All the Young Dudes

If you, if you could return Don't let it burn Don't let it fade I'm sure I'm not being rude, But it's just your attitude It's tearing me apart It's ruining every day I swore I would be true And fellow, so did you… Were you lying all the time? Was it just a game to you? Если ты, если ты можешь вернуться, Не позволяй этому сгореть, Не позволяй этому испариться, Я уверена, что не грублю сейчас, Но просто твоё отношение Разрывает меня на части, Оно портит мне весь день. Я поклялась хранить верность, Быть твоим другом, и ты тоже… Ты врал всё это время? Для тебя это всё было лишь игрой? Август 1994 года. Первую неделю или около того после возвращения Римуса из Хогвартса, он даже не знал, как себя чувствовать. Впервые за очень долгое время Римус был потеряным и безразличным, он просто плыл по течению. Бродил по квартире словно призрак, выполняя свои ежедневные дела, но ничего при этом не чувствуя. Это не было депрессией. Он знал, что такое депрессия. — Это шок, — сказал Грант. — О, — ответил Римус, пялясь в телевизор пустым взглядом. Разумеется, он ожидал, что Хогвартс всколыхнёт в нём старые воспоминания. Он знал с самого начала, что возвращение сюда может с лёгкостью его сломать, но всё равно это сделал. Может, он просто был мазохистом. Может, просто глупцом. Замок наполняли призраки прошлого Римуса, и это само по себе оказалось крайне неприятным опытом, учитывая, что бо́льшую часть предыдущего десятилетия он провёл, пытаясь всё забыть. В тот момент, когда он прибыл на Кингс-Кросс, его сознание просто затопило: небольшие тесные купе с потёртыми занавесками; ведьма с тележкой сладостей; шоколадные лягушки; шум и гам учеников, отправляющихся на новый семестр. Впереди его ждало полнолуние, он забился в угол купе и очень быстро уснул. Пока в купе не стало холодно, и дементоры… Нет. В общем, призраки. Макгонагалл, возможно, была самой странной. Она, должно быть, знала, что он приедет, но первая встреча ударила по Римусу сильнее, чем он ожидал, и она казалась ничуть не менее удивлённой. Они не совсем понимали, как им теперь относиться друг к другу. — Мистер Люпин! Оу… прошу прощения, профессор Люпин. — Здравствуйте, проф… в смысле… эм-м… — Минерва, прошу вас, — тонко улыбнулась она. Она протянула руку и сжала его плечо. Она была в точности такой же устрашающей, как и двадцать лет назад, лишь виски приобрели толику серебра. Но опять же, про себя он мог сказать то же самое. — Я безумно рада вас видеть, Римус, — искренне сказала она. — Я рад вернуться, — соврал он. Её взгляд был мягким и добрым, как будто она могла видеть его насквозь. — Мой кабинет всегда открыт, если что-нибудь понадобится. Как и всегда. Он оценил предложение, но не докучал ей слишком часто, по большей части потому, что хотел быть один. А также хотел держаться как можно дальше от Гриффиндорской башни. Остальная школа была знакомой: роскошная территория замка, Запретный лес, еда, портреты, лестницы, которые он так тщательно выводил на карте. Но башня Гриффиндора — самое сокровенное и счастливое место его юношества — осталась для него лишь в памяти; он бы не смог оправиться, если бы вновь её увидел. Ему снова вспомнился Гомер — слово «ностальгия», которое означало болезненное возвращение домой. И именно так это и ощущалось. Он не особо общался со своими сверстниками. Персонал знал в общем и целом о его ликантропии, но он всё же, как мог, избегал любых неприятных разговоров. Шушукались ли они у него за спиной? Что думали о нём? Никто не видел его долгие годы, он был ближайшим другом Блэка и Поттера — что он знает? Что сделал? Было довольно забавно, что профессор Биннс забыл Римуса, а вот Флитвик нет. Он был очень добр и несколько раз приглашал его в свой кабинет чар на чай с тостами. Римус соглашался из вежливости, но оказалось трудно забыть все те разы, когда они с Сириусом запирались в кабинете доброго профессора. В целом он понял, что ему очень трудно соотнести себя взрослого, ответственного за планы уроков, проверку эссе и благополучие учеников со своей безрассудной подростковой версией, дикой, высокомерной и до безумия влюблённой. Он тщательно избегал целые крылья замка именно по этой причине. Он практически не выходил из своих кабинета и комнаты, кроме как для того чтобы спуститься в Большой зал, чтобы поесть, и он никогда не заходил в Хогсмид, только быстро проходил по его улицам к старой телефонной будке на краю деревни. И слава богу, что она до сих пор там стояла. — Как оно? — спросил Грант в первый раз, когда Римус позвонил. — Ужасно. Сносно. Я думаю, мне нравится преподавать, дети нормальные. Вообще-то, дети превосходные. — Ну. Просто сфокусируйся на этом. В первый раз, когда я пришёл в исправительный дом после Святого Эдди, я подумал, что мне придётся уволиться. Клянусь, такие места пахнут одинаково. В любом случае, ты привыкнешь к этому, если будешь помнить, что самое главное там дети, а не ты. Будь тем учителем, которого ты хотел бы себе когда-то. Это был хороший совет, и Римус делал всё, что мог. У него не было большого опыта общения с молодыми людьми, но он очень ярко помнил, каково это — самому быть молодым человеком. Он пытался организовывать уроки так, чтобы ему самому было интересно, приносил магических существ, когда только мог, прямо как Ферокс, и давал дополнительные подсказки и указания каждый раз, когда ученикам было трудновато. На самом деле, это не особо отличалось от учебной группы, которую он курировал, когда сам учился в школе. И в той же мере Римус пытался уделять внимание всем своим ученикам и познакомиться с их характерами, их индивидуальными потребностями. Сперва это было невероятно странно — он насчитал не менее пяти Уизли на своих уроках, по одному практически на каждый курс. Затем ещё был бедный маленький Невилл Долгопупс, неловкий, нервный и слегка дёрганый. Сын Нарциссы учился в другом классе, просто точная копия Люциуса, и затем, конечно, ещё был… В общем. Кроме Флитвика и Макгонагалл, остальные преподаватели были фактически незнакомцами для Римуса — не считая, разумеется, преподавателя зельеварения. Римус искренне хотел держаться подальше и не мешать Снейпу, но с самого первого дня стало ясно, что это будет непросто. Дело было в полнолунии, и, разумеется, Снейп был единственным, кто знал, как варить волчий отвар, мудак. Он наверняка научился делать его только для того, чтобы помучить Римуса. То, что им снова приходилось делить замок, было уже и так достаточно плохо, но Снейп, видимо, был одержим идеей сделать так, чтобы Римус наверняка почувствовал недовольство от этого обстоятельства. — Люпин, — высокомерно сказал он при первой их встрече, прямо перед приветственным пиром. — Я был удивлён, когда услышал, что ты пережил войну, — он поджал губы. — В то время как, казалось бы, столько твоих друзей — нет. Как бы омерзительно Снейп себя ни вёл, его присутствие разбудило в Римусе кое-что, чего он не чувствовал по-настоящему уже долгие годы. Озорство. — Северус, — тепло улыбнулся он. — А я был удивлён, когда услышал, что ты пережил суды. В то время как столько твоих друзей — нет. Снейп презрительно усмехнулся, и это задало тон всему году. Северус явно не забыл события пятого года их обучения. Он был таким же отвратительным, каким Римус его помнил, и возраст не был с ним ласков. Его волосы всё так же свисали, сальные и неухоженные, возможно, немного поредев у линии роста, чёрные глаза стали более впалыми, и нос ещё больше напоминал клюв. У Римуса при взгляде на него по спине бегали мурашки, но с этим ничего нельзя было поделать; им приходилось встречаться с глазу на глаз каждый месяц ради отвара. Сам же по себе отвар был абсолютно отвратительным, и Римус яростно его ненавидел. Он был кошмарным на вкус, но ещё хуже был его эффект. Он по-прежнему трансформировался, переживая агонию, пока его череп менял форму, на спине разрывалась плоть, а суставы смалывались в пыль — но после полностью сохранял свой человеческий рассудок. Это было невероятно ужасно. Римус всегда смотрел на своё ежемесячное обращение в животный разум как на какой-то катарсис. Но иметь животное тело и человеческие мысли оказалось очень неприятно; он чувствовал себя ни там, ни тут, запертый в неправильный облик, не в силах из него вырваться. Каждый месяц он сворачивался, чтобы уснуть, запертый в своём кабинете, полный ненависти к себе. На следующее утро он всегда хромал в кабинет мадам Помфри, чтобы попросить экстракт муртлапов. Из всех людей детства Римуса мадам Помфри, казалось, больше всех была рада увидеть его вновь. Она постарела, как и все остальные, но сохранила ласковые прикосновения, милое лицо и бескомпромиссное отношение к вопросам, касающимся здоровья Римуса. — Римус! — она бросилась, чтобы обнять его, в первую же секунду, как увидела. — Только посмотри на себя, ты стал настоящим гигантом! — Здравствуйте, мадам… эм-м… Поппи. — И такой же вежливый, как всегда, — улыбнулась она. — Давай, пойдём, расскажи мне обо всём, чем ты занимался. Они несколько раз очень приятно поболтали у камина в её кабинете. Она хотела знать всё о его трансформациях после Хогвартса, и он рассказал ей, что мог. Ей было очень интересно услышать о стае и о том, как они исцеляли друг друга, разделяя групповую магию. — Я пыталась связаться с тобой после смерти Поттеров, — грустно сказала она. — Но никто не мог сказать, где ты живёшь, и я не осмелилась спрашивать слишком много на случай, если… Римус пристыжённо отвёл взгляд. — Простите, — сказал он. — Я хотел, чтобы меня оставили в покое. — Да, ну ты был точно таким же, когда был мальчишкой — упрямым! — она ласково улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, осознавая, как сильно по ней скучал. Первый месяц или около того нервы Римуса сдавали, он медлил, прежде чем завернуть за любой угол, переживая, что может увидеть что-то болезненное. Но, как это часто бывает с болью, со временем она слабеет. Он перекроил себя в нового персонажа — не подростка Римуса, который бездумно рисковал, который отчаянно хотел проявить себя, и не полумагла, почти сломленного мужчину, каким был в Лондоне. Где-то между этими воюющими половинами он стал профессором Люпином: сдержанным и серьёзным, предлагающим поддержку везде, где мог. И это всё было просто прекрасно, потому что именно такой человек был нужен Гарри. Боже, Гарри. Гарри Поттер был безупречной совокупностью Джеймса и Лили: всё это очарование, и дерзость, и сила, и доброта. Римус сначала волновался — зная, что детство у пацана было далеко не идеальным — что Гарри будет трудным ребёнком. Римус хорошо помнил свой собственный колючий темперамент в тринадцать лет; жестокие взрослые порождают озлобленных детей. Но нет. Гарри был таким же добросердечным и открытым, как и его родители — полным любви и таким безгранично щедрым в этой любви. Общение с ним было одновременно и болезненным, и радостным. В первый раз, когда они встретились, Римус подумал, что он до сих пор спит. Он проснулся в поезде, неприятно разбуженный дементорами — этими блядскими выродками. Он очистил купе от угрозы и, глядя вокруг себя на лица испуганных детей, нашёл Гарри, валяющегося на полу без сознания. Пока тот не открыл глаза, он был Джеймсом; и ничто не могло убедить Римуса в обратном. Чуть более тощий, может, немного пониже Сохатого в тринадцать лет, но в остальном — точная копия. Конечно, Гарри понятия не имел, кто такой Римус, и это долго так и оставалось. Как он мог объяснить? Даже после нескольких разговоров с ним Римус был в полной растерянности. Так что он позволил Гарри играть ведущую роль и отвечал на те вопросы, на которые мог дать приемлемые ответы. Когда Гарри пришёл к нему с просьбой научить его вызывать Патронуса, чтобы он мог продолжить играть в квиддич, Римус просто не мог сказать нет. Именно так поступил бы и Джеймс. И когда речь зашла о Сириусе, он обошёл эту тему. Гарри уже знал, что Блэк и Джеймс дружили, и Римус не был уверен, что ещё он может рассказать, не потеряв при этом доверие пацана. «Да, Гарри, твой папа был моим лучшим другом, но Сириус Блэк был для меня всем»… Нет, так не пойдёт. И более того, Римус не был уверен, не было ли в волшебном мире собственной версии Статьи 28 — если он начнёт признаваться в подобных вещах, не будет ли у него неприятностей из-за «развращения умов малолетних»? Уже достаточно того, что он оборотень. К этому времени уже было ясно, что Сириус где-то поблизости. Когда преступник проник в замок в ночь на Хэллоуин, Римус чуть не вышел с территории замка и не телепортировался обратно в Лондон. Может, так бы он и поступил, если бы периметр не кишел недремлющими дементорами — и, естественно, если бы не тот факт, что Блэк определённо преследовал Гарри. Это привело Римуса в ярость: разве Сириус не причинил достаточно боли? Он, должно быть, окончательно свихнулся, он, наверное, слишком сильно отдалился от того молодого человека, который качал на руках малыша Гарри с нежностью и восхищением. Римус использовал это как напоминание, чтобы взять себя в руки: не было смысла оплакивать Сириуса. Его Сириус умер много лет назад. И потом случилась та ночь. И за считанные часы изменилось всё… Блядь. Может, Грант был прав, может, это шок. После того, как его попросили из Хогвартса (слава богу, он бы не пережил ещё один год), Римус сел на «Ночного Рыцаря» до Лондона, и его разум замкнуло на том, что он узнал. События продолжали меняться и перестраиваться у него в голове. Некоторые вещи прояснились, а другие помутнели из-за различных версий правды. То, что говорил Сириус, оправдания, которые придумывал Хвост, и всё, что Римус (как он сам думал) знал — ничего из этого больше не выстраивалось в ровную цепочку. Единственное, в чём Римус мог быть уверен, так это в том, что все эти двенадцать лет он ненавидел не того человека. — Пожалуйста, возвращайся, — рыдал он в телефон Гранту, когда доехал до дома. — Пожалуйста, пожалуйста… — Уже в пути, — сказал Грант и сразу же повесил трубку. И всё равно ему потребовалось несколько часов. Римус переоделся в магловскую одежду, бросив ветхую мантию профессора Люпина в угол ванной, и начал мерить квартиру шагами, проклиная медлительность магловского транспорта. Он не пил. Он хотел сохранить чистую голову; он хотел понять. — Римус?! — Грант ворвался в гостиную, уставший и растрёпанный. За прошедший год он подстригся, его волосы были такими короткими, что практически не кудрявились больше. Римус возненавидел эту стрижку, но ничего не сказал, просто подбежал обнять его. — Что случилось? — спросил Грант, громко выдохнув, когда Римус выбил из него весь воздух, но всё же крепко сжал его в ответ. Он выглядел по-другому, но пах точно так же, и это помогло; это очень приземляло. — Он был невиновен! — начал бормотать Римус, не разжимая объятия. — Всё это время это был Питер! Это никогда не был он! Я был таким идиотом! — Римус, я не понимаю, о чём ты говоришь, пожалуйста… давай присядем, ладно? Боже, как же ты похудел, они там не кормили тебя, в этой школе?! Римус позволил Гранту взять контроль на себя. Он послушно опустился на диван, принял стакан воды и сигарету, потому что, по всей видимости, Грант снова начал курить, и искушение было слишком сильным. Квартира ощущалась пустой и душной, учитывая, что она стояла пустой практически весь год, и Грант открыл окно в гостиной, впуская внутрь повседневные звуки транспорта и голубей. — Так, ладно, — сказал Грант, усаживаясь напротив Римуса и сжимая руки в очень учительской манере. — Давай начнём с самого начала, хорошо? Римус кивнул. Он был намерен выговориться. Если кто-то и мог в этом всём разобраться, так это Грант. Он был в этом уверен. — Сириус, — начал он. — Я увидел Сириуса. И Питера. — Погоди, — нахмурился Грант. — Питера? Я думал, что он… — Нет, — мрачно сказал Римус, его внутренности обожгло пламенем ярости. — Он жив. Он прятался все эти годы. — От Сириуса? — От всех. Он это сделал. Он предал Джеймса и Лили; Сириус никогда этого не делал. — Как… — Грант покачал головой, явно сбитый с толку. — Значит, всё это время он сидел в тюрьме за то, что сделал Питер? Господи. Ладно. Ты в этом уверен? Это он тебе это сказал? — Да, но я… я в этом уверен. Я видел Питера, и я… — голос Римуса дрогнул. — Я просто верю Сириусу, ладно? Факт был в том, что он прочитал мысли Сириуса, и он до сих пытался уложить это в своей голове. Он пытался сложить события той ночи как пазл, ради понимания Гранта и своего собственного. — Это всё было из-за Гарри — сына Джеймса. Он вышел из школы ночью, и я знал зачем, так что пошёл за ним — я волновался, что Сириус попытается… Но потом там оказался Питер, я увидел Питера, и не знал, что думать. Что-то глубоко внутри него сразу же всё поняло в ту же секунду, как имя Хвоста появилось на Карте. Но он должен был всё выяснить, должен был узнать наверняка. И он прошёл в хижину, и Сириус был там, кожа да кости, и тряпки, и безумие, он хохотал на полу, и Гарри стоял над ним, наставив на него свою палочку. Волчья часть Римуса взяла контроль, осознав, что Бродяга в опасности, и он сразу же всех обезоружил. Где он, Сириус?! Затем он увидел крысу, и всё встало на свои места. Его разум моментально вернулся в 1981 год: вся эта скрытность, недоверие, ложь. Он как следует посмотрел на Сириуса, распахнул глаза и — практически не прилагая усилий — вошёл в его мысли. Покажи мне, приказал он, используя ту же магию, что использовали оборотни — к этому моменту мозг Сириуса был наполовину собачьим, и, может, поэтому и сработало. Блэк сопротивлялся секунду, несомненно, вспоминая насильственные вторжения Вальбурги, но затем кивнул и впустил Римуса. — Но Бродяга, — голос Джеймса, эхом раздающийся из далёкого прошлого, — я думал, что мы всё решили? — Я знаю, но это же лучше, ты что, не видишь?! Никто никогда не заподозрит Хвостика! — Это как двойной блеф! — появилась Лили. — Гениально! Римусу больше не нужно было ничего слушать. Он опустил палочку, помог Сириусу подняться и крепко его обнял. Прости меня, без слов передал он, прости, прости, прости… Слёзы жгли Римусу глаза, и Грант достал платок и передал ему. — Значит, теперь он свободен? Сириус? — Нет, — Римус покачал головой, собираясь с мыслями. — Ситуация усложнилась, и я… это было полнолуние. Я увидел его только минут на двадцать, может, и затем я обернулся, и… столько всего произошло без меня. Питер сбежал, они не поймали его. Я должен был убить его, когда у меня была возможность! Я хотел этого, я собирался, но Гарри остановил меня. Грант побледнел, его губы превратились в одну угрюмую полоску. Но он ничего не сказал. — К тому времени, как наступило утро, Сириус снова сбежал, — продолжил Римус. — Теперь он скрывается, и я не знаю… — не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова — не договорил он. Затем вытер глаза и провёл пальцами по волосам. — Блядь! Всё это время! Всё это время, и я в это верил! Как я мог быть таким идиотом?! — Эй, прекрати, — нахмурился Грант, протягивая руку. Римус резко поднялся, не обращая внимания на Гранта и принимаясь вновь мерить комнату шагами, бормоча себе под нос. — Я должен был знать, что он никогда не навредит Джеймсу! Я не должен был быть таким чертовски легковерным! Таким слабым! Я должен был попытаться увидеться с ним, я мог бы вытащить его оттуда, я мог бы выследить Питера, я мог бы… — Римус! — Грант повысил голос. — Перестань. Римус перевёл на него взгляд. — Я не знаю, что мне делать, — сказал он. Грант вздохнул. — Я тоже, друг, — он потёр лицо руками, и Римус увидел круги у него под глазами. Грант поднялся на ноги. — Но прямо в эту секунду ты ничего не можешь сделать. Я пойду приму душ, ладно? Потом мы добудем ужин. Потом мы ещё поговорим об этом. Римус кивнул. Да, именно это ему нужно: план. Чёткие, ясные последующие шаги. Грант устало вышел из комнаты. Римус подождал, пока не включится вода, снова пытаясь привести мысли в порядок. Он решил сделать кое-что, чего не делал с подросткового возраста. Он составил список. Итак, Лунатик, сказал он про себя, каковы факты? 1. Сириус Блэк не убивал Джеймса и Лили Поттер. 2. Питер Петтигрю жив. 3. Питер Петтигрю оказался шпионом. 4. Питер Петтигрю убил Джеймса и Лили Поттер. 5. Сириус Блэк сидел в тюрьме двенадцать лет за преступление, которого не совершал. Волна злости в очередной раз накрыла его с головой. Он в это поверил! Он был так же виноват, как Дамблдор, как любой другой, кто просто предположил, что Сириус шпион, потому что Сириус был Блэком. Вообще, Римус был виноват даже больше, потому что он должен был знать! Никто не был ближе к Сириусу, чем он. Те последние несколько месяцев войны слились в одно размытое пятно. Разве у них не было проблем? Разве Сириус не стал отдалённым, холодным с ним? В последующие годы Римус воспринимал это как доказательство вины Бродяги, но теперь… теперь с тошнотворным чувством он увидел это в истинном свете. — Он думал, что я был шпионом! — сказал он Гранту в ту же секунду, что тот вышел из ванной. — А? — завернувшийся в полотенце Грант нахмурился, пытаясь пройти мимо Римуса. — Шпионом? Чего? Эй, дай мне одеться, ну же… Римус прошёл за ним в спальню и сел на кровать, быстро говоря, пока Грант вытирался и надевал чистую одежду: — Во время войны мы знали, что среди нас есть шпион, знали, что кто-то передаёт информацию на другую сторону, но никто не знал, кто это был. После мы думали, что это Сириус — всё сходилось, его поймали, когда он взорвал улицу, полную маглов, и… — Тебе обязательно называть так нормальных людей? — Прости. В общем — Сириус был хранителем тайны для Джеймса и Лили, эм-м… Это значит, что на нём было заклинание, благодаря которому только он знал, где они находятся. Чтобы они были в безопасности. Но в последний момент он поменялся с Питером, и теперь мы знаем, что это Питер был шпионом. И они не сказали мне о смене хранителя, Сириус не сказал мне, потому что он, видимо, думал… — Он не доверял тебе, — прямо сказал Грант. Одевшись, он тоже присел на кровать на расстоянии от Римуса. — Наверное, я не могу его в этом винить… — Ты когда-нибудь раньше предавал его доверие? — выгнул бровь Грант. — …Нет. — А ты считал шпионом его? До того, как Джеймс с Лили умерли? — Нет, никогда! — Ну, в таком случае... — Грант поднялся. — Я пойду сбегаю в магазин — нам нужно молоко и хлеб… зубная паста… — Подожди, нет, что ты имеешь в виду «в таком случае»?! — Ничего. Слушай, давай ты пойдёшь в магазин со мной. И потом, я обещаю, мы поговорим об этом. Я буду слушать тебя всю ночь, если хочешь, клянусь. Я просто хочу сначала тебя накормить. Римус был согласен на это. Он смотрел, как Грант готовит, и послушно глотал каждую ложку, а затем говорил, и говорил, и говорил. Но от этого не было проку. В конце концов, это ни к чему не приводило. — Если Сириус скрывается, и Питер в бегах… — сказал Грант, зевая. — Он пойдёт прямиком к Волдеморту, эта крыса, — прорычал Римус. — Ладно, понятно, — махнул рукой Грант. — Если Сириус скрывается, ты ничего не можешь сделать. Судя по всему, ты здесь не властен. — Может, я могу послать сову… Только это может выдать его местоположение… — И потом тебя арестуют и упекут в Алькатрас, или куда там, за то, что ты в сговоре с преступником, — сказал Грант, будто ставя точку в этом вопросе. — Я просто хочу помочь ему, — сказал Римус. — Ну, конечно, хочешь. Но я не знаю как. Какое-то время они сидели в тишине и думали каждый о своём. Снаружи было темно, Римус не знал, сколько было времени, но, должно быть, было уже довольно поздно. Грант выглядел измотанным, и Римус вдобавок ко всему прочему почувствовал укол вины за это. — Прости, что заставил тебя пройти через это всё, — тихо сказал он и взял Гранта за руку. — Это нечестно с моей стороны. — Всё нормально, — Грант слабо улыбнулся, поглаживая костяшки Римуса большим пальцем. — Я тебя понимаю. Просто этого… слишком много. — Я знаю. — Как… каково это было, увидеть его? Я хочу спросить, что ты чувствовал? Римус неловко поёрзал на месте. Вот и она. Мысль, которой он пытался избежать. Потому что если Сириус невиновен, если он никогда не предавал Джеймса, это значит, он никогда не предавал и Римуса. И Римус не знал, что это значило для него теперь, после стольких лет. — Мы оба так изменились, — сказал он, понимая, что Грант задержал дыхание в ожидании ответа. — Я едва узнал его на самом деле, мне просто было его жаль, — трепет в животе говорил ему, что он врёт. Грант наклонился и поцеловал его. — Всё будет хорошо в конце концов, — сказал он.