Сборник "Сны-видения": всего понемногу.

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       — Беги от него. Он не принадлежит ни к миру живых, ни к миру мёртвых. Боль причинит тебе он даже тогда, когда зачеркнёт чёрное написанное на небе.        Он не живой и не мёртвый.        Чудачество какое-то. Разве можно быть чуть-чуть живым или чуть-чуть мёртвым? Разве можно быть и тем и тем? Разве существует вероятность не быть ни тем, ни другим?        Воншик не понимает, что говорит гадалка. А та смотрит на него, будто на приговорённого к казни. Смотрит и крестится, словно это оградит её от невидимого ужаса. Он просто крепче сжимает ладонь идущего рядом Минхо и предпочитает забыть глупость, сказанную ему на ярмарке. Гадалки тут сидят ради развлечения. А раз парк в честь Хэллоуина украшен, то и предсказания должны быть тематичными.        Это же Портленд.        Имена друг друга вытатуированы на предплечьях самой судьбой, что свела их вместе. И это ли не залог «долго и счастливо»? Рядом с именем Минхо красуется легкомысленное сердечко, которое Воншик набил в порыве чувств. И когда они касаются кожи в этом месте, всегда мурашки по коже. И именно так Воншик отвлекается от услышанной ерунды.        Минхо улыбается и довольно отрывает зубами клоки радужной сладкой ваты. Он не слышал этого дурацкого предсказания, а Воншик не будет о нём говорить. Он забудет о нём. И забывает. На долгие годы. На долгие годы счастливой жизни с Минхо.        Но в один день предсказание вспоминается так ярко, будто было вчера.        Минхо просто падает как подкошенный посреди торгового центра. У Воншика сравнение совершенно дурацкое рождается. От него хочется отмахнуться, но оно зудит под кожей. Так падает марионетка с перерезанными нитками. Приезжает «скорая» и везёт их двоих в центральную больницу Портленда. Только Минхо лежит на каталке и рядом с ним суется врачи, а Воншик сидит на сиденье и смотрит только на бледное лицо Минхо, который хоть реви, не кажется живым.        Врачи увозят каталку в сторону реанимации, а Воншик остаётся за дверью, глядя пустым взглядом перед собой.        Он вскакивает на ноги, ощущая сердцебиение так мощно, будто его колотит о стены коридора. Потом внутри разом всё сжимается, перехватывая дыхание. Слёзы жгут глаза, а на обнажённом предплечье имя Минхо распадается на части, а потом и вовсе исчезает, будто его не было.        — Как он? — сиплым голосом спрашивает Воншик вышедшего из реанимации врача.        — Кто?        — Парень, кореец, его привезли из торгового центра.        — Простите, но вы ошиблись.        — Я не мог ошибиться, он едва не умер у меня на руках. «Скорая» передала вам его в руки, вы отдавали приказы, пока бежали рядом с каталкой.        — Вы ошиблись, — продолжает твердить врач, а Воншик пытается его переубедить, напирая. — Охрана, — коротко зовёт врач, и Воншика выводят под руки прочь.        Воншик вряд ли что-то понимает, но бредёт домой, чтобы зарядить телефон и снова пытаться дозвониться в отделение, откуда его выпроводили.        Но придя домой, забывает о том, зачем шёл. В доме ничто не напоминает о Минхо. Словно его стёрли.        Только крохотное сердечко, вытатуированное рядом с именем Минхо, говорит о том, что он Минхо не придумал. Воншик касается сердечка кончиком пальца, ощущая знакомые мурашки по коже, и роняет лицо в ладони, задыхаясь от невозможного.