All the Young Dudes

I count the corpses on my left, I find I’m not so tidy. So I’d better get away, better make it today I’ve cut twenty-three down since friday. But I can’t control it. My face is drawn, my instinct still emotes it. Я считаю трупы с левой стороны от себя, Я считаю, что не так уж чист. Так что лучше мне убраться отсюда, лучше сделать это сегодня. Я вырезал двадцать три с пятницы, Но не могу это контролировать. Моё лицо осунулось, мой инстинкт до сих пор наполняет его эмоциями. Горячий поток силы в теле Римуса растворился не так быстро, как раньше — возможно, просто потому что он всегда был внутри — только теперь он знал, как настраиваться на него. Или, возможно, это был защитный механизм, потому что инстинкт подсказывал ему, что будет дальше. Все в склепе чувствовали это. Некоторые нервно поднялись на ноги. Ливия закрыла глаза и с удовольствием сделала вдох. Из церкви над ними послышались и эхом разнеслись быстрые тяжёлые шаги. Адреналин затопил Римуса, когда бетонный заслон, закрывающий вход в склеп, отъехал в сторону. Сивый спустился. Он выглядел иначе. Теперь он не защищался. Он улыбался, его поза и запах говорили о его расположении к нему. Он был дружелюбен. Сердце Римуса пропустило удар. Сивый улыбнулся, его глаза были тёмными и загадочными словно лес. — Римус Люпин, — сказал он, — думаю, пришло время поговорить. Римус ошалело кивнул. Сивый тоже кивнул, продолжая улыбаться, развернулся и стал подниматься по ступеням. Римус последовал за ним, даже не оглянувшись. Наконец-то, наконец-то, это был его шанс. Шанс на что? Он ещё не знал. В этот момент Римус знал только то, что его отец пришёл за ним, что его возвысили. Воздух стал свежее и чище, когда они поднялись в разрушенную церковь, Римус сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Близился вечер; было прохладно и тихо. Под тускло-освещёнными облаками лес вокруг трансформировался из дневного в ночной, и ночные животные зевали и потягивались, выползая из своих нор и укрытий. Сивый провёл Римуса по церковному проходу и через арку вывел из церкви, они прошли — не очень далеко — мимо тонких буковых саженцев, мимо могучих английских дубов, вниз по узкой скрытой дорожке, которая вела в нечто вроде пещеры у подножия холма. В берлогу. Не оглядываясь назад, Сивый вошёл внутрь, лишь мимолётно пригнувшись у входа, прежде чем выпрямиться в полный рост, потому что проход в берлогу оказался шире и выше, чем ожидал Римус по её внешнему виду. Он последовал за ним, потому что больше ничего не оставалось. Внутри пахло домом. Землёй, лесом, мясом, волком. Хоть здесь и не было естественного источника света, как только Сивый вошёл, несколько факелов на стенах туннеля зажглись сами собой, создавая уютную доброжелательную атмосферу. Здесь даже был костёр с оловянным котлом над ним, в котором бурлило что-то густое и солёное, судя по запаху. Деревянный стол рядом с костром был уставлен разнообразной едой — недавно убитой и освежёванной дичью, мисками с орехами и ягодами, грибами, травой и хлебом. Полки и углубления, вырезанные в стенах пещеры были полны книг и свитков пергамента. В помещении стояли несколько деревянных стульев, и Сивый жестом велел Римусу сесть. Римус сел, оглядываясь по сторонам. В глубине пещеры он чувствовал запах скрытой в тени кровати — или, по крайней мере, того места, где спал Сивый. Но ещё больше его отвлекал запах рагу. Всю прошедшую неделю Римус ел в полутьме только холодную пищу. Вкусный запах горячей еды грозил переполнить его. Он смотрел, как его захватчик взял фарфоровую миску с полки и поварёшкой положил в неё немного рагу из котла, затем взял ложку и принёс всё ему. Сивый протянул миску, и Римус принял её, не в силах отвести глаз от мужчины. Его фигура заполняла проход, твёрдая, мускулистая, недвижимая. Его жёсткие тёмные волосы были завязаны в хвост, жёлтые глаза вперились в Римуса с любопытством и с вызовом одновременно. Несмотря на тяжёлую, подавляющую энергетику, в его ауре была и какая-то тишина, какую Римус видел только в диких животных. Недвижимая тишина, грозившая чем-то более зловещим, словно ожидающий капкан. Сивый сел на стул напротив, положил руки на колени и кивнул на миску с рагу, которая грела руки Римуса. — Ешь, — сказал он. Без промедления — Римус ещё не знал, следует ли приказу, потому что обязан, или просто потому, что хочет этого сам — он зачерпнул еду ложкой и запихнул в рот. В этот момент он мог бы разреветься. Рагу казалось самым вкусным, что он когда-либо пробовал в жизни, полным аромата — какое-то тёмное мясо и острый лук. Он пожевал, как и было приказано, и затем с трудом проглотил. Сивый облизнул острые зубы. — Хороший волчонок. Римус проигнорировал его и продолжил есть, внезапно почувствовав невероятный голод. В его голове, словно предупреждение, возникло когда-то прочитанное стихотворение: Though the goblins cuffed and caught her, Coaxed and fought her, Bullied and besought her, Scratched her, pinched her black as ink, Kicked and knocked her, Mauled and mocked her, Lizzie uttered not a word; Would not open lip from lip Lest they should cram a mouthful in. Хоть гоблины её поймали и сковали, Победили её, завлекали, Заклинали её, задирали, Царапали её, чёрные как чернила синяки на ней оставляли, Били её и пинали, Калечили её, гнобили, Лиззи ни слова не обронила; Упрямо сжатых губ не растворила, Иначе полную ложку мигом получила б. Разумеется, то гоблины. Нельзя есть то, что дают тебе феи или гоблины — но он не читал ничего подобного об оборотнях. Но, с другой стороны, что он вообще знал об оборотнях? Сивый понаблюдал за ним ещё немного, как будто они просто ужинали вместе, как старые друзья. Он подождал, пока Римус почти закончил есть, чтобы заговорить. — Выбрал Гая в конце концов, да? Это интересно. Я думал, возможно, Кастора. — Он вёл себя жестоко, — ответил Римус. — Он хороший волчонок. Красивый волк, могущественный. Но ему ещё нужно узнать кое-что о предводительстве, это я могу признать. Что ты думаешь о других моих детях, а? Римус закончил есть. Он сглотнул и задумчиво облизал ложку, прежде чем опустить её в пустую миску. Он посмотрел Сивому прямо в глаза. — Мне их жаль. — Жаль? — Из-за того, как они живут. В этом нет никакого благородства. Глаза Сивого блеснули. — Благородство. Какое же ты замечательное существо, Римус Люпин. Да, благородство. Именно это слово и нужно. Именно оно, — Сивый задумчиво погладил свою бороду. — Конечно, это временная ситуация. Когда в этой войне будет одержана победа… — Когда в этой войне будет одержана победа… — спокойно сказал Римус, — оборотней будут бояться и ненавидеть ещё больше прежнего. Из-за того, что вы сделали. Из-за ваших преступлений. Сивый запрокинул голову назад и засмеялся, показывая длинные жёлтые зубы. — Воистину замечательный волчонок. Я переживал, что такое долгое время в клетке смягчило тебя, но… Сивый поднял пушистые брови, и Римус почувствовал неприятное копошение у себя в голове, как будто кто-то проводил пальцами по его мыслям. Он скривился, и Сивый издал глубокий низкий смешок из глубины горла: — Нет. До сих пор не сломлен. Мой хороший, сильный волчонок. Римус уставился на него. Неприятное ощущение прекратилось. — Ты имеешь в виду, — выдохнул он, — ты не хотел сломить меня? — Конечно, нет, — с презрением выплюнул Сивый. — Так вот что ты думаешь? Вот такую гнусную ложь распространяют обо мне? С чего бы отцу желать зла своим детям? Римус склонил голову набок. — Это ты мне скажи. С чего бы тебе нападать на пятилетнего ребёнка? С чего бы запирать меня? — Пустяки, — Сивый пренебрежительно махнул рукой с длинными ногтями. — Это не те вопросы, на которые ты хочешь получить ответы, не притворяйся. — Откуда ты знаешь, чего я хочу?! — Римус почувствовал, что начинает злиться, и постарался взять себя в руки. Он попытался удержать ощущение силы, которое получил от Гая, напитаться магией, которую он чувствовал в земляных стенах берлоги. — Я всё о тебе знаю, Римус Люпин, — он снова посмотрел на него острым как бритва взглядом, и Римус вновь почувствовал неприятное копошение в своих мыслях. — Нет, так нечестно, — Римус покачал головой, пытаясь выстроить стену против Сивого. — Ты используешь легилименцию! — Пф. Фокусы волшебников. Волки не читают мысли. Волки смотрят в душу. Римус не видел никакой разницы. Губы Сивого в очередной раз приподнялись в подобии жестокой улыбки. — Нет, Римус Люпин. Разница есть. Мы можем изменить свой разум, в конце концов. Римус Люпин может сочувствовать своей стае сегодня, а завтра уже травить её сам. Это всё дело разума. Но вот душа Римуса Люпина… Сивый закрыл глаза и сделал вдох, как будто Римус особенно вкусно пах. — Прекрати это! — Заставь меня. Римус попытался. Он очень-очень сильно попытался, заставляя магию внутри него выплеснуться через свои глаза, через свои мысли. Казалось, это сработало. Его разум успокоился, и Сивый отстранился с довольным выражением лица. Римус совершенно ничего не понимал — он не хотел радовать Сивого, ни за что в жизни. — Знаешь, это совершенно нормально, что ты ненавидишь меня, — сказал Сивый, вытягивая руки и расправляя плечи, как будто готовился пойти спать — или драться. — Это совершенно естественно, идти против своего отца. Ты мне не отец, подумал Римус той частью своего разума, где до сих пор чувствовал себя самим собой. У меня никогда не было отца, и мне никогда не нужен был отец. — Ответь на мои вопросы, — сказал Римус так строго, как только сумел. — Если ты так сильно переживаешь за меня… как… как отец, тогда зачем ты обратил меня?!!! Зачем выслеживал меня годами, а потом запихнул в клетку в ту же секунду, как я объявился?! Сивый снова засмеялся над ним, рядами и рядами зубов, длинным красным языком. — Ты можешь поблагодарить Лайелла Люпина за свою трансформацию. — Конечно, — Римус закатил глаза. — Это же так по-человечески, тебе не кажется?! Месть? — Самосохранение, — возразил Сивый, спокойно почёсывая себя за ухом. — У Лайелла имелись идеи о том, как следует обращаться с моей семьёй. Безграмотные идеи. Ему нужно было преподать урок. — Тогда почему не атаковать его… — Потому что он был слаб, — одёрнул его Сивый. — Я чувствовал от него запах слабости. Совершенно бесхребетный лицемер. И он доказал мне это. Хороший человек не бросил бы своего щенка и свою суку. Хотя, возможно, мне стоит поблагодарить его. Он разрушил себя, прежде чем эта слабость успела перебраться к тебе, — он облизнул губы. — Это стало моим девизом. Доберись до них раньше, вырасти их сильными. Римусу казалось, что его сейчас вырвет. Он ненавидел Сивого так яростно, что ему казалось, будто его внутренности превратились в желчь. — Если ты веришь в это, — стойко продолжил он с полным слюны ртом, из-за чего его речь стала смазанной и неясной, — то зачем ждал так долго, чтобы найти меня? Ты мог в любое время выкрасть меня из приюта. — Я думал об этом, — кивнул Сивый, задумчиво склоняя голову набок. — Я взял Ливию, когда она едва могла говорить. Кастора и Гая, когда они ещё не пошли в школу. Но ты — совершенно другое дело. Дамблдор вцепился в тебя своими когтями ещё до того, как Лайелла успели похоронить. Я знаю, о чём думал этот старый пень — его собственный домашний оборотень, его собственный приручённый зверь, выдрессированный и напичканный доверху фокусами волшебников и их ложью. Образованный монстр, — он облизнул губы. — Я знал всё это и подумал… а почему бы и нет? Пусть волчонок придёт ко мне, когда наступит время, пусть он получит всё, что сможет, от волшебного мира, и тогда посмотрим, чья сторона в нём победит. — Сторона? Ты имеешь в виду… ты или Дамблдор? — Природа или воспитание, — фыркнул Сивый. Римус с отвращением отпрянул. — Значит, я просто эксперимент?! — Можно и так сказать. Римус наконец оторвал от него взгляд, больше не в силах смотреть в пронизывающие глаза Сивого. Он заметил книжную полку с правой стороны от себя. Там стояла одна классика. «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда», «Остров доктора Моро», «Граф Монте-Кристо». — А клетка? — спросил он дрожащим голосом, глядя на золотые буквы на кожаных переплётах книг. — Тоже часть эксперимента? — Было очевидно, что ты слишком привык полагаться на фокусы, которым тебя научил Дамблдор, — сказал он, как будто это было совершенно очевидно. — Ты был взаперти ровно столько, сколько было необходимо, чтобы убедиться, что твои истинные таланты достаточно сильны, чтобы засиять сквозь всё это. И ты доказал это, волчонок. Посмотри на себя сейчас; сила просто разрывает тебя. Римус наконец посмотрел на него, снова встречая эти жёлтые волчьи глаза. Ну ладно. Если он такой уж могущественный, то может использовать эту силу. Его прожигала эта горькая кислотная ненависть, так что Римус снова вытолкнул магию из себя и направил её в тело Сивого так резко, как только мог. Сделай его слабым, сделай ему больно. Сивый выпрямился на своём стуле и закрыл глаза, ухмыляясь, как будто Римус гладил его, а не бил из всех своих орудий. Затем оборотень поднял руку — и Римус увидел, что она дрожит, очень слабо. И всё же Сивый был невероятно силён, и Римус чувствовал, как его магия блокируется и не достигает цели. Но попытаться стоило. — Очень хорошо, Римус Люпин, — сказал Сивый после продолжительного времени, его голос был чуть более хриплым, чем до этого. — Очень хорошо, волчонок… — он вздохнул. — Достаточно на сегодня, я полагаю. Мы ещё поговорим. Римус быстро поднялся, чувствуя, как будто всё это время его прижимало к стулу неведомой силой, а сейчас этот вес вдруг исчез. — Один момент… — Сивый тоже поднялся и прошёл мимо Римуса в спальную зону, спрятанную в тени. Он вернулся через несколько секунд с большой серой шкурой в руках, которую передал Римусу. — Это подарок, волчонок. Добро пожаловать в стаю. Римус принял её и с осторожностью повесил на одну руку. Она была красивой: мягкий серебряный и чёрный мех под пальцами. — Я могу идти? — спросил он, бросая взгляд на выход из берлоги, который теперь был открыт для него. Он внезапно занервничал. — Конечно. Ты знаешь, как вернуться. Ты теперь не в мире волшебников; теперь ты свободен. Иди туда, куда пожелаешь. Возвращайся к стае. Или, может… ты предпочтёшь спать здесь? — его лицо снова приняло голодное выражение, его улыбка приняла оттенок издёвки, и он сделал шаг в сторону и указал рукой в направление своей кровати. Желудок Римуса снова сделал кульбит, и он попятился на выход из берлоги так быстро, как мог. Он долго стоял на улице один. Мысль о телепортации — о том, чтобы убраться отсюда так быстро, как только возможно, вернуться домой к Сириусу, к Лондону и своим друзьям — возникла у него только мимолётно. На лес опустилась ночь. Римус вдохнул этот прекрасный воздух и поднял взгляд на красивые огни в небе. Совы пролетали над головой по пути на охоту. Лисы крались под кустами, сурки рыли ходы сквозь землю под его ногами. Он чувствовал себя такой же частью этого места, какой были и они. Естественным существом, пробуждающимся к жизни. Прохладный бриз пронёсся по листьям над его головой, и он задрожал всем телом. Не думая, Римус набросил на плечи шерстяной плащ и плотно в него укутался. Это было приятно, словно вторая кожа. Он снова сделал вдох и выдох, чтобы насладиться тишиной и покоем одиночества. Затем он отвернулся от берлоги и вернулся к своей стае. *** После этого всё, конечно, изменилось. К тому времени, как Римус вечером вернулся к стае, он уже занял новое место в иерархии. Гай был освобождён из своего заточения и не встречался с ним взглядом, не бросал вызов, просто сжался в своём углу. Ливия дала ясно понять, что теперь Римус стоит выше Гая, потому что подошла к нему первой и погладила новый плащ, урча от удовольствия. — Красивый, — сказала она. — Красивый. И когда пришло время отходить ко сну, Римус мог выбрать любое место, какое пожелает, на полу склепа. Это решение следовало очень тщательно обдумать: если ляжешь спать рядом с Ливией, альфа-самкой, что это скажет о тебе? Это определённо покажет Гаю его место. Именно это предложил бы Грюм, если бы Грюм имел хоть малейшее понятие о том, как вести себя в подобной ситуации. Насчёт Кастора у него тоже были сомнения. Во-первых, инстинкт говорил ему лечь рядом с красивым молодым человеком — и он знал, что причиной этому было не совсем то, что Кастор помог ему. Римус уже привык к его запаху, но от этого он не становился менее привлекательным. Во-вторых, Кастор был явным инакомыслящим. Ляжешь спать с ним, и вызовешь подозрение у остальных членов стаи. Но он был таким уставшим и сонным и принял уже так много жизненно важных решений. Так что он выбрал Кастора, который хотя бы давал ему чувство безопасности. Римусу придётся молить о прощении позже. В последующие дни ему довелось узнать стаю не только по запаху и как товарищей-изгоев — но и как личностей. Многие из них, как и Джереми, были новообращёнными. Сбежавшие подростки, дети, которых выгнали из дома стыдившиеся их волшебные семьи. Каждый из них мог рассказать тяжёлую историю голода, мучений и кошмарной жестокости. Впервые в своей жизни Римус понял, что на самом деле у него было беспечное детство. Ну и что, что Надзирательница была бессердечной старой коровой, которая ненавидела детей? У него хотя бы была крыша над головой. Некоторые из них были добрыми и забавными, другие — глупыми и незрелыми, некоторые — грустными и робкими. Каждый день Римус всё отчаяннее хотел помочь им, найти для них лучшее место, лучшую жизнь, абсолютно для каждого. Но, естественно, у всех были разные истории. Кто-то из них оставался с Сивым не для защиты и укрытия — кто-то действительно пришёл сюда за местью. Они всем сердцем верили в философию своего отца; убийство для них не являлось преступлением, всего лишь естеством хищника. Мир был обязан им кровью, и они собирались взять её. — Я тоже в это верил, — сказал Кастор на следующее утро. Он предложил показать Римусу их охотничьи следы в лесу. Они ловили кроликов и другую дичь, используя инстинкты и магию. — Я долгое время верил во всё, что он говорил. Он единственный учитель, который у меня когда-либо был. — Но ты изменил своё мнение? — спросил Римус, почти надеясь на это, потому что он до сих пор не был полностью уверен в мотивах Кастора. — Да, — ответил Кастор, не замечая трепета Римуса. — Это был медленный процесс. — И что запустило его? — Римус слегка запыхался, пытаясь поспевать за гибким и мускулистым Кастором, олицетворением крепкого здоровья, несмотря на его шрамы. — Ничего конкретного, — сказал Кастор, останавливаясь и оглядываясь по сторонам, будто уловил какой-то запах. Но, похоже, передумал и продолжил идти, высоко подняв голову и остро вглядываясь в лес перед собой. Он был таким естественным и расслабленным. Римус сомневался, что когда-либо чувствовал себя так же. Этим Кастор отдалённо напоминал Сириуса — хотя, конечно, не так много болтал. Из него с трудом приходилось вытягивать ответы. — Ничего конкретного? — отдышался Римус. — Но что-то должно было… — Книги, — сказал Кастор, не замедляя шаг, взяв чей-то след. — Книги?! — Отец поощряет наше самообразование. Чтобы развить креативное мышление и собственное мнение. Так я и сделал. Это естественно — идти против своего отца. Это до жути напоминало слова Сивого. Кастор часто так делал — они все так делали: говорили одним голосом, и это всегда был его голос. — Но если он поощряет это, тогда почему остальные не… — Я сказал, что нас поощряют, а не принуждают, — сказал Кастор с едва заметной ироничной улыбкой на губах. — Оу, — ответил Римус. Он вспомнил, как Ливия цитировала ему Платона. Образование не значит, что все придут к одним и тем же умозаключениям. — И я слушал твои слова тоже, — наконец сказал Кастор. — Когда я попал в ловушку дриады в Шотландии. Я знал, что ты мой враг, но не хотел причинять тебе вред. И потом осознал, что никому не хочу причинять вред. Мне кажется, мы можем жить в мире, вдали от людей, как это научились делать другие существа. — Это действительно то, чего ты хочешь…? Кастор быстро поднял руку и присел на корточки. Где-то в пяти футах от них сидел кролик. Римус задержал дыхание, наблюдая, как Кастор медленно крадётся вперёд и шепчет под нос успокаивающее заклинание. Когда он настиг животное, оно лениво заскочило ему на колени. Он ласково погладил его пару секунд, не переставая шептать. Затем сломал ему шею. Римус хотел чувствовать отвращение, чувствовать жалость по отношению к кролику. Но он уже чувствовал запах крови, и его желудок заурчал. Кастор улыбнулся ему, серые глаза засияли. Он протянул кролика Римусу, кровь стекала по его запястью. — Для тебя, Римус Люпин. Римус был польщён. Джереми показал Римусу некоторые «сборочные» техники стаи, являвшиеся на самом деле простой кражей. По краям леса расположились несколько деревень, и нужно было лишь телепортироваться туда и найти пустой дом, что легко определялось по запаху. Они стояли в спальне одного такого дома, когда Джереми вывалил всю правду о роли стаи в этой войне. Если Римуса не потревожило то, что кролика бесцеремонно убили прямо перед его носом, то кража в пустом доме точно не могла его напугать. На самом деле, это напомнило ему о приятных днях его преступной молодости. И всё же он не участвовал в этом по-настоящему. Просто покопался в одежде в шкафах, пока Джереми искал по ящикам ювелирные украшения. — Как я это вижу, — радостно сказал Джереми, — Сивый, может, и думает о себе слишком много, весь такой высокомерный и великий. Но он много сделал для меня и многих других. Он заботится обо мне больше, чем кто-либо, с тех пор, как я получил этот чёртов укус. — А ты занимаешься самообразованием? — спросил Римус беспечным тоном. — Это не для меня, — сказал Джереми. — Никогда не любил читать. Предпочитал квиддич. — Хм. — Уф, жемчуг, — цокнул языком Джереми, показывая ожерелье в зелёной бархатной коробке. — Ненавижу ощущать его в руках. Моя мать всегда носила — чистокровная фамильная ценность. — Ты чистокровный? — Римус с удивлением обернулся. — Не-а, моя мать чистокровная. Отец полукровка. Да это всё равно уже ничего не значит. Теперь я для них хуже, чем грязнокровка. Уроды, — он со злостью захлопнул ящик. — В этом Сивый точно прав. Они заслуживают того, что получат. — Ты про кого? — Про чистокровок. — Что ты имеешь в виду? — Римус знал, что переспрашивает как идиот, но искренне не понимал. Ему всегда говорили, что самыми могущественными союзниками Волдеморта были чистокровные дома — что их целью были маглорождённые и полукровки. Это он и сказал Джереми. — О да, — беспечно кивнул Джереми. — Мы приходили к парочке таких. Но бо́льшую часть времени мы представляем собой просто оружие устрашения, чтобы держать старые семьи под контролем. Римус надавил на Джереми, чтобы получить больше информации, и тот — будучи готовым сделать что угодно для Римуса после инцидента с Гаем — был только счастлив углубиться в детали. Волдеморт использовал оборотней практически в качестве наёмных громил. Если кто-то из его влиятельных богатеньких последователей начинал сомневаться в нём слишком сильно, начинал задавать вопросы, то в этом случае одного визита Фенрира Сивого и парочки его сумасшедших диких приспешников было достаточно, чтобы поставить всех на место. — Видел полно особняков в последнее время, — расхохотался Джереми. Он поймал взгляд Римуса. — О, да что?! Я говорю тебе, они заслуживают этого. Не надо было изначально переходить на его сторону. — Погоди, то есть ты даже не поддерживаешь Волдеморта?! — уставился на него Римус. — Конечно, нет, он же совсем ебанутый. Пугает меня до усрачки, честно говоря. Но, понимаешь... Я не выбирал эту сторону, мне просто приходится теперь мириться со своей участью. — Но если бы у тебя был выбор, если бы ты… — Нет у нас выбора, Римус Люпин! — с яростью сказал Джереми, и этот голос, вылетевший из его рта, не принадлежал ему. — У нас есть стая. Мы не можем больше никому доверять. Ты должен привыкнуть к этому, если хочешь стать одним из нас. И дальше этого он не мог зайти ни с кем из них. После определённой точки они все возвращались обратно к одному и тому же сценарию. Сивый был их лидером, и даже если они не соглашались с ним во всём, большинство чувствовали себя в долгу перед ним и доверяли больше, чем всему остальному миру. При дневном свете Римус никогда не был уверен, может ли на самом деле доверять Кастору и Джереми — да и вообще кому-либо здесь. Даже Кастору, которому было интересно послушать доводы Римуса, который был настроен убедить остальных не вступать в войну. — Это нелегко, — пытался объяснить Кастор, — осознать, что наш отец неправ, что мы не должны участвовать в каких-либо делах волшебников, меньше всего в войне. Это означает разделить стаю. — Но ты можешь это сделать? — ошеломлённо спросил Римус. Кастор слегка пожал плечами: — Может быть. Как полезно. Римус ожидал снова увидеть Сивого теперь, когда был полностью посвящён в стаю, но, странно, отец оставался в стороне. Он время от времени призывал Ливию, которая была с ним дольше всех, как узнал Римус — почти все её тридцать лет. (Римус был в шоке, когда узнал её возраст — она казалась одновременно слишком молодой и слишком старой.) В остальное время Римус был предоставлен самому себе. Он мог уйти, когда захочет, это до него донесли совершенно ясно. Но он сказал остальным членам стаи, что ему некуда идти, как и им. Ему нужно было заполучить их доверие, и для этого они должны были чувствовать связь с ним. Так что он никогда не пытался ускользнуть из стаи и передать сообщение Ордену — он даже не был уверен, что это возможно, но он и не пытался. Он знал, что ему может больше никогда не представиться такого шанса — и в конце концов, именно для этого его и вырастил Дамблдор. Насколько знали Дамблдор, и Грюм, и Ферокс, и все остальные взрослые, которым так нравилось использовать Римуса в качестве пешки на своей шахматной доске, он был именно там, где и должен быть. И он не был несчастен. Конечно, ему было одиноко; он скучал по Сириусу как по части своего тела, и он бы всё отдал за душ, сигарету и плитку шоколада. Но лес начал ощущаться местом, в котором он был своим — остальные волки теперь ощущались семьёй. Его миссия становилась всё чётче с каждым днём, и он знал, что не может уйти. Так что он оставался на виду в любое время дня и ночи и ни слова не говорил о своих друзьях и связях с домом. Дружба между оборотнями была другой. Сплочённость была всем для стаи, и Римус тоже это чувствовал — иногда ему казалось, что он готов умереть, чтобы защитить их, даже Гая. Единственное, на что это было похоже — на то чувство, которое объединяло мародёров, когда они были в облике анимагов в Хогвартсе — и Римусу это казалось логичным. Секс у них тоже был другим. В середине месяца Римус заметил, что пара членов стаи ушла в лес на несколько часов и вернулась с этим знакомым запахом. Было очевидно, чем они занимались, но никто, казалось, не возражал, да и вообще не обратил внимания. Это был очередной инстинкт, который все принимали и которому подчинялись без вопросов. — Желание становится сильнее с приближением луны, — объяснил Кастор однажды ночью, когда они лежали в склепе и пытались игнорировать тихие вздохи и шуршание вокруг. — Я никогда раньше не замечал, — соврал Римус, глядя в потолок. — Если ты решишь выбрать себе пару, — прошептал Кастор, — то выбирай с умом. Они берут с тебя пример, они заметят фаворитизм. — Нет, — сказал Римус. — Я не… у меня уже кое-кто есть. — Человек? — Да. — Значит, ты планируешь вернуться, — закончил Кастор. Его голос был таким грустным, когда он сказал это. Римус хотел повернуться и извиниться, успокоить его как-нибудь, но это было опасной территорией, и он знал это. Воздух уже и так был густым от похоти, и он не знал, что можно сделать. — В конце концов, мне придётся, — сказал Римус. — Но сперва я хочу убедиться, что вы в безопасности. — Мы выживем без тебя, Римус Люпин, — Кастор повернулся, его голос больше не звучал спокойно и ровно. — Ты ещё не наш лидер.