Сборник "Сны-видения": всего понемногу.

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Солнце прожигает сетчатку глаз даже через закрытые веки и плотно зашторенное окно. Бэкхёну удушливо больно, мучительно противно, и ужасающе страшно. Потому что он простудился так мощно, что голос превратился сначала в дающий петуха фальцет, потом в хрипы, а теперь он может говорить только сипящим шёпотом и то недолго. А потом заходится в кашле. И если обычно говорят: ложка дёгтя в бочке мёда, то у него всё с точностью наоборот.        И этой самой ложкой мёда является его сосед. В которого, если по правде, Бэкхён влюблён по уши, но не признаётся даже себе, потому что, как бы, опа. Чанбин не выказывал никакого интереса к его персоне да и вообще к особям мужского пола, а жрать кактус одиночества после своего признания — такое себе занятие.        Так хоть сосед адекватный, а не как обычно. А обычно бывало совсем мрачно.        — Хён, ты принял лекарства?        Вкрадчивый голос заставляет втянуть голову в плечи. Чанбин спрашивает тихо, переживая, что звук его голоса словно набат ударит по перепонкам, но Бэкхён всё равно щурится, обхватывая голову руками. Дурацкая болезнь. Ладно, горло болит, но голова за какие грехи?        — Не пил, значит.        Чанбин входит в комнату в своём дурацком халате с поющими кактусами и ложкой наперевес. Бэкхён как-то пробовал спрятать лекарство, даже выкидывал, но Чанбин неизменно или находил, или приносил новое. Бэкхёну пришлось смириться с этой стервозной способностью горького и мерзкого как ад снадобья. А вот понимание того, что эту мерзость надо пить, не понимается.        Бэкхён жалобно стонет, накрываясь одеялом с головой, когда Чанбин откручивает крышку бутылки со звуком открытия адских дверей. В горле дерёт заочно, пищевод в ужасе сжимается, и Бэкхён икает, шёпотом прося у небес смерти или выздоровления. Желательно мгновенного.        — Открой ротик и кажи «а».        — Беее, — тянет Бэкхён, засовывая голову под подушку и желая одного — чтобы ему было сладко и приятно, а не как после этого лекарства бывает. Ещё и пить после него нельзя целых сорок минут. Ужасно! Кто это вообще придумал?        Тот факт, что лекарство помогает, хочется позабыть в меру мерзопакостности этого сиропа, сваренного отборными чертями и бесами. Чанбин настойчиво тянет одеяло на себя, медленно, но верно отвоёвывая территорию у сопротивляющегося Бэкхёна. На короткое мгновение кажется, что ложка с лекарством в руках, и чтобы избавить себя от него, Бэкхён дёргает одеяло на себя.        Ложка, к великому сожалению, оказывается лежащей на тумбочке, как и лекарство, зато Чанбин неожиданно и весьма приятной тяжестью придавливает сверху. И глаза хитрющие такие, будто задумал что-то каверзное.        — Хён, давай ты выпьешь лекарство и быстрее пойдёшь на поправку?        — Не.        — Жаль, я думал, что смогу тебя переубедить…        — И как же?        — Ты пьёшь лекарство — получаешь награду.        — Ну, такое.        — А как насчёт поцелуя?        Бэкхён от неожиданности открывает рот, в который в это же мгновение вливается лекарство, но горечи он не чувствует. Есть только несколько вопросов к Чанбину, который с ловкостью фокусника влил в него эту мерзость. Но все вопросы тают, когда его губ легко касаются чужие.