Заметки Главредности

Сокджин сидит на лавке для корыт возле птичника и щурится от солнца. Мальчишечья голова на коленях Сокджина курчавая, волосы, что та шерсть, жёсткие, непослушные. Надо бы уговорить на цирюльника, но ни мальчик, ни сам цирюльник, скорее всего, не согласятся на экзекуцию. По крайней мере без боя. Воевать фон Ким, в последнее время, устал. Ладонь мягко лохматит вихры на макушке юноши и легко щекочет за ухом. Раздаётся донельзя довольное урчание и на фон Кима поднимают счастливые, с вуалью неразумной звериной поволоки, глаза. – Ну вот вам здравствуйте, – недовольно раздаётся за спиной. Намджун Алексеевич шуганув особо любопытную курицу ногой, крайне недовольно смотрит на мужа, обнаружив его в компании пригревшегося на солнце Богомки. – Сокджин, ты же говорил, что на две минуты отойдёшь, я жду тебя уже полчаса. – Извини, родной, но Богом сегодня нервный очень. Не хотелось его таким оставлять… Намджун смотрит на вихрастую голову на коленях мужа, на дарящую успокоение руку, блуждающую от спины к голове и ему так, по-детски ревниво, хочется оттолкнуть мальчишку и устроиться головой на этих коленях самому. Может быть, хоть это поможет ему унять бурю в сердце и обуздать беспорядок в голове, накопившийся за последние месяцы. Он подходит ближе, становится, закрыв этим двоих солнце и тянется потрепать Богомку по голове. Тому всё равно. Он словно не замечает третьего появившегося вовсе. Мальчик возит костяшками перепачканной сажей ладони (опять не усмотрели дворовые, опять угваздался) вдоль брючины Сокджина, от колена до щиколотки, словно набивной орнамент на домашних брюках самое интересное, что он видел в жизни. – Сокджин, ему опять стало хуже, – в сердце у Намджуна столько всего кипит, перемешавшись, что проще, наверное, обозвать это варево злостью иль досадой и успокоиться. – Как видишь. Вы, дорогой мой, давеча ездили на охоту с сыновьями. Мушкеты, собаки с псарни, шум, гам. Медведя привезли, хорошо, не прямо под крыльцо! Я не знаю что бы тогда с Богомом было. Я ждал очередного приступа с момента, как впервые упомянули охоту, а ты делаешь удивлённое лицо, притащив медвежью шкуру нам под нос. Намджун кривится и берёт руку Сокджина в свои. Глухое рычание Богома окрашивает и без того напряжённый момент в оттенки грядущей ссоры. – Я думаю, что мы не справляемся, Сокджин. – А кто справится лучше нас, майн херц? – Есть специализированные учреждения, я узнавал… – Лечебницы? В которых его заморят голодом, чтобы он от слабости физической не создавал проблем?.. Намджун белеет. – Нет. Нет, хорошие лечебницы, дорогие. Ты же знаешь, я не пожалею средств и… – И там его быстро посадят на опиум. За твои же деньги, Намджун Алексеевич. Я, знаешь ли, тоже узнавал… Только не у благодетелей таких домов, которые будут лить тебе мёд в уши, ради червонцев. Всё, что нужно, разузнал Ланской-Рогатых. Услышав «мёд» Богом оживляется. Сокджин гладит его по голове и строго произносит «через час, мой хороший. Обед через час». Намджун всем своим щемящим на износ сердцем чувствует, что мальчишка ни слова не понял. Но затих успокоенный лаской и голосом. – И потом, Намджун, если отбросить неудобства, нам что, трудно его прокормить? Одного бедного мальчишку? – Нет, конечно, – Намджун с силой трёт лицо, так, словно только что проснулся. – О чем ты вообще. С прокормом Богома, на самом деле, были проблемы, когда в моменты обострения он не контролировал себя, а потом маялся животом, и полночи скулил уткнувшись лицом в ладони Тэхёна или пришедшего на шум Сокджина. – Сокджин, я же не против мальчишки, ты же знаешь, просто… Намджун так умоляюще смотрел. Словно просил смилостивиться и не заставлять произносить вслух тревожащие его мысли. – Просто тебе неловко перед соседями? Мало того, что Тэхён, так ещё посторонний малахольный блаженный цыганенок по двору носится? Не комильфо, да, Намджун? – Я просто хочу всё исправить, – у Намджуна желваки на лице так и ходят, Сокджин не представляет, как тот сдерживается, но сам остановиться уже не может. – Поздно исправлять, Намджун. Да и соседям не привыкать, ты же сначала обрусевшего немца в дом привёл, а потом уж понеслась! – Немедленно прекрати. Немедленно. Богом тихонько скулит и дёргает фон Кима за рукав. Сокджин моргает пару раз и, вдруг закрыв лицо руками, мотает головой. Признаётся в них приглушенно: – Прости, я что-то… А черт его знает, что, Намджун! Распереживался, что ты настаивать начнёшь на отъезде Богомки, вот и… Понесла меня нелёгкая… Прости, милый друг, прости. Сокджин подхватывается и обнимает окаменевшего супруга. Проводит ладонью по лицу Намджуна, словно снимая с него паутину забот, целует в нервно бьющуюся жилку под глазом, чувствуя себя виноватым в её появлении. – Ты ведь не будешь? – Настаивать на отъезде? – Ну да. Намджун упирается лбом в ладонь Сокджина и так замирает. Супруг извечно словно подрубает в нём сухожилия, выворачивает нутро, оставляя всё мягкое и беззащитное наружу. И только то спасает, что бесконечная вера друг в друга дарит им обоим чувство безопасности. – Да как бы я… Да на самом деле, даже если бы и ты… Кто его знает. Но вряд ли. – Если бы ты увёз Богомку, будем честны, проблем бы было меньше, но… – Увезти Богома? Куда?! – Тэхён, это проворное дитя, всё время появляющееся не в то время и не в том месте, застывает в паре метров от них с ошарашенным лицом. Богом, завидев друга, тут же подбирается к нему поближе. Тэхён раздавлен. Да, отец был строг, и они, по сути, ещё чужие друг другу, но такого предательства от него никто не ждал. Хотя маленький червячок сомнения, что подтачивает Тэхёну сердце, ежедневно нашёптывающий, что всё не может быть так хорошо вечно, сейчас ехидно улыбается. – Я так и знал! Я всегда подозревал, что вы!... Пойдём, Богом, нам тут не место! Не рады тебе, значит и меня больше не увидят! – схватив Богома за руку, он тянет его к дому. – Тэхён, подожди! – Намджун с колотящимся сердцем ринулся было за сыном, но Сокджин не пускает. – Позволь мне. Ты для этого слишком… Слишком, мой дорогой… – он гладит супруга по щеке, одёргивает кафтан и решительно шагает вслед за пасынком. Какой тяжёлый день. Но все же оборачивается за три шага и подмигивает понурому мужу, все ещё замершему на месте: – Ох и повезло вам, Намджун Алексеевич! Намджун ловит улыбку, но не возвращает её, а смотрит в ответ так, как смотрит иногда на сонного Сокджина по утрам. – Безмерно, душа моя. Тэхён несётся к себе, но Богом медленный, он не понимает, зачем куда-то бежать, а Тэхён боится и на секунду его оставить. Главное – не заплакать сейчас, перед людьми, забравшими у него столь много, почти всю прошлую жизнь, а теперь забирающими последнее. Нужно собрать вещи. Забрать у Чимина нож, что тайком подарил, сейчас он Тэхёну больше пригодится. Разведать, где сейчас стоит табор. Вернуться. Пережить то, с каким презрением на него будет смотреть глава. Тэхён мечется по комнате, ни на секунду не останавливаясь, иначе не сдержать подступающие, стыдные слёзы. Нехитрые пожитки летят в одну кучу. Он не будет брать с собой много. Святый боже, ещё и Чимин! Ему придётся попрощаться с Чимином! Ноги не держат. Лицо почему-то мокрое и губы в соли. Тэхён подломившись, словно сухая ветка, оседает на пол, рядом со сжавшимся в комок Богомом и обнимает его, уткнувшись лбом в спину. Они опять вдвоем против всего мира. Тихий скрип половиц и над головами мальчишек кто-то вежливо кашляет. Тэхён поднимает голову и в нос ему тут же утыкается кружевной платок: – Утритесь, молодой человек. Что за фонтан напрасных эмоций. Отец Чимина был, наверное, самым красивым человеком, которого Тэхён видел в своей жизни. И первые месяцы жизни в поместье Тэхён боялся его бесконечно, хоть и виду не подавал, потому что считал, что тот холодный, как лёд на реке. Но чем больше они знакомились, узнавали друг друга, чем больше фон Ким возился с Богомом, тем больше трещин во льду замечал Тэхён. Отчим оказывается... Добряк? Хоть и скрывает. Тэхён не понимал, к чему такие сложности, но, по большому счёту, его-то какое дело. И вот – такое коварство. Тэхён Богомку не бросит. Никогда. Тот же его не бросил. Сокджин отходит от мальчишек, медленно пересекает комнату, сложив руки за спиной и усаживается в кресло у окна. Из окна свозит весенним воздухом прямо в шею, Сокджин едва заметно морщится и берет на заметку дать указание Седжину начнёт окна. Только развесистых соплей в поместье не хватало. Тэхён встаёт посреди комнаты, набычивается, смотрит из-под бровей. – Сокджин Юрьевич… – Тэхён. – Нет, послушайте меня! – Тэхён повышает ломающийся голос, торопится, кто знает, на сколько хватит его смелости рядом с этим человеком, нужно попробовать, ещё раз попробовать все объяснить. – Я понимаю, что от нас с Богомом много проблем! Что он не умеет себя вести и напугал Чонского на прошлой неделе! – Тэхён идёт пятнами от волнения и Сокджину и грустно и смешно одновременно, - но я обещаю, я клянусь вам, что больше такого не повторится! А если вы не согласны, то мы уходим и…! – Чонского вашего и курица напугает… Тэхён замер в попытке понять, правильно ли он услышал. – Что, п-простите? – Я говорю, не бери в голову, будь любезен. И подойди. Приблизившись, Тэхён садится рядом с Сокджином на пуфик, на который ему кивнули. Заливается краской по самые уши, потому что Сокджин Юрьевич берёт его руку, кладёт себе на колено и накрывает обеими ладонями. Слишком доверительная поза, Тэхён не привык. – Как ты думаешь, Тэхён, что твой отец чувствует, глядя на Богома? Неожиданный вопрос и Тэхён понятия не имеет, что он должен отвечать и должен ли вообще. Он смотрит на отчима в надежде на подсказку, но её нет. – Раздражение? Не знаю, досаду может быть? Злится, наверное, что вот так всё, – Тэхён машет рукой обводя комнату, показывая, что и он тоже часть этого «всё». Зачем о таком спрашивать, унизительно же. Сокджин откидывается в кресле, но зрительного контакта не разрывает. – Богом – мальчик выросший без родителей, на сколько мы знаем, ведь так? И, поправь меня если я ошибаюсь, в раннем детстве он, один-одинёшенек, заблудился в лесу. Надолго. И мало того, что выживал там, каким-то чудом, пару лет, но ещё и тебя из леса вывел, не так ли? – Так. Одичал только вот крепко, – Тэхён оборачивается на Богома и тот тут же бросает деревянную лошадь, которую крутил в руках, подходит к нему и ныряет под локоть, прильнув к теплому боку друга. – Верно, – Сокджин тянется и гладит Богома по голове, после скользнув рукой по плечу Тэхёна вверх, пока холодная ладонь не ложится на разгоряченную щёку. – Слушай меня внимательно, мальчик, – у Сокджина пробивается акцент и уже немного обжившийся в доме Тэхён понимает, что сейчас лучше обратиться в слух. - Он смотрит на него и видит одинокого мальчика, родителей которого не было рядом с ним в тот самый момент, когда они были так ему необходимы. Не уберегли. Он был мал и беззащитен. Как и ты. У Тэхёна, кажется, уже онемела щека от обнимающей её холодной ладони, но он не шевелится. Что-то большое и горькое поступает к горлу и дышать становится тяжело и больно. Сокджин сглатывает и продолжает: – Намджун смотрит на него и понимает, что тоже самое, будь ты немного менее удачлив, могло произойти и с тобой. А его рядом не было. Это вина, Тэхён. Это огромное невытравимое чувство вины и страха. За тебя, за Чимина. Вот такой он человек, понимаешь. Ест себя поездом за то, что случилось даже не с его ребёнком. И, если ты ещё не понял, – Сокджин улыбается, но глаза его предательски блестят, – он любит тебя. Это последняя капля и Тэхён ревёт не скрываясь, утирая нос рукавом рубашки. Сокджин на это лишь улыбается дрожащими губами и ничего не говорит. Так проходят минуты, забирая с собой боль и недоверие. – Тэхён, ну где ты ходишь, я ищу тебя по всему…! – Чимин врывается в комнату ярким солнечным лучом и замирает на месте. Картина перед его глазами поистине монументальна – отец сидит в глубоком кресле, у его ног, привалившись к ним боком, сидит зарёванный Тэхён, а Богом с другой стороны индифферентно ковыряет пальцем обивку кресла, то и дело подставляя голову под руку Сокджина, в поиске ласки. Чимин на две головы ниже Тэхёна и явно уже в плечах. Сокджин смотрит на него и понимает, что не чувствует по этому поводу хоть какой-либо досады. Он улыбается сыну и протягивает ему руку.