All the Young Dudes

Oh! You silly thing You've really gone and done it now Oh! You silly thing You really gone and done it now Оу! Ты глупыш, Ты действительно взял и сделал это. Оу! Ты глупыш, Ты действительно взял и сделал это. Воскресенье, 25-е марта, 1979 год. Римус сходил с ума. Это было единственным возможным объяснением. Время текло медленно, каждая секунда тянулась как неделя — а затем часы вдруг начинали проноситься мимо как ракеты, выбивая из него дыхание. Ему приносили еду, и теперь это было единственным способом, по которому он мог отмечать проходящие дни. Никто не говорил с ним; возможно, им приказали не делать этого. Возможно, это было частью его задания проявить себя. Но они смотрели на него. Они пялились. Каждую ночь стая возвращалась на ночлег — иногда Ливия, Гай и Кастор тоже приходили со всеми. А иногда нет. Сивый не приходил никогда, хотя иногда Римусу казалось, что он чует его запах — но это тоже могло быть лишь частью его сумасшествия. После двух дней в темноте он больше не доверял своим органам чувств. Через неделю он больше ничему не доверял. Ему никогда не было комфортно, он всегда был таким беспокойным и измождённым, мерил клетку шагами, пока на ногах не появились синяки. Он спал часто и мало; ловил сон между прерывистыми вспышками беспамятства и бессонницы. И ему снились ужасные сны. Все плохие воспоминания нашли способ выбраться на поверхность его сознания. По большому счёту, это были воспоминания о Святом Эдмунде, но иногда ещё о том лете после пятого курса, когда он чувствовал себя как никогда одиноким и ненавидел Сириуса. В нём росла паранойя, убеждение, что это всё дело рук других — что они каким-то образом контролируют его разум; заставляют его видеть то, чего он не хочет видеть; то, чего на самом деле не существует. Иногда ему снилось, что Сириус умер. После, когда этот сон выворачивал его наизнанку всеми оттенками ужаса, ему снилось, как умирают все его друзья, один за другим. Их призраки навещали его, они рыдали, они были в ярости. Когда он просыпался, всегда чувствовал, что они до сих пор здесь. Иногда Римус гадал, может, на самом деле это он умер, и просто находится в очень оригинальном и специфическом аду. К концу первой недели он потерял всякое чувство стыда. Он рыдал, выл, скулил. Он смеялся как маньяк или же сворачивался в клубок в углу и шептался сам с собой. Он пытался вести разговоры в своей голове, но это было совсем не так, как раньше. Успокаивающий голос Гранта трансформировался в Ливию, Сириус в Кастора, и у Римуса совершенно не осталось никакого выхода. В моменты здравомыслия он пытался призвать к себе магию, но это было бесконечно трудно, и он был бесконечно слаб. Иногда он думал, что может сделать это. Кто-нибудь из остальных мог наложить чары (всегда без использования палочки; они никогда не пользовались способами волшебников), чтобы призвать что-нибудь или осветить помещение — и Римус чувствовал эту старую просыпающуюся силу. Но она никогда не длилась достаточно долго. В конце концов, Римусу явились родители — в его голове, но также и в клетке. Хоуп плакала — она до сих пор была больна, даже после смерти лицо оставалось исхудавшим и измученным. Она была укутана белым саваном, в светлых волосах запутались комки земли — хотя Римус знал, что её кремировали. Но Лайелл был ещё хуже; возможно, потому что у Римуса не было никаких реальных воспоминаний о нём, кроме пары бездушных фотографий. Этот Лайелл, которого выдумало его воспалённое воображение, был бессердечно жесток, у него был аристократический акцент людей высшего класса и холодные голубые глаза. — Позволил этому животному уничтожить мою палочку, не так ли? — шептал тощий призрак ему на ухо. — Нужно было избавить тебя от мучений много лет назад. Пока другие призраки стыдили его, заставляли чувствовать себя маленьким и виноватым, Лайелл лишь злил Римуса. Он бесился как чокнутый на своего отца, бросался на стены своей клетки. — Успокойся, брат, — Кастор возник у решётки, когда Римус неистовствовал уже какое-то время. — Это неверный путь. — Отъебись! — зарычал Римус, хватаясь за голову и пытаясь вернуться в реальность. Кастор отступил назад. Римус продолжил страдать. Он свернулся на полу и прикрыл голову, словно раненый пёс. Это заставило его подумать о Сириусе. В голове возникли глупые мысли вроде: где сейчас живёт Сириус? У Поттеров? В их квартире? Римусу не нравилось думать, что Сириус сейчас совсем один. Ест ли он как следует? Курит ли слишком много? Упал ли уже со своего идиотского мотоцикла и свернул себе шею?! Кто-нибудь хотя бы ищет Римуса? Он закрыл глаза и попытался притвориться, что находится в другом месте. Дома, в своей крошечной квартирке в Лондоне, читает газету. Или в своей старой кровати в Хогвартсе с закрытыми занавесками вокруг. По ночам Римус слышал в склепе остальных членов стаи, как они дышат, храпят, ворочаются. Некоторые из них плакали, может, когда они думали, что все остальные уже спят. Большинство кашляли, что было результатом сырости. Через неделю Римус тоже простыл и чувствовал себя таким ослабевшим. Он никогда не был громоздким, так сказать — он всегда был очень худым, даже через семь лет питания в Хогвартсе. Но теперь Римус едва узнавал собственное тело — тазовые кости заострились, джинсы постоянно соскальзывали с бёдер, рёбра выступали словно ветви деревьев, его кожа высохла и загрубела, потрескавшись в некоторых местах. Эта физическая слабость лишь усугублялась отчаянием Римуса — кем он себя возомнил, присоединившись к идиотской повстанческой армии сразу после школы? Разве ни одна из сотен прочитанных им книг не вбила в него хоть немного здравого смысла?! Естественно, он не мог пойти против Сивого — сама идея была смехотворной. Такой смехотворной, на самом деле, что Сивый даже не собирался убивать его. Римус просто не стоил усилий. Он просто истощится до пустоты в этой клетке, и никто ничего даже не узнает. — Ты не стараешься, — сказал Кастор, возвращаясь, чтобы посмотреть на него. Может, прошло лишь несколько часов с первого раза, как он пытался достучаться до Римуса. Может, прошло несколько дней. Наверное, сейчас был день, потому что в склепе больше никого не было. — Выпусти меня! — пробормотал Римус, вцепившись в прутья решётки. — Пожалуйста! — Выпусти себя сам, — холодно ответил Кастор. — У меня нет палочки! Кастор цокнул языком. Он вытянул открытую ладонь, и над ней появилось кроваво-красное пламя. Оно отбрасывало мягкое привлекательное свечение на черты его лица, размывая острые края шрамов и снова делая его красивым. — Нам не нужны палочки, Римус, мы не пользуемся магией как простые люди. — У меня её недостаточно, — простонал Римус, опустив плечи. — Идиот, — сказал Кастор, закрывая пламя второй рукой и сжимая его в кулак. — Ты переполнен магией, она разрывает тебя. Ты до сих пор думаешь как человек. Как ты считаешь, зачем он посадил тебя сюда? — Чтобы посмотреть, как я умираю. — Идиот, — повторил Кастор, с раздражением качая головой. — Тогда зачем?! — прорычал Римус. Кастор скрытно оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. Подошёл ближе. Его запах стал ещё сильнее, когда он встал прямо рядом с прутьями решётки, и Римус почувствовал невольное притяжение к нему. Кастор понизил голос: — Тебя проверяют, ты, идиот. Ты всего лишь четвёртый ребёнок Сивого, который вернулся к нему — ты хоть понимаешь, в какое положение это тебя ставит?! Какую власть это тебе даёт?! Ты видел Ливию и Гая, ты знаешь, на что ты способен. — Но почему… — Ты напал на Гая. Прошлым летом. Теперь Сивый беспокоится за тебя — он не говорит этого, но это так. Никто не пытался пойти против этих двоих, никто. — Я не хотел ни против кого идти, он первым напал на меня, и я… — Ты повёл себя как волк, — победно сказал Кастор, его мягкие губы приподнялись в уголках. — Именно это ты и должен сделать сейчас. — Зачем ты говоришь мне это? — с подозрением оглядел его Римус. Потому что теперь это казалось странно логичным, как будто Кастор его разбудил. — Потому что в этой клетке ты не принесёшь мне пользы, — сказал Кастор, прожигая его тёмными глазами. — Год назад Римус Люпин говорил мне об изменениях. О лучшей жизни. Я не забыл это. — Я, кажется, помню, как ты смеялся мне в лицо, — горько ответил Римус. — «Стая — это всё», разве не это ты мне сказал? — Стая и есть всё, — с чувством сказал Кастор. — Это не изменилось. Но изменилось кое-что другое. У тебя здесь есть союзники. — Если тебе так сильно нужна моя помощь, тогда вытащи меня отсюда, — сказал Римус. Кастор выгнул бровь и окинул Римуса долгим оценивающим взглядом. — Будет лучше, если ты сделаешь это сам. Остальные должны увидеть, как ты одерживаешь победу. Римус собирался задать ещё один вопрос, когда атмосфера вокруг изменилась — Ливия приближалась. Кастор быстро отошёл назад и больше ничего не сказал. Римус наблюдал за ним с расстояния, его мозг наконец начал работать. *** Ему нужна была магия. Нужна была сила и хорошая сильная эмоция, чтобы заставить всё это работать. К счастью, сильных эмоций у Римуса всегда было в изобилии. Сильных эмоций и терпения. Воодушевлённый интригующим предложением Кастора, Римус вдруг осознал, что концентрироваться стало гораздо легче, а ещё легче оставаться спокойным. Теперь, когда он знал, что не совсем один, игнорировать призрачные видения стало куда проще. И он начал замечать разное. Например, то, что другие оборотни не такие одинаковые, как ему казалось сначала. Они все были относительно молоды — очевидно, у Сивого был определённый типаж: на первый взгляд, здесь не было никого старше двадцати пяти. Они все были тощие, покрытые шрамами. Но чем больше Римус наблюдал, тем больше замечал различия. Друзей и союзников, обиды и вражду, симпатии и антипатии. Благодаря пристальному вниманию, Римус мог даже различить, как долго каждый из них был оборотнем — это было очевидно по иерархии. Компания помоложе разбивалась на два лагеря: фанатиков, которые боготворили Ливию и Гая, и тех, кто был менее уверенным, кто чувствовал себя менее комфортно в этом странном подземном образе жизни. Эти водились с Кастором, спали на одной стороне склепа, разговаривали только внутри своей группы. Гай, в частности, казался недовольным этой группой. Каждый вечер он ходил по склепу, требуя от всех тишины, приказывая им ложиться дальше друг от друга. С первой встречи в «Голове мантикоры» Римус знал, что у Гая вспыльчивый характер, и как только вспомнил это, понял, что просто обязан придумать, как воспользоваться этой слабостью. В конце концов, помощь пришла с неожиданной стороны. Джереми, одному из самых молодых членов стаи и пока единственному, кто разговаривал с Римусом, кроме Кастора и Ливии, очень быстро становилось скучно. У него был озорной характер, напоминавший Римусу Джеймса и Сириуса: он часто рассказывал шутки, чтобы повеселить остальных, и громче всех жаловался на бытовые условия. Само собой, он невероятно бесил Гая, и тот никогда не упускал возможности поставить его на место. Однажды вечером, когда все укладывались спать, Джереми настиг особенно сильный приступ кашля. По мнению Римуса, он нарочно его усиливал, хотя бы отчасти, потому что приступ явно длился дольше обычного. — Контролируй себя, брат, — прошипел Гай, мгновенно подскакивая и пересекая склеп, чтобы встать напротив Джереми, оскалив зубы. — Про-сти, — продолжал кашлять Джереми, саркастически хмуря брови. — Я не могу ничего с этим поделать, здесь так сыро! — Твои братья и сёстры, кажется, достаточно хорошо справляются, — скучающе возразил Гай. Джереми фыркнул. Гай поднял руку, будто собираясь наложить заклинание. — Возможно, тебе нужно напомнить, как нужно вести себя. Джереми нервно облизнул губы и затих. Кастор, который сидел неподалёку, поднялся на ноги. Он положил ладонь на плечо Гая. — Я поговорю с ним, брат. Не утруждайся. — Наш отец требует подчинения, — шикнул Гай. Глаза Кастора вспыхнули. — Я прекрасно знаком с требованиями нашего отца. Гай очевидно хотел что-то ответить, но, увидев огонь в глазах Кастора, отказался от намерения и отступил, исчезнув в глубине склепа и рявкнув по пути на трёх девушек, которые жались друг к другу, следя за происходящим. Кастор наклонился и прошептал Джереми: — Не провоцируй его. — Он гондон! Он не Сивый, он не может нам указывать! — Не провоцируй его, — повторил Кастор с предупреждением в голосе. Это не было услышано. — Я кашлял! Я не мог ничего с этим поделать! Не то чтобы я насвистывал весёленькую мелодию! Со стороны девушек раздалось хихиканье. — Спокойствие, — сказал Кастор. После этого все, казалось, успокоились; порядок и тишина были восстановлены. Римус сидел, прислонившись спиной к стене и обнимая руками колени. В одной руке он сжимал свои карманные часы, которые стали уже горячими и скользкими от того, что он держал их так долго. Внезапно откуда-то раздался долгий низкий свист. Римус распахнул глаза, его желудок сделал кульбит. Да он псих. Девушки рядом с Джереми снова захихикали, когда он начал насвистывать лёгкую мелодию — Римус подумал, что она звучала как детская песня «У Мэри был ягнёнок», но он не особо хорошо разбирался в детских песнях. Она длилась всего несколько нот — Гай подлетел к нему уже через несколько секунд и с рыком сомкнул руки на горле Джереми. Тело молодого парня было твёрдым как доска, и Римус моментально почувствовал запах угольно-чёрной магии, которую использовал Гай, чтобы приструнить его. Это было похоже на слабое покалывающее ощущение; все волоски на его руках встали дыбом. Римус закрыл глаза и сделал вдох, начиная пить эту магическую энергию, как будто он умирал от жажды. Великолепный вкус был усилен кошмарной яростью Гая; его пылающим желанием сделать больно. Вот и оно. Вот и оно! Римус чувствовал себя пьяным от возбуждения, когда все частички встали на свои места. — Брат, — раздался голос Ливии. Она плавно подошла к Гаю, ловкая как кошка. — Оставь щенка в покое. Он беспокоен и энергичен, вот и всё. Гай отпустил Джереми, и тот упал на пол, кашляя сильнее прежнего. Римус чувствовал запах соли от его слёз. Кастор опустился перед ним на колени и ласково положил руку на плечо. Римус начал быстро соображать. Он дерьмово умел свистеть — он мог издавать только свист, которым парни обычно освистывали привлекательных девчонок, он назывался волчьим (и Сириус просто обожал иронию этого факта) — но он не мог насвистеть мелодию. Что ещё могло бы вывести из себя? Ему нужно было привлечь внимание Гая — ему нужна была его ярость. Он прочистил горло. — Still dunno what I was waiting for… — попытался напеть Римус своим хриплым от долгого молчания голосом. (До сих пор не знаю, чего я ждал…) Он почувствовал лёгкое движение, ощущение навострившихся ушей, как будто все хотели посмотреть, что он задумал. Он пел ужасно, не попадая в ноты, но это была единственная песня, у которой он помнил все слова. Римус сглотнул и запел ещё выше, вставая на ноги и приближаясь к решётке: — And my time was running wild, a million dead end streets, and… — теперь чуть больше движения, несколько молодых ребят начали садиться прямо и прислушиваться к нему. — Every time I thought I’d got it made, it seemed the taste was not so sweet… (И моё время летело как сумасшедшее, миллион тупиков и… Каждый раз, когда я думал, что всё получилось, казалось, вкус был не таким уж сладким…) Пара смешков. Кто-то прошептал: — Он наконец свихнулся. — So I turned myself to face me… — Римус закрыл глаза и запел во весь голос, прислоняясь лбом к прохладной решётке. — Though I’d never caught a glimpse of how the others must see the faker… (Так что я обернулся и посмотрел на себя, хоть я так и не уловил то, как другие, должно быть, видят притворщика…) — Тишина! — раздался резкий голос Гая. — I’m much too fast to take that test… (Я слишком быстрый, чтобы пройти этот тест…) — ТИШИНА! Римус закинул голову назад и сделал глубокий вздох. — CH CH CHANGES! TURN AND FACE THE STRANGE CH CH CHA-ANGES! (ПЕ-ПЕ-ПЕРЕМЕНЫ! ОБЕРНИСЬ И ВСТРЕТЬ СТРАННЫЕ ПЕ-ПЕ-ПЕРЕМЕ-Е-ЕНЫ!) — Римус Люпин! — Гай поднялся на ноги и подлетел к нему, подняв одну руку в воздух. — Прекрати это СЕЙЧАС ЖЕ! — DON’T WANNA BE A RICHER MAN… — продолжил Римус, чувствуя яростную энергию Гая, которая наполняла пространство между ними, словно высокая волна горячего воздуха, омывающая его, затапливающая его. Он сжал карманные часы крепче в ладони и начал вытягивать магию из них тоже, наполняя свои кости, сам костный мозг. (НЕ ХОЧУ БЫТЬ БОГАЧЕ…) Римус открыл глаза, и прутья решётки испарились словно дым. Он ухмыльнулся и сделал шаг вперёд, чтобы пересечь склеп перед собой. Он был свободен. — Time may change me… — полупел-полусмеялся он над Гаем, стоявшим перед ним с отвисшей челюстью. (Время может изменить меня…) — Зайди обратно! Ливия! Кастор! Помогите мне… — Закрой рот, Гай, — Римус поднял руку, практически даже не думая об этом, просто позволяя магии сделать всю работу. Гай замолк. Его рот открылся и закрылся несколько раз, глаза распахнулись от ужаса. Римус почувствовал всплеск удовольствия. Да! Бойся меня. — Хороший мальчик, — ухмыльнулся он. — А теперь, беги внутрь… Он отошёл в сторону и с помощью магии сильно пихнул Гая в клетку, после чего щёлкнул пальцами и снова поставил решётку на место. К Гаю вернулся голос, и он яростно зарычал: — Выпусти меня! Римус засмеялся. Он собирался обернуться и обратиться к остальным членам стаи — теперь они перешёптывались между собой с разной степенью тревоги и восторга. Он почувствовал руку на своём плече. Ливия появилась с левой стороны от него, Кастор с правой. Они оба улыбались, их глаза сияли от гордости. — Брат мой, — прошептала Ливия, — наконец-то! Отец будет так горд.