. — Ты же замёрзнешь. — Не замерзну, у меня кровь горячая. Чонгук решительно снимает и свой сюртук тоже и накрывает им спящего Чимина. Можно подумать – он тут неженка. Ещё один глоток действительно горячит кровь, где там замёрзнуть, а также добавляет решительности. — Знаешь, Тэхён, ты прости, что спрашиваю, но… Я ведь как приехал, наблюдал за вами всеми, не то чтобы специально, ты не подумай. Сокджин Юрьевич он такой… я не знаю, спокойный, что ли, стал? А позапрошлым летом был такой, словно палку проглотил. Про тебя я вообще молчу, что тогда, что сейчас. — Отчего же молчишь? – Чонгук не видит выражения лица Тэхёна только его очертания, но слышит хитринку в голосе. В темноте все интонации словно лучше слышны. — Ой, да толку о тебе говорить. Вот ответь мне, ты что, извинился перед ним? Тэхён откинулся на спинку лавки, сложив руки на груди. — Нет. За такое разве извиняются? — Но как тогда… — Ты бы извинился, Чонгук? Чонгук посмотрел туда, где на лавке, сопя, лежал Чимин. Его самый родной Чимин, к которому всё чудом перегорело прошлой зимой. — Нет. Они помолчали немного, не зная, как продолжить разговор. — А давай выпьем, Чонгук… Ты же Эдуардович, да? – Тэхён безошибочно разливал в темноте вино по бокалам, которые тоже зачем-то притащил, — Давай же выпьем, Чонгук Эдуардович, за то, чтобы не извиняться за то, за что извиняться совсем не хочется! Чонгук почувствовал, как Тэхён сунул ему в руку бокал, вместе с тем мягко скрещивая её со своей рукой. Они соприкоснулись локтями. — На брудершафт? – зачем-то уточнил Чонгук, не слыша собственного голоса за биением сердца. — До дна. Чонгук пил и пил, зажмурившись, словно полной темноты вокруг недостаточно. Вино все не заканчивалось и щипало за язык, и Чонгук не знал, правда не знал, хотел бы он, чтобы оно заканчивалось. Бокал вдруг исчез у него из рук, Чонгук открыл глаза и неожиданно так ясно увидел Тэхёна перед собой. Слишком близко. Тот улыбнулся мягко и взял его лицо в ладони. — До дна, Чонгук. У губ Тэхёна нет вкуса, потому что выпитое вино словно выжгло всё во рту Чонгука. Но они были горячие, как угли, и такие мягкие, что Чонгука повело от ощущений. Темнота вокруг закрутилась в тугую спираль, внутри которой только одни вдвоём. Это не первый поцелуй Чонгука, но первый, от которого он забыл дышать. Так легко оказалось отказаться от воздуха, лишь бы не отрываться от мягкой глубины этого манящего рта. Чонгук словно бесконечно пил эту темноту вокруг и не мог напиться. Темнота пахла мятой, растущей вокруг беседки, речной водой и самим Тэхёном. Тэхён запустил пальцы в волосы на затылке Чонгука, придвинувшись ближе, прижавшись грудью к груди, и это словно удар молнии куда-то в солнечное сплетение. Чонгук порывисто обнял его за плечи что есть силы, смахнув локтем бокал со стола. На резкий звук Чимин всхрапнул особенно громко, и они отшатнулись друг от друга. Тут же находя руки друг друга на ощупь. Чонгук откинулся на спинку лавки, лихорадочно облизывая губы. У него перед глазами летали белые мушки и что-то тряслось и дребезжало нервно в груди. Он посмотрел на Тэхёна, но снова едва его увидел. Зато почувствовал, как его ладонь целуют горячими губами, медленно передвигаясь от запястья к кончикам дрожащих пальцев. — Ай! – Тэхён, вот же бестия, все же укусил Чонгука за указательный палец. Едва сжав зубы, шутя, но рука почему-то теперь горела до локтя. — Давай собираться, Чонгук. Иначе утром нас сожгут вместе с этой беседкой. — Давай, — ответил Чонгук, даже не думая шевелиться. Секунду спустя они притянулись, словно магниты и, вслепую найдя губы друг друга, пропали вновь. Второй раз их прервали неожиданно упавшие, со странным писком, в траву груши и Богом, шумно топающий проверить, что там в траве интересного. Чонгук нежил чужие губы напоследок, запрещая себе думать и спрашивать, но всё же не удержался и уронил заклятое: — Это всё вино? Тэхён отстранился, но из рук не выпустил. — Тебе бы хотелось, чтобы это было так? Чонгук уткнулся головой в грудь Тэхёну и молча помотал ей. — Конечно это вино, — вдруг произнёс Тэхён. Спина Чонгука под его ладонями напряглась. – Это вино и то, как ты смеёшься. Как смотришь на Чимина. Как боишься заходить в холодную воду. Как приосаниваешься рядом с Намджуном Алексеевичем. Как замечаешь за другими то, что они сами за собой не замечают. Как отвратительно собираешь вишни и ещё хуже играешь в карты. Как веришь в чудеса, не смотря ни на что, как бы я ни старался. И то, как загораются маленькие едва заметные искорки у тебя в глазах, когда ты счастлив. Чонгук ощущал щекой, как быстро-быстро бьётся сердце в груди Тэхёна. Повернулся и поцеловал сквозь рубашку туда, где оно казалось, собралось прорваться наружу. Словно обещая всё то, что должен пообещать плохой собиратель вишен и ещё худший игрок – заботу, бережность и любовь. Они находят в себе силы собраться и разбудить Чимина. Сон привёл его в относительный порядок и до поместья он шёл сам, практически не качаясь. Кёнсу совершенно счастливый лежал на траве под грушей раскинув руки и глядя на звёзды, которые от него не скрывало облачное небо. Чонин лежал рядом, касаясь кончиками пальцев пальцев Кёнсу. Обоим было плевать на развалившегося рядом и недоумевающего Богомку.