All the Young Dudes

So inviting — so enticing to play the part I could play the wild mutation as a rock ‘n’ roll star I could do with the money (y’know that I could…) I'm so wiped out with things as they are (y’know that I should…) I'd send my photograph to my honey — and I'd come on like a regular superstar. Так притягательно — так заманчиво играть роль, Я мог бы сыграть безумную мутацию как звезда рок-н-ролла, Мне не помешали бы деньги (ты знаешь это…) Я так измождён настоящими вещами (ты знаешь, что так и должно быть…) Я бы отправил фотографию своей милой, — и я бы вышел на ней как типичная суперзвезда. Суббота, 20-е сентября, 1975 год. В течение следующих трёх недель Римус сумел наконец более-менее войти в удобную колею, научившись справляться с новыми чувствами. Раньше он просто начал бы избегать Сириуса, отстранился бы от него, прятался в библиотеке или в одном из своих секретных местечек. Но он давно понял, что это неэффективно, особенно если вы спите в одной комнате. Да и, в любом случае, он уже перерос все укромные закоулки в замке. Поэтому он просто постарался справиться с собой и выяснил, что это реально. Конечно, нельзя сказать, что легко — но у него хватало других проблем. Вдобавок к его новым обязанностям старосты, из-за которых он носился по замку и патрулировал коридоры и места общих встреч, это был очень важный год в его обучении. Из-за предстоящих СОВ учителя задавали больше домашних заданий, чем когда-либо — да и в школьной программе произошёл значительный сдвиг. По трансфигурации они проходили скрытие; по чарам — обезоруживание; в зельеварении сосредоточились главным образом на идентифицирующих и противодействующих им зельях; а защита от тёмных искусств, похоже, состояла лишь из однотипных упражнений на отработку атакующих и защитных заклинаний. Они готовились к войне, и все это знали. Уход за магическими существами превратился в муку. Профессор Кеттлбёрн был угрюмым старым волшебником без половины конечностей и одного глаза. Он ничего не приносил для них на занятия и не рассказывал захватывающих историй о встречах с фантастическими существами — предпочитал вспоминать, как получил свои повреждения, и это было ужасно. Римус постарался найти в этом плюсы — хотя бы теперь Ферокс перестанет его отвлекать. Потому что он абсолютно точно не собирался влюбляться в ворчливого старого Кеттлбёрна. Ему хватало одного Сириуса. Бо́льшую часть времени у него получалось улыбаться, игнорируя свои чувства, но порой они выскакивали словно из ниоткуда в самые неподходящие моменты. Он мог читать книгу, и вот тебе на. Или сидел один в библиотеке, но какое-нибудь воспоминание всплывало и скручивало его внутренности. Из-за этого он частенько был сам не свой, растерянный, на взводе. Если вот так себя чувствовали Джеймс, и Мэри, и Питер, и Марлин, и все, кто был частью этой идиотской мании с поцелуями в течение прошлых двух лет, тогда Римус просто отказывался понимать, как они хоть что-то могли сделать нормально. Ему казалось, что его тело и разум находятся в непрерывном состоянии войны. Он не был идиотом, он понимал, что довольно запоздал со всеми этими гормонами. Летом того года, когда ему исполнилось тринадцать, Надзирательница позвала его в свой кабинет и самыми размытыми фразами, которые только можно было представить, спросила, что он знает о «супружеских отношениях». Он не понимал, сколько ему нужно было знать, и не хотел выглядеть идиотом, поэтому просто ответил, что знает «всё». Надзирательница кивнула и сказала ему обращаться к работникам мужского пола в приюте, если у него будут какие-то вопросы. Естественно, он никогда никого не спрашивал. Ещё однажды местный священник говорил с ними на тему святости брака и греховной природы «потакания своим низменным желаниям» — но Римус тогда был в таком ужасе, что его разум заблокировал почти всю эту информацию. «Низменные желания». О подобном нельзя было разговаривать серьёзно — по крайней мере, не с парнями, это он знал наверняка. Шутки — это ещё нормально; вы были на безопасной территории, если просто подшучивали друг над другом. Но ты определённо точно не мог задавать вопросы. Остальные мародёры были на шаг впереди него; иногда перед полнолуниями он чувствовал запах их похоти, он слышал эти тихие болезненные моменты неудовлетворённости и стыда, когда они ворочались под одеялами в темноте. Ему было лишь неловко от этого. Конечно, Римус тоже, ну… но это ощущалось рутинным действием, без какого-либо смысла, словно почистить зубы. Но после этого лета всё изменилось. Стало невыносимым. Словно, поцеловав Гранта, он активировал в себе что-то, открыл шлюзы для огромного потока… чувств. Римус редко думал о чём-то другом, он постоянно был на нервах. Во-первых, он стал невероятно ценить вечные чёрные мантии, которые им приходилось носить в Хогвартсе, но даже так ему иногда приходилось оставаться сидеть на месте дольше, чем всем остальным, и пытаться думать о чём-то нейтральном. Однажды ему пришлось положить на колени огромную книгу, просто потому что Макгонагалл сказала «работаем палочками» слишком много раз. Он чувствовал себя другим внутри; это чувство сидело в нём каждую секунду — был он один или с кем-то. И Сириус. Ну почему это должен был оказаться Сириус? Ладно, хорошо, он знал почему. Потому что его белая школьная рубашка так обнимала его широкую спину. Потому что его волосы падали на глаза, и ему приходилось отбрасывать их назад, и всё равно он никогда не заправлял их за уши. Потому что его руки... Его чёртовы глаза… Это были очень сложные три недели. Римус был счастлив, что первое полнолуние в этом учебном году выпало на выходные. Это значило, что он сможет выспаться и спокойно бездельничать в ожидании ночи вместо того, чтобы часами сидеть на уроках на слишком твёрдых деревянных стульях и терпеть боль в костях. Также в субботу проходили тренировки по квиддичу (вообще, с тех пор как Джеймс стал капитаном, тренировки проходили почти каждый день), благодаря чему Римус находился в полном блаженном спокойствии. Он проспал почти всё утро, затем спустился на обед и вернулся в тихую и пустую комнату. Какое-то время он пытался читать, но из-за головной боли и слишком большого количества энергии быстро сдался. Он лишь хотел, чтобы луна поторопилась и уже вышла на небо, чтобы это поскорей закончилось. Ожидание было хуже всего. Он закрыл глаза, потянулся и решил, что ему надоело лежать. Слез с кровати и сел на подоконник с пачкой сигарет. Последнее, что у него осталось с лета — прощальный подарок Гранта. Грант. Если бы Грант был здесь, в Хогвартсе, чувствовал бы Римус то же самое к Сириусу? Скорее всего, да, вздохнул он про себя. Да и Грант был таким проницательным, когда дело касалось подобных вещей, что сразу раскусил бы его. Может, он смог бы дать какой-нибудь совет. Если бы он мог позвонить ему или хотя бы написать — но отправлять сов он мог только Надзирательнице, и что, если она прочитает его письма?! Вот бы у Римуса были зеркала, как у Джеймса с Сириусом. Хотя он понятия не имел, как объяснил бы это Гранту. Он выкурил одну сигарету и принялся за вторую. Это его успокаивало. Травка была бы лучше; он курил немного после последнего полнолуния, но не видел, чтобы ещё кто-нибудь в Хогвартсе делал это. У него всё равно был напряг с сигаретами, ведь он больше не продавал их. Его новое летнее увлечение повлекло за собой не одно последствие. Наступал вечер, и живот Римуса заурчал. Он пытался есть как можно меньше в дни полнолуния, потому что иногда его рвало от боли. А вот в следующие несколько дней после полнолуния был ненасытен и мог с лёгкостью управиться с тремя или четырьмя полными тарелками за раз. Он как раз собирался подняться и пойти вниз, когда дверь открылась. Питер, Джеймс и Сириус вошли в комнату со странным выражением на лицах. Джеймс выглядел очень серьёзным и сдержанным, будто собирался рассказать какие-то новости и не знал, как Римус на них отреагирует. Но Римус знал, что это не могли быть плохие новости, потому что Сириус улыбался от уха до уха, демонстрируя все свои идеальные белые зубы. Питер как обычно выкручивал пальцы, но при этом тоже слегка загадочно улыбался — он всегда так выглядел, когда они с головой уходили в подготовку какого-нибудь особенно изощрённого розыгрыша. — О боже, — начал Римус до того, как Джеймс успел открыть рот. — Что на этот раз? Почему вы не на квиддиче? — Сегодня нет квиддича! — воскликнул Сириус, ухмыляясь как маньяк. От него исходила электрическая, обжигающая энергия — он явно был в восторге из-за чего-то. — Тогда где вы были? — спросил Римус, решив лучше смотреть на Джеймса, чтобы сохранить нейтральный голос. — Мы практиковали кое-что другое! — выпалил Питер и закусил нижнюю губу. Римус откинулся спиной на оконное стекло и снова посмотрел на Джеймса, вопросительно подняв бровь. Тот сглотнул, кадык дёрнулся, и он прочистил горло. — Лунатик, — сказал он, — возможно, ты помнишь одну нашу идею на третьем курсе… — У вас всегда есть идеи, Поттер, конкретней, — с раздражением поторопил Римус, закуривая третью сигарету. У него болели плечи, болела шея. В полнолуние ему было не до игр, они могли бы уже это запомнить. — Ну… чтобы помочь тебе с… я знаю, ты сказал, что не надо… эм… — Джеймс провёл рукой по волосам. — Но мы уже зашли так далеко, и… эм… слушай, прости меня, прости нас, но… — Да говори уже! — Римус выдохнул струю дыма. Джеймс был на грани паники. Он глянул на Сириуса, затем опустил взгляд под ноги и пробормотал: — Мысталианимагами… — Что?! — Да Мерлина ради! — воскликнул Сириус и вышел вперёд. — Римус, смотри! В ту же секунду он молниеносно обратился в огромного чёрного пса, и Римус упал с подоконника.